Всегда был нужен

      Джисон на ватных ногах подобрался к кровати, резко раскидал все мешающиеся полотенца и вместе с одеялом подхватил Минхо на руки, пока тот ослабленно себе рот зажимал ладошками, прежде чем ему позволили склониться над унитазом. Неприятные звуки вонзались под кожу, судороги причиняли нестерпимую боль, тело трясло после каждого раза очищения желудка. Несдержанно, будто себя не слышал, Ли скулил, задыхался, почти отчаянно раскрывал рот в моменты затишья, только бы вдохнуть полной грудью. Ослабленные руки дрожали, на них вздувались вены, а задранные рукава толстовки слишком неприглядно это всё обнажали. Ладони упирались в фарфоровый обод, пальцы впивались в него с неистовой силой до белеющих участков натянувшейся кожи, чтобы позволять хотя бы так удерживаться, пока рвота не прекращалась.       Испуганно и растерянно Хан наблюдал за тем, как Минхо укладывал голову на свою руку, чуть согнутую в локте, чтобы немного передохнуть, а после снова разрывался в агонии. Стакан холодной воды, протянутый дрожащими пальцами, осушился залпом, но с пола Ли не торопился подниматься. Боялся, что ещё не всё. Его голова шла кругом, желудок то и дело сжимался в грубых спазмах, пока неприятные воспоминания нагло просачивались в сознание, отравляя сильнее препарата. Слёз не было. В чувствах сложным оказалось отыскать досаду, горечь, злость и даже страх. Он осознавал, что случилось. Лишь вина пылала ярким цветком, похабно сердце жирным стеблем обвившая — сам виноват. Плечи задрожали, тканью мягкого одеяла до конца не скрытые, голова опустилась ниже, пока спиной Минхо упирался в стенку широкой душевой кабинки. Дышал глубоко, порой шумно сглатывал скопившуюся слюну и дёргался временами, сжимаясь в грудной клетке. Это ощущение было знакомо Хану: как при интоксикации, отравлении. Однако сам он ожидал несдержанной истерики, да только его ушей коснулся тихий смех, всего на секунду сменившийся непонятным звонким стоном-воем. — Минхо… — Где я? — тихо спросил Ли, однако даже головы не поднял. — У меня дома. — Я сейчас уберусь отсюда. Чтобы не мешаться Вам. Простите… — извинился задушенно, пока рукой пытался от пола оттолкнуться и подняться: не получалось. — Нет! Нет-нет, я тебя в таком состоянии не отпущу никуда, — взволнованный Хан присел на колени возле сворачивающегося в клубок парня после очередной провальной попытки встать. — Ты что-то помнишь? Хочешь, я вызову полицию, врача? Что мне сейчас сделать для тебя? — Я назвал Вас «хёном», да? — Ли поднял пустой взгляд на мужчину. — Простите, сонсенним. Мои вещи?.. — Всё здесь. Тебе, наверное, нужно родителям позвонить? — Джисон старался не давить морально и не прикасаться физически, хотя подушечки пальцев буквально горели в жажде натянуть на плечи одеяло сильнее, спрятать обнажённые ноги, где, лишь мельком, но ему удалось увидеть дорожки вязкой смазки по внутренним сторонам бёдер. Да и запах стоял соответствующий, пусть мелисса и успокоилась в яркости. — Пойдём в постель.       Отрицательное мотание головой вроде и надо было воспринять как отказ, но для Джисона сейчас это не было важным. Его глаза неустанно следили за тем, как непослушные руки края одеяла стягивали, дабы закрыться; как дрожали ноги, плечи, потому что одолевала яростная дрожь после столь долгой тошноты. На несколько мгновений Хан оставил Ли так, как он и сидел, дабы выйти и принести стакан тёплой воды, какая бы успокоила желудок. За эти недолгие секунды омега даже позы не поменяла, позволила себе поднять взгляд, когда своё имя, произнесённое шёпотом услышала, и приняла стакан из чужих рук. Завороженный тем, как рвано и быстро дёргался кадык под фарфоровой кожей, Джисон старательно гнал от себя все самые худшие мысли. Он не имел дозволения не отпускать Минхо из своей квартиры, однако не хотел, чтобы тот уходил таким. Не хотел, чтобы тот уходил навсегда. А ещё чрезмерно сильно был напуган тем, что Ли мог начать обвинять его во всём, потому что ещё не понимал, что именно творилось в голове парня. Отставил стакан на стиральную машинку и снова присел перед омегой. Заглянул в чужое лицо, но не смог увидеть там хоть какую-то скомканную эмоцию. Понимание, что эффект «эстры» снова заволакивал собой немного прояснившееся сознание, что-то безжалостно рвало внутри, под самыми рёбрами, так ещё и запах мелиссы возрождался из пепла мнимого спокойствия вновь. Всё выдавало это: аромат, прожигающий лёгкие, неуклюжие, разваренные движения, медленное моргание и полная разобщённость разума и тела. Длинные ресницы трепыхались на прикрывающихся веках, губы заметно дрожали, брови хмурились — просыпалась жажда.       