Всегда был нужен

      С неприкрытым волнением Феликс наблюдал за тем, как Хёнджин в очередной раз игнорировал звонок от Джисона, а после и вовсе отключил звук на своём телефоне. На привычное поведение омеги это похоже не было, потому-то Ли и хмурился, ведь тишина чудилась чуждой, а бледное лицо, без ярких эмоций, виделось уставшим. С полным игнорированием тяжёлых вздохов, Хван лениво потянулся, разминаясь, отпил из забавной кружки с котятами горячее какао, прежде чем с кряхтящими звуками в кровать забраться и сразу под бок к супругу подвалиться. На такие хаотичные действия, будто демонстративные, Ли только шумно клацнул зубами и обнял свою омегу: что она хотела показать, понятным не было даже спустя продолжительное безмолвие. Поэтому Феликс расслабился, разрывая цепочку беспорядочных мыслей, и позволил своему запаху перебить слегка тревожную лаванду, отчего Хёнджин моментально утих в мелких движениях. — Что происходит? — шёпотом осведомился альфа, чёрные влажные волосы сквозь свои короткие пальцы пропуская. — Чего ты такой беспокойный стал? — Ты не думал о том, чтобы ребёнка запланировать? — неожиданно Хван приподнялся на локтях, чем оттолкнул от себя изумлённого вопросом мужа. — Эм, — Феликс часто заморгал, потому что думал, что тревога была завязана на Джисоне и Минхо, однако всё оказалось глубже. — Я думал. Но мы вроде решили повременить пару лет. Нет? Я ошибаюсь? — Не знаю, — фыркнул Хван, сморщившись. — У тебя течка скоро? Обычно штормить начинает за неделю, — мягко засмеялся Ли, руку в волосы снова запустив, дабы поглаживать и массировать кожу головы. Хёнджин отрицательно промычал и спрятал своё лицо в подушке. — А с нашей детки ты чего трубку не поднимаешь? — Отправляю его в самостоятельное плавание, — в ткань пробубнила омега, оттого Ли пришлось приблизиться, только бы всё расслышать. — А если что-то случилось? Он бы не стал названивать без повода, ты же знаешь. — Джисон позвонил бы тебе тогда, — Хван поднял заплаканный взгляд на супруга. — Ты чего? — ещё больше опешил Ли. — Что такое, радость? — Хочу ребёнка. От тебя.       В звонкое мгновение в голове Феликса что-то щёлкнуло и погасило остаточные мысли происходящего. Непонимающе он разглядывал лицо Хёнджина и будто боялся увидеть полноценные слёзы, уже скопившихся в самых уголках выразительных глаз. Очень редки стали те моменты, когда Хван плакал. Даже если одолевала физическая боль, порой выкручивающая мышцы до яростных судорог. Их ещё относительно недолгий брак выстраивался всегда на диалогах и разговорах о том, что беспокоило. Конечно, тема детей поднималась несколько раз, потому что обоим необходимо было понять, когда они будут к этому готовы. Карьера Хёнджина была на пике, помимо пансиона он участвовал в больших постановках как главный хореограф, чем очень сильно горел. И вроде как поставил это выше беременности и пополнения в семье. Феликс с удовольствием принял эту позицию, для него это не было проблемой, ведь только омега могла решать такой момент, как уйти на неопределённое время из привычной жизни. А теперь что-то случилось, но делиться своими опасениями или желаниями Хван не спешил, а Ли не давил. Просто поглаживал по голове, взглядом изучая невероятное лицо, пока Хёнджин в ответ рассматривал его собственное. И ему тоже было сложно ответить: что на него нашло. Будто повлияли слова старого, наглого альфы. Разве он шлюха? Мог ею быть? У него любимый муж, уютный дом, куда хочется возвращаться. Ни разу в голову даже мысль не ударяла пойти и изменить Феликсу, а, наоборот, тошнить начинало от представления того, что кто-то мог коснуться его в интимном плане. Однако во всей этой схеме не хватало малыша. Полной копии Ли Феликса, его кукольного лица, острых черт и восхитительного характера. И на какое-то время можно было бы потерять себя в роли папы. Вырастить настоящую, достойную личность, чтобы таких ситуаций, какая произошла, с их ребёнком точно не случилось бы. И чтобы этот мальчик мог постоять за себя и за друзей, как это делал Джисон.       