***
С уходом Чанёля весь офис словно замирает, работники падают головами на клавиатуры и почти засыпают. Глядя на всё это, Чондэ начинает сомневаться в доблести корейской полиции, но отметает эти мысли в пользу вакуума в голове, который сейчас ощущается гораздо приятнее. Он накидывает своё неизменное пальто и выходит на крыльцо, присаживаясь на запылённые ступени. Домой ехать нельзя, а в отель — не хочется. Чужая атмосфера, отчуждённые голоса персонала и никакого уюта. Нет всего того, в чём Чондэ сейчас так нуждается. "В машине переночевать?" — Тяжёлый день, да? Чондэ не поднимает головы. О, эту манеру речи он способен распознать уже среди тысяч. Только Бэкхён может звучать одновременно так грустно, понимающе и при этом раздражающе-оптимистично. Какая-то невозможная комбинация. — Как себя чувствуешь? "Как в стеклянном лабиринте. Хожу из стороны в сторону, а выхода всё не видно". — Понятно, — спустя минуту молчания отвечает Бэкхён. Он размещается на той же ступени совсем рядом и кладёт холодную ладонь на колено Чондэ, слегка сжимая. — Хочешь, пойдём куда-нибудь? В кафе посидим или выпьем. Пить Чондэ бросил уже давно. Никогда особенно не начинал, но несколько лет назад чётко для себя очертил, что алкоголь для следователя — путь к карьерному провалу. И как бы ни был велик соблазн порой забыться, он всё же ставит для себя работу выше сиюминутной слабости. — Нет, спасибо. Я сейчас хочу только упасть в кровать и погреться. — Замёрз? "Даже изнутри холодно". — Давайте я вас согрею, господин Ким, — неожиданно раздаётся над самым ухом. Чондэ отводит колени в сторону, избегая чужих касаний, и грустно мотает головой. — Звучит слишком двусмысленно. — Вовсе нет, — возражает Бэкхён. Он привстаёт, обходя Чондэ, и снова присаживается, на этот раз прямо перед его лицом. — Когда вы переходите на формальную речь, это ощущается так лично, хотя по логике должно быть наоборот. — Если вы правда так считаете, то сейчас я намерен и дальше так к вам обращаться. — Господин Бён, что вы имеете в виду? — Выражаю симпатию. "Как в кино". Бэкхён приближается одним плавным движением и закидывает запястья на плечи Чондэ. — Вы правда мне нравитесь. У меня есть право надеяться на взаимность? Садясь в машину к Бэкхёну, Чондэ не хочет думать о том, насколько это неправильно. О том, что где-то сейчас есть Чунмён, наверняка переживающий из-за последних событий. О том, что всё это происходит прямо перед участком, где по меньшей мере две камеры наблюдают за ними. О том, что у них, вообще-то, есть протокол, по которому любые личные отношения внутри рабочей группы должны быть согласованы с начальством. И о том, что у Бэкхёна совершенно точно нет права на взаимность. Нет ровно так же, как у Чондэ нет права эту взаимность проявлять. Чондэ вообще не хочет думать. Он хочет чувствовать, как сильные пальцы Бэкхёна давят на его шею и склоняют ближе и ближе, стоит им обоим только застегнуть ремни безопасности. Чондэ долго целует Бэкхёна и получает отчаянную реакцию на это. Бэкхён цепляется за него слишком сильно и не отпускает ни на сантиметр. — Переночуете у меня, господин следователь? Шёпот Бэкхёна проникает в глубину сознания Чондэ, отражается на лицах и витает в воздухе. Чондэ в самом деле ощущает, как становится теплее. Кожа Бэкхёна холодная, но при этом он будто дышит жаром. Как термос сохраняет в себе чистый кипяток, так и в ледяном Бэкхёне кипит кровь, которой Чондэ умывается, от которой млеет и тает, которую пьёт большими глотками. Все кости внутри становятся мягкими и податливыми, Чондэ гнётся и упирается руками в грудь Бэкхёна, отталкивая от себя на несколько