Хоуп

      Юнги, покинув через черный вход здание Южного Театра, в котором проводился показ, не спрашивает идущего рядом с ним Хосока, на чем они будут добираться до его студии, сразу уверенно направляется к своему лексусу, не рассматривая иного варианта. Хватит с него, и без того сегодня недопустимо размякшего, так легко на обаяние альфы вестись, превращаться в какое-то разомлевшее от его флирта нечто. Пора взять эмоции под контроль, чтобы не пасть жертвой отчаянного желания быть кому-то искренне нужным, что, как бы он ни старался, из сердца не искореняется, продолжает в нем, подспудно мечтающем о настоящих чувствах и заботе, жить. Хосок же отчего-то молчит, не возражает его самоуправству, лишь улыбается, что как-то уж больно подозрительно выглядит, считает Юнги, и, как выясняется спустя пару минут, не зря. Вокруг машины омеги собралась толпа, вероятно, журналистов, и ему долго гадать не надо, для чего они здесь. И как только настолько быстро умудрились его автомобиль вычислить? — Ты знал, — укоризненно смотрит на Хосока Юнги, останавливаясь на неосвещенном фонарями участке парковки, тем перестраховывается оказаться замеченным репортерами. — Предполагал, — не теряя улыбки, отвечает Чон. — И чего ты лыбишься? По твоей вине я стал лакомым кусочком для медиа. Вот как мне теперь до машины добраться? Я уж не говорю о том, что в ближайшее время эти стервятники с меня точно не слезут, — возмущается омега, раздраженный неуместным весельем альфы. Еще и дождь, кажется, судя по поднявшемуся ветру, скоро начнется, грозясь вымочить их до нитки, если они задержатся. — Ты и так был, есть и остаешься лакомым, но определенно не кусочком, — произносит Хосок, играя на его нервах своей самодовольной ухмылкой. Юнги бы его ударил, но он, вроде как, взрослый, серьезный человек и до подобного не опустится. Наверное. — Ты на машине? — проигнорировав опять же неуместный флирт, спрашивает Мин, ненастроенный ехать на такси. — На байке. Но если этот вариант тебе не нравится, то… — переводит Чон взгляд куда-то за спину омеги, — выбора у тебя все равно нет, потому что нам самое время отсюда линять, — хватает его за руку и, не размениваясь на объяснения, бежит в противоположную сторону от заметивших их репортеров.       Услышавшему позади ничего им хорошего не сулящий гул голосов Юнги они и не требуются. Он, будучи сообразительным, умеет анализировать ситуацию, оттого лишних вопросов не задает, вровень с Хосоком ногами без возражений перебирает, думая, что как-то уж слишком много на сегодня пробежек. А все из-за Хоупа, к которому сначала спешил успеть на показ, и сейчас по вине все того же с него удирает, как какой-то подросток, застуканный полицейскими за раскрашиванием стен баллончиком. — Надевай, — добежав до припаркованного на свободной от автомобилей площадке матово-черного байка, всовывает Хосок в руки Юнги шлем и берется за свой, торопясь развернуться обратно к нему, уверенный, что ему понадобится помощь с застежкой. Однако тот, к его удивлению, в ней не нуждается, более того, уже перекидывает ногу через мотоцикл, да так ловко, словно ему не впервой.       Самостоятельность омеги приходится очень кстати, преследующие их журналисты находятся от них в считанных метрах, которых альфе, чтобы сесть на байк, убрать подножку и провернуть ключ в замке зажигания, только–только хватает. — Гони, — знающе сцепив руки на чужой талии не поверх кожаной куртки, а под, кричит Юнги, не переставая поражать тут же сорвавшегося с места Хосока умением ориентироваться по ситуации. — Там бордюр, осторожнее, — воспользовавшись невыключенной, видимо, из забывчивости встроенной внутрь шлема аппаратурой, спокойным голосом предупреждает. — Наш вечер, можно сказать, только начался, а я уже узнал о тебе много нового, но я все же нуждаюсь в некотором уточнении, — аккуратно преодолев преграду, хмыкает альфа, выезжая на узкую дорогу, ведущую к основной автомагистрали, — Ты не первый раз садишься на байк? Даже о беспроводной связи знаешь. — Иногда катаюсь с младшим братом. Надо, кстати, ему позвонить. По времени его гонки должны были уже закончиться, а он мне так и не отписался, — вспомнив о Чонгуке, переживает Юнги, теснее прижимаясь к Хосоку. Его одежда легкая, от «совсем» слова для подобных поездок не подходящая, отчего он быстро замерзает, а модельер, несмотря на вечернюю прохладу, теплый, вдобавок Чонгук всегда ему говорил, что так он точно даже на самых крутых поворотах не упадет. — Какое невероятное совпадение, мой сегодня в том же направлении уехал, пообещав мне уделать какого-то Чонгука, который то ли его бесит, то ли ему нравится. Я склоняясь ко второму варианту. Тэ постоянно о нем говорит, ни дня не проходит, чтобы он этого альфу не упомянул, — усмехается Хосок, испытывая удовольствие от близости с почти всем собой обвившим его Юнги, который, как и подозревалось, отнюдь, не ханжа, раз прилично набранной скорости не возражает, на опасном, как сейчас, вираже не визжит и, кажется, вовсе не чувствует страха. — Тэ – это Тэхен? — сложив два и два, догадывается омега, наперед ответ зная. Совпадение действительно отдает чем-то из ряда вон. Судьба шутница еще та, даже этим их друг с другом