Почти неслышно Хан поинтересовался, не хотел ли Минхо принять горячий душ, на что тот кивнул, однако добавил тихое «попозже». Но дальше боязливо выдохнул смущённую просьбу в помощи добраться до постели, отчего Джисон нервно замешкался, обхаживая Ли, потому что попросту не понимал, как же подступиться, чтобы больно не сделать. Сначала помог подняться и встать на дрожащие ноги, но на своих двоих Ли и шага сделать не смог. Тогда альфа бережно поднял его на руки так, лишь бы к нагой коже не прикоснуться. Вес чужого тела теперь казался ощутимым: парень был крупным и тяжёлым, а это давило на поясницу сильнее, разрастаясь грубой болью, но Хан стоически терпел, стиснув зубы. И на это ощущение сверху навалилось тягучее изумление, медленно тянущееся по венам противоречивым теплом, так охотно к полу пригвоздившим. Сердце в пятки упало, ошалело бухая оттуда: Минхо совсем неосознанно обвил его за шею и спрятал в ней своё лицо, чуть ощутимо телом сжимаясь и ноги подгибая. Кончик острого носа скользил по коже в поисках запаха, и тихое «альфа», протянутое мягким голосом, заставило и вовсе потерять себя. Все заглушаемые столь долго чувства вырвались наружу, уничтожая сердце в лоскуты плоти — они чрезмерно близко друг к другу. Кожа к коже. С омегой на руках Джисон так и застыл возле смятой и перепачканной смазкой кровати. Несколько секунд он просто решался дать то, чего так желало существо на его руках.       Переборов свой страх, взращенный с отрочества, Хан дозволил своему сильному запаху проявиться. Горячий, но тонкий и нежный, аромат ромашек оплёл их обоих в одно мягкое мгновение. И вторым по силе ударом стало тихое урчание успокаивающегося Минхо, почти следы полумесяцы ногтями на смуглой коже оставляющего. В порыве, из-за сильнейшей боли в спине, Джисону пришлось резко и неаккуратно опустить нелегкое тело омеги на пружинистый матрац. Та своих рук не разомкнула, за собой утягивая, и неугомонно часто вдыхала чужой летний запах, что чудился невероятно расслабляющим.       Напоминал нечто далёкое, уютное и ласковое, словно отдых на пышущей жаром природе в знойный день, когда даже от травы веет теплом от долгих поцелуев яркого солнца, пляшущего на голубом, абсолютно чистым чистом от облаков небе. Нотки, воздушные, лёгкие, ромашки возвышали в памяти воспоминания о забытом детстве и беззаботности — то, что уже давно в прошлом, но чем хотелось упиваться бесконечно долго. Только вот сам Джисон не переносил свой природный аромат, даже покупал духи с более «альфьим» запахом. После многих грубых насмешек в юности со стороны старших и даже сверстников, он и вовсе начал учиться подавлять его, скрывать и ненавидеть с каждым днём всё сильнее. Даже во время близости с кем-то не позволял себе полностью расслабиться: очень боялся услышать ранящие слова, что он ненастоящий альфа. Папа всегда тихонько смеялся с таких тревог, успокаивал, целовал в мягкие щёки и заверял, что однажды найдётся омега, которая полюбит пылающие жаром ромашки с самым искренним трепетом. И, видимо, появилась. Но не была его омегой. Не могла ею стать. Поэтому, как только Ли ослабил инстинктивную хватку, насытившись успокаивающими нотками цветочного поля, Хан отлетел от постели. Его сердце всё ещё сходило с ума в груди, грозясь и желая проломить грудную клетку, и явить себя потемневшему взору Минхо. Такая близость была неоправданной, отчаянной, порочно желанной. А то, как смешивались их два травяных запаха, кружило голову похлеще алкоголя, к какому Джисон нечасто