сантиметров. В мыслях чудовищный беспорядок. Спутанные проводные наушники вместо связных цепочек. Бэкхён и не пытается привести всё в нормальный вид, только затягивает морские узлы и плетёт макраме. Чондэ вьётся идеально для того, чтобы из него можно было сплести послушную куклу. Он так утомлён, он так чертовски вымотан, он просто смертельно устал. Бэкхён наконец немного приходит в себя и посвящает внимание вождению, а не нахождению начальника рядом. Чондэ так ничего и не ответил на вопрос о направлении их движения, так что Бэкхён берёт курс на свою съёмную квартиру и гонит по вечерней трассе так, что спидометр сходит с ума. Чондэ не чувствует собственных ног, которые несут его вверх по лестнице к нужному этажу. Он чувствует только Бэкхёна, которым дышит, который окружает Чондэ и впивается в него своими шипами. — У меня есть диван… — шепчет Бэкхён, приглашая Чондэ в квартиру. Вся его смелость и напористость куда-то резко испаряется. Он путается в шнурках, пытаясь скинуть ботинки с ног, и голос слегка подрагивает. — Но он не слишком удобный. И грязный, как мне кажется. И у меня нет второго комплекта постельного белья, чтобы его застелить. И ещё… — Я не могу спать с вами на кровати? Бэкхён замирает. Вскидывает брови и смотрит Чондэ прямо в глаза. Пытает своим молчанием и смотрит. Делает шаг к Чондэ и смотрит. Смотрит, смотрит, смотрит. Смотрит тогда, когда прижимает Чондэ всем телом к коридорной стене и когда снова целует. Проведя гостя в спальню, Бэкхён открывает перед ним шкаф и предлагает выбрать для сна что угодно, что ему понравится. Чондэ откровенно тает от такой заботы. Как только Бэкхён удаляется в душ, он скидывает костюм на стул перед компьютерным столиком и вытягивает из идеально ровной стопки одежды какую-то широкую футболку, изрисованную выцветшими от многочисленных стирок рисунками. — Мне она тоже нравится, — Бэкхён появляется за спиной как обычно неожиданно. Чондэ старается не удивляться, но против воли всё равно вздрагивает. Он никогда не сможет привыкнуть к Бэкхёну. — Ты не хочешь помыться? — Я слишком устал, — Чондэ одёргивает полы футболки, ткань достаёт ему почти до колен, так что он решает и не искать никаких пижамных штанов. — Я надеюсь, вы не возражаете прямо сейчас лечь спать? — Я понимаю, что у тебя фетиш на официальную речь, но сейчас… Ты правда мог бы называть меня просто Бэкхён и не выкать без конца. Чондэ ничего не отвечает. Они не друзья. Они не любовники. Они коллеги. Коллегам положено с уважением относиться друг к другу. Чондэ отметает сомнения на тему того, что уважение это между ними возникает только на словесном уровне, и тянет Бэкхёна за руку к постели. Бэкхён обнимает его всеми конечностями, и Чондэ совсем не возражает. Тепло и спокойно. Он впервые за долгое время не ощущает никакой опасности. Даже если Бэкхён вновь лишь притворяется и на самом деле сгорает от страха, Чондэ с головой окунается в эту ложь и позволяет себе забыть о любой ответственности. Сон выдаётся беспокойным. Чондэ снится страшная картина: вскрытое тело на какой-нибудь центральной улице и его собственные заляпанные кровью ладони. Словно он сам вынимал из кого-то органы, сам удерживал бьющегося в предсмертных конвульсиях человека и трясущимися руками упаковывал печень в чёртов полиэтиленовый пакет. Взламывал дверь своей же квартиры и бережно укладывал пакет между купленными в супермаркете стейками. А потом судорожно отмывал с кожи всю уличную грязь и следы убийства. И в следующей сцене он уже стоял перед дымящимся пепелищем, на котором тлели остатки его одежды с уже не отстирывающимися пятнами. Чондэ ощущает этот запах