Всегда был нужен

      Тонкий палец тыкал в затонированное стекло, указывая разъярённому мужчине на всякую бесполезную и неинтересную мелочь, только бы отвлечь. Однако Хёнджин по-прежнему видел сжатые в кулаки руки с такой силой, что костяшки побелели и вены вздулись, заметно пульсируя. Сам же альфа даже будто и не слышал мягкого голоса и глупого смеха, когда омега с восторгом описывала очередной забавный случай с фотосессии Феликса, на которой сам Хван оказывался приглашённым гостем. Охранник, везущий их, то и дело раздражённо фыркал на незатыкающегося парня, который уже взглядом его испепелял в зеркало заднего вида: бесило, что мужчина грел уши. Поэтому, проигнорировав правила поведения, ловко опустил защитное стекло, разделяющее передние и задние сидения, ещё и шторкой прикрыл его, отрезая их обоих от стороннего взора. Только после этого Хёнджин выдохнул и более серьёзно посмотрел на друга в попытках счесть эмоции на бледном лице. Пусть он и не показывал, но тоже переживал за Минхо. Очень. Этот ребёнок был талантливым и чудесным, порой напоминал котёнка, когда с другими омегами что-то обсуждал перед репетицией в танцклассе и широко улыбался, показывая свои неровные "кроличьи" зубки. И сотворённое с ним ощущалось бесчеловечным. В душе Хван искренне переживал, что это могло сломать юношу, но отчего-то чувствовал, что забота их всех поможет ему преодолеть случившееся. Ведь всё могло оказаться многим хуже: Хёнджин знавал изнасилованных омег, кого по несколько дней сношали в подвалах учебных заведений, а потом клеймили шлюхами. Да и сам Джисон в свои учебные годы часто заставал такие моменты. — Отец по голове мне настучит, — заворчал Хан. — О, оно живое, — изумлённо похлопал глазами парень и ткнул пальцем в пухлую щёку друга. — Ты уже большой мальчик, сможешь словами через рот объяснить, что негоже охране разговоры людей подслушивать. Не для этого ли в машине и есть эта… Хреновина. — Для этого. Но не тогда, когда в служебной машине сидит омега и альфа. Мало ли что может произойти. — Не бойся. Я не собираюсь тебя насиловать, — Хван со смешком откинулся на спинку сиденья и вновь в окно уставился, отчего-то нервно нежную ткань чёрной рубашки пальцами перебирая. — Спасибо, — Джисон выдохнул и позволил себе чуток расслабиться. Пусть мысли о Минхо и не покидали его голову. Боялся, что всё о нём может вскрыться уже спустя совсем немного времени. — Как у вас с Феликсом всё так гладко? — Кто тебе такую чушь сказал? — глаза омеги загорелись задорным огоньком, а от резкого поворота головы сухие волосы забавно разметались по идеальному лицу. — Всё достигается трудом и безграничными компромиссами. Ну, а ещё, я всегда кусаю его, если он выходит из себя. Кстати, именно так мы и узнали, что являемся истинными. — Вы пометили друг друга? — ошарашенно Джисон прикрыл раскрывшийся от шока рот небольшой ладонью. — Когда? — Год назад, думаю, — протянул Хван и рассмеялся с глупого выражения лица друга. — Прости? Мы как-то в суматохе с переездом про это и сами позабыли. Ну, что рассказать хотели. — Ну, что же. Тогда я вас поздравляю. — Злишься? — На что? На счастье друзей? Отнюдь, — мягко улыбнулся Хан. — Может, завидую самую малость. Не бери в голову. — На самом деле не всё так сказочно. Мы долго притирались друг к другу. После моих длительных отношений, построенных на абьюзе, я и не знал, что может быть как-то по-другому. Хорошо. С заботой. А ещё, открою тебе секрет, ничего не строится на сексе. Это я тоже узнал только с Ликсом.       