и прикладывался. — Простите, — вновь выдохнул Ли. — Я… Я уеду… Сейчас. Сонсенним, простите…       Старательно, из последних сил омега опиралась на свои руки, чтобы подняться, но ничего не выходило. Пока стоящий рядом Хан позорно смотрел на это без действий и принюхивался к ноткам сладости от смазки, так и не пытающейся прекратить выделяться. Таким уничтоженным, слабым, чуть поскуливающим от собственной беспомощности, альфа видел парня первый раз. Думалось о том, что подарить объятия нужно, как-то приласкать, как он поступил бы с кем-то из своих близких, но здесь было будто запрещена любая такая мысль. — Называй меня просто Джисон и используй панмаль, мне хочется сейчас быть другом для тебя, — нервно сглатывая, попросил мужчина, хоть и понимал, что такая вольность не самая лучшая идея. — Сейчас я не могу тебя отпустить никуда, но могу вызвать врача. Раннее утро… Не думаю, что в таком состоянии нужно появляться перед родителями. Вдруг тебе станет плохо.       Стыдился каждого слова Джисон, но продолжал говорить, потому что не желал отпускать Минхо от себя. Ему было бы позорно смотреть в глаза его родителей, хотя и понимал, что, вероятно, уже сейчас усугублял всё. Его эгоистичные чувства воцарились на троне рациональности, сместив её. Что-то внутри вопило и разрывалось в жажде заботы над омегой. Да ещё и хотелось понять, что произошло, потому что от одних воспоминаний прошлого — как Ли сидел на Кихёне — злость пробуждалась с новой силой. В голове царил настоящий хаос из мыслей и чувств и танцевал на осколках хоть чего-то правильного. С Ли Минхо Джисон терял остатки самообладания, совершал те действия, за которыми однозначно придут последствия. Но не сейчас. — Вы… Ты прав? — Ли поднял взгляд и получил одобрительный кивок. — Но Ваша… Твоя омега разве будет рада увидеть в своей постели… Течную обдолбанную суку? — Не говори о себе таких слов! Это не… — Я позволил. Поэтому… Не хочу стать проблемой и в чужой жизни. — С чего ты вообще взял, что у меня есть омега? Ты здесь в безопасности, — немного растерянно вещал Хан, на край кровати усаживаясь. — Не думай ни о чём. Тебе необходимо восстановить силы. — Кольцо, хён… Ты давно его носишь. Я увидел его в день всех влюблённых… — Боже, — судорожный выдох и немного нервный смешок, — это просто кольцо, — Джисон вскинул левую руку и показательно стянул украшение с пальца. — Чтобы некоторые омеги с факультета искусств от меня отстали, потому что словами объяснять им было бесполезно. — Понятно, — тоже достаточно тяжело выдохнул Ли. — Ты поэтому от меня отдалился? — кивок. — Так, ладно. Это… Не то, что сейчас важно. Важно то, что ты можешь здесь оставаться столько, сколько потребуется. Я отъеду в пансион, приедет полиция… — Только не надо полицию! Не сдавайте меня! Не хочу… Чтобы знали… Даже перед Вами стыдно! Мне так стыдно… — Тихо-тихо, хорошо, тише, — заворковал Джисон и руки протянул, но не притронулся, побоялся. — Я сделаю так, как ты скажешь. — Сонсенним, можете… — На «ты», Минхо-я. — Можешь, — тёмный взгляд застыл на лице, — ещё немного… Запаха… Пожалуйста?       Всё ещё находясь на границе с каким-то сюрреализмом, Хан кивнул и усилил ромашковый аромат. На это Минхо попросил приблизиться, чтобы вновь, но уже с разрешения, уткнуться лицом в шею. Его неловкое «обними меня, мне страшно» заставило Джисона почти расстаться с рассудком, потому что слишком близко. В его руках Ли дрожал, шумно втягивал воздух, растворяясь в жаре лета, и лишь совсем немного хныкал, прежде чем полноценно заплакать. Поначалу Хан очень испугался и начал расспрашивать, что сделал не так, причинил ли боль, но Минхо только головой качал и отрицательно мычал. Рукам притягивая к себе напряжённое тело всё теснее. Нуждался в защите, в поддержке, потому-то зарывался носом сильнее, сдерживая распаляющийся эффект препаратов. Смазка нещадно текла, перепачкав уже и новую сторону постели — хотелось близости, чтобы сжали руками, прогнули и… — Я сам во всём виноват, — вместо того, чтобы позволить себе сорваться, заговорил тихо Минхо, отстранившись. — Ты ни в чём не виноват, — сразу ответил Джисон, но даже не пытался заставить парня посмотреть на себя. Чувствовал его цепкие пальцы на своих плечах, чуть комкающие ткань футболки, ощущал растущие нотки мелиссы, и тонул в неправильной близости, сводящей с ума. — Не вини себя.       