Хван губу прикусил при воспоминании о том, как альфа вышел вперёд и закрыл его собой от вероятной опасности этим утром. Как делал это каждый раз, когда Хёнджин творил необъяснимые вещи и влипал в неприятности. Но сейчас он поставил своё резко переменившееся состояние на первый план, потому игнорировал друга. Давал ему возможность разобраться самому, хотя на самом деле был просто напуган. Напуган самим собой и вновь открывшимся пониманием того, что с Минхо сделали. Отчего-то весь стресс раскрылся в полной мере лишь теперь. Ему стал нужен Феликс так сильно, как никогда раньше, потому что страх действительно пронзил сердце, где, казалось, нет места ничему иному. Все крики родителей студентов, хамское поведение отца Мун Кихёна, Джисон, почти стенающий от сообщений Ли из-за маленькой омеги, а ещё… Ненамеренно, но он услышал откровенный и пугающий его надломленное сознание разговор Хана с отцом, а тот факт, что Феликс снова некоторое время будет находиться дома всего по несколько часов из-за работы, стал последней каплей. Если бы у него был ребёнок, то всего себя можно было бы отдать ему и не сходить с ума в четырёх стенах, когда неожиданно стало так боязно просто существовать. Одиночество, смерть, насилие — всё это будто возвышалось над ним, хотя не грозило в данный момент. Ощущалось так, словно волной безумия накрыло.       Горячие руки неспешно обвили его за талию и притянули ближе, словно Ли пытался забрать себе часть переживаний и мрачных дум. Кинулся зацеловывать бледное лицо, пока ладонью нащупывал маленький пульт, дабы подсветку убавить и комнату в полумрак погрузить. Его взгляд ненароком упал на телефон супруга. Тот больше не разрывался в звонках. Может, так было и правильно. Даже Феликс понимал, что Джисону пора повзрослеть в отношении омег. Тем более было видно то, что он оказался тем, в ком так сильно нуждался Минхо. Сначала Феликс очень испугался, когда парень пришёл в себя и начал звать Хана, просить подойти, и плакал, так надрывно, что, казалось, собственное сердце готовилось выйти из груди и разбиться об пол. С трудом омегу удалось успокоить, отпоить водой и заглянуть в бездонные глаза. И именно они поразили Ли настолько, что даже стало стыдно из-за фальшивого отсутствия возможности свой взор отвести. Но так как он и его супруг были теми ещё сплетницами, которые любовно обсуждали и между собой, и с самим Ханом его неуверенность в себе, то Ли знал, что парень перед ним питал искренние чувства к его другу. И тихие слова о том, как сильно Джисон был нужен ему в тот момент, уверили в этом окончательно. Их диалог получился скомканным, ведь Минхо сильно переживал: незнакомый альфа был слишком близко. И страх в глубоких, нереально красивых глазах ощущался настолько живым, диким, что Феликс не придумал ничего лучше, чем оставить омегу наедине с собой. А теперь собственная омега сходила с ума. В её взоре видимым был тот же самый страх. Словно какая-то эпидемия ужаса обрушилась на хрупкие души омег, сжирая их кошмарам и тьмой. — Джинни, если ты хочешь ребёнка, давай займёмся этим вопросом, — приподняв Хвана за подбородок, заговорил Ли. — Пройдём все обследования, удостоверимся в том, что и у меня, и у тебя всё хорошо. — Да. Я хочу. Очень хочу, — шелестел Хёнджин. — Твоя течка через полтора месяца, я правильно помню? — на этот вопрос Хёнджин угукнул и прикрыл глаза. — Мы можем попробовать. — Я люблю тебя. Ты не представляешь, как сильно я люблю тебя! — Ты же знаешь, что можешь всегда и всё мне рассказать? — Конечно. — Сейчас не готов, да? — Потом. Просто… Побудь моим до самого утра. Мне очень нужно, чтобы ты был просто моим.       