Понуро кивнув, Джисон погрузился в раздумья. С Хваном они познакомились в университете, где он тогда практику проходил, а эта неугомонная омега больше всех выделялась на его занятиях. Всегда улыбка на безупречном лице, громкий смех на перерывах, душа компании и сама неловкость. Как именно они сблизились, Хан уже не мог припомнить. Возможно тогда, когда он протянул ему плачущему носовой платок, стоило заметить сидящего поздним вечером парня на крыльце здания, а после отбить у парочки неадекватных альф. Или тогда, когда пришлось лицо разбить тому, кто на тот момент являлся его партнёром. Альфа прилюдно замахнулся и отвесил неслабую пощёчину чем-то не угодившему ему Хёнджину, получив за это незамедлительные поощряющие вопли от таких же невоспитанных альф. За это Хана моментально отстранили от прохождения практики с неудом в документах — непрофессиональное поведение. А номерами они всё же успели обменяться. После чего Хёнджин часто приглашал его в кафе, а после и в бар, когда достиг совершеннолетия. Между ними изначально не могло ничего быть, кроме дружбы, но лёгкая ревность всегда присутствовала. Может, потому что Хван всегда мудаков себе выбирал, или, может, кто-то завидовал, что такая красивая и великолепная омега не могла стать его. Хотя альфа совсем не чувствовал тех искр, какие могли бы привязать его к нелёгкому характеру Хвана, он просто не отрицал его качеств, талантов и очарования. Искренне Джисон не понимал, почему парень терпел всё то, что с ним вытворяли альфы. Они никогда не разговаривали про это, однако Хану до сих пор казалось, что тот боялся одиночества настолько, что и вступал в уничтожающую душу и сердце связь. Приползал в слезах к нему в крошечную однушку поздними ночами и рыдал в плечо, распыляя свой тихий лавандовый запах. Как друг, Джисон часто разбивал лица тем, кто причинял боль омеге, да только Хван к одному альфе часто возвращался, постоянно, стабильно. Что порой приводило к ссорам, будто они — строгий отец и глупый сын, но продолжительное время ничего не менялось.       Тогда ещё был жив папа, у которого можно было спросить совета по поводу такого отчаянного поведения омеги. Мужчина, уже ставший с больничной койкой одним целым, лишь тихонько головой качал и по спутанным волосам поглаживал, уверяя, что никакие слова не возымеют эффекта, пока сам человек не откажется от ранящей боли. Или не появится такой альфа, способный изменить всю жизнь — именно им и стал Ли Феликс. Сказочный принц с добрым сердцем. Хотя и к нему очень долго Хан относился с опаской и даже с некой неприязнью. Но этот раз был единственным, когда он настолько сильно ошибся в человеке. Чему несказанно радовался, ведь и сам в альфе нашёл для себя абсолютную опору. Потому-то и на скромной свадьбе, сыгранной сразу после выпуска Хвана, рыдал громче всех. Два парня идеально сочетались во многом: в своём представлении о прекрасном, в любви к беззаботным прогулкам под покровом тёплой ночи, в сумасшедшем азарте к играм и жажде новых открытий. Безработный хореограф и начинающая модель — в те дни это выглядело комичным и забавным, ведь на свою шею Джисон им сесть не дал, хоть и уступил съёмную квартирку, вернувшись домой. Но вот ночами на складах помогал, выбивая себе чаевые в виде айс американо. А сейчас… Хван Хёнджина хотели себе многие театры для постановок, потому что его имя звучало уже не только в узких кругах хореографов. Только он из того места, что стало домом и в своё время спасением от нищеты, уходить даже не планировал. А Ли Феликс — самая высокооплачиваемая модель Кореи: разве можно было такое представить? И Хан Джисон — тот самый третий друг, второстепенный персонаж, за жизнью которого и неинтересно следить. Зато ему самому нравилось наблюдать за взрослением друзей, за их становлением как настоящей семьи, за тем, как они находили друг в друге каждый день что-то новое, только бы не позволить угаснуть огоньку задора их чувств. Да ещё и истинные. Джисон был искренне рад это услышать.       