гари даже сквозь сон. Такой реальный и настоящий, что он даже нехотя открывает глаза. Бэкхёна рядом нет, и это настораживает, ведь на светящемся на полке электронном циферблате только половина четвёртого утра. Кое-как продираясь сквозь остатки дрёмы, Чондэ оглядывается по сторонам и замечает приоткрытую дверь на балкон, откуда доносится лёгкий ветер и тот самый запах. В свете луны он различает фигуру Бэкхёна, который, сгорбившись, стоит и опирается на низкий подоконник локтями. Полы в квартире с подогревом, поэтому Чондэ беспрепятственно встаёт босыми ногами на паркет и бредёт в сторону уже обернувшегося Бэкхёна. Его слух явно уловил неожиданные шорохи. — Разбудил тебя? — спрашивает Бэкхён, когда Чондэ выходит к нему на балкон и закрывает за собой дверь плотнее. Чондэ замечает в его пальцах сигарету. Вот, что пахло на самом деле. Он глубоко вдыхает и пытается успокоиться. Он никого не убивал. Ничего не пытался спрятать. Ничего не жёг. — Тревожно немного. У меня предчувствие, что что-то должно пойти не так, — Чондэ становится рядом и смотрит вдаль, на ночной пейзаж Пусана. — А разве сейчас всё так? — Не знаю. Точнее, я сомневаюсь. В целом в ситуации и в частности в себе. — А я в тебе не сомневаюсь. Бэкхён очень тёплый. В каждом своём жесте, в каждом слове. Чондэ просто хочется находиться рядом, и он не сдерживает этого рвения, когда тянется за объятием. Со слабой улыбкой Бэкхён тушит сигарету в пепельнице и закидывает руку на плечо Чондэ, позволяя ему прижаться к себе так плотно, как ему того хочется. — Мне грустно, — внезапно произносит Бэкхён, но Чондэ никак внешне на это не реагирует, просто продолжая притираться щекой к его плечу. — Всё такое мрачное. — Тебе, кажется, не привыкать к мраку, — отвечает наконец Чондэ. Он ощущает этот момент откровения Бэкхёна довольно остро. Подобная близость у них уже была во время беседы о страхах, но на деле оказалось, что Бэкхён весьма редко сообщает о своих эмоциях, сметая их все под плёнку весёлого притворства. — Ты впервые обратился ко мне так лично. — Я даже не заметил… — Чондэ, ты не думаешь, что порой слишком многое упускаешь из виду? Бэкхён вдыхает ночной воздух и чего-то ждёт. А Чондэ просто не знает, что должен ответить. — Я стараюсь держать всё под контролем. — Получается? — усмехается Бэкхён. — Всё-всё? И меня? — Ты вне всяких рамок. — И наши отношения? Они тоже не вписываются в твои понятия о контроле? — У меня с вами нет никаких отношений, кроме рабочих, господин Бён. Бэкхён молчит ещё несколько секунд, а потом легко отталкивает от себя Чондэ и возвращается в спальню, оставляя его одного. Снова становится нестерпимо холодно. "Почему я словно на привязи? Почему мне так хочется быть рядом?" Чондэ наблюдает, как Бэкхён отодвигает от себя одеяло и ложится на самый край кровати, пялясь в потолок. В голове зреет абсолютно безумная мысль, которая противоречит всем представлениям Чондэ о морали. Но вина за сказанное так сильно давит на всё его существо, что только самая идиотская идея может всё исправить. Чондэ и сам не понимает, почему так в этом уверен. Просто Бэкхён создаёт такое настроение. Неясное, слепое следование за отчаянными порывами — это то, что хочется осуществлять рядом с Бэкхёном. То, что сам Бэкхён олицетворяет. И у Чондэ ломаются внутри последние барьеры мнимой выдержки, когда он забирается на постель рядом с Бэкхёном и перекидывает ногу через его бёдра, буквально садясь сверху. — И что это значит, господин следователь? — Это значит, — Чондэ водит руками по его груди сквозь ткань футболки, — что наши отношения ни во что не вписываются. И я не желаю их чем-то