сближает. — Да. Стало быть, Чонгук твой брат, — Чон омеге в догадливости не уступает. — И он к твоему тоже не равнодушен, но пока все отрицает, переводя стрелки на меня и тебя. Кстати, какого черта ты выспрашивал обо мне у Бэкхёна? Мне сейчас в собственном клубе нет никакого покоя из-за того, что он и ему, и всему персоналу о нас растрепал, — ворчит Юнги, чувствуя на оголенной коже рук холод первых упавших с темных небес капель. Кажется, добраться им сухими до места назначения не суждено. — К чести твоего бармена, он мне ничего рассказывать не стал, сказав, чтобы я сам подбирал к тебе ключики, из чего я делаю вывод, что тебе желают только лучшего, не хотят отдавать недостойному, — встает на защиту Бёна Хосок, мастерски лавируя между стоящих в пробке автомобилей, пока не съезжает на менее оживленную улицу, где можно ехать по прямой, что позволяет ему разогнать байк, а Юнги ничего на его заключение не отвечать. Омеге, напрягшемуся от опасно выросшей на спидометре стрелки, не до разговоров, ко всему прочему, дождь начинает усиливаться, и теперь он в проносящемся мимо неоновом буйстве красок едва ли что-либо различает, смутно припоминая, что вон тот мигающий разноцветными огнями ужас страдающих эпилепсией людей, это популярное казино «Гарпия», а значит, они находятся в районе Бружмар, дальше за которым идут уже спальные, куда альфа, судя по всему, и направляется. — Сбавь скорость. Лучше промокнуть и заболеть, чем разбиться, — просит Юнги, пускай и видит, что Хосок водит уверено, плавно на повороты заходит, байк сильно не накреняет, в отличие от живущего острыми ощущениями Чонгука. — Не доверяешь? — Нет, но все же скользкий асфальт и сто пятьдесят километров в час не самое хорошее сочетание, не думаешь? — говорит омега, стараясь звучать ровно, зубами не стучать, однако скрыть дрожь своего закоченевшего от ветра и неприятно прилипшего к коже вымоченного дождем костюма тела у него скрыть от альфы не получается. — Потерпи немного, почти приехали. С меня горячий чай и сухая одежда, — сняв одну руку с руля, сжимает ей Чон заледеневшие ладошки Мина на своем животе. — Что-то этот район не тянет на место, где может быть твоя студия. Насколько я знаю, здесь нет ничего подходящего для аренды, — чуть смутившись его жесту, переводит тему Юнги, ощущая на коже остаточное тепло прикосновения вернувшего ладонь обратно на руль Хосока, сейчас поворачивающего к элитному жилому комплексу, стоящему вокруг небольшого сквера квадратом. — А кто тебе сказал, что я арендую? — улыбается Хосок, уже предчувствуя негодование омеги, что его обманом затащили к себе домой. Не обманом, на самом деле, модельер без какого-либо постороннего умысла привез его сюда, действительно желая показать ему то, чем последние тринадцать лет живет. — Значит, мы все-таки приехали погладить твоего кота, — с громким вздохом резюмирует омега, увидев, куда они в эту минуту въезжают, когда охранник поднимает шлагбаум, отчего, расстраивается, хотя уже должен был привыкнуть в альфах разочаровываться. Одним больше, другим меньше, какая разница? Но нет, он, успев очароваться Хосоком, намного болезненнее его ложь воспринимает. — Если ты так хочешь, то конечно. Его зовут Соник, — заехав на подземную парковку, посмеивается Чон, глуша двигатель на крайней площадке и пяткой отставляя подножку для удержания байка в вертикальном положении. — Ты дал своему члену имя? — сняв шлем и тряхнув головой, с отчетливой иронией в голосе усмехается Юнги. — Боже, ежевичка, откуда тут, — слезши с сидения, щелкает его по лбу Хосок, держа шлем под мышкой, — взялось подобное? У меня правда есть кот, в чем ты через пару минут убедишься, как и в том, что о своем желании показать тебе студию я не соврал. — Работая официантом, я сталкивался со всяким, поэтому не удивился бы, — недовольно поморщившись на его действие, буркает омега, чувствуя себя то ли счастливым, то ли дураком. Очевидно, все вместе. Потому что альфа, кажется, его не обманывает. — Ты и официант? Не может быть, — забрав у Юнги шлем, неподдельно удивляется Чон, помогая ему слезть с байка. Он едва ли может представить его, выглядящего как помещенная на обложку журнала в качестве идеально воплощающего в себе красоту, стиль, ум и деловую хватку омеги модель, выполняющим чьи-либо поручения и снующим с подносом между столиками. — Все с чего-то начинают, или ты считаешь, что весь мой бизнес достался мне от семьи? — оказавшись обеими ногами на земле, фыркает Юнги, сразу же отстраняясь от задержавшего на его талии ладони Хосока. — Нет, просто ты не похож на человека, который может кому-то подчиняться. Вдобавок мне претит сама мысль, что кто-то мог неподобающе себя с тобой повести, что в такой работе, как официант, к сожалению, неизбежно. Мудаков, думающих, что обслуживающий персонал обязан пресмыкаться перед клиентом, хватает, — поясняет свою реакцию альфа, прекрасно видя, как омега, решив, что она подразумевала намек на то, что он добился всего не собственными силами, ощетинился. — Хватает, — не отрицает мгновенно от его слов смягчившийся Мин, — но я всегда умел за себя постоять. — Не сомневаюсь, — хмыкает Чон, позабавившись тем, как он неосознанно вздернул свой