Явление

Надежда хлопотала на кухне, готовка не была для нее сложным делом, но накормить более ста человек, проживающих на ферме, было задачей не быстрой. Много времени отнимали чистка и резка овощей и уследить за блюдами, стоящими на плите, удавалось не всегда, поэтому в приготовлении пищи было задействовано несколько девушек. Они непринуждённо беседовали — работа руками не напрягала голову, и было время, когда их и никто не побеспокоит, и не услышит. — Собрание то уже второе за неделю. Учитель не баловал нас вниманием. Видать, происходит что-то, — Зоя была девушкой грузной, но общительной, если не сказать болтливой. Надежде она нравилась. За ее языком не стояло ничего кроме добродушия, попыток выведать что-то или собрать информацию ради чего-то не было. Чего не сказать о других членах общины. — И этот гость. Мурашки у меня от него. Холодом от него могильным веет. Как будто и не человек вовсе. — Брось, — отмахнулась другая девушка, скидывая очистки в помойное ведро, — не говори ерунды. Он просто молчаливый. И внешность для нас не привычная. Это не делает его монстром. Говорят, что он наш спаситель. Что миссия у него важная, да опасная. Не будет он тут с кухарками трепаться, сами видите — тренируется и не спит почти. Разве спаситель может так орудовать ножом и наносить удары? — думала Надя, — с такой то злостью. Насилие было той темой, которую девушка избегала. И хоть она испытывала его и на себе, тетя не грешила наказаниями и высечь ремнем до крови или поставить на горох на всю ночь было в ее детстве чем-то рядовым, во взрослом возрасте отвергала всей душой. Только самое плохое выходило из человека через него. Выходило и возвращалось, окрепнув и приумножившись. Она не знала, какой должна быть проблема, чтобы Учитель, бесконечно мудрый, вежливый и порядочный человек в ее глазах, обратился к тому, кто проживает в Белых покоях. — А что с той женщиной? Ну, истеричкой? С Москвы аж приехала. Да с первой электричкой. Она так кричала утром, что мне боязно стало. Сумасшествие чтоль какое? — Старейшина Кирилл говорил, что ждать она будет аудиенции с самим Учителем. Что других и не слушает даже. — Интересно, что же стряслось у нее такое, — задумчиво спросила Зоя. — Видела я ее когда-то давно, года четыре назад. Спокойная женщина была, правила все соблюдала, да и голос не повышала. А тут прям как бес попутал. В отражении кастрюли Надя увидела свое побледневшее лицо. Из самой Москвы, — подумала она, — неужели и она столкнулась с ним? А вдруг Учитель зачастил к нам из-за этого? Знает чего? Догадки были одни страшнее других. Если Учитель и правда узнал, что в Москву явился дьявол, то прибытие страшного гостя уже не казалось странным и неоправданным. Разузнать бы что к чему. Эйфория сходила быстро: вчера Кристина вернулась домой на крыльях свободы и удовлетворенности, все горело в ее руках, уверенность наполняла, а проблемы казались пустяковыми. Но, стоя перед дверьми палаты и смотря через его застеклённую верхнюю часть на маленькую девочку, она не чувствовала того запала. Гемодиализ был произведен, показатели снижались, но что-то пошло не так. Уровень опасных метаболитов резко перешагнул через критическую отметку, узист констатировал симметричный гидронефроз и с каждой минутой надежда на то, что все наладиться умирала вместе с Верой. Дмитрий Иванович лично взял девочку под свое крыло и врачи интенсивной терапии дружно ринулись в бой, не смея признать того, что бой уже проигран. Смерть в стенах больницы не новость, но детская смерть оставляет глубокий отпечаток в душе. Часы тикали, минуты ускользали, а запасного плана не осталось. Кристина старалась не думать о матери пациентки. Вера смерть не почувствует, а Марии Ивановне придется жить с ней каждый день. Воланд хранил молчание, не ввязываясь в беседу. Расстояние хранило его присутствие в секрете. Женские глаза смотрели задумчиво и в то же время отрешенно. Казались