IMPOSSIBLE/ Невозможность

Мыслей и вопросов в голове Чонгука не стало меньше к концу этого дня, когда он спускался на лифте от Тины с мечтательной улыбкой, но уже радовало то, что эта улыбка есть. Необъяснимые и непередаваемые словами ощущения бьются в груди, а пальцы, грудь и талия до сих пор чувствуют прикосновения с ней, даже если это было через одежду. Конечно, он понимает, что впереди еще будут нелегкие моменты, но самое важное – они будут. Это был наилучший исход сегодняшнего дня и Чонгук добился его. За все это время он практически ни разу не вспомнил о жуткой головной боли и слабом теле. Значит, - Тина - мое лекарство- шепчет он себе и улыбка становится еще шире. Он почти счастлив! Так и не понял, и не понимает, и, скорее всего, уже и не сможет он найти объяснение тому, что он чувствует и как на нее реагирует. Какая разница, почему и каким образом так получилось? Главное, что сегодня она улыбалась, а у него внутри разливалось согревающее тепло, она смеялась, а он думал лишь о том, что всю жизнь не слышал звуков прекраснее, она отвечала на его прикосновения, а он сгорал и плавился внутри от желания получить еще, отдавать еще. В нем просыпались давно забытые эмоции и ощущения, и даже те, о существовании которых он, может, и не знал. Чонгук понимает, что чем глубже, тем слаще… Но так же он понимает, что это все полностью изменит его и его жизнь. Страшно? Очень страшно. Но гораздо страшнее будет, если этого всего не будет. Он даже думать об этом не хочет, отказывается. Он привык завоевывать, привык добиваться и получать свое. Тина - «свое». Чонгук хочет Тину себе, для себя. Чонгук собственник до мозга костей. Знала бы Тина о планах и чувствах Чонгука, может и не терзала бы настолько себя, а может и еще сильнее бы терзала. Но она не знает, поэтому еще долгие два часа меряет свою кровать по периметру, по диагонали и по всем возможным и не возможным направлениям, не в силах уснуть. Хочет ли она, чтобы это все и правда оказалось сном? Нет! Не хочет. Это она признала и приняла. Только страх, что вязкой субстанцией ползет по коже и проникает под нее, не дает насладиться теми воспоминаниями и картинками в голове и под веками. Тина и сейчас, даже после душа, чувствует запах Чонгука, что будоражит ее уголек внутри и заставляет полыхать. Каждый раз, когда она дает волю своим желаниям перерасти в нечто живое и двигающееся в мыслях, в эти прекрасные картины вклинивается прошлое и все исчезает серым прахом на ветру. Кошмары этой ночью мучают Тину с особой жестокостью, не позволяя отдохнуть ни мозгу, ни телу. В конце каждого из них она снова летит в пропасть и снова разбивается, ощущая каждый раз невыносимую боль, и, даже, кричать ей не дают во сне, отчего губы раскрываются лишь в безмолвном ужасе от приближения неизбежного конца. До этого дня, Тина просыпалась от собственных криков, не долетая, и была благодарна хотя бы такому исходу. А эта ночь ей напомнила все краски и оттенки страха и боли. И вот опять Тина сидит на холодном полу, обхватив свои согнутые колени, и тихо плачет, покачиваясь у кровати в темной комнате. Она тихо ненавидит себя за слабость и неспособность освободиться, вырваться из прошлого и преодолеть страх. Чувствует себя слабой и ничтожной. Именно эта злость и очередное смирение перед этой слабостью доводят до истощения и слез сейчас. Нет, определенно, совершенно точно Тина не сможет пережить второе падение. Она не встанет, не сможет собрать себя, погибнет так и оставшись лежать, на холодном камне. Тине нельзя приближаться к Чонгуку, нельзя давать волю своим чувствам и желаниям. Она не имеет на это права. Не может себе позволить ни его, ни того счастья, что может быть с ним, пусть и на короткий период, но незабываемого счастья. Продержаться на расстоянии, находясь так близко, от Чонгука эти две недели и продолжить с того места, где остановилась, попрощавшись с ним – вот план Тины, которому она будет следовать. Должна следовать… Чонгук сидит в кресле и покачивается в стороны, нервно поглядывая на часы. Время, кажется, совсем не идет. Сегодня он чувствует себя намного хуже, чем в предыдущие дни: температура давала о себе знать, голова нещадно трещала по швам, кости и мышцы так вообще, будто, были не его. Сна практически не было. Навязчивая тревога то и дело закрадывалась в душу и не давала покоя. Он лишь успокаивал себя тем, что «ведь все хорошо, они с Тиной поладили, она будет с ним эти дни, что ему осталось провести здесь… ». Последние слова из этих мыслей не нравились Чонгуку. Отчего- то имя Тины и слова «на две недели» не хотелось соединять в одном предложении, в одной мысли. - Джиён, эти часы исправны?