очаровательный кнопку-нос. Порой Юнги даже не замечает за собой этого жеста, зато замечает Хосок, но за высокомерие его не принимает, наоборот, милым считает. — Пойдем, у тебя уже зуб на зуб от холода не попадает, — взяв омегу за руку, в сторону лифта его ведет, чему он, весь трясясь, не препятствует, ловя себя на мысли, что не будет против, если его обнимут. Холод Юнги отвратительно переносит, что видно невооруженным взглядом, и альфа, зайдя в кабину, затем клацнув по кнопке последнего этажа, его желание, жаром своего тела со спины накрывая, выполняет. — Продолжаешь играть в рыцаря? — хмыкает на приятно спеленавшие его руки омега, никаких попыток к освобождению из их плена не предпринимая. — Я с тобой не играю, Юнги. Не сравнивай меня с теми, кто посмел тебя в прошлом обидеть, и увидишь, что я серьезен, — мягким тембром Хосока разум Юнги заполняется, отчего все ненужное, заставляющее его искать во всем подвох как по щелчку пальцев уходит, оседая где-то далеко, куда сегодня омеге уже не добраться. — Хватит лезть мне в душу, — с неубедительной укоризной цокает Мин. — А что, потом сложно вытравить? — шутит Чон, ожидая от него ответную шутку, приправленную привычной язвительностью, которую в его исполнении успел полюбить, однако Юнги, вероятно, нацеленный окончательно его сердце забрать, в очередной раз его поражает, говоря: — Сложно. Потому что вытравливать я не хочу. — Повтори, — резко лицом к себе развернув Юнги, вжимает Хосок его в стену лифта, прямо смотря в его остающиеся спокойными глаза, но не штиль, отнюдь, в их глубине — невообразимый спектр эмоций, кажущийся ему танцем закружившихся звезд. — Не знал, что у тебя есть проблемы со слухом, — сам не ведая, что творит, шепчет омега и, положив ладони на скулы альфы, его целует, неторопливо сминая не успевшие вздох сделать уста. Он им свой кислород дарит, лишь одним собой дышать обрекает, ощущая, как весь остальной заменяется их сгустившимися в замкнутом пространстве кабины и идеально друг с другом сочетающимися ароматами.       Хосок, проскальзывая языком между его ежевичных губ, не знает, как сможет от него, такого желанного, податливого, к нему льнущего, оторваться. С охватившим его желанием едва ли возможно бороться, но он, держа в остатках затуманенного разума, что не имеет права доверие Юнги предать, грань не переходит, не напирает, остается с ним, сейчас зарывающимся пальцами в его каштановые пряди пальцами, нежным, под ткань одежды руками не забирается, поверх нее на его пояснице блуждает. Юнги желание Хосока чувствует, с ним его разделяет и, улыбаясь в поцелуй, выставляет ему за самоконтроль твердую десять. Настолько трепетного к себе отношения омеге испытывать еще не доводилось, что опьяняет не хуже самого крепкого алкоголя, заставляя на тот самый мост бесстрашно ступить, навстречу своей надежде пойти. — Теперь расслышал? — прихватив напоследок чужую губу, игриво уточняет Юнги. — Да, но я не против, если ты будешь повторять почаще. Чтобы, знаешь, наверняка, — шелестит Хосок, потянувшись за вторым поцелуем. — Мы все еще в мокрой одежде, нам надо согреться, — пресекает его намерение омега своим приложенным к его устам указательным пальцем. — Разве я недостаточно тебя согрел? — поцеловав прижатую к губам подушечку, улыбается альфа. — Достаточно, но давай все-таки доберемся до твоей квартиры и переоденемся. Чтобы, знаешь, наверняка, — передразнивает его Юнги и, ловко выскользнув из его рук, нажимает кнопку открытия уже как пять минут доехавшего до нужного этажа лифта. — Невозможный омега, — покачав головой, в горделиво распрямленную спину Чон ему смотрит и следом за ним из кабины выходит, доставая из кармана ключ-карту. Через минуту, его обогнав, открывает электронный замок нужной квартиры и галантно пропускает омегу вперед, где к ним тут же бежит черный кот, одетый в милую синюю кофточку. — И правда кот, — растеряно заключает Юнги, глядя на трущегося об его ноги Соника. — Погладь, ты же хотел, — беззлобно поддевает его Хосок, снимая обувь. — Кстати, обычно он ни к кому, кроме меня и Тэ, не подходит. Слишком гордый, не дается в руки, сразу же удирает, потому я и назвал его Соником. Никого не напоминает? — Я не удираю, — скинув ботинки, буркает омега, почесывая шейку замурчавшего от ласки кота, — просто предпочитаю сразу избавлять себя от общества не нравящихся мне людей. — О, кто-то только что признался, что я ему нравлюсь, — тянет альфа довольно, вынуждая сидящего на корточках Юнги замереть рукой в шерстке животного. — С чего это? — распрямившись, задает вопрос он, стараясь ничем своего смятения не выдать. — Но ты же до сих пор здесь, со мной, причем добровольно. Без принудительно, — отвечает Хосок, а по ощущениям Юнги — дощечки проложенного между ними моста позади него убирает, оставляя лишь один выбор, ведущий только к нему, вообще ни разу не рыцарю, раз в неловкое положение его ставит своей всегда безошибочно бьющей в самые незащищенные места истиной. — Я никогда что бы то ни было без собственной на то воли не делаю. — Я знаю. Поэтому твое согласие представить костюм, твое присутствие в моей квартире и твой поцелуй особенно для меня ценны, — приподнимает уголки губ в улыбке мужчина, невесомо проводя тыльной стороной ладони по щеке омеги. — А теперь я все-таки сделаю тебе обещанный чай, а ты пока сходи в душ. Прямо по коридору и налево, чистое полотенце на сушилке, сменные вещи я тебе принесу.       