ограничивать. — С одной стороны можем ограничить их сексом, например, — предлагает Бэкхён, и Чондэ никак не может взять в толк, обижен ли он всё ещё или уже простил неосторожные слова. Шутит ли он сейчас или говорит со всей серьёзностью? Чондэ наклоняется и целует Бэкхёна в губы, пытаясь вложить в этот жест все слова, которые оказывается не в силах произнести. "Это неправильно, аморально и жестоко. Всё должно быть по-другому". — Почему мне кажется, что это было "нет"? — с улыбкой спрашивает Бэкхён, когда Чондэ отстраняется. Но теперь по меньшей мере становится понятно, что он не злится. — Это и было "нет". — Я принимаю твои границы. Бэкхён поворачивается на бок, скидывая Чондэ на матрас рядом с собой, и крепко обнимает его со спины. — Тебе всё ещё грустно? — Наверное, мне станет легче только тогда, когда я пойму, что со мной происходит. Ты делаешь из меня слабого человека. "А я чувствую, как вы делаете меня сильнее, господин Бён". Чондэ закрывает глаза и позволяет себе раствориться в чужих касаниях.***
В следующий раз Чондэ просыпается ближе к пяти часам утра и сразу тянется к телефону, экран которого ярко горит, оповещая о новом сообщении. Чондэ аккуратно сползает с кровати и бредёт в кухню, попутно подбирая свои брюки со стула. Ложиться обратно смысла нет — совсем скоро ехать на работу. "Так некрасиво, Чондэ, так некрасиво. Изменять — это грубо и безнравственно. Я бы мог закрыть глаза на всю эту ситуацию, но, знаете, только в том случае, если бы изменяли вы хотя бы со мной. Неужели чтобы добиться вашего внимания мне стоило устроиться на работу в органы? А я наивно полагал, что мои методы будут эффективнее. Во имя сохранения вашей чести (её остатков, если таковые ещё имеются) я вынужден прервать ваш романтический вечер. Выходите скорее к подъезду, вас уже кое-кто ожидает. И если вы посмеете притащить и сюда за собой этого "прости господи" Бэкхёна, то я перережу парню, который прямо сейчас у меня в руках, горло быстрее, чем полковник Пак успеет приехать))". Чондэ несколько раз моргает и перечитывает письмо, присланное на его электронный адрес всего несколькими минутами ранее. И уже плохо осознаёт свои действия, когда хватает с подставки первый попавшийся нож и накидывает на плечи пальто — то ли своё, то ли Бэкхёна. Чондэ несётся по лестнице на максимальной скорости, попутно пытаясь припомнить все знакомые ему приёмы рукопашного боя. Нож в руке ощущается слишком тяжёлым грузом. "За ношение холодного оружия вот таким образом меня четвертуют завтра же". "Чёртов маньяк ждёт меня у дверей. Я должен был позвонить Чанёлю или хотя бы разбудить Бэкхёна!" Чондэ не чувствует страха, распахивая перед собой тяжёлую железную дверь. Адреналин в крови кипит, а пальцы на рукоятке ножа сжимаются до боли. И когда он действительно видит какого-то парня с испуганным лицом и конвертом в руках, нетерпение достигает апогея. — Тот подозрительный мужчина сказал, что убьёт меня, если я... — испуганно начинает незнакомец, дрожа всем телом. Он тыкает конвертом в грудь Чондэ и едва не задыхается в слезах. — Если я вам не передам прямо в руки. Возьмите, пожалуйста. Пожалуйста, заберите это! Чондэ хватает письмо, и юноша с испугом шарахается назад, заметив у следователя нож. — Где этот мужчина?! — спрашивает Чондэ, не давая ему опомниться. — З-за углом... Он там стоял. В чёрной кофте и серых брюках, — парень указывает в сторону торца дома. — Спасибо. Ждите здесь! Чондэ бросается в указанном направлении и забегает за угол, но там не обнаруживает ни следа чьего-либо присутствия. А когда снова оборачивается, то и посыльного на месте не застаёт. "Вот же блять".