хладнокровными. Но он чувствовал пронзительную боль и вину, витавшую над головой молодого доктора. Наблюдал — пристально и внимательно, не отдавая себе отчет, когда наблюдение перешло в любование. Горестные эмоции плыли к нему, как змеи ползли к индусу с дудкой. Душевная скорбь по грядущей смерти неизвестного человека была ему не понятна, даже чужда и он, несомненно, отмахнулся бы, если кто-то сказал ему, что можно так сильно переживать за жизнь другого человека. Но он видел все своими глазами. Кожа впитывала тяжелые думы врача, и они проваливались в темную дыру. — Что вам надо? — спросила Кристина, не поворачиваясь к нему. Она его не видела и боковым зрением, но за короткое знакомство начала узнавать мрачную, массивную ауру, входящую в помещение еще до него. Тишина больничного крыла не нарушалась ничем, ее слова достигли адресата, сомнений не было. Тонкие пальцы крепче вцепились в белую ткань халата. — Пришли злорадствовать? Металл в ее голосе мог напугать любого человека. Свет серых глаз, запечатленный в его памяти, с холодом слов не вязался. Кислая улыбка растянула его губы. И почему с ней не все так просто как с другими? Полумесяц рос, и времени оставалось меньше с каждой ночью. Вина, разъедающая сознание девушки, как кислота, была одним из последних козырей, оставшихся в рукаве. Богатство, мнимое всесилие и обольщение вместе взятые не сравнились бы по силе с навязанным человечеству чувством, даже если бы он обрушил их на нее в один момент. — К чему сейчас обвинения, Кристина Александровна, — трость ударила об пол, оповещая о том, что он действительно здесь. — Пришло ли время оставить эти удары в прошлом? Мои слова не были ложью — я не желаю вам зла. Отчего тогда в ваших словах столько яда? Яд был упомянут не случайно. То, с каким пренебрежением она произнесла свою последнюю фразу, обращенную к нему, вызывало раздражение. Она поплатиться и время расплаты уже близилось. — Не желаете? — горько усмехнулась она. Держалась девушка и вправду отлично, только ее руки, лежащие на предплечьях, все сильнее сжимали халат. Странно, что она пыталась обмануть его — короля лжи и изворотливости. — Еще скажите, что не имеете к этому отношения. — Могу я хоть узнать в чем еще я, по-вашему, виновен? — мужчина приближался, девушка чувствовала это спиной. Холод подкрадывался ближе, лампы скрипели и мигали, не выдерживая его энергетику. — Объясните? — Лидия не смогла бы додуматься до подмены сама. Я видела вас вместе в тот день. Это же ваша любимая забава — сбивать с пути. Нашептывать, науськивать. Не поверю, что вы не знали, чем это обернется и какой Веру ожидает исход. — Вы не представляете, как горько мне слышать это от вас, — на выдохе произнес мужчина, остановившись всего в паре шагов от девушки. Протянуть бы руку и коснуться плеча, но такой жест она воспримет лишь как нападение, гордо скинет его пальцы и перейдет в наступление. — В самом моем существовании вы видите злой умысел. Есть ли надежда на то, что вы измените мнение? Я говорил, что буду с вами честен. Шрам на вашей шее — мое вмешательство. Вы и сами все поняли. Но то, с каким упорством вы хватались за жизнь, как рьяно защищали себя при наших встречах, побудило во мне искренний интерес. И этого интереса я не скрываю. Да и не смог бы, даже если хотел. Разве это делает меня виновником всех ваших бед? Риторический вопрос повис в воздухе. На душе стало смутно, что-то саднило, вызывало дискомфорт. Кристина слушала его, и сомнения одолевали ее душу. Слова для оппонента мало что значили, но неподдельная грусть достигала сердца. Девушка тяжело выдохнула, собираясь с силами, и повернулась к нему лицом. Воланд выглядел как всегда безупречно, с иголочки. Мещанский стиль — так она подумала в ночь их первой встречи, но сейчас она нашла другое определение. Благородный. — Тогда что вам надо? Что вам нужно от Лиды? Что вам от всех нас нужно? Тени ложились на его лицо широкими