Юнги не спорит, мокрая одежда неприятно липнет к насквозь промерзшей, оттого кажущейся еще бледней коже, заставляя его ежиться. Да и обдумать между ним и Хосоком произошедшее не мешает, чего из-за быстро сменяющих друг друга событий ранее не получалось, приходилось плыть по течению, что ему, помешанному на контроле, всегда претило, но не сегодня. Сегодня зашедшего в ванную Юнги все устраивает, его ничего, кроме возмутительной тяги к Хоупу, не тревожит. Раздевшись и оставив одежду лежать бесформенной грудой на коврике, он прячется за стеклянной дверцей душевой кабины, регулирует воду до комфортной для себя температуры и встает под упругие струи. Двигаться совершенно не хочется, хочется — так и стоять, позволяя частым каплям стекать по поднятому вверх лицу, и, прокручивая перед закрытыми глазами кадры недавних моментов, воспроизводить на повторе сказанные ему Хосоком слова.       «Ты красивый, Юнги, никогда в этом не сомневайся»       «Просто будь собой… я буду рядом»       «Господи, ты улыбаешься, я что, благословлен?»       «На котором ты становишься моим… моим всем»       «Я с тобой не играю, Юнги»       Юнги не знает, сколько проходит времени за раздумьями, которые, по сути, были не ими, а одним сплошным «я сошел с ума». Потому что Хосок не просто ему нравится. Юнги, кажется, в него начинает влюбляться. Вот так легко, не взирая на все свои предубеждения, всего за две встречи. Кому-то и жизни мало, чтобы добиться хотя бы симпатии, но не Хоупу, что читает его как открытую книгу, ловко в плетение его души забирается, образовавшиеся за годы в борьбе за свою независимость узлы распутывает мастерски, отпуская на волю то, что Юнги от жестокого мира прячет, боясь уязвимым остаться. И боялся, видимо, зря, ведь с Хосоком он себя не чувствует таковым, с Хосоком он себя чувствует правильно. Наконец–то нужным, даже красивым.       Хосок же, зайдя в ванную с одеждой Тэхена в руках, никак глаз от размытого паром и чертящих по стеклу дорожек воды силуэта Юнги не оторвет, думая, что, наоборот, и трети заложенного в нем не прочел, что его не беспокоит. Раскрывать омегу слой за слоем, как оказалось, намного увлекательнее. К тому же, за этими слоями таятся приятные сюрпризы, как например… — Если не собираешься присоединиться ко мне, то попрошу на выход, — смыв с волос шампунь с цитрусовой отдушкой, говорит Юнги, устраивая еще одно испытание на выдержку Хосоку. — Нельзя быть таким жестоким, ежевичка. Не вынуждай меня нарушить обещание сначала показать тебе студию, или ты больше не хочешь меня узнать? — положив вещи на стиральную машину, хмыкает Чон, прекрасно зная, что омега его проверяет. — То есть, этим ты хочешь сказать, что в случае чего виноват буду я сам? — насмешливо уточняет Мин, выключая воду. — Этим я хочу сказать, что ты незаконно соблазнителен. Куда мне подать жалобу? — с картинным возмущением произносит Хосок. — Интересно, как она будет в конечном итоге звучать. — Произошла вопиющая атака на мое сердце с последующей его кражей. — Иди уже отсюда, пока я не принялся за дело всерьез, — в тон ему Юнги отвечает, поддерживая шутку, которая альфой как угроза воспринимается, ведь он, говоря о краже сердце, не преувеличивал. — Так ты еще и был не серьезен?! Все, я вызываю полицию, — с достойным Оскара на лице ужасом пятится спиной к двери Хосок, с трудом сдерживая смех, чего, слыша вдогонку «я буду сопротивляться», сделать не получается. Флирт и Юнги — убийственное сочетание, казавшееся до этого вечера чем-то записанным в красную книгу. Похоже, Хоуп, к собственному удовольствию, освободил всех чертей омеги, и от них, что-то ему подсказывает, пощады ждать точно не стоит.       Юнги, посмеиваясь с его наигранного бегства, чувствует для себя не привычную беззаботность, которой, наверное, не знал никогда. Отец с раненного детства был к нему строг, не терпел какого-либо неповиновения, неподобающего его статусу поведения, требовал безоговорочной покорности, пытаясь прогнуть под себя, чем, наоборот, только больше взращивал в нем ровно противоположные качества. Юнги даже после его пощечин смотрел ему в глаза прямо, никогда их не опускал, доводя его своим полным упрямства и несмирения взглядом до скрежета зубов.       «У тебя нет ничего, кроме моей фамилии, которая обеспечивает тебе безбедное будущее. Без нее ты никто. Будь благодарен, омега, за подаренную возможность жить в достатке», — одни из последних слов сказанных Юнги Чондэ. И Юнги, по-своему, но благодарен. За лучший стимул перестать быть никем и больше от семьи не зависеть. Сейчас воспоминания о том, как с ним обращался отец, душу не ранят, остаются на ней поблекшими шрамами, ведь он смог, он доказал, что то, в чем его убеждали, ложь, приучив себя убирать из фразы «ты не сможешь» предлог «не». Юнги — личность, правда теперь немного влюбленная, что в нем, по крайне мере, в эти минуты, отторжения не вызывает, он спокойно переодевается в принесенную Хосоком одежду, принадлежащую, исходя из ее нежного запаха цветков вишни, Тэхену, и, подогнув слишком длинные спортивные штаны, смешно ворчит на сползающую с плеча белую футболку. Неужели брат альфы такой высокий? Подобные омеги во вкусе Чонгука, неосознанно думает Юнги, ища телефон во внутренних карманах своего пиджака. Айфон, к счастью, водонепроницаем, поэтому внеплановая поездка под проливным дождем ему не повредила, чего не сказать о забрызганном грязью костюме. Убравшего его на корзину для белья Мина его состояние волнует в последнюю очередь, в отличие от не отвечающего ни на первый, ни на второй звонок брата, отчего он, не переставая его набирать, заметно нервничает. — Котеночный, ты немного не вовремя, — раздается из динамика запыхавшийся голос Чонгука, когда Юнги, выйдя из ванной, машинально проходит на кухню. — В смысле не вовремя? Ты на часы смотрел?! Твои гонки закончились два часа назад, а от тебя даже краткого сообщения, что ты дома, нет! Что я должен был подумать? — перенервничавши, срывается тяжело привалившийся к кухонному островку омега на крик, чего обычно себе не позволяет. Хосок, только что переговоривший с Тэхеном, его понимает, а еще, кажется, догадывается о причине не нахождения их братьев в квартирах. — Потому что я и не дома, но со… мной все… в порядке, не… нервничай, — прерывисто заверяет Чонгук, создавая помехи своим частым и громким дыханием. — Ладно, котенок, мне некогда. Отчитаешь меня… завтра… если, конечно, твой альфа тебя… отпустит. — Где ты? — успевает спросить напрягшийся его странным поведением Юнги, но ответа на свой вопрос из-за нагло сброшенного звонка уже не получает. — Успокойся, — мягко дотрагивается до плеча омеги Хосок, — он с Тэхеном. — Успокоиться?! На улице ливень, а мой презирающий скоростной режим брат неизвестно где, — разворачивается к нему Мин, метая из глаз молнии покруче, чем те, что за окном небосвод на рваные темные куски делят. — И откуда ты знаешь, что он с ним? — Я тоже своему позвонил, и его слова были почти идентичны словам Чонгука. Похоже, они… ну ты понимаешь, — неловко посмеивается Чон, разряжая обстановку. В первую очередь для себя, никак не могущего наглядеться на Юнги, одетого в слишком большие для него вещи, оттого кажущегося еще более крохотным, хрупким, беззащитным, что сложно пересилить себя и его, зарываясь носом во влажную макушку, не обнять.       Юнги понимает и, отложив телефон, издает около истеричный смешок: — Безответственные мелкие пакостники. — Которых мы любим, — подытоживает Хосок, передавая в его руки кружку с героиней русских сказок. Омега узнает в ней Снегурочку. — Уверен, обычно ты предпочитаешь черный кофе без сахара, но тогда твой сон будет неспокойным, — поясняет, пока Юнги пытается понять, что ему дали. — Мне все больше начинает казаться, что у тебя есть какой-то блокнотик с информацией обо мне, — отпив чай, несерьезно ворчит Мин и, к досаде задержавшего на оголившемся участке кожи взгляд Чона, поправляет сползшую с плеча футболку. — Мм, облепиховый чай? Нестандартно, но вкусно, — различив советующие кисло-сладкие нотки, заключает. — Угадать про кофе было не сложно, учитывая, что ты, как я заметил, любишь работать по ночам. — Хоть слово про мои круги под глазами и содержимое этой кружки окажется на тебе. К тому же, у тебя они сейчас не меньше. Ты вообще спал в последние два дня? — подметив залегшие на усталом лице Хосока тени, укоряет Юнги. — Нет? Но я же не просто так. Я хотел успеть закончить твой костюм, а это не пятиминутное дело. Он должен был быть идеальным, соответствующим тебе, — оправдывается Хосок и в конце фразы смачно зевает, вызывая у омеги желание немедленно отправить его в постель, в которой и самому оказаться не помешает. Спать после горячего душа хочется невыносимо. — Другим он быть и не мог, ведь его создавал ты. Мне вся твоя линейка одежды нравится, — смягчается Юнги, касаясь предплечья альфы. — А теперь, если не хочешь схватить простуду от переохлаждения, иди в душ. — Спасибо, Юнги. Твои слова очень важны для меня, — улыбается альфа, тронутый его похвалой и заботой. — А насчет душа… Пожалуй, предпочту ему твое общество. Я, как видишь, уже переоделся, ну а согреть меня всегда можешь ты. — На что это ты намекаешь? — вздергивает брови омега. — На твою улыбку, а не на то, о чем ты подумал, маленький провокатор. Неужели так не терпится? — дразнится Хосок, щелкая его по кнопке-носу. — Нет, просто мне внезапно понравилось тебя провоцировать. Так что да, я провокатор, но не маленький, — отбивает Юнги, пихая его в бок, и, прихватив кружку, гордой походкой идет в коридор, — Где там твоя студия? — А как же согреть меня своей улыбкой? — догнав омегу, посмеивается Чон, аккуратно разворачивая его за плечи в нужную сторону. — Заставь меня. — Звучит как вызов, но им для меня не является, потому что улыбаться тебе со мной предстоит много. Я хорош в поднятии настроения. Можешь сразу сдаваться, — заверяет Юнги Хосок, толкая дверь в погруженную во тьму студию. — Какая самоуверенность. Руки поднять? — Если только для того, чтобы меня обнять. — Я подумаю над вашим предложением, сэр–рыцарь, — откровенно кокетничает Юнги, неожиданно в себе выявив предрасположенность к этому, с припиской «лишь рядом с Хоупом».       