Всё время их знакомства Джисон восхищался тем, как снисходителен был Феликс во многих вопросах. Да, они были ровесниками, но постоянно, почти каждую встречу, Хан чувствовал себя маленьким и глупым, потому что не мог бы, вероятно, делать всё то, что делал Ли, дабы сберечь развивающиеся отношения. Очень часто альфа смотрел на него и рассуждал так, как в заправском романе: его любовь к своей омеге была осязаемой. Может, играла роль та невидимая связь, что сшила красной нитью их души ещё до рождения, а проявилась во всей красе только сейчас. А, может… Нет, точно. Ли Феликс был не от мира сего. Его жажда помогать всем и каждому чувствовалась слишком явно, поэтому даже его, помойного котёнка, подобрал, когда Хван представил их друг другу. Теперь без этих двоих Джисон не представлял своей жизни. Даже когда устроился в пансион к отцу, был полностью погружён в работу, эти два ярких солнца согревали одинокими вечерами. Притаскивали кучу забавных историй, закуски, бесполезные вещи, какие тут же по полкам в чужом жилище раскладывали, и вынуждали Хана забыться от всех проблем и забот. Он смотрел на них со светящимся взглядом — влюблённые, прекрасные и уютные. Отчего порой хотелось забиться в тёмный угол, потому что собственная жизнь выглядела клочком скомканной и пожухлой бумаги с некогда красивой лирикой — Джисон не считал создание семьи высшей своей целью, но хотел так, как у родителей. Или так, как у друзей. Однако оставался одиноким, пытающимся свои раны залечить редкими связями с омегами и работой.       На долгий, тёмный и холодный год, когда казалось, что жизнь наладилась, а Хёнджин устроился в пансион новым преподавателем, что скрашивало трудовые будни, Хан как-то выпал из их дружбы: папа болел. Умирал. Угасал на глазах. В то далёкое время Джисон считал, что лучше прожить эту боль одному, чем рушить счастье своих самых близких. Поэтому избегал Хвана, сбрасывал звонки и, даже заменяя отца, который без конца находился у больничной койки, игнорировал все попытки выйти с ним на контакт. За что его до сих пор отчитывал Феликс, а после крепко-крепко обнимал, утешая, но приучая доверять и доверяться. И в его объятиях Хан растворялся в том, что когда-то чувствовал от родного человека. У Ли ещё и аромат чудовищно пленительный, усыпляющий — вистерия, так потрясающе нежно сливающаяся с лавандой Хёнджина. Идеальные даже в этом. Пока сам Джисон ходил и страдал со своими пережаренными ромашками и продолжал сокрушаться на судьбу, так и не став готовым отпустить папу, о ком напоминало всё. Даже сам Феликс и его мировоззрение.       К слову, Хан очень долго допытывался рассказа о знакомстве парней, на что оба уклончиво отвечали: «ничего особенного». Но даже здесь они умудрились выделиться. Феликс приставал к подвыпившему Хёнджину в баре в то самое время, когда там объявился бывший-настоящий, от какого Хван просто не мог нормально взять и уйти. Кто бы мог подумать, что это маленькое чудо, на тот момент имеющее чёрные волосы и более яркие веснушки, чем сейчас, с лёгкостью альфу на лопатки уложит и омегу за собой утащит. Засунет в карман бумажку со своим номером, посадит на такси и затрещину пропишет перед тем, как машина тронется: Хёнджин порывался оказать помощь тому, кто часто принуждал к сексу или брал без согласия — ведь они же были в отношениях. После этого и Хан Хвана потрепал, но был безгранично счастлив, что слова его папы оказались правдивыми — появился тот, кто научил жить по-иному. И его лучший друг обрёл настоящее счастье. — Знаешь, — спустя паузу воспоминаний заговорил Джисон, — я правда очень счастлив видеть вас такими, какие вы есть. Мне нравится ваш уклад, ваше доверие друг к другу, ваша полная совместимость. — Да. Ты, наверное, прав, — усмехнулся Хван, в окно заглядывая, — было сложно перестроиться в самом начале. Мы много ругались. Ликс по сто раз повторял одно и то же, я не слушал, а потом он срывался. Понимаю только спустя время, что был не прав. Я не знал, что можно в отношениях заниматься своими делами, видеться с друзьями и говорить «нет», если не хочется близости. Когда я был с Сону, весь мой мир