Видимо Уён растерял последние крупицы разума, раз последовал за Хонджуном в дом. Какой-то частью сознания он понимал, что поступает неправильно. Но та часть сознания, что оставалась ближе к реальности, та, что диктовала его телу как следует поступить, толкала сейчас его за практически незнакомым мужчиной.
Хон мог бы объяснить, почему Уён так безропотно последовал за ним, но тот всё равно не поверил бы ему. Не сейчас. Когда придет время, Чон всё узнает.
Если конечно останется жив.
Нижняя веранда, очерченная прямоугольником скелетного ограждения, была заставлена пустыми горшками из-под домашних растений. Хонджун не мог бы сейчас сказать точно, когда за ними перестали ухаживать, и все до одного горшки в конечном итоге опустели, а затем выстроились здесь. Наверное, это произошло через какое-то время, как уснул Сонхва. Маловероятно, что кто-то кроме него ухаживал бы ранее за цветами.
Рука Уёна была влажной и почти ледяной. В теплой ладони самого Хона она казалась чужеродной. Хонджун не имел права держать её вот так. Тем более втаскивать её владельца в особняк практически волоком. У самого порога, перед створками стеклянной внутренней двери Уён уперся, будто потерял способность двигаться, и Хонджун дернул его за руку, вынуждая сделать последний шаг.
— Вот так, — промурлыкал Ким, отпуская чужую ладонь. — Чувствуй себя как дома.
Парень рядом молча кивнул, не смея шелохнуться. Он стоял посреди холла, перед лестницей на второй этаж и даже не поднимал глаз.
Хонджун начал раздражаться. В последнее время, когда он окончательно понял, что вся эта ситуация с гнездом вышла из-под его контроля окончательно, он заметил, что настроение его стало непостоянным. Резкие скачки эмоций, ранее сглаживаемые мягкой и сильной аурой Сонхва, более некому было сдерживать. Впадая в уныние, Хонджун хотел разметать половину дома, и только вспоминая об остальных обитателях гнезда, он сдерживался, в итоге уединяясь, отдаляясь от всех и вся.
Сейчас, рассматривая то, что пару часов назад казалось ему прекрасным живым подарком, Ким чувствовал опасный привкус разочарования. Ему нужно было побыть в одиночестве, чтобы успокоиться, но оставлять Уёна одного — не было выходом.
— Хонджун-щи, — звонкий, но мягкий молодой голос, заполнивший казалось весь холл, а затем, поднявшись до самого потолка второго этажа, растекшийся и далее — по всему дому, постепенно сходя на нет, заставил наконец Уёна ожить, а Хонджуна — удовлетворенно выдохнуть. — Нет, хён, Ёсан-и сказал мне, что ты привез
кое-что, но я не мог поверить вот так просто.
Ты сошел с ума? — мягкость голоса молодого человека, спускающегося со второго этажа, сошла на угрожающий шепот.
Черноволосый, невысокий и на первый взгляд очень молодой парень с округлыми аккуратными чертами лица выглядел комично рассерженным. Это было видно по поджатым жестко очерченным губам и недовольно сведенным бровям. В целом незнакомец выглядел как человек, в принципе не способный быть злым или агрессивным. Всё в нем было каким-то мягким, каким-то… детским. Уён выдохнул, осознавая, что гнетущее, парализующее чувство неясной опасности отступает с каждым шагом темноволосого парня вниз.
— Доброе утро! Как поживаете? — Чон впервые за то время, как проснулся в машине искренне и кокетливо улыбнулся.
Хонджун почувствовал, как изменился его запах, робкие теплые нотки комфорта пришли на смену холодному парализующему страху.
— Уж явно получше тебя, — еле слышно проворчал незнакомец, не обращая внимания на гостя и продолжая сверлить Кима взглядом, он замер на последней ступени, будто преграждая дорогу на второй этаж.
Хонджун впрочем спокойно вынес его взгляд, только чуть склонив голову к правому плечу.
— Где твои манеры, Чонхо? — капризные губы Хона дернулись, изображая предостерегающую улыбку, только на первый взгляд кажущуюся ласковой.