Достаточно много времени прошло с тех пор, когда Феликс видел супруга настолько разбитым. В его голове уже появилась связь этого поведения и утреннего инцидента, как и случившегося с Минхо. Хёнджин очень остро реагировал на все случаи насильственных действий над омегами, а тут такое произошло с тем, к кому сам он питал возвышенные, тёплые чувства. И не скрывал этого. Говорил о своём студенте много и открыто, стебал Джисона за его несостоятельность в том, чтобы признаться и прекратить терзать себя, ведь не видел ничего зазорного в чувствах — их некому было осудить. Тем более Хан не любил публичности, и его отношения с любыми омегами всегда оставались тайным. Порой только по запаху можно было выяснить, что он с кем-то провёл ночь. А как только на пороге пансиона появился Ли Минхо, так тот и вовсе затаился ещё сильнее, а теперь старательно избегал того, о чём мечтал — любить и быть любимым. Эти идеи Феликс разделял и всегда желал другу только счастья, потому что видеть его одиночество, так безжалостно уничтожающее радость и яркую улыбку, угнетало. Однако теперь он боялся, что после ужасного события в жизни юной омеги, всё более не могло выстроиться так, как хотелось бы. Именно это Хёнджин и проецировал на себя, только позволил себе побыть эгоистом — укутался в своего альфу.       Его руки спешно начали прикасаться к стройному телу, лаская и разминая каждую мышцу. Он желал утонуть в близости, потому и подорвался чуть вверх, дабы оставить первый звонкий поцелуй на ярко очерченных природой губах своего мира. В такие моменты Хёнджин не гнушался подбирать для Феликса самые высокие слова: мир, вселенная, душа, рай. И Ли этому вторил тихими стонами, какие постепенно срывались в низкое рычание, ведь Хван углублялся, языком проскальзывал в приоткрытый рот. Сминал своими губами чужие, только бы быть близко настолько, насколько позволяли их сплетённые тела. Руки Ли проникли под свежую толстовку Хвана, оглаживая напряжённый живот, прежде чем альфа уложил ладонь на самый его низ. На это омега тут же отозвалась хныканьем, словно она уже что-то чувствовала в себе, отчего голова шла кругом. Так сильно в данный момент хотелось ощутить внутри развивающуюся жизнь, которая брала своё начало в том человеке, кто подарил невероятное настоящее и был готов бросить к ногам и яркое будущее. И это снесло остатки самообладания. Хёнджин оттолкнул Феликса от себя, заставил лечь на спину, чтобы тут же склониться над ним, уперев руки по обе стороны от головы. Поцелуй сменялся поцелуем. Нежность перемежалась со страстью и жаждой, и это заставляло Ли неподдельно громко скулить. Такой Хван сводил его с ума полноценно, безжалостно, не давал даже шанса вдохнуть полной грудью. А тот всё сильнее напирал, уже стягивал тёплую пижаму и поцелуи тут же по светлой коже рассыпал, местами несильно её прихватывая, хотя так мечталось прокусить до ярчайших следов. — Не торопись, — тихо попросил альфа, поймав Хёнджина за руку, которую тот уложил ему на пах. — Ты же возбуждён, — безумный взгляд бы направлен на красивое лицо с мягкими чертами. — Не пытайся заглушить всё сексом. Ты же не любишь так. — Ликс. — Иди сюда.       