Хосок, весело хмыкнув, включает свет, открывая перед омегой неизведанный мир, который тот с первого взгляда нарекает волшебным. Повсюду стоят одетые в не до конца готовую, но обещающую стать очередным шедевром одежду манекены, стол и даже пол завалены швейной фурнитурой, канцелярскими принадлежностями, листками с набросками нарядов, какими-то цветастыми лоскутками и всяким другим сложно различимым добром. В углах лежат рулоны разнообразных тканей, на висящем на стене большом пробковом стенде прикреплены опять же наброски костюмов, но уже более завершенных, возможно, в будущем войдущих в новую коллекцию Хоупа. В целом студия похожа на переживший ураган островок творчества, и Юнги, вопреки своей во всем порядка приверженности, она вызывает восторг. Хосок был прав, это пребывающее в хаосе место буквально всего его отражает, без слов о нем во всех красках рассказывает и невероятно ему, аналогичный беспорядок в душе омеги наведшему, подходит. — Вот, значит, где творит мой любимый модельер, — отложив кружку, задумчиво говорит Юнги, рассматривая взятый со стола блокнот с зарисовками альфы. — Знаю, бардак. В моменты вдохновения некогда заниматься приборкой, — объясняет Хосок, незаметно запинывая скомканную в неровные шарики бумагу с забракованными вариантами эскизов под шкаф. — Ожидал большего? — Нет, почему? По-моему, здесь все в твоем духе. Творческий процесс на то и творческий, не терпит неукоснительного соблюдения порядка. Постоянно отвлекаясь можно потерять нужный настрой, так называемую, музу, — делится мнением омега, нисколько душой не кривя. — Свою музу я терять точно не собираюсь, когда ее только нашел, — улыбается альфа, красноречиво смотря на продолжающего с интересом разглядывать помещение Юнги. — Даже если она захочет сбежать? — поняв намек, к привалившемуся к стене Хосоку поворачивается Мин, лукаво прищуриваясь. — Не захочет. Плюс ты сам сказал, что не сбегаешь, лишь общества не нравящаяся тебе людей избегаешь, а я, как мы уже выяснили, в эту категорию не вхожу, — не теряется с ответом мужчина, подходя к Юнги ближе. — Возражения есть? — опаляет горячим дыханием его губы. — Только одно, — невесомо подбородок Хосока обхватывает омега пальцами, чуть задевая устами его, незаконно манящие и неизменно улыбчивые половинки, — хватит медлить.       Черти Юнги, как Хосок и предполагал, совсем его не щадят, в свой бесовской, полнящийся танцующими звездами омут забирают без права на возвращение, которое ему не нужно. Он, накрыв поцелуем соблазнительные напротив губы, в этом чарующем омеге пропал и не ищет пути отступления, ведь от любви бегут только глупцы. Хосок без Юнги уже просто не сможет. Не сможет и сам Юнги без него, все его замочки без труда вскрывшего, однако ни один из не сломавшего. Омеге его бережное с ним отношение ценно, он подобное испытывает впервые и отныне, не находясь рядом с Хосоком, будет мучиться по нему ломкой. Оба понимают, что сегодня они не зайдут дальше, но оное не мешает Юнги ноги на пояснице подхватившего его Хосока сцепить, чтобы затем, не разрывая глубокого поцелуя, безропотно на захламленной столешнице ягодицами оказаться, доводя и себя, и его до точки невозврата, продолжить податливо на все, что ему дают, отвечать, покорно шею под спустившиеся на нее уста подставлять, и, жадно цитрусовым феромоном дыша, щедро делиться собственным ягодным. — С тобой никакой выдержки не напасешься, а это только первое наше свидание, — прерывисто из-за потребности целовать омегу после каждого слова произносит Хосок. — Возможно, на втором я рассмотрю вариант с ненадобностью в ней, — обвив шею альфы руками, щекотно об его нос своим трется Юнги, словно выпрашивающий ласку кот. — Я в любом случае буду неприлично счастлив. — Мм? — Снова увижу тебя. — Как же мало тебе надо для счастья. — На самом деле много, потому мне нужен весь ты. — А не жирно? — хмыкает Юнги, видя в антрацитовых глазах Хосока свое как будто бы не себе принадлежащее отражение. Разве может он выглядеть настолько опьяневшим, разнеженным и довольным? — Слипнется точно. Ты слишком сладкий, — посмеивается Чон, заправляя ему за ухо вьющуюся влажную прядку. — Подкат уровня школьника. Кажется, тебе пора сменить цитатник, — беззлобно поддевает омега, и не думая слезать со стола. — Зачем, если тебе нравится? — беспроигрышно парирует альфа. Потому что да, Юнги безбожно на них ведется, но для вида продолжает держать оборону. Дразнить Хосока не меньшее для него удовольствие. — Думаю, больше мне понравится твой рассказ о том, как ты решил связать свою жизнь с карьерой модельера. Уже поздно, а тебе бы наконец выспаться, — не оставляет Мин без внимания то, с какой частотой начал моргать Чон в попытках удержать покрасневшие глаза открытыми. — Все как-то само собой получилось, — нехотя отстранившись, задумчиво отвечает Хосок, присаживаясь на край стола полубоком к омеге, — Наверное, все началось с совместных просмотров с Чимином модных показов по телевизору. Он с детства увлекался модой, часто жалуясь, что брендовая одежда хоть и красивая, но для повседневной носки неудобная. Не знаю почему, но его слова прочно засели в моей голове и я