В каких бы отношениях эти двое ни были, Чонхо явно не был Уёну соперником, и он уже более уверенно завертел головой, оглядываясь.
«Животное», — одними губами проворчал Чонхо, теперь полностью поглощенный вниманием к неожиданному гостю, он проводил его взглядом до арки в гостиный зал, а затем снова встретился глазами с Хонджуном.
«Я не буду любезничать с едой, — прошептал Чонхо. — Ты издеваешься?»
Он сорвался с места, зашел Киму за спину и выглянул на улицу, прежде чем хлопнуть дверями.
Запах Уёна его раздражал, и Хонджун чувствовал реакцию Чонхо, она оседала у него на нёбе кислым привкусом, который хотелось запить водой. Хон предостерегающе приподнял правую руку, показывая, чтобы Чонхо не продолжал.
Но тот и не думал замолкать:
— Сначала пропал на несколько дней, а теперь возвращаешься с…
этим? — он не мог больше использовать слово «еда», но и другого, более подходящего, найти не мог. — Зачем? Хочешь нас всех погубить? Если бы Сонхва…
— Заткнись, — Хонджун даже не повысил голоса, но поток недовольства сразу прекратился.
Чонхо смотрел на него, чуть ли не закатывая глаза, однако губы его теперь снова были плотно сжаты. Он осторожно приподнял указательный палец правой руки, указывая куда-то за спину Хонджуна, но тот и так уже услышал подозрительный шум, который умудрился поднять неожиданный гость.
— Почему ты сразу не сказал, что настолько богат?! — восторженный возглас прервал грохот неизвестного происхождения.
Оба мужчины, молча двинулись в сторону гостиной. Телевизор, занимающий почти половину смежной с прихожей стены, теперь был включен, а звук выкручен почти на максимум. Возможно, Уён просто попытался перерыть один шум другим, как он привык прятать от самого себя неприятности, что его всегда окружали.
Новостной канал сменился каналом с круглосуточными мелодрамами. Уён стоял посреди гостиной с пультом в одной руке и своей нелепой сумочкой в другой.
Чонхо издал приглушенный звук задушенного негодования, и Уён повернулся к нему. Приоткрытый рот, округленные словно в удивленном восклицании губы и приподнятые брови — гость не выглядел опасным, и Чонхо не знал, плакать ему или смеяться.
— Я такой невежливый, — ловко обойдя открытую неприязнь Чонхо, Уён смог перетянуть ситуацию на себя. — Меня зовут Чон У Ён, — он лучезарно улыбнулся, протягивая руку в сторону недовольного молодого человека, и не обращая пока внимания на Хонджуна.
— Чон Хо, Чхвэ, — почти выплюнул недовольный парень.
«Я его съем», — пообещал он Хонджуну одними глазами, оборачиваясь к нему, но всё ещё продолжая держать Уёна за руку.
«Только попробуй», — холодно ответил Ким.
— Я извиняюсь, — сказал он вслух, мягко расталкивая парней в стороны, вклинившись между ними. — Чонхо такой грубый, хотя сам живет тут не так давно. Но я думаю, что он исправится и сейчас пойдет на кухню, чтобы сварить всем кофе.
Очередной неопределенный возмущенный звук раздался за его спиной со стороны Чхвэ, но доминирующая аура Кима обволакивала сейчас Уёна успокаивающим коконом, поэтому он никак не отреагировал.
Чонхо ушел, а Уён всё продолжал с приоткрытым ртом смотреть на светловолосого мужчину. Ни одной законченной мысли в его голове не осталось. Только где-то очень глубоко билось нехорошее предчувствие. Он попытался найти ему оправдание, и не нашел ничего умнее, чем сказать следующее:
—
Втроем я не согласен.
Хонджун поджал нижнюю губу, пытаясь не засмеяться. Морок, что он всё это время удерживал, не выдержал и отпустил обоих.
Уён почувствовал слабость в ногах и легкое головокружение, заставившее пальцами вцепиться в плечо мужчины рядом.
— Черт, прости-прости, — темные глаза Чона округлились, ища поддержки где-то глубоко в таких же темных глазах Хонджуна.
Сердце Кима трепетало, и он постарался передать часть эмоций, что в этот момент испытывал, Сонхва.
