Всегда был нужен

      Бродя кругами по квартире, Хёнджин распылялся между двумя комнатами и только и делал, что дивился крепкому сну Джисона и хорошему состоянию Минхо после короткого отдыха в компании одеяла с ароматом альфы. Несколько раз он перечитал назначение врача и всё равно не понимал того странного, по его мироощущению, поведения юного организма: то выкручивало так, что по минут десять парень из туалета не выходил, склоняясь над фарфором; то даже запах терялся, почти в неизвестность ускользая, хотя его совсем не пытались скрыть или контролировать. За проведённые вместе часы, какие включали в себя просто разговоры о чём-то стороннем, просмотр забавных мультфильмов, лишь бы отвлечься, Хван действительно раскрывал в себе разрастающуюся тягу к Минхо. Если изначально он просто поражался такой необычной омеге, то теперь распознавал в себе желание стать ближе, оберегать. Не мог только разобрать причин этого. То ли дело было в неугомонном и глупом альфе, кого уже видеть хотелось счастливым, то ли действительно умом тронулся на фоне мечтаний о беременности. Однако долго над этим он старался не размышлять, ведь было поистине комфортно рядом с Минхо в домашней атмосфере. Наблюдать за смущением; красивой, чуть неровной улыбкой; за тем, как ярко сияли глаза, словно в них застыли кристаллы слёз радости и спокойствия. Пробуждало же это оголтелую жажду побыстрее увидеть супруга: какая-то непрошеная нежность расплывалась по венам, и её необходимо было отдать тому, по кому скучало влюблённое сердце.       В какой-то момент даже в сон начало утягивать от стойкого ощущения комфорта и уюта. Ли каждые полчаса проваливался в полудрёму, чем обрывал скомканное общение в мягких фразах, отчего и у Хвана глаза слипались. Иногда Минхо разбирала заметная взору дрожь, только он будто внимания на неё не обращал: кутался в тканях постельного белья, острый нос в него прятал и тихо урчал. Смотрел своими огромными глазами на экран телевизора и щурился, постепенно засыпая. Что-то внутри Хенджина каждый раз вынуждало руку в чужие чёрные волосы запускать, дабы перебирать сухие пряди, словно котёнка лаская. И это сравнение ему очень сильно нравилось. Издаваемые звуки, источаемое телом тепло, замедленные реакции после каждого пробуждения, ленивые потягивания: было видно, что Минхо чувствовал себя спокойно и умиротворённо, полностью отдался сложившейся ситуации и отпустил терзающие голову думы и размышления. Хотелось поговорить о многом, обсудить какие-то моменты, но Хван выдавить из себя ничего не мог. Боялся своими неуместными расспросами всё испортить. Порой выходил в соседнюю комнату и рассматривал очаровательное лицо друга. Тот настолько крепко спал, что даже осторожные прикосновения к себе ощутить не мог, растворившись в глубоком, долгожданном отдыхе. По сей день Хёнджину казалось странным то, что Джисон неосознанно свой запах блокировал. Если ещё несколько часов назад в комнате витали угасающие в яркости цветения ромашки, то теперь не было совсем ничего. Это виделось грустным: припоминался каждый разговор о том, когда Хан без каких-либо эмоций делился тем, как очередная омега оскорбила природный аромат цветов, обозвав подобием альфы всего его.       Наверное, этот мир Хёнджину уже понять возможным не было. Он мог долго и упорно ругать альф за их отвратительное поведение, за их поступки и жажду быть на голову выше омег, однако и последние не особо взывали к состраданию. Многих Хван самолично бы придушил, ведь некоторые поощряли к более слабым омегам плохое отношение и даже культ некий делали из этого, себя вознося. Или же принижали достойных альф, каких по пальцам пересчитать можно было. Джисона именно к достойным парень и относил. Только вот ему попадались как раз те омеги, долгом своим считающие принизить кого-то за что-то. Запах для Хвана всегда был достаточно интимной вещью, ведь по нему можно определить многое. Как какие-то желания, так и настроение. И это не то, что выбрать можно, как и внешность. И падать столь низко, дабы за дар оскорблять — Хвану понятным не было никогда. Поэтому сейчас по его венам плыло приятное тепло, вызванное разрастающимся счастьем — два хороших человека нашли друг друга. В своей голове Хёнджин уже их свадьбу сыграл, детей им приписал и с радостной улыбкой из-за своей же фантазии таращился на дующиеся губы альфы. — Ну, прелесть какая, — тонкий палец непроизвольно ткнул в пухлую щёку. — Я так рад за тебя, детка. Теперь уже ничего не сможет переменить моего настроения в том, чтобы свести вас окончательно. Минхо слишком много мне рассказал. — Почему, — голос Хана, хриплый и тихий, заставил испуганно дёрнуться, — ты