загорелся желанием создать то, что будет иметь оба требуемых им качества. Начинал я естественно с набросков, попутно учился швейному искусству, изучал виды тканей и так дальше. Однако показывать их ему не решался, хранил свое внезапное увлечение в тайне, пока он случайно не наткнулся на один из моих оставленных на видном месте блокнотов. Я, думая, что Чимин с меня посмеется, жутко засмущался и попытался забрать блокнот, но этот лис всегда был слишком проворным, я не то что забрать, даже поймать его не смог, да и поздно уже было, он все увидел. — И ему понравилось, — догадывается, улыбаясь, Юнги, чувствуя от рассказа Хосока тепло. — Не думай, что я хвастаюсь, но понравилось — это мягко сказано. Он был в дичайшем восторге, требуя показать все, что я успел набросать и сделать. А потом он же мне с завершением первых нарядов и помогал, убеждая, что у меня талант и я просто обязан открыть свое дело, — вспоминает со светлой меланхолией альфа, испытывая необъятную благодарность к поверившему в него другу. — У тебя не просто талант, у тебя — призвание. Я себя в другой одежде, кроме как в одежде твоего бренда, не представляю. Не знаю как, но тебе действительно удается сочетать в ней удобство, элегантность и красоту. В ней я ощущаю себя более уверенным, но главное — комфортно. Я рад, что ты к Чимину прислушался. У тебя замечательный друг, — искренне омега звучит, накрывая ладонь модельера своей.       Хосок от сказанного им наполняется трепетным счастьем, не может перестать улыбаться. В том, что Юнги не врет, он не имеет сомнений, все по его сейчас таким добрым глазам читает, и вновь в них, таящих целую вселенную, влюбляется, как и в него самого. Окончательно и бесповоротно. — Когда я продумывал дизайн, я считал, что представляю образ абстрактного омеги, но теперь этот образ приобрел четкую форму. Тебя Юнги. Я все это время представлял тебя. Мне кажется, я был знаком с тобой намного раньше, чем случилась наша встреча клубе, просто не мог найти, — пронзительно смотря на омегу, приоткрывает он двери в лежащее на сердце, что с первого взгляда на него указало, убеждая, что «мой», и альфа спорить не стал, сразу же к Юнги притянулся. — Сейчас я понимаю, почему мне всегда казалось, что твои коллекции отдают романтичностью. Своей с ними делишься перед выпуском, да? — смутившись его признанием, переводит все в шутку омега, опустив оставшийся беззащитным взгляд на свои болтающиеся в полуметре от пола ноги и сидящего под ними Соника. — Ну, с первыми экземплярами точно. Я делаю их лично, прямо здесь, чтобы сотрудничающие со мной люди после пошили уже по ним для продажи, — поддерживает шутку Хосок, не возражая его некоторому увиливанию от темы. То, что Юнги не воспринял его слова в штыки, уже хорошо, даже более чем, ведь это значит, он начинает ему верить. — Будь я на твоем месте, я бы, наверное, тоже организовал студию у себя дома. Дома спокойно, никто не мешает, ну не считая моего брата. Этот несносный поганец совершенно не уважает личные границы, и плевать ему на то, что у меня закрытие квартала, сроки горят. Нет, котеночный, никаких отчетов, мы идем кататься по ночному городу, к черту работу, — передразнивает интонацию Чонгука Юнги, строя потешные гримасы. — Кого-то мне это напоминает, — смеется альфа с намеком на Тэхена, мысленно соглашаясь с данным младшим Мином старшему прозвищем, — Но вообще Чонгук прав, отдыхать тоже надо. Тем более, я уверен, у тебя уже весь бизнес налажен, можно делегировать часть обязанностей на доверенных людей. В конце концов, ты босс или не босс? — Я не могу расслабиться, не проконтролировав все лично, — вздыхает удрученно омега, — Это что-то на вроде фобии потерять все, к чему я так долго шел. — Значит, будем бороться с ней вместе. К тому же, ты теперь встречаешься со мной, а мне, знаешь, потребуется очень много твоего внимания. Я на него подсел, без твоей котеночной улыбки просто не выживу, — поигрывает бровями Хосок. — А мы разве встречаемся? — недоумевает Юнги с его заявления, отчего чужое заимствование у Чонгука излюбленного сравнения его с котом упускается. — Как? Ты уже забыл? Ежевичка, тебе действительно нужно больше отдыхать. Проблемы с памятью — это серьезный звоночек, — картинно ужасается Чон, смешно округляя глаза. Мин силится его не ударить. — Два поцелуя еще ничего не значат, — сложив на груди руки, фыркает омега, думая, что они сейчас больше на подростков походят, чем на взрослых людей. С Хосоком невозможно долго оставаться серьезным, его мальчишеское озорство заразительно, у Юнги с самого начала не было ни единого шанса ему не поддаться. — Три, — придвинувшись к омеге, его щеки коротко касается губами Хосок и с видом «я опять тебя переиграл» отстраняется, излучая неслыханное довольство. — Так, чисто для справки. Тебе сколько лет? — выгнув брови, интересуется Юнги, усиленно подавляя так и просящуюся на лицо улыбку, что заметно по его подергивающимся вверх уголкам губ. — Чимин говорит пятнадцать, но вообще тридцать. — Передай ему, что я хочу вступить в его клуб. — Для тебя туда вход только с пометкой «омега Чон Хосока», иначе никак, — говорит альфа, разводя руками. — Тогда я, пожалуй, откажусь. Слишком высокие