— Не подумай, что я считаю, что вы с ним… Просто… — Уён начал оправдываться, чувствуя себя так, будто из его рук уходит что-то важное.
Может он оскорбил Хонджуна своим предположением? Может на самом деле они с Чонхо родственники? Или коллеги? Может Чонхо работает на Хонджуна? Тогда заявление Уёна действительно должно было прозвучать оскорбительно. Он позабыл, что ещё несколько минут назад не хотел переступать порога этого дома. Как бы сейчас Уён себя ни ненавидел, он почувствовал, что должен здесь остаться. Это было… сытное место. Теплое. Если у Хонджуна было достаточно денег, чтобы жить в таком месте, то он мог бы обеспечить Уёну ничуть не менее достойную жизнь. Даже если бы Уён просто остался бы любовником.
Впрочем, даже статуса любовника он пока не достиг. А вот уже ляпнуть что-то в своем стиле уже умудрился.
— Прости, — снова пискнул Чон, уже склоняясь в извиняющемся поклоне, Хонджуну пришлось перехватить его за плечи, чтобы не дать завершить этот жест.
— Всё. В порядке, — так можно более четко, чтобы это отложилось в сознании Уёна, постарался выговорить Хон.
Он уже начинал сомневаться, что в этой пустой голове хоть что-то способно отложиться. Но это одновременно и раздражало, и… очаровывало. И снова Хонджун попытался передать свои эмоции Сонхва.
Хонджун всё ещё держал Чона за плечи, поэтому с легкостью вытряхнул его из шубки, оставляя в черной футболке с множеством длинных горизонтальных разрезов и декоративными цепочками спереди.
— Ты можешь расположиться здесь, пока я… схожу за кофе, — Хон ушел вместе с шубкой, а Уён остался стоять там же, где тот его оставил.
Теперь, когда Хонджун больше не стоял рядом и даже не был с ним в одной комнате, голова Уёна снова начала работать так, как ей и следовало бы. Он с каким-то ужасом снова осознал, что только что клеился к малознакомому мужчине в его доме, что находится слишком уж далеко от города, к которому он привык. В какой-то тормознутой панике Уён принялся искать в сумочке телефон, но когда попытался его включить, понял, что тот разрядился. Ну ничего, ещё не поздно пойти на попятную. Если объяснить Хонджуну, что ему страшно, он должен увезти Уёна обратно.
Мысли лениво разгонялись, подводя к выводу, что ничего подобного всё равно не произойдет. Уён слишком часто оказывался в таких ситуациях, когда только он сам мог себе помочь.
И по своей же вине.
— Черт, — выдохнул он через сжатые зубы.
Прислушиваясь к звукам вдалеке, Уён подошел в два легких прыжка к окну и постарался осторожно выглянуть наружу. Ничего кроме заброшенного садика и густого леса вдалеке он не увидел. Даже подъездной дороги, по которой можно было бы хоть куда-то выйти, из окна видно не было. Кого-либо из людей, соседей, прохожих, персонала или вообще хоть кого-то — видно тоже не было.
Раздасованно выдохнув, Уён снова принялся швыряться в сумочке. Если бы он не был таким идиотом, то взял бы с собой зарядку. Ну почему он всегда всё портит? Конечно же он её не взял, что и не удивительно, если вспомнить, в каком состоянии он уходил вчера из дома.
Да и хочется ли ему вообще возвращаться туда, откуда он вчера ушёл? Не легче ли отпустить сейчас всё, как есть, и доверится своей не совсем счастливой судьбе?
Холодными мокрыми ладонями Уён обхватил свои открытые без шубки плечи. Рукава футболки были как раз такой длины, чтобы скрыть синяк на левом плече. Надавливая на особо болезненное место, Уён пытался привести себя в чувства. Контролируемая физическая боль была почти приятна. По крайней мере это было что-то понятное, что-то привычное.
Немного успокоившись, он пошел в ту сторону, куда ушел ранее Хонджун, так тихо, как только мог. В конце концов, ничего плохого здесь ему ещё не сделали. Чонхо только немного нагрубил ему, но если хорошенько подумать, на самом деле Чонхо был зол на Хонджуна, а не на Уёна. И у него скорее всего были причины, чтобы злиться.