Осторожно Ли перебил неистовое желание Хёнджина в быстром сближении. За годы он уже изучил то, что именно так его омега от проблем пряталась — в бездушной и резкой близости. Старая привычка, от какой избавиться не выходило. Но каждый раз Феликс переводил эту спешку в любовь, заставляя Хвана на смятых простынях сгорать от нежности. Поэтому уговорил его усесться на себя сверху, запустил руку под резинку чужих спортивных штанов и бережно прикоснулся к подтянутым ягодицам. На что сразу получил отклик — шумный вздох. Тонкие пальцы проследовали ниже, невесомо притронулись к влажному из-за смазки анусу, надавливая. Вздох сменился приглушённым стоном. Неспешные движения пальцев внутри горячего тела для необходимой растяжки вынуждали Хёнджина ёрзать и скулить, чуть бёдрами подаваясь назад, ведь из-за позы он получал очень мало, а хотелось взять всё. Однако осадили и тут. Сильной рукой Феликс зафиксировал дрожащего супруга на себе и мягко растягивал, нахваливая на самое ухо, покрасневшее от привычного смущения. Смазка хлюпала непристойно, член упирался в живот Ли, слюна текла изо рта, и проглотить её будто не выходило, зато срываться в звонкие стоны очень даже. Запах лаванды смешивался с ароматом вистерии, утапливая комнату в прекрасном рассвете нежного слияния двух душ. Метки на телах обоих горели с безжалостным жжением, напоминая о том, кто они друг другу. Истинные, соединённые небесами ещё до рождения. — Так нравится? — Феликс вслушивался в шумное дыхание Хёнджина и без конца целовал в красную щёку, так удобно подставленную. — Да! Я сейчас… — Всё хорошо, — движения пальцами Ли ускорил неожиданно, дабы как можно быстрее довести возлюбленного до пика, — я люблю тебя.       С громким вскриком Хван излился в свои же штаны и тут же коленями сжал Ли под собой, содрогаясь слишком ощутимо, что у альфы улыбку вызвало. Ему нравилась такая чувствительность, заводило то, что Хёнджин мог кончить только от пальцев внутри себя. Но после этого ему пришлось долго уговаривать мужа пойти в душ, потому что смазка не прекращала выделяться, только тот воспринял это по-своему. В узкой душевой кабинке прижал альфу к своей груди спиной, обвил за невероятно узкую талию, совсем не сочетающуюся с силой хрупкого тела, и принялся ласкать толстый член, пока сам втягивал разгорячённый запах глицинии в себя. А потом всё же вынудил взять своё нуждающееся тело прямо напротив широкого зеркала с подсветкой в ванной комнате. Отдавался каждому глубокому толчку, скулил от силы впивающихся в бока пальцев и плакал громко от ощущения заполненности, когда Феликс удерживал его на месте и сам не двигался внутри. Давал возможность почувствовать пульсацию и жар, пока сам наслаждался постоянным и усиливающимся давлением на член мягких стенок. Хван даже жалел о том, что у него не было течки, потому что узел ему не дали, хотя он и умолял своим омежьим голосом об этом и смотрел в зеркало на удовлетворённого мужа с жаждой. — Спасибо, — путаясь в одеяле промямлил разморенный Хёнджин после горячего душа и восхитительной близости. — Спасибо, что выполняешь мои капризы. — Это не капризы, — возразил, зевая, Феликс. — На цыплёнка похож, — засмеялся Хван, когда альфа со своей головы стянул полотенце, а его высветленные волосы в разные стороны торчащими оказались. — Очень похудел ты. — Ой, ужас, — торопливо и рваными движениями Феликс примял свои волосы, собрал их в низкий хвост и забрался в постель полностью обнажённым, чтобы тут же обнять такого же нагого Хёнджина. — После всех ивентов я смогу хорошо кушать снова. Потерпи. Я знаю, что ты переживаешь за меня. — Всё понимаю. Но торчащие рёбра… Я выгляжу в два раза больше тебя. — Ты же всегда любил себя называть доминантной омегой, я думал это твой кинк, — Ли рассыпался в низком смехе с проявившегося румянца на чужом лице. — Заткнись, — фыркнул шутливо Хван. — Джисон не отвечает теперь. Наверное, зря я так. — На дворе почти ночь, может, они отдыхают. Давай и мы поспим. Утром разберёмся.       На это заманчивое предложение Хёнджин кивнул, ведь веки прикрывались слишком охотно. Он измотался стрессом и сексом, а теперь супруг в объятия его утянул. Лучше переспать со всеми мыслями, но всё же звук на телефоне был включён, пока в голове проигрывался сценарий с извинениями перед другом.       