- кидает он другу, снова поглядывая на те. - Чонгук!- Смеется тот в ответ, - Скоро будет уже, успокойся! Ты совсем какой- то нервный стал! Словно подросток перед свиданием! - Да, смешно,- тянет Чонгук,- только я уже не подросток, и это (к сожалению) не свидание… Может… Не успевает мужчина договорить, как в дверь стучат и она тихо открывается, а на пороге появляется Тина. Чонгук встает с кресла и делает пару шагов навстречу, но… - Добрый день, господин Чонгук, Джиён (а вот последний, значит, не господин). Если Вы готовы, мы можем приступать к процедуре. Чонгук замирает на месте и … Да что это опять происходит-то? Господин Чонгук? И снова мы на «господине, мать его, Чонгуке»? Он потирает ладонями лицо и смотрит на Тину, которая обходит его и подходит к столу, принимаясь раскладывать содержимое сумки на него - дежа вю, какое- то! - Добрый день, Тина,- отвечает тихо Джиён, так же оставляя слово «госпожа», на что Чонгук сейчас неимоверно зол, - Чонгук, я займусь пока оставшимися вопросами,- и выходит из кабинета. Тина же молит всех Богов и святых, что есть, или, если есть, на всем белом свете и во Вселенной, чтобы те дали ей сил и выдержки продержаться до конца капельницы. Она приехала не в медицинской форме, поэтому достает маску, одноразовый медицинский халат и натягивает все на себя, молча, избегая взгляда мужчины, что так жадно и непонимающе вглядывается в ее лицо. - Тина? - Да, господин Чонгук?- так же не смотрит и разводит жидкости. - Я рад Вас видеть. Как Вы себя чувствуете? – Чонгук решает не цеплять сразу это ненавистное слово, что появилось снова рядом с его именем. Ведь реакция и ответ Тины могли заставить пожалеть об этом. Он в этом уверен. - Спасибо, все довольно неплохо,- отвечает Тина, так же, не поднимая глаз.- Садитесь, пожалуйста, в кресло, все готово. Чонгук сидит и смотрит на Тину, которая расположилась на диване, слева и, немного, сзади от его кресла. Она специально там села, чтобы тот свернул шею, глядя на нее? Чонгук не сомневался в том, что - да!. Тина так и не посмотрела на него ни разу, как пришла. А сейчас сидит и что-то листает увлеченно в своем телефоне в ненавистых Чонгуку халате и маске. Ему кажется, что он чувствует себя еще хуже, чем утром. Значит лекарство – не сама Тина, а ее расположение к нему. Превосходно! Значит, сегодня шанс отпустить душу становится намного выше. - Если хотите, Тина, можете включить кондиционер. Пульт лежит на столе, но я, к сожалению, не дотянусь до него. По мне так здесь душновато.- Чонгук надеется, что разговор ни о чем поможет хоть немного и Тина, наконец, посмотрит на него. - Душно, согласна. Но кондиционер - плохая идея, учитывая Ваше состояние, господин Чонгук. – Тине так хочется посмотреть сейчас на него, провести рукой по волосам, сидеть рядом и рассказывать что-нибудь глупое, чтобы отвлечь его от происходящего, а потом любоваться его такой чистой и открытой улыбке…Но... НЕЛЬЗЯ!!! - Мне кажется, Вам намного тяжелее, Тина. Вы сидите в маске и в этом непонятно из чего сделанном халате. Предлагаю компромисс,- улыбается он уголком губ, запрокидывая голову назад, чтобы увидеть ее лучше,- мы не включаем кондиционер, а Вы избавляетесь от этих орудий пыток, что на Вас. Или, может быть, Вы боитесь заразиться, Тина? - Этого требует регламент, господин Чонгук!- снова даже не взглянула, а ведь видит краем глаза, как бедный почти сломал себе и спину и шею. Тут уж, извините, но Чонгук не выдерживает. Его вмиг заполняет негодование, злость, обида. Сколько можно? Что за качели такие? - Да какой к чертям регламент, Тина?!