мазками. Печаль глаз накладывала свой отпечаток. — А разве я что-то требовал от вас? Просил взамен? Я похож на того, кто торгует услугами? То, что произошло вчера на мосту — было моим желанием. Вы так дрожали, и в вашей груди не оставалось и капли тепла. Это было меньшее, что я мог сделать. И в этом нет никакого умысла. А вы так и ждете, что вам выставят счет, — горько ухмыльнулся он. — Человек всегда думает, что только он может быть великодушным, прощающим, дающим. Только он знает толк в верности, дружбе, любви, — совсем тихо произнес он, и его бровь скептически изогнулась. — Все блага даются в долг и за все нужно расплатиться, ведь никто во Вселенной не способен его понять, принять, полюбить. Так вы считаете, Кристина Александровна? Девушка часто заморгала. Язык прилип к небу — она не знала, что ответить и впервые за время знакомства ей было стыдно. Мужчина же, не дождавшись ответа, шагнул навстречу. Его ладонь, облаченная в кожаную перчатку, мягко, почти не касаясь, очертила ее лицо. Кристина рвано вздохнула и забыла выдохнуть — жест был аккуратным, почти нежным и неожиданным. — Вы прекрасны в своем упрямстве, — тихо промолвил он и их взгляды встретились. — Не терзайте душу скорбью и виной. Буду иметь наглость сделать вам последний подарок. За него не стоит платить, дорогая моя Кристина. Не забивайте голову глупостями, которыми вас научили. Быть может, придет время, и вы сможете открыть свое сердце и поймете что такое доверие. Я буду рад за вас. Есть ли надежда, что вы перестанете во мне видеть врага, точащего нож у вас за спиной? Жаль, что в этой жизни мы этого не узнаем. Прощайте, Кристина Александровна. Его пальцы замерли на ее подбородке, придерживая его. Грустная улыбка едва тронула губы и Воланд отступил. Ноги девушки тряслись, руки тряслись и вся она дрожала. Кристина молча наблюдала за тем, как он уходит и облегчения не чувствовала. Прощайте? — Я приму к сведенью вашу наводку. И вы должны понимать, как сильно помогаете Ордену, и Орден этого не забудет, — мужчина с силой сжал в больших ладонях женскую руку и с напором продолжил, — Вы правильно поступили. И вам не о чем переживать. Сегодня вечером наши братья и сестра будут вместе молиться о здоровье вашей дочери. Бог нас услышит. А теперь вытрите слезы и ступайте домой, будьте с мужем. Женские слезы раздражали его, приходилось напрягать мышцы челюсти, смыкать их между собой с силой и поддергивать ногой под столом, чтобы голос не выдавал нарастающей злости. Благо, никто этого не заметил. Старейшина конспектировал слова обезумевшей матери, а Гробовщик, стоявший по правую руку от него, ни разу не отвел от собеседницы взгляда. Склонив голову чуть вправо, он стоял прямо как струна, с широко разведенными плечами. Учителю он всегда напоминал наемников из азиатских фильмов — молчаливый и смертоносный, верный ему и непобедимый. От его присутствия женщине было не комфортно, она пару раз пыталась мимолетно оценить высокого и мускулистого атлета, но, наткнувшись на змеиный немигающий взгляд, каждый раз судорожно отворачивалась, а потом и во все оставила попытки. — Благодарю, Учитель, — ее лицо плыло от слез и мужчине, сидящему напротив, казалось отвратительным. Если ему не нужно было держать благочестивую маску великодушного лидера, то он бы прогнал глупую бабу с ее историей или вовсе бы выволок во двор за волосы да дал бы еще пинка под зад. Но вежливая улыбка не сходила с его лица, а бархатный, с хрипотцой голос продолжал успокаивать и подбадривать. — Вы правы, мне нужно ехать. — Аркадий Иванович, будьте добры, проводите нашу сестру, — он обратился к Старейшине. Выпроводить лишних людей из его кабинета — это все, в чем он сейчас нуждался. Дверь закрылась и, облегченно вздохнув, мужчина открыл створку шкафчика под столом, доставая бутылку ирландского виски и квадратный стакан. Он щедро плеснул двойную порцию, сделал большой глоток, предварительно погрев алкоголь