строился иначе. Я был его дополнением. Но при этом он мог проводить время с друзьями, а меня запирал в той вонючей комнатушке общажной, — судорожный выдох. — Сейчас я не завожусь, когда Феликс с кем-то. Мы заранее строим планы, обсуждаем те или иные моменты, поэтому он с радостью меня забирает после вечерних занятий, когда сам мог провести несколько часов на массаже. Или я знаю, например, что он с тобой таскается где-то по городу, или вы тискаетесь у тебя дома. Пока я могу увидеться со своими друзьями или заняться рисованием в тишине. Это здорово. Феликс показал мне, что мы единое целое, но при этом два разных человека. Хотя у нас бывают моменты полного склеивания, — мягкий смех, — и я очень счастлив, что они обычно совпадают. Мы можем все выходные провести лёжа в постели за просмотром аниме или дорам. — Звучит прекрасно, Джин, — ладонь похлопала по острой коленке. — Вы многое преодолели, поэтому теперь получаете то, что заслужили. — Ты тоже приложил руку к этому. Мне жаль, что я тебя не слушал в юности, — Хёнджин повёл плечами. — Прости, хён. — Когда ты называешь меня «хёном», мне становится не по себе, не делай так больше. — Нет, правда, мне очень жаль. Из-за меня тебя отстранили тогда. А я потом опять вернулся к тому обмудку, будто твой поступок растоптал. — Не думай об этом. Прошло так много лет. Ты теперь в хороших руках. — Хей, я уверен, что скоро и на твоей свадьбе погуляем. — Давай сначала убедимся, что меня в тюрьму за убийство не посадят сегодня, — усмехнулся не очень добро Джисон. — Я голову отгрызу Мун Кихёну.       Однако всё оказалось многим прозаичнее, чем виделось изначально. Виновными чувствовали себя именно Хан и Хван, сгорающие под взорами директора и родителей студентов. От страдальческих выражений на лицах юных альф хотелось блевать. Их тонюсенькие голоса уверяли, что ничего не случилось, всё было обоюдно, никто никого не принуждал. И, вероятно, оно так и было. Правда существовало одно огромное исключение, о каком громогласно заявить не представлялось возможным. Главный охранник отчитывался перед директором, вину перекладывал на новеньких, которые не углядели, а сам пытался выглядеть ангелом воплоти. Это тоже злило Джисона. Рядом стоящий Бан Чан, без интереса наблюдающий за недовольным лицом самого главного бунтаря, легко прижимал Хана к себе за талию в поддерживающем жесте, потому что чувствовал, как злость того готовилась вырваться дурными словами. Четыре омеги и пять альф сидели за столом и таращились в дубовую столешницу, будто это самое интересное, что они могли в своей жизни лицезреть. Над двумя несовершеннолетними омегами щебетал их папа, пока отец, как виделось, головы готов им был оторвать. Но во всём этом цирке был и позитивный момент — отсутствующие лицо на Кихёне и его молящий взгляд. Пока все решали вопрос о мере пресечения, а полиция составляла протокол за сексуальные домогательства к несовершеннолетним, могла вскрыться и история с изнасилованием. Поэтому Джисон изничтожал взглядом альфу, но как только прочитал по губам «пожалуйста, не надо», переменился в настроении. Видимо, тот решил принять свою вину, но за насильственные действия ему бы грозило что-то посерьёзнее, чем отчисление. Но язык прикусил Хан только из-за Минхо. Ни капли сострадания или жалости к Мун Кихёну, каким бы талантливым спортсменом он ни был, тот не испытывал. — Так, как же так получилось, что мы вам платим деньги, а вы за нашими детьми углядеть не можете? — вещал отец Кихёна, таращась на Джисона. — Новая охранная организация, это ваши пожелания. Вы же её настойчиво и рекомендовали, — холодно произнёс Хёнджин, оглядывая мужика беспристрастным взглядом. — Я не… Как смеет бесполезная омега мне что-то говорить! — Прекратите! — повышенным тоном заговорил директор Хан. — Мы не приветствуем в нашем заведении унижения никого из полов. Господин Хан, как ответственный