Полы в прихожей зоне были мраморными, до удивления чистыми. В этом доме явно было больше жителей, либо достаточно прислуги, чтобы содержать его в чистоте и порядке. Тогда почему бы не нанять ещё и садовника? Садик перед домом был в действительно ужасном состоянии.
Мраморные полы сменились паркетом, а затем дорогой подогреваемой плиткой. Уён провел пальцем по деревянной панели на стене, которой была отделена зона столовой, в которую он вышел из прихожей, и кухней, из которой сейчас доносились приглушенные голоса. Вслушиваясь в еле различимый разговор, он рассеянно рассматривал столовую зону. Огромный массивный стол из старомодного материала — добротного дерева, покрытого лаком и защитной эмалью. Явно антикварные стулья, стоимость которых Уён не пытался даже представить. Картины на стенах и вычурная люстра. Он никогда не был в таких домах. Никогда не видел таких вещей, не прикасался к ним. Если у него был удачный день, и удавалось «познакомиться» с кем-то достаточно состоятельным, то иногда Уён приезжал с ним в иные дома — как правило квартиры в пентхаусах, обстановка в которых была современной, мебель и материалы ремонта — более модными и легкими в уходе. Чаще же он попадал в гостиницы, где шикарная обстановка впечатляла, но душу не грела.
Он совершенно не ожидал всего вот этого от Хонджуна, который был и одет попроще, и вел себя не так заносчиво, как знакомые богачи. Уён попытался вспомнить машину Хонджуна и непонимающе нахмурился. Либо Хонджун один из чудаков, которые привыкли вести себя скромно на людях, либо он целенаправленно пытался произвести впечатление менее богатого человека, чем являлся на самом деле. И снова червячок сомнения заскребся где-то в голове Уёна.
Он ненавидел себя за своё поведение, но не мог поступить иначе, поэтому бесшумно подался вперед, прижавшись плечом к деревянной панели на стене, чтобы прислушаться к разговору на кухне. А если повезет — то и заглянуть туда.
— Прости, я был не прав, — это был Чонхо, и Уён непроизвольно удивленно захлопал глазами, слишком уж разительно отличалось его поведение ранее, на лестнице, и сейчас. — Но сам посуди — ты исчезаешь, ничего не говоришь. Единственное, в чем мы были уверены, это то, что ты всё ещё жив. И если бы ты изначально не оставил за главного Юнхо, а меня, мне не пришлось бы перепроверять за ним документацию вчера. Я потратил всю ночь, чтобы сделка, к которой ты подвел дочернюю компанию на прошлой неделе, не сорвалась, и вернулся только как раз перед твоим приездом. Он же ничего не соображает. Только то, что он старший, не делает его достойным кандидатом. И сейчас… Хён! Я всегда тебя уважал. Ты это прекрасно знаешь.
Но!
Это!
Безумие! Я думал, что главное правило гнезда нельзя нарушать.
Никогда. Но ты решил, что если Сонхва не проснулся, то можешь нас всех убить? Тащишь сюда
этого… Аргх!
И ещё говоришь мне сварить ему кофе?! Мы теперь будем держать его как домашнее животное, да? Ты хоть понимаешь, какие это риски? И, кстати, прямо сейчас это животное стоит вон там и слушает, как я пытаюсь пробудить в тебе хотя бы остатки здравого смысла!
Уён не мог видеть Чонхо и Хонджуна из-за угла, выпирающего перед дверью, единственное, что он видел — кусок серебристого стола и хромированный бок духового шкафа или холодильника. Но последние слова Чонхо заставили Уёна рефлекторно подскочить. Было что-то в его тоне, в том, как он повысил голос, как зазвенели в нём металлические нотки, такое, что отключило сознание Уёна. Он дернулся, не понимая куда именно направляется, и, что вполне ожидаемо, налетел на один из стульев. Чертыхнувшись и чудом устояв на ногах, парень успел перехватить стул как раз, чтобы тот не грохнулся об пол, а затем уже более осторожно попятился к прихожей.