требования, — отбивает Юнги, забавляясь с обиженного на чужом лице выражения. — И все-таки ты жестокий, — громко зевнув, цокает Хосок, потирая глаза. — Очень жестокий, поэтому советую тебе как следует обдумать, надо ли тебе оно. Но уже не сегодня, потому что тебе пора в кровать, — спрыгнув со стола, безапелляционно на него, выглядящего жутко уставшим, смотрит омега. — Более неубедительной попытки заставить меня от чего-то отказаться я еще не слышал. Но если тебе так хочется, можешь пытаться дальше. Пытаться — в твоем случае от слова пытка. То, что у тебя здесь, — встав напротив Юнги, дотрагивается до его левой стороны груди, — упрямая штука, все равно к тому, чего желает само, приведет. — То есть, к тебе? — нахмуривается Мин и, осознав, что ляпнул, едва по лбу себя не бьет. Это же надо было так проколоться, буквально признаться Хосоку в ответной симпатии, которая для обоих и без того ясна как солнечный день. — Заметь, не я это сказал, — приняв невинный вид, подытоживает Чон. — Спать быстро, — буркает Юнги, подталкивая его в спину на выход. — С тобой? — А ты хочешь с кем–то другим? — Неисправимая язва. — От наглого альфача слышу.       Так, перекидываясь колкостями, вернее ими сыплет один Юнги — Хосок все сводит к романтике, они добираются до выполненной в коралловых тонах спальни, в которой альфа закрепляет за собой данное ему омегой последнее прозвище, роняя его на мягкую постель, и, как бы тот ни ворчал, отпускать его из объятий не собирается. Омега, немного поворочавшись, быстро смиряется, уже сам к его горячему телу льнет, оправдывая себя тем, что замерз. Хосок между тем дополняет рассказ о своем становлении модельером, кратко, но доходчиво поясняет все нюансы работы, на словах знакомит его с близкими друзьями, в которые входят Чимин, Тэмин и Намджун. Юнги его бархатистым тембром голоса заслушивается, часто уточняющие вопросы задает, на историях из школьных и студенческих годов звонко смеется, чем слух поглаживающего его по пояснице Хосока ласкает. Постепенно разговор перетекает к жизни Юнги, и он, хотя и не особо этого хочет, освещает свое не отличающееся радужностью прошлое, решив, что так будет правильнее, альфа заслуживает ответной честности. — Почему ты не дашь опровергающее интервью? Твой отец вообще никак не причастен к твоему успеху. Ты добился всего сам, и я искренне тобой восхищен. Не каждый сможет поднять бизнес с нуля, не имея ни связей, ни достаточного капитала, — спрашивает Хосок, разозленный скотским отношением Чондэ к Юнги. Он не понимает, как можно настолько отвратительно обращаться с собственным ребенком, говорить ему всякие мерзости, убеждая, что тот по жизни никто, у него ничего не получится. Неудивительно, что омега, воспитываясь в таких условиях, имеет некоторые комплексы, боится, отчаянно хватаясь за свою независимость, кому-либо доверять, во всем ищет подвох, остро воспринимает любой намек на то, что он нуждается в помощи и защите. И да, Юнги правда нуждается, и Хосок себе обещает все это ему обеспечить, разучить полагаться лишь на себя, окутать забой, сделать счастливым. — А смысл? Главное, что я и дорогие мне люди знают настоящую правду. К тому же, я не люблю ввязываться в какие бы то ни было разборки. Люди верят в то, во что хотят верить. Да и папу, в конце концов, не хочется подставлять, он ведь с ним на всякие мероприятия ходит. Зачем плодить лишние сплетни? — отвечает Юнги, задумчиво на груди Хосока рисуя пальцем круги. — Тоже верно, — с его словами частично соглашается Чон. — Ты говоришь, что у тебя с папой хорошие отношения и что он не поддерживает поступки мужа, но почему тогда не подаст на развод? — Это нелегко для него, он все-таки его любил. Вдобавок отец и уже его собственные родители, то есть, мои дедушки с юношества кардинально ему мозги промыли, каким должен быть омега. Покорным, тихим, всему, что бы ни решил альфа, потакающим, в дела не вмешивающимся, — поясняет Юнги. — Но что–то мне подсказывает, папа уже на пути к тому, чтобы уйти. Мы с Гуком активно его убеждаем начать жить ради себя, открыть цветочный магазин, как он мечтал. Средства у меня есть, я и помещение неплохое под него успел присмотреть. На день рождения ему хочу его подарить, так уж точно не отвертится, — на последней фразе улыбается, отчего весь негатив Хосока, вызванный отцом Мина, как рукой снимается, спокойствие возвращается. — Родиться в богатой семье — не значит оказаться счастливчиком, как многие по наивности думают. Я рад, что ты смог из ее оков выбраться, а еще я тобой очень горд. Ты сильный омега, Юнги, не каждый так, как ты, сможет. Но послушай вот что. Будь сильным для других, но для меня тебе быть им необязательно. Со мной будь таким, каким хочешь, не боясь осуждения. В любви его нет, есть принятие любимого человека вместе со всеми его качествами и недостатками. Последних, если любишь, вообще не видишь. Я не вижу, ежевичка, — опустив голову на плечо Юнги, сонным голосом произносит Хосок, начиная засыпать.       Юнги, поглаживая его по растрепанным волосам, кажется, в нем тоже не видит и, вслушиваясь в размеренное дыхание погрузившегося в сон альфы, как и было заверено, пришел к тому, чего сердце желало.

К Хосоку.