- срывается он. - Что происходит? Что случилось за эти несколько часов, что мы не были рядом? Вы ни разу не взглянули на меня, как зашли сюда! Откуда опять это «господин»?- Голос, с каждым словом, становится отчаянней. Он не может остановиться, глядя уже в ее глаза, что смотрят на него. - Объясните же мне, что это все означает, Тина?- Чонгук, забывшись, на эмоциях, выливающихся потоком, дергается в ее сторону и резко шипит от боли в руке, где зафиксирована игла. А Тина, откинув телефон куда-то в сторону, подрывается к нему, еле сдерживая ком в горле. - Да что же Вы?- только и смогла она выдавить из себя, укладывая его руку на место и проверяя, не сдвинулась ли игла. А Чонгук, растирает лицо ладонью, и проведя по волосам назад, смотрит на нее, собирая все оставшиеся силы для того, чтобы не схватить ее за руку и не держать, пока не ответит на его вопросы. После того, как раствор снова начал капать в вену, Тина выдыхает и, все же, снимает маску и халат. Дышать, правда, стало невыносимо. Подходит к окну и вглядывается в небо. Неужели не получится просто провести эти процедуры спокойно и попрощаться? Почему все так сложно? Почему он не оставляет попыток приблизиться? Чего он хочет? Чего ждет от нее? Ведь Тина ничего не сможет дать ему! Ведь в ней нет ничего живого, что бы она смогла подарить ему!- Совсем ничего? Нужно решить этот вопрос. Необходимо как-то договориться и закончить терапию спокойно. Оставшееся время до конца капельницы проходит в молчании. Чонгук смотрит на Тину со спины пока, та так и стоит все это время у окна. Он не понимает ее. Он не понимает себя. Он совсем ничего не понимает. Чувство, что сходит с ума. Все, что происходит внутри, он уже запутался, что из этого – его, а что – ее. Чонгук не мог объяснить это притяжение и реакцию на ее поведение. Ни разу еще не было такого, чтобы он так отчаянно хотел, чтобы его приняли, пустили… Любили? Лишь раз ему стало больно от того, что не нужен стал. Но и тогда не было такой паники и отчаяния. Что же в Тине такого, что он не может сейчас отказаться от нее? Кто она? И как так происходит, что внутри так ноет и тянет прямо в грудной клетке от того, что она так далека сейчас и так холодна? Чонгук тяжело выдыхает и опускает голову. А Тина при этом немного вздрагивает и поворачивается к нему лицом. - Капельница закончилась, господин Чонгук. Сейчас сниму. Он закрывает глаза и, молча кивает, не в с илах произнести и слова. Казалось, температура расплавит его глаза, а боль в теле достигает пика. Тина смотрит в его лицо и сглатывает, сама ощущая ту боль. Тянет руку, чуть наклонившись и, касается лба тыльной стороной ладони. - Госпо… - Не надо!- перебивает ее Чонгук, отпрянув от прохладных пальцев. – Лучше не касайтесь меня Тина, если Вы так и не смогли перейти уровень «господина». Он смотрит на нее так, будто ему больно от этого всего, а не от болезни. А Тину разрывает сейчас от зла на себя и от желания до покалываний на коже прикоснуться. Чонгук опускает глаза на ее шею. На такую тонкую и открытую шею, которая все еще находится так близко, что он видит пульсацию на ее коже. Представляет, как смотрелись бы его пальцы на этой шее, какой бы была на ощупь она, как бы Тина ее вытягивала сильнее, когда тянулась бы к его губам. Господи! Чонгуку кажется, что он уже в бреду. Он чувствует снова, как джинсы становятся тесными, а шов неприятно впивается в нежную кожу через боксеры. Тина перевязывает чужую руку, более не поднимая глаз. Сейчас ей обидно. Ей, правда, обидно! Не понимает, почему не может не причинять столько боли ни себе, ни Чонгуку. Сейчас, находясь рядом с ним, ей уже не кажутся те причины и страхи такими сильными… Но ведь, как только она останется одна, ночью, снова вспомнит какие это причины и насколько сильны страхи. Как же она хочет, впервые за все это время, настолько сильно хочет перебороть, забыть, заставить свой мозг стереть! Но ей нельзя снова заболеть человеком настолько, чтобы не смочь отпустить его, не потеряв себя. Тина тихо складывает последние принадлежности в сумку, борясь с комом в горле, что дерет уже изнутри. - Тина!