за всех пятерых альф, числящихся на вашем направлении, Вам есть что сказать? — Я не снимаю с себя ответственности за упущение в воспитательной деятельности. Но и отвечать за поступки взрослых людей не могу. Каждый из студентов раз в месяц проходил сдачу экзаменов по правилам этикета и поведения, по охране труда, что можно отследить по оставленным ими подписям в журнале с хорошими оценками. Их действия видятся мне осознанными, — отчеканил Хан, глядя строго в глаза отца. — Упоминали ли Вы, господин Хан, о запрете вступления в сексуальные отношения с несовершеннолетними? О запрете совершения действия сексуального характера на территории пансиона? — Неоднократно. В уставе заведения последнее не прописано. Первое прописано в законе. Данная тема была основой прошлых занятий прав альф и омег в обществе. Подписи данных студентов о прослушанных лекциях тоже можно найти в ведомости посещений. — Но мы сами хотели! — встрепенулась одна из омег, на что Хван дёрнулся. — Не надо заводить никаких уголовных дел! Всё было добровольно. — Золотце, что ты такое говоришь? — залепетал папа. — Вас принудили к сексу! Использовали. — Нет. Мы сами предложили, — ответила вторая омега, разрываясь в плаче, пока две другие с музыкального направления помалкивали и продолжали взглядом столешницу прожигать. — Мой сын здесь ни при каких делах! — заорал отец Кихёна. — Это ваши блудливые омеги! И хуёвое руководство! Как можно было доверить руководить спортивным отделением этому омегаподобному заморышу? — Я попрошу сдерживаться… — сквозь зубы процедил Хан. — А я попрошу отсосать мне! Сделаешь? — Отец! — взорвался альфа. — Прекрати. Я виноват! Никого лучше Хан-сонсеннима не могло быть у нас. Я нарушил правила… — Закрой рот! — звонкая пощёчина оглушила всех. — Недомерок. Я сделал всё для твоего будущего и не собираюсь это терять! — Хватит! — по столу директор ударил со всей силы, заставив всех разом смолкнуть. — Все будут исключены. Хан Джисон будет отстранён от преподавания на несколько месяцев. Будете ли вы заводить уголовное дело, уже решите за территорией учебного заведения. — Не надо уголовное дело, — в один голос заныли притихшие в ужасе омеги. — Парни не сделали ничего против нашей воли! — Господин Хван, вы согласны с таким решением? — обратился директор Хан к омеге, которая и вовсе в рыданиях и скулениях студентов потерялась. — Может, дадим юным омегам шанс? — предложил Хёнджин, потому что вспоминал себя в их годы и свою зависимость от альф, хотя себе он таких выходок не позволял. Но загубить будущее детям не желал. Все остальные были уже выпускниками, поэтому им решить свою дальнейшую судьбу было проще. — Переведём на вечернее обучение. Запреты на все занятия, кроме тех, что выставлены в программе завершения школьного курса. Если всё будет хорошо, сможем допустить их до общих тренировок. Без возможности посещать соревнования в первый год, даже если они будут показывать лучшие результаты потока. — Какого хера омегам шанс, а моего сына на улицу?! Я столько денег вложил! А из-за безродных щенков, — разошедшийся отец почти рыдающего Кихёна указал пальцем на Джисона, — мы теперь должны всё потерять!       Хан уже даже не слушал, что слетало с губ буйного мужика, какие оскорбления валились на него, на родителей омег и других альф, которые, к слову, молчали всё это время, потому что понимали последствия. Его телефон истошно вибрировал в кармане брюк, отчего, чуть спрятавшись за широкую спину Хвана, Джисон полез смотреть на количество уведомлений от Феликса с заполошно стучащим сердцем. Запертый в его квартире альфа сходил с ума и паниковал, как никогда раньше — весь опыт с родными братьями, видимо, померк на фоне происходящего, потому что Минхо плакал. Неосознанно, подверженный остаточному действию препаратов, и даже не планировал просыпаться. Паникующий Феликс по слову строчил в мессенджер в жажде