Оглядываясь по сторонам, он попытался найти свою шубку, но её нигде не было видно, как и какого-либо шкафа, куда можно было бы повесить верхнюю одежду.
Уён уже хотел было вернуться в гостиную, чтобы спокойно дождаться Хонджуна, либо даже взять на себя ответственность, за то, что подслушивал, и снова вернуться в столовую, но тихое рычание где-то за спиной заставило его замереть на месте.
Рычание сменилось осторожным цоканьем когтей по мрамору, а затем снова повторилось.
Моментально вспотев, Уён постарался найти в себе силы, чтобы повернуться. Осторожно. Аккуратно. Он ощущал, как поскрипывают перенапряженные мышцы, когда оборачивался назад. Почему-то сначала ему показалось, что рычание идет со стороны парадной двери, но там никого не было. Почувствовав вместо облегчения ещё больший ужас, Уён уже более резко обернулся снова к лестнице, и только сейчас заметил замершего посреди пролета неправдоподобно огромного добермана.
Уён любил собак. Всегда любил. Они неоднократно кусали его с самого детства, но в нём так и не осталось страха или неприязни к ним. Ему всегда казалось, что найти с собакой общий язык даже легче, чем с людьми. Даже с самыми злобными на первый взгляд собаками.
Но не сейчас.
Возможно, всё дело было в размерах животного — он никогда не видел таких огромных доберманов. Или же в его глазах — они были ярко желтые и особенно пугающе выделялись на ощерившейся морде.
— Фу! Нельзя! — властный голос Хонджуна вывел из оцепенения и Уёна, и адского добермана.
Облегчение, которое принесло с собой появление Кима, сменилось раздражением, когда из-за его спины вышел Чонхо. Его-то вид демонической собаки на лестнице совершенно не пугал.
— Теперь ты и на него повышаешь голос? — казалось, что тот факт, что Хонджун прикрикнул на пса, особенно возмутил или обидел Чонхо. — Да он же просто не дает ему пройти на второй этаж, где между прочим…
Чонхо заткнулся ещё до того, как разъяренный Хонджун повернулся к нему. Всё шло совсем не так, как он рассчитывал!
Пес на лестнице виновато поджал уши и опустил зад на каменную ступень, напоминая выражением морды мальтийскую болонку, а не добермана.
Что-то в голове Уёна встало на место. Скорее всего не выдержали нервы, но проявилось это совсем неожиданно.
— Всё хорошо, — выдавил он из себя, осознавая, что прижимает руками к животу свою сумочку.
Что в ней было такого ценного? Телефон, которым о всё равно не сможет воспользоваться? Косметика? Ключи от дома, в котором его не рады видеть? Почти всю наличность и то, что было на карточках, он просадил за последние дни. Содержимое этой сумочки было не многим ценнее собственной жизни Уёна. Но явно не для него самого, конечно, поэтому он сообразил, что нужно сделать.
— Можно… — он облизал пересохшие губы. — Можно я схожу в туалет?
Рядом с ним был только Хонджун, потому что Чонхо, как только пес заскулил, отошел к лестнице, будто намереваясь защищать зверюгу от небольшого, даже миниатюрного для мужчины, Хонджуна.
Уён протянул в руке, которую почти не чувствовал, сумочку в сторону Кима.
— Подержишь? — выдавил он.
Хонджун хотел было сказать, что это смешно, но чисто рефлекторно поднял руку и принял протянутую вещь.
Уён выиграл этим себе не более секунды, но он всегда считал, что хорошо бегает, и думал, что этого ему будет достаточно.
С него хватит.
Пока Хонджун рассматривал сумочку, а Чонхо хохотал, предвидя дальнейшее, Уён развернулся на каблуках и дернулся в сторону дверей, которые по счастливой случайности оказались незапертыми. Чуть не споткнувшись об один из горшков на веранде, он по инерции подлетел к перилам и, задыхаясь от адреналина, оглянулся, чтобы определиться с направлением. Он надеялся только на то, что на территории больше нет собак.
***
Что смешного?! — Хонджун скрипнул зубами и тяжело взглянул на парочку на лестнице из-под опущенных бровей, смех Чонхо стал только громче. — Его сожрёт эта неразлучная парочка или Сан! Только крови мне здесь не хватало!