Только вот сам Хан и вовсе позабыл, что звонил Хёнджину, когда проснулся от надрывного плача рядом с собой. Не сразу понял, что происходило, потому что резко вырвался из фазы глубокого сна. Спросонья он еле отыскал выключатель торшера, дабы его яркость увеличить, выключил телевизор, всё это время что-то болтающий, и уставился на рыдающую в подушку омегу. Минхо разрывался в агонии, но Джисон не мог понять причин. Осторожно прикоснулся к дрожащему плечу, и Ли подорвался вверх, мгновенно отползая в сторону. Руку вскинул и пустым взглядом пялился на Хана, растерянного и напуганного. — Минхо? — хриплым ото сна голосом позвал он. — Началось? — Он трогал меня! — с шипением выдавил Ли. Джисон видел, что тот был не в себе. — Они все трогали меня. Везде трогали. — Минхо, послушай…       Обоняние чуткое уловило запах резко пробудившейся течной омеги. Мелисса сменила мгновенно свои нотки спокойствия на то, что просило взять. Взять силой, грубо, повязать и подарить потомство. От этого в носу начало жечь неприятно, а глаза стали слезиться. Однако Джисон будто глушил в себе инстинкты, ошарашенно смотрел на парня, явно потерявшего себя во всём том, что происходило с его организмом. Взглядом Хан отыскал свой телефон и изумился позднему времени: пора было принимать назначенные таблетки. Только паническое понимание собственного дикого страха за то, что он мог сделать что-то не то, вводило в ступор, мышцы бетоном забивая. Как ослабить боль, помочь успокоиться, показать то, что теперь всё хорошо? При этом нужно было подавить себя полностью, уничтожить, перестать быть альфой, как учил папа. Сейчас нужна была иная забота, особенно такому мальчику, каким предстал запуганный Минхо. Перед глазами всплыла та самая фотография из документов: Хана отбросило назад. — Трогали, хён. Пальцами! Они сделали это со мной, — в Минхо пробудился первородный ужас, словно только сейчас до него дошло то, что с ним сотворили. — Тише, Минхо, — Хан чуть приблизился, но Ли дёрнулся и голову руками закрыл. — Минхо, малыш…       Слово вырвалось само. Желалось и виделось правильным так назвать растерянного в эмоциях парня, но ещё больше хотелось его обнять, прижать к себе, но понимание горело ярко — сделать этого нельзя. Разрастающаяся течка взывала и к феромонам, какие по коже альфы уже мурашками и импульсами пестрели, пробуждая животное начало, но Хан был выше этого. Вскочил с кровати, громко вскрикнул от резкой боли в спине, но подтянулся к столику, где лежали все необходимые таблетки. Выдавил из блистера на ладонь две, налил из графина в стакан воду и обошёл кровать, дабы протянуть всё это омеге. Он старался свой запах контролировать, давать его дозированно, как рекомендовал врач, только срывался в том, чтобы подавить Минхо. Слышать его стенания казалось чудовищно болезненным сердцу. — Малыш, прошу, надо выпить таблетки, — чем ближе альфа подходил, тем яснее чувствовал запах сладкой смазки. Этот аромат отличался от того, какой был вызван наркотиком. — Меня взяли, — Ли не слышал обращения к себе, уставился на свои раскрытые ладони и продолжал, — было больно сначала. Грубо делали. Проверяли, насколько я узкий. Шептались и трогали. Много трогали. — Ох, Минхо, — непроизвольно Джисон ронял слёзы и не мог отвести взгляда от разбитой омеги. Совсем не понимал, что нужно было сделать. — Пожалуйста, выпей лекарство. — Хён. Я грязный, хён. Ты… Должен ударить меня, — безумный взгляд взметнулся к испуганному лицу. — Хён. Я шлюха. Течная сука. Они трахали меня пальцами. А потом Кихён… — рука опустилась на низ живота, спрятанный за толстовкой. — Я чувствовал его. В себе.       