какой-то поддержки или совета, потому что ни его запах, ни его феромоны не могли унять стенания юной омеги. Даже упоминания настежь открытого окна, только бы не задохнуться от яростного аромата мелиссы, хватило, чтобы в истерике почти завыть и начать неустанно дёргать Хвана за ремень на светло-голубых брюках. Тот почти лениво телефон принял, и Хан умудрился увидеть, как он глаза закатил и напечатал быстрое «угомонись, дорогой», отчего поток сообщений по ту сторону вмиг прекратился. Хёнджин перевёл свой взгляд на орущего на родителей омег отца Муна и снова уставился в телефон, будто раздумывал. Пока стоящий позади друг бешеной собачонкой ему в шею дышал, на носочки поднявшись, в ожидании хоть каких-то слов. — Ты давал ему попробовать свой запах? — тихо спросила омега, чуть голову склонив. — Кому? — заморгал перепуганный Хан, моментально получивший тычок в район живота. — А, да-да. — Как он реагировал? — Ему, вроде-е-е, нравилось. Ну, он успокаивался. — Отлично.       Тонкие пальцы быстро набрали новое сообщение с просьбой-приказом: дать омеге ту футболку, в какой Хан расхаживал дома. На долгие десять минут в мессенджере воцарилось безмолвие, пока два друга неустанно пялились в экран смартфона, за что получили замечание от директора, словно провинились именно они. Спустя ещё десять минут пришло скомканное «всё в норме», после разбавленное криком души: «возвращайтесь уже!». Немного расслабившись, парни сконцентрировались на разворачивающемся цирке прямо перед их лицами, где отец Кихёна обещал всех засадить за решётку и прикрыть учебное заведение. Родители других альф уже были согласны на отчисление за проступки своих сыновей, которые признали вину и сознались в том, что на нарушение устава шли осознанно. Им было просто интересно в стенах пансиона устроить что-то такое в честь очередной победы, словно чувствовали свою безнаказанность. К удивлению Джисона, Мун Кихён взял на себя всю ответственность за организацию, да ещё и препираться перестал, что найденные у него запрещённые таблетки были кем-то подкинуты, и это незамедлительно было отмечено полицейским в протоколе. Только вот старый альфа никак в криках не стихал, называл всех омег проститутками и в Хёнджина пальцем тыкал, мол, малолетние омеги именно от него понабрались непотребств, ведь на лице того написано было, что он шлюха. Это было последней каплей для и без того немного поехавшего головой Хана. Он закрыл собой разъярённого друга и потребовал принести извинения перед всеми присутствующими, кого мужчина имел честь оскорбить. Больше всего давил за мольбу о прощении перед Хваном. После этих слов и ему прилетела пощёчина, да такой силы, что аж искры из глаз, казалось, посыпались. И воцарившаяся тишина мерещилась отравляющей рассудок. Тихие слова отца Хана, направленные к полицейскому, расслышали все. За аморальное поведение и насильственные действия в отношении преподавателя, за оскорбления студентов, прозвучавших в присутствии свидетелей, завести административное дело на человека это совершившего. Полицейский ухмыльнулся, потому что на лице мужчины увидел удивление, и с удовольствием начал новый протокол. — Простите, — неожиданно заговорил тот охранник, которого отчитал поздней ночью Джисон с Минхо на руках, — а почему вы не говорите ещё об одном человеке? — О ком? — вопросительно изогнул брови директор Хан, а сам Джисон испуганно уставился на мужчину. Неужели сдаст? — Ни о ком, — холодно ответил Чан, дёрнув охранника на себя. — Был ещё один парень, задержавшийся, чем и нарушил правила выезда. Но мы с ним уже всё решили. Ему просто стало нехорошо, и он отлеживался в медицинском крыле, поэтому пропустил время уезда.       