— И кто в этом виноват? — вытянулся Чхвэ.
— Мне. Плевать, — Хон даже не подумал взять на себя хотя бы часть ответственности. — Идите и исправляйте то, что натворили! Я лично убью того, кто прольет здесь кровь.
Доберман беспокойно поднял уши. Стремительно смазавшись в одну темную линию, массивное тело перетекло вперед и скрылось за дверью так быстро, что Чонхо не успел даже обернуться в его сторону и раскрыть рта.
***
Уён всегда хорошо бегал. В школе. На стадионе. По жизни.
Он боялся обязательств, когда был ещё более молодым, боялся их и сейчас. Ему отчаянно хотелось себе немного счастья, но в чем оно должно проявляться, он так и не узнал. Всё то, к чему он стремился, так или иначе всегда приносило ему боль. Физическую или моральную. И тогда он бежал. Так он привык себя вести. Он сбежал из дома. Сбежал из университета. Сбежал от отношений, которые могли бы закончится более счастливо, чем те, с которыми он порвал сейчас. И от которых так же сбежал вчера вечером.
Он думал, что всё закончится более обыденно — он снимет кого-то на эту ночь, может быть снимет не он, а снимут его, это не имело никакого значения. Но всё бы закончилось более привычно. Да, это было бы горько, неприятно, возможно больно. Но не так.
Черт! Да что вообще могло закончиться вот так! Он бежал через густеющий подлесок, стараясь запутать следы и быть непредсказуемым в своей траектории, но ещё и не сломать себе при этом ноги о каменистую почву.
Чокнутый непредсказуемый богач с причудами, его невменяемый ворчливый дружок, адская псина и этот дохлый садик с пустыми горшками. Уён стиснул зубы, старясь уложить в голове всё это. И как он вообще мог оказаться в подобной ситуации? Он в очередной раз бездумно и резко повернул, смутно припоминая, что уже бежал вот так по лесу.
Только это было ночью. И за ним гнались двое. И он не был Уёном. Он был…
Едва успев затормозить, обхватив шершавый ствол дерева руками, он остановился перед обрывом на каменистое побережье. Серое море лизало неровные очертания камня. Ласковые серые волны на сером камне.
Уён задрожал, представив, как слетел бы туда, вниз. И как на сером, что бесконечно ласкает другое серое, появилось бы много красного. Очень много красного. Его крови.
Его затошнило.
Нужно двигаться дальше. Не хотелось думать о том, что с ним могут сделать, если догонят. Может они в какой-то секте? Может они бандиты? А может… Это тоже неважно. Может хватит думать о неважных вещать и начать думать о более важных? Если только у него осталось ещё хоть немного времени на то, чтобы вообще думать.
Уён споткнулся, соскользнув по влажной траве к вылезшим наружу из каменистой почвы корявым корням дерева, и упал на выставленные вперед руки. Саднящая боль в ладонях напомнила ему, что он ещё жив, что у него есть потребность в том, чтобы оставаться живым ещё долго.
Забавно, но когда жизнь его била, он становился умнее, он становился сильнее.
Вынужденно остановившись и сжав кулаки, умышленно усиливая боль в ладонях, Уён наконец осознал, что в лесу он уже не один. Поначалу ему казалось, что его преследователи где-то далеко, но сейчас он понимал, что возможно так ни на секунду и не отрывался от них. Они просто забавлялись, позволяя ему бегать от них.
Тень, промелькнувшая где-то на периферии зрения. Хруст ветки за спиной. Тихий смешок.
Сердце заходилось в ужасе, в груди всё сдавливало, не давая вдохнуть достаточно воздуха в легкие. Зрение подводило, скрывая важное, и рисуя то, чего на самом деле нет. Уён всхлипнул, сжимая и разжимая кулаки.
Он больше не мог. Чтобы бежать, нужно знать, куда ты бежишь или от кого. Но так…
Он больше не мог. Он устал ещё раньше, до того, как сорвался с места. Намного раньше, чем вышел вчера из дома. Что изменится, если его сегодня не станет? Будет ли кто-то горевать о том, что он больше не вернется? Есть ли хоть что-то, кроме рефлекса самосохранения, что не даст ему сейчас сдаться?