снова тыкаешь в меня? — А чего ты не спишь? — Хёнджин за грудь ухватился, где ошалело сердце застучало. — Зачем пугать? И чего ты подслушиваешь вообще?! — ощетинился парень, будто Хан был виноват в чём-то. — Потому что твоя лаванда вышла из-под твоего контроля, — раскрыв сонные глаза, Джисон поднялся и уставился на друга, пока тот в свою очередь рассматривал складки от подушки на пухлой щеке. — Что случилось? — Ничего. — Врёшь же, — лениво альфа потянулся, причмокивая иссушенными губами, чуть голову склонил, и в выкрашенных волосах мгновенно оказалась чужая рука. — Правда, детка, ничего, — улыбнулся Хван, почёсывая Джисона, словно щенка. — Задумался и забылся в контроле аромата. Бывает. — Как Минхо? — перевёл тему Хан, заметив чужое смятение. — О, хорошо, я бы сказал. Хотя, мне кажется, что это пыль в глаза. Те препараты, которые сейчас по сути блокируют течку, потом могут ударить по организму сильно, и последний день будет самым тяжёлым и болезненным. Хотя обычно это первый или второй. Что врач говорил? — Ну, что-то говорил. Подожди, у меня голова не соображает. Какие это сутки вообще? Вторые? — Ага. — А сколько обычно это всё длится? У папы была течка продолжительностью около семи дней. Но врач вроде говорил, что эта не должна быть долгой… — быстро моргая, шелестел Хан, но чугунная голова ничего не могла воспринять. — У меня четыре дня обычно. Ты же сам мне лекарства таскал когда-то. — Я не помню, что было три дня назад. А ты хочешь, чтобы я помнил это! — недовольное фырчанье. — О, конечно, ты зато помнишь всё о Минхо. Держал в голове график его течек, высчитывал дни, наблюдал за поведением и даже знал, что означало то или иное его действие, — загибая пальцы в перечислении, ухмыльнулся Хёнджин, чужой румянец созерцая при этом. — Уши сгорят сейчас. — Отстань! — без злобы бросил Хан. — Значит, вероятно… — Спроси у него. Он обычно уезжал на полторы недели из пансиона. Но скорее всего за день-два до течки, ну и сразу после не приезжал. Может, тоже где-то дня четыре. Или пять. Я совсем не подумал узнать это.       Как-то неуклюже дёрнувшись, Хан поднялся на ноги, отчего рука Хёнджина, до этого покоящаяся на его голове, соскользнула. Ладони коснулся жар после сна, однако Хван старался не думать о том, каково альфе было терпеть распространяющуюся мелиссу, так охотно призывающую пометить течную омегу. Сколько бы Джисон не говорил за воспитание и осознание самого себя в этом мире как существа разумного, инстинкты достаточно часто выходили наружу у каждого живущего в настоящее время. Оттого и усилия, с которыми Хан себя в руках держал, вызывали какой-то детский восторг. Просто Хёнджин выдержкой никогда похвастаться не мог, а тут существо по природе своей более доминантное, только поведением отличающееся от себе подобных. Такая черта была и в Феликсе. Что ещё сильнее вверяло в то, что оба альфы в принципе какие-то необычные для этой жизни. Или такие рождались лишь в сентябре? С разницей в пару часов. Ответ на этот вопрос Хван уже даже не пытался найти, а просто растворялся в двух своих самых любимых людях, ведь, если бы он с кем-то говорил откровенно и не пытался слезть с темы, то признался бы — дороже этих альф у него никого не было.       Поэтому он хвостиком проследовал за Джисоном, кто, слишком очевидно, сначала зашёл в свою спальню. Приблизился к постели и некоторое время просто рассматривал раскрасневшееся лицо Минхо, заснувшего впервые за день достаточно крепко, чтобы пробудиться от резко вспыхнувшего запаха ромашек, от какого Хвана просто повело. Пришлось заткнуть чувствительный нос и стыдливо сбежать на кухню, где тут же распахнуть окно, только бы ухватиться за свежий воздух, так охотно прокалывающий холодом лёгкие. От раздумывания над тем, что произошло, Хёнджина отвлёк вибрирующий в кармане телефон: Феликс направлялся в сторону дома. Взгляд долго и упорно расплывался по экрану смартфона, пока не пришло озарение, что на дворе давно распустился вечер. За своими наблюдениями и думами о насущном, Хван потерялся во времени, не уследив за тем, что пора было тоже выбираться домой, дабы как можно скорее подвалиться супругу под бок и рассказать всю нежность этого дня. И отдать, конечно же, всего себя. Почему-то тоска по Феликсу становилась слишком осязаемой из-за Минхо и Джисона. И при этом разрывало внутри всё в противоречивости собственных ощущений: если омегу хотелось обнимать, прижимать к себе и делать всё для её комфорта; то по причине существования неловкого и милого альфы желалось выть и лезть в объятия, дабы обнимали. И по юношеской поре они много обнимались, потому что одинокому Джисону тактильность была столь необходимой