- зовет ее Чонгук, наблюдая за ее движениями, которые не замедляются даже, будто она и не слышит его. - Тиинаа…- почти шепчет. Ну почему? Почему он так часто повторяет ее имя и зовет ее так… так … Господи! Хочется просто погибнуть уже здесь. Она, наконец, закрывает сумку и тяжело поднимает взгляд на него. - Вам настолько тяжело со мной, Тина?- спрашивает Чонгук и смотрит глазами, полными страха. Чего же ты так боишься, Ангел? Как мантру повторяет в душе «только не отказывайся, только не бросай сейчас». Он уверен, что уже не видать ему покоя без Тины. - Нет, мне не тяжело. Были случаи и похуже. Просто на них мне было все – равно.- Тина знает, что снова поддается, снова открывается, но не может противиться. Это невозможно! - А на меня? – Чонгук смотрит на нее и думает о том, что она так близка сейчас, что протяни он руку и сможет дотронуться до нее. Как было бы прекрасно коснуться этой шеи, этих губ – своими. Тина молчит. - Тина… - Почему Вы так часто повторяете мое имя?- она не сдерживается и на выдохе задает вопрос прежде, чем осознает это. - Оно мне нравится. Мне нравится, как оно звучит.- Чуть улыбается Чонгук, надеясь, что сможет еще удержать ее. А она снова молчит. Не понимает, что именно сейчас чувствует, но уверена, что лучше не понимать и не верить в то, что уголек сейчас нашептывает. А он шепчет, что принадлежит ему, что он – спасение. Тина просто решает, что нужно скорее покинуть этот кабинет сейчас. Только она берет сумку и поворачивается к двери, как Чонгук преграждает ей путь. Так хочет ее обнять, прижать к себе, чтобы и она тоже снова обняла его. Неужели это так сложно? Ну почему она снова сегодня, будто, бесчувственный айсберг? Что же не дает ей покоя? Чего же она так боится? - Тина, расскажите мне, прошу Вас!- Почти умоляет Чонгук. - Мне нечего Вам рассказывать!- Тина резким шагом обходит его и идет к двери. Сбегает. Снова. - Тина, да что же произошло, и что я не так сделал, скажите мне?! Она останавливается у двери, не оборачивается назад – слишком опасно. - Вы ничего не сделали, правда! Забудьте уже все и не копайте. Я еще раз прошу прощения за свое поведение. Вы мне не сделали ничего плохого! Вашей вины нет ни в чем! И это правда!- Все это становилось уже невыносимым мучением. И самое ужасное, что Тина понимает, что не только для нее. И ей больно от этого. Больно даже больше от того, что чувствует и его боль. Это надо прекращать! Тина тянет ручку вниз, чувства кипят, надо уходить! Но Чонгук одним шагом настигает ее и, поверх ее плеча, хлопает дверью, что уже успела приоткрыться, а Тина только и успела ахнуть, как чужая рука ложится на ее талию и, сжимая ее, разворачивает к себе лицом. Чонгук не замечает удушающего страха в ее глазах, когда начинает вжимать ее в ту же дверь. Он был так близко, что жар его кожи обжигал Тину, а ярость и безысходность в глазах выбивала кислород из легких. Она судорожно пытается вдохнуть и, только сейчас, Чонгук замечает, что она смотрит на него, как на мучителя. Боже, Чонгук! Что ты творишь? Она же боится! – Черт бы тебя побрал, Чонгук!- Кричит он на себя в душе, отступая на шаг. Бережно берет ее руки в свои, поглаживая большими пальцами нежную и такую холодную кожу. - Так почему же я вижу в твоих глазах боль, когда ты смотришь на меня, Тина?- У Чонгука почти срывался хриплый и больной голос. – Почему в них разочарование и страх?- Он взглядом умолял дать ему ответ, а Тина смотрела на него, в его глаза, которые секунду назад полыхали адским пламенем, а сейчас в них хотелось утонуть и захлебнуться в этой нежности. Сейчас, именно сейчас Тина чувствует, будто, в ней нуждаются так же, как и она нуждается. Как будто, кто-то когда-то их раскинул в разные миры, а сейчас, непонятно какими путями они нашли друг друга. Но эти пути не оставили в ней ничего, что бы она смогла дать Чонгуку. А он так смотрит! Так смотрит, что хочется забыть обо всем! Хочется отдать ему все, что осталось, несмотря на то, что все изувечено, искромсано, все в шрамах и ранах. Отдать всю себя и пусть делает, что хочет с этим!