Кто-то выдохнул, будто насмехаясь, совсем близко. И волосы на затылке у Уёна встали дыбом.
Он не хотел бежать, что ноги сами подтолкнули его вперед. Его тело очень хотело жить. Ничего не различая более, только своё тяжелое почти рыдающее дыхание, он попытался понять, в какую сторону бежит, когда что-то очень тяжелое сбило его с ног, задев по касательной. Оно будто даже не нападало, а играло с ним.
Как кот играет с мышью, что уже попрощалась с жизнью, давая ей неоправданную надежду, что не будет с ней так уж жесток.
Уён рухнул, перекатившись в папоротник, и так и не встал. Чтобы не видеть того, кто за ним гнался, он прижался щекой к земле, зажмурившись. Он молился, чтобы это была не собака, потому что очень не хотел, чтобы его тело было разорвало зубами.
Чтобы желтоватые клыки не разорвали его рыжую шкурку, чтобы не оторвали мясо от костей, чтобы…
Тяжелое и вполне по-человечески теплое тело навалилось на него сверху, прижимая к земле, не давая больше пошевелиться. Напряженные мышцы Уёна горели, когда чужое тело слегка сместилось, совместившись с его собственным так, будто они были двумя кусочками паззла. Вместо дикого ужаса, животного страха, его захлестнуло совсем иное чувство — безусловная тотальная абсолютная защищенность. Чужое сердце, в отличие от его собственного, сходящего с ума от физических нагрузок и пережитого страха, было почти хладнокровно спокойно. Но он ощущал его биение всем своим телом. Ритмичные размеренные удары уговаривали его успокоиться.
Уён всхлипнул, жмурясь ещё сильнее, ерзая чувствительной нежной щекой о жесткую холодную землю, чувствуя, как мелкие ветки и высохшие листья впиваются в его плоть. Боль всегда отрезвляет. Он медленно сжал кулаки, не отрывая рук от земли — просто для того, чтобы почувствовать боль от ссадин на ладонях, загнать лесной мусор в эти раны, чтобы…
Чужие сухие и теплые ладони легли на его сжатые кулаки, бессловесно приказывая расслабиться.
И Уён расслабился. Он позволил себе размякнуть, растечься под этим сильным телом сверху. Оно никак не могло принадлежать человеку. Но он не мог с ним спорить, поэтому сдался. Если он умрет таким спокойным, это будет не самая страшная смерть.
Уён облегченно вздохнул, сдерживая слезы, но не страха, а чего-то более глубокого и древнего, чем сама смерть.
Чужое дыхание приподняло волоски у него на шее и затылке, когда сверху снова послышался смешок.
— Такой послушный, такой хороший мальчик, — ласковые вибрации от голоса говорившего ушли куда-то внутрь по позвоночнику Уёна. Он понял, что готов обмочиться, но не от страха или боли, а от необъяснимого удовольствия. — Ты же не доставишь мне проблем, да? Хорошие мальчики не доставляют проблем.
Уён закивал так, будто от этого зависела судьба мира. Практически сразу же давление на его тело ослабло, и он разочаровано застонал, беспокойно заерзав. Приподняв таз, он уткнулся задницей в чужое тело, вновь испытав волну необъяснимого спокойствия. Его ощутимо потряхивало, будто только сейчас он ощутил холодный ноябрьский воздух.
— Тихо, — сказал тот, сверху, выдохнув это слово ему в основание шеи. Уён дернулся, вытягиваясь и распахивая глаза, сходя с ума от этой необычной для него пытки. — Хороший мальчик,
хороший.
Уён не мигая смотрел, как бесконечно долго большие пальцы вполне себе человеческих рук ласково поглаживают тыльные стороны его расслабленно лежащих на земле ладоней.
Ему хотелось, чтобы эти мгновения никогда не кончались. Но чужие руки оставили его руки, как и тело сверху внезапно покинуло его тело. Уёну стало невыносимо холодно.
Он был готов сделать что угодно, чтобы это тепло, это давление, это тело и эти руки вернулись к нему. Всё, что было ранее, больше не имело смысла. Никакого.