во рту и, развернувшись в кресле, повернулся к Гробовщику. — Проверить городскую больницу №5? — Нет. Продолжай тренировки. Ее история и яйца выеденного не стоит. Врач, переливание, четки, какая-то Кристина. Это все чушь собачья. Сам Дьявол лично пытается отобрать у нее дочь. Тупое бабье, — он снова налил янтарную жидкость и жестом предложил выпить и юноше. Получив отрицательный ответ, Учитель равнодушно пожал плечами и осушил стакан. — Можешь пропустить вечернее собрание. В чем нуждаешься — не говори, а приказывай. Они тут для того, чтобы обслуживать твои потребности. — Да, Учитель. — Парень был немногословным и нравился ему именно этим. Ни чувств, ни эмоций, ни колебаний и сомнений. Еще много лет назад, увидев тощего мальчишку с голодными глазами и разбитым в бою лицом, он понял — из этого куска железа можно выковать все, что он захочет. И он выковал меч. Но меч не всегда служил ему, пришлось поработать над внушением. Лишенное бровей, ресниц и волос лицо — напоминание о том обмане, на котором выстроилась безропотная верность. Что будет, когда Антон узнает о том, что тяжелое лечение и облучение были нужны лишь для того, чтобы явить измученному мальчишке божье чудо — исцеление? Сделать его вечным должником? Учитель мысли быстро отогнал — пока он жив этого не будет. Вечер близился к концу. Кристина устало, но настойчиво растирала виски, отгоняя сон. Пустующий стол Лиды ждал хозяйку. Девушка взвалила на себя гору работы и пациентов и целыми днями теперь бегала от палаты к палате. Интересно, она признавалась хотя бы самой себе, в том, что сколько бы она не избегала подругу, время разговора все равно придет? — Кристина Александровна, — Никита влетел в ее кабинет как пуля. Судя по растрепанным волосам и красным щекам, он всю дорогу бежал. — Вас Дмитрий Иванович вызывает. Срочно! Безумный долгий день, — девушка отбросила ручку и поднялась с места. Идя за коллегой, она гадала о том, что же еще могло случиться. Казалось, что ее уже ничего не удивит. И все же, когда они завернули в крыло интенсивной терапии и реанимации ее сердце осторожно кольнуло. Эти стены хранили их последний разговор, о котором она хотела бы забыть. Что Воланд имел в виду? Это действительно было прощание, и она его больше не увидит? Нет. Девушка решительно запретила себе размышлять на эту тему. Очередная уловка. Очередное издевательство. А было ли издевательством их встреча на мосту? Он сидел с ней на крыльце ее старого дома, так рядом, дышал с ней одним воздухом и наслаждался простым пейзажем русской деревни. Прощальный подарок? Подарок? Нет, он не может сделать ничего во благо другому человеку. Тогда почему ее не покидало чувство, что она обидела его своими словами и недоверием? Не может. Не может! — убеждала себя девушка. Они подошли к палате Веры и, увидев это, Кристина уже смирилась с неизбежным. Летального исхода ожидали все. К этому все шло, и они понимали это. Девочку могло спасти только чудо, но никто из докторов не был волшебником. — Что случилось? — спросила она, перешагнув порог палаты и смотря на Дмитрия Ивановича. Его шокированное лицо не дало ответа. Он лишь пожал плечами и кивнул головой в сторону койки. Медсестры столпились у пациентки, вынимая трубки и отключая мониторы. Их спины и руки закрывали обзор, и пришлось сделать пару шагов вперед. И остановиться. Реальность еще никогда не выглядела так обманчиво и неправдоподобно. Девушка не верила своим глазам. Не верила в то, что происходит. Действительность ударила обухом по голове, вызывая легкую контузию. Кончики пальцев защекотало от нервного напряжения, а кровь отлила от лица. Кристина ошарашено посмотрела на коллегу, но он ее немого вопроса не заметил. Он так же смотрел на сидящую в кровати Веру и не мог подобрать слов. — Но как? Вера стойко переносила манипуляции врачей и выглядела смущенной и растерянной от того ажиотажа, что происходил в палате. Сама того не ведая, она