Омега покачала головой. Сильнее обняла альфу и утихла ненадолго. А после затяжного молчания Минхо заговорил шёпотом, будто секретом делился. Вновь и вновь повторял, что сам дал слабину. Поверил в беспрекословное принятие его всеми альфами потока и в их дружбу, в искреннее отношение к нему, как к равному. Ребята по команде предложили перед отъездом пропустить по стаканчику сока за победу, ведь алкоголь был строго под запретом, и Ли не смог отказаться. Но попросил налить себе кофе, который ему и протянул Кихён, а парень без задней мысли принял стакан из его рук, за что и поплатился. Не уследил, расслабился, потому что чувствовал себя комфортно с командой. А потом, когда тело начала уничтожать лихорадка, какая в комнате к кровати придавила, то уже стало понятным то, что что-то не так. Он звал на помощь, потому что тот жар, который окутал столь бессовестно и безжалостно, разрывал изнутри и готовился испепелить, уничтожить. Только вот на зов-скуление пришёл именно тот, кто и выкинул такую выходку. И, моля о прощении непонятно за что, Ли твердил, что сначала пытался оттолкнуть, рычал, огрызался и пинался, но тело его предало, стоило аромату альфы под кожу влезть. Заверял, клялся, что ему не нравился запах Муна, только разум уже поплыл, а между ног стало предательски мокро, а дальше — только физическое удовольствие. Болезненное для сознания. С каждым новым словом Минхо сходил всё больше до еле различимого бормотания. И прежде чем отключиться, с его мягких, почти мертвенно бледных губ, слетело то, что Хан не хотел бы знать. Он многое из услышанного в подробностях знать бы не хотел, однако то, что Минхо, даже будучи под давлением возбуждения и желания, видел его и тянулся осознано к нему — пугало. Себя заверял, подползая на разбитых коленках, что старший бы помог. А дальше полнейшая темнота, только отчаянное биение собственного сердца давало понять: ещё жив, в безопасности. — Хён… Я…       Обмяк Минхо достаточно резко и внезапно, словно растерял остатки накопленных за эфемерный сон сил, но дышать продолжал равно, судорожно и часто. Боязливого прикосновения к щеке хватило — он пылал, только румянца разобрать на бледности холста не выходило. Взгляд отёчных из-за бессонницы и переживаний глаз прошёлся по свернувшемся телу, какое Джисон аккуратно устроил в подушках. По-прежнему неуверенно, но будто с негласного дозволения, он сделал всё для комфорта омеги: уложил её на бок; снова полотенца скрученные между ног распределил, стараясь не смотреть на блестящие от смазки бёдра и наготу интимных мест; обработал ссадины на нежной коже коленок медикаментами, оставленными Хёнджином; плотно укутал в одеяло и устроил ноги так, чтобы они притягивались к груди: папа говорил, что такая поза помогает избежать лишних спазмов в животе при обильном выделении смазки. Дыхание Минхо постепенно приходило в норму, он переставал хмуриться, расслабляясь. Мелисса тоже становилась более податливой и не пыталась принудить к тому, за что хотелось ударять себя вновь и вновь — физическое влечение было велико, но Хан задушил его в зародыше. Всё же он человек, а не подвергнутое инстинктам животное. А вот расплескавшимся по сердцу и душе чувствам более Джисон не противоречил. Ему нравилось осознание своей мальчишеской влюбленности в очаровательное создание, которому он был способен оказать помощь. А вскоре и опустить, только бы пройти этот этап сейчас. — Эй, ты чего тут? — подкрался Хван, чем заставил задумавшегося мужчину вздрогнуть. — Он просыпался? — Да, его страшно наизнанку выворачивало. Наверное, сил не осталось, отключился, — кивнул Хан, ласково несколько прядей чёрных волос за ухо заправив так, чтобы даже подушечками к безмятежному лицу не притронуться. — Бан Чан звонил, я имел наглость трубку взять, — подхватив под