Глядя на друга, Хан осознал, что нашёл свою веру и своего идола. То с каким каменным и бесстрастным лицом Чан соврал его отцу — можно было только позавидовать выдержке. Ничего не понимающий охранник смолк, но Джисон взглядом его испепелять не переставал под выкрики родителей студентов, которые уже начали ругаться между собой. Краем уха Хан услышал слова отца о том, что все, кроме двух несовершеннолетних омег, будут отчислены после каникул. На лицах своих подопечных альфа видел раскаяние и тоску, но вступаться за них не стал. Они осознанно сделали этот шаг, значит, должны были вынести урок из этого. Ему было грустно от тягучего понимания, что это его малыши, с какими он прошёл большой путь, однако недобрая жизнь всегда вынуждала его расставаться с теми, к кому умудрялся прикипеть душой. Поэтому последнее рукопожатие с каждым альфой чудилось чем-то поистине мрачным — больше не увидятся. А вот с Мун Кихёном пришлось себя заставить попрощаться. — Передайте мои извинения Минхо. Я, правда, просто тупой альфа, — тихо прошептал Кихён, и Джисон ему кивнул.       Проводил взглядом всех и каждого, наблюдая, как родители сокрушались на своих детей. Отчего воспоминания и у самого запестрели яркими картинками в голове, как часто, из-за того же неуда по практике, ругал его отец, и как старательно всегда защищал папа. Здесь картина была примерно такой же: альфы отчитывали сыновей, выволакивая их за ухо в коридор, пока омеги крутились рядом и пытались унять силу своих супругов. Всё же, Хану нравилась мысль о том, что у него могла бы быть своя семья. Только он был бы другим отцом, который своего сына растил бы с самой огромной любовью. Хёнджин осторожно притронулся к плечу застывшего друга, а тот сразу дёрнулся, вырываясь из вороха дум. — Я пойду вниз, нас Чан отвезёт, — пробормотал Хван, зевая. — Тебя отец зовёт, кстати.       Кивнув, Хан обернулся и дождался того момента, когда его взгляд встретится с серьёзным взором отца. Дверь в зал захлопнулась, и мужчина поманил своё чадо к себе, чуть улыбаясь. Джисон совсем не был уверен, что за последние годы вообще хоть раз видел улыбку родителя. Смиренно подошёл, будто ещё одного наказания ожидал, хотя и знал, что его отстранение носило фиктивный характер. — Я уже не маленький, — закатил он глаза, когда отец похлопал себя по коленями, призывая сесть. Но всё же выполнил безмолвную просьбу. — Я скучаю, малыш, — тихо проговорил мужчина, прижимая к себе. — Ты бы хоть иногда домой заезжал. — Возвращаясь домой, я будто приезжаю на кладбище, — тихое возмущение. — Там всё напоминает папу. Это тяжело. — Знаю. Но не могу убрать его вещи. Порой мне кажется, что он вот-вот зайдёт домой и отругает меня, что я снова ел один фастфуд, — мягкий смех. — А потом выбежишь ты со своими нотами, заставишь нас усесться на диване и начнёшь неловко перебирать струны. — Это было слишком давно, — понимание того, насколько его отец до сих пор скучал и переживал по умершей омеге, уничтожало. Внешне по нему нельзя было сказать, как сильно он погряз в прошлом. В том, где они ещё были счастливой семьёй. — Ты очень на него похож, знаешь? — Джисон кивнул, когда отцовская рука улеглась ему на щёку, что ещё пылала от удара, чем посмотреть в глаза вынудил. — Только характером в меня пошёл. Жаль, у нас не получилось родить тебе брата. Твой папа очень этого хотел. Маленькую омегу семьи Хан. — Я обещаю приезжать к тебе, — вымолвил сквозь подкативший к горлу ком горечи Хан. Хотелось прекратить травмирующую сердце беседу. Ведь дома уже ждала маленькая омега. — Пообещай, что ты уже себе омегу найдёшь. А то я так и не дождусь внуков. — Отец, — альфа рассмеялся, стоило грубым пальцам испортить его укладку, — ты тоже ещё можешь встретить омегу. Молодой, красивый, статный… — Мы с твоим папой были истинными, — впервые признался мужчина. — У меня его метка. После смерти она зачернела, но не исчезает. Мне не нужна другая омега, малыш.       После этих слов Джисон обнял отца сильнее и ещё больше погрузился в такую вселенную их мира, как истинность, о которой он сам ничего не знал.