Проглотив подступившую к горлу тошноту, Джисон сделал рывок вперёд и накрыл рот Минхо той рукой, где были таблетки. Рыком заставил его их принять, а следом протянул стакан с водой, помогая запить. Ли закашлялся, продолжал плакать и упал в подушки, зарываясь в них лицом. Хану пришлось насильно перевернуть его, грубовато задрать кофту, чтобы увидеть то, как вздулся живот. Про такое он много слышал от папы и знал, как помочь, только не понимал, как попросить. Принёс свежие полотенца, холодный компресс и стал дозываться до сознания успокаивающейся от довлеющего над ней запаха ромашек омеги. — Минхо, Минхо, посмотри на меня. — Да, я тут, — расфокусированно Ли глядел на альфу. — Прости. За истерику. — Всё хорошо. Но нужно кое-что сделать, малыш. — Малыш? Хён… Назови меня так ещё раз, — Минхо лежал с задранной к груди толстовкой и будто не ощущал своей наготы, а Хан чувствовал себя невыносимо отвратительно при этом. На его кровати лежало такое сокровище, а он не мог нормально о нём позаботиться из-за нервозности и спешки. — Пожалуйста. — Малыш… — Ох, да. Джисон, — Ли приподнялся, — я с тобой. Прости. — Ты… Ты знаешь какую позу принимают животные в течку? — А? Наверное. — Тебе надо так сделать. У тебя… Чёрт! У тебя плохо выделяется смазка и скапливается внутри.       Минхо пару раз моргнул и кивнул. Уселся на колени, руки вытянул вперёд и задрал бёдра, усиливая давление на живот. Дёрнулся от неожиданного прикосновения к своей голой пояснице и интуитивно застонал, ведь инстинкты сейчас брали верх над всем. Но ничего такого Джисон не сделал, лишь вынудил раздвинуть ноги и прогнуться сильнее. И уже спустя пару минут смазка неспешно, более обильно, потекла по внутренней стороне бёдер. От вида раскрытого Минхо у Хана ноги задрожали. От следов блестящей влаги на фарфоровой коже хотелось выть. От созерцания сжимающегося ануса и вовсе умереть жаждалось. Кто-то посмел осквернить это тело. Ли дрожал под его ладонью, скулил, и альфа не посмел себе отказать в том, чтобы хотя бы приласкать красивую, сильную спину. Вторая ладонь опустилась на вздувшийся живот и гладила его, совсем невесомо надавливая, пока смазка продолжала покидать тело. Невозможно тихо, на грани слышимости, Минхо признался, что боль успокаивалась, чем обрадовал Джисона, который не переставал ласкать спину и живот омеги. Когда вздутость почти исчезла, Ли улёгся на чистый край кровати, смыкая веки, ведь снотворное и обезболивающее начали действовать. Как научил Хёнджин, Хан скрутил чистые полотенца и одно за другим уложил между плотных бёдер Минхо. Спрятанный в ткань тёплой кофты лёд оказался приложенным к животу, на это Ли икнул, но рукой придавил компресс к себе ближе. Тоже так делал дома иногда. — Хён… — Отдыхай. Я буду рядом. — Я люблю тебя, Джисон, — выдохнул Ли, проваливаясь в вынужденный сон. — Спасибо за всё.       Хватило пары секунд, прежде чем Минхо отключился. Этот сумбур заставил альфу переживать, однако только сейчас, в полной тишине, он ощутил, как яростно стучало его сердце, что удары чувствовались аж в глотке. За сорок минут произошло всё, что только могло, потому было страшно за дальнейшее время течки. На ватных ногах Джисон прошёл к креслу и опустился туда, сразу запуская тонкие пальцы в свои волосы — впервые ему было настолько страшно за кого-то, что он просто не понимал, как заставить себя успокоиться. Тремор рук, ощущение песка в стопах, шум крови в ушах. И картинка кричащего Минхо перед глазами. Теперь пугал и приближающийся рассвет — вдруг омега вновь начнёт вспоминать то, что с ней сделали. Хан не был уверен, что переживёт это, ведь всё ещё не мог отпустить из головы момента, как Ли своим красивом лицом ему в пах тыкался и звал мягким голосом совсем не по имени. — Я люблю тебя, Минхо. Прости, что не защитил, — в ночную тьму прошептал Джисон и усилил свой запах, сразу услышав тихое урчание в ответ.