стала сенсацией. Ее пробуждение было настоящим чудом, на которое уже никто и не рассчитывал. — Показатели в норме, — сиплым, не своим голосом отозвался мужчина. — Насколько мне известно, остаточные явления еще есть, но мы их ликвидируем в ближайшее время. — Показатели это? — совершенно глупый вопрос сорвался с ее языка. Она все еще смотрела на девочку, и темная трясина засасывала ее все глубже и глубже, словно вместо пола в палате были зыбучие пески пустыни. Где радость? Где облегчение? Может они появились бы, если не догадки о том, кому они обязаны этим чудом. Обязаны? — в памяти всплыла кривая усмешка Воланда и полные печали и разочарования глаза. Прощальный подарок, о котором он говорил, получен. Взять бы, расписаться и поставить на полку, благополучно забыв и ответив сухое и официальное «спасибо». История окончена. Его она больше не встретит и проблема, нависшая над ее головой как дамоклов меч, разрешилась. Но где тогда облегчение? Где это блаженный выдох, оповещающий о конце тяжелых дней и приятная усталость? В ее теле появился чужак? Это ее эмоции? Почему она не чувствует того, что должна? Отчего же душа противиться и кривиться, когда должна быть довольна? — Все. Включая эритроциты и гематокрит. Все в норме, — Дмитрий Иванович был озадачен увиденным, но смятения в нем было меньше. Еще бы, ведь он и знать не знал о возможностях таинственного профессора Воланда. Глупое голливудское кино, показывающее легкий выход из комы, схожий с пробуждением от сна, развернулось перед ее глазами. Ни реабилитации, ни проблем с речью и восприятием. Вера смотрела осознанно, но испуганно, не понимая, почему в ее палате так много людей. — Уму непостижимо, — выдавила из себя девушка и на негнущихся ногах покинула палату. Вести длительные беседы было физически невозможно. Переваривать информацию — больно. Жаль, что в этой жизни мы этого не узнаем, — обрывки разговора все еще летали в коридоре, как призраки. Воспоминания делали еще больнее. Неужели она в нем ошиблась? Братья и сестры, вновь собравшиеся в большом ангаре, перешептывались и оглядывали пустующую сцену. Учитель приехал вновь и провел в их доме около половины дня. Выступление должно было стать финальной точкой его посещения. Темы собрания никто не знал, и догадки строились, опираясь лишь на фантазию членов сообщества. Кто-то говорил, что объявят о смене Старейшины, кто-то — что объяснят цель присутствия странного молодого человека, проживающего в Белых покоях. Надежда сомневалась, что хотя бы одна из версий была близка к правде. Учителю она верила — их, в конце концов, этому учили. Но даже для их общества заявление о том, что сам Сатана спустился на землю и пребывает в Москве, было бы подобно эффекту разорвавшейся бомбы. Решился бы он на такое? Она и сама бы ни за что в это не поверила, если бы не встретилась в сестрой и не увидела своими глазами перепуганного прожжённого атеиста, который всему найдет логическое объяснение. Микрофон затрещал, и все взгляды устремились в одну точку. Учитель еще раз проверил связь и начал речь: — Семья! Вы знаете, как я дорожу каждым из вас. Знайте, что я сделаю все возможное для вашего блага. Но над нами нависла серьезная угроза. Над всем человечеством! И это не пустые слова! Я искренне верю в то, что вы сильны духом и сделаете все возможное, что зависит от нас. То, чему мы учились, то, к чему мы стремились — грядет апогей Ордена! Скоро Орден явит свою мощь религиозному миру! Восторженная радость подхватила настроение толпы, люди согласно кивали головами, кто-то прижимал руки к сердцу, начиная молиться. Надежда искала в толпе и на сцене белокожего чужака, но его нигде не было. Разве он не правая рука Учителя? Разве он не должен стоять рядом с ним? Или он знает то, что простым членам общины знать не следует? Одобрительное улюлюканье толпы как никогда казалось фальшивым. — И весь религиозный мир признает нас, и склониться перед нами! От