локоть друга, Хёнджин выволок его за дверь. — Нам надо ехать. — Нам? — Ну, твой отец и меня вызывает. Чан сказал, там настоящий хаос творится. Скоро родители этих… Аморальных элементов приедут. — А с Минхо?.. Я не могу его оставить одного, — круглые глаза взволновано забегали по красивому лицу омеги, на что та лишь выдохнула, отметив красноту чужого взора. — Ликс побудет. У него много опыта заботы об омегах в разных ситуациях. На двух братьях сумел потренироваться. — Не переживай, детка, — взлохмаченный Феликс вышел из гостевой комнаты, от вида какого у Хана улыбка крошечная на губах заиграла. — Я справлюсь со всем. Если что, сразу позвоню тебе или в неотложку. — На цыплёнка похож, да? — защебетал Хван, обогнув супруга, дабы его пушистые светлые волосы превратить ещё в больший беспорядок, а после содеянного оставить мягкий поцелуй на немного впалой щеке. — Моя любовь. — Собирайтесь, — скомандовал низким голосом Ли, но сощурился в удовольствии от утренней ласки. — Я в дорогу вам сделаю сэндвичи и кофе. Ты же не выкинул те термокружки? — обратился он к Джисону. — Вы стабильно притаскиваете их сюда. Даже если бы хотел, они бы снова и снова здесь появлялись. Устроили из моей квартиры склад.       Хёнджин на не сильно довольное бормотание лишь рассмеялся и попросил хоть что-то из одежды более презентабельного вида, чем домашняя толстовка с персонажами «Улицы Сезам». Задрав нос чуть вверх, Джисон предложил ему отправиться так, ведь улыбающийся Коржик с крошками печенья на лице самое подходящее, чтобы явиться перед лицом его отца, как и собственные розовые штаны с дырками. Но всё же выдал ему рубашку, пиджак и брюки, при виде которых Хван закашлялся, чуть не задохнувшись. — Ты хочешь, чтобы я в этом ехал?! — возмутился он. — Да. У меня более подходящего ничего нет. Только это. — Вы чего орёте? — насупившись, возмутился Феликс, перед этим плотнее дверь закрыв в соседнюю комнату. — Что это? — Свадебный костюм! — Хан пихнул вешалку с одеждой другу в руки. — Какой? — Ли голову склонил в непонимании. — Этот разврат? — Ну, видишь ли, — стушевалась омега, — это было первым, что я купил на нашу свадьбу. Джисонни сказал, что я умом тронулся. — А это… Типа… Рубашка? — ткнул пальцем в полупрозрачную укороченную ткань Феликс. — Проще тогда было бы сразу рассчитывать, что пиджак на голое тело… — О, нет! — Джисон перевернул вешалку в чужих руках, указав на огромный вырез на пиджаке. Спина была бы лишь немного прикрыта голубой вышивкой, соединяющей края одеяния такого же нежного цвета. — Спасибо, Ханни, что указал Джинни, что он двинулся головой. — Да чего тронулся сразу? — Хван надулся и лицо зарумянившееся отвернул. — Послушай, любовь, — мягко посмотрел на супруга альфа, — ты прекрасен в любой одежде. Но не думаю, что наши дедушки оценили бы такое на церемонии. — Да, любимый, ты прав. — Но лучше рубашку другую подобрать сейчас, и без пиджака обойтись. — Ты прав, любимый. — Я вам не мешаю? — вклинился Джисон, когда его друзья сорвались в мягкие поцелуи и интимные перешёптывания. — Можешь выйти ненадолго? — подмигнул ему Хёнджин, поймав насмешливым взглядом исказившееся лицо друга в ту же секунду. — Ладно, надо всё же ехать. Сколько не оттягивай момент, всё равно нужно решать то, что натворили безмозглые дети.       Хан понуро кивнул тогда, с трудом подобрал для Хёнджина подходящую рубашку из множества своих однотонных, попутно выслушав напутственную речь от Феликса, протянувшего ему два контейнера с горячим перекусом и кофе, стоило второй раз раздаться звонку телефона — машина приехала. Перед самым выходом Джисон заглянул в свою спальню, потому что не мог и на мгновение позабыть о состоянии Минхо, хоть друзья и отвлекли немного. Тогда-то Феликс за плечи и ухватил его, почти выталкивая из квартиры. Заверил, что сможет позаботиться об омеге, и попросил просто разобраться со всеми проблемами и поскорее вернуться. Поэтому за продолжительную поездку до пансиона Хан успел накрутить себя воспоминаниями до вновь пробудившейся агрессии, какую обуздать даже Хёнджину не удавалось.