Москвы до Ватикана будут говорить о семье, выстоявшей в схватке с самим дьяволом! Да, друзья мои, вы не ослышались. Наша святая обязанность найти дьявола и его приспешников и покарать их! — Ну а зачем же нас искать?! Мы уже здесь! — громкий мужской истерический голос сотряс огромное помещение, а раздавшийся за ним зловещий смех смел улыбки и торжественное настроение Ордена. На долгие пару секунд все замолкли, озираясь, выискивая источник голоса. Где-то вдали слышался плач ребенка. Резко стало холодно. Могильный, затхлый воздух прошелся по ангару, как чье-то несвежее дыхание. Надю передернуло от запаха смерти. Пространство начало давить, словно стены и потолок падали на растерянных людей. Черная тень проскочила перед сценой неуловимой кляксой и люди ринулись прочь от нее, отшатываясь как от прокаженного. Надя увидела, как на сцену взобрался огромный черный кот, вставая на задние лапы. — Мессир приносит извинения, за то, что не смог посетить вас лично и передает пламенный привет! Из темноты неосвещенного угла вынырнул высокий мужчина, быстро и ловко, бесстрашно шагая в сторону перепуганной толпы. Он сутулился и смешно переставлял длинные ноги. Девушка не могла отвести взгляда от происходящего, хоть и чувствовала, как ее лицо перекашивается от ужаса, а волосы встают дыбом. Неизбежность нависла над ними стервятником, высматривая, кто первый статься, обратиться в бегство. — Да как вы посмели! — взревел Учитель, — это святое место! — Да не злитесь вы так, любезнейший! — мужчина в клетчатом костюме хохотнул и, наклонившись к нему корпусом, приложил ладонь к лицу, делая вид, что рассказывает большой секрет, — а то от злости голова взорвется! — Богохульство! Гадкое богохульство! — выкрикивал Учитель, отступая назад. Ноги его подводили, он едва не запнулся и все же не сводил с незваных гостей обезумевших глаз. — Семья! Это… Бум! Треск лопающейся головы разбил контуженую тишину на сотни частей. Брызги крови, мозгов, фрагментов костей ринулись вверх, подобно пробившемуся из-под земли гейзеру. Человеческая жижа щедро обдала стоявших рядом со сценой людей, нанося на них лица, руки, одежду сотни кровавых пятен. Женщина, стоявшая недалеко от Нади, неестественно дернулась, ее тело свела болезненная судорога и, отскочив в сторону на метр, она с визгом сбросила с себя человеческий глаз. Ее крик привел людей в движение, и паника обрушилась на них как лавина. Не разбирая и не видя ничего перед собой, бывшие братья и сестры ринулись к выходам, погребая под ногами более слабых собратьев и не оборачиваясь назад. Смех раздавался в их ушах, заливной, довольный, возбужденный. Он подгонял их плетью, стегая ужасом по сердцам. Надя не шла, ее несли. Зажатая между людьми, она едва успевала перебирать ноги и молила лишь о том, чтобы не упасть и не споткнуться. Умереть под ногами, быть раздавленной в давке — ужасная смерть. Сердце билось отчаянно, истошные вопли сливались в один поток, надавливая и гоня их как обезумевший скот. Бум! Бум! Бум! Взрывались новые головы, окатывая людей липкой жижей и вызывая взрывы крика. К шее девушки прилип шматок чужой кожи. Человеческая волна обрушилась на двери. Затор образовался мгновенно. Люди визжали и кричали, зажатые межу стенами и толкающимися к выходу, хрустели сломанные кости. — А куда вы все? Вы не рады нас видеть? — снова взрыв безудержного хохота. Надя не чувствовала ничего. Чей-то локоть обрушился на ее лицо, рассекая бровь. Ребра не выдерживали натиска, и боль сковывала все сильнее. Сознание уже начало покидать нее. Нога наступила на что-то мягкое и подвернулась — это было чье-то тело. И когда надежды на спасение уже не оставалось, ее тело выскочило из комка тел как пробка из бутылки. Девушка рухнула на пол и ползком, на четвереньках, попыталась пройти еще хотя бы чуть-чуть. Ее кожа была покрыта чужой кровью. Еще чуть-чуть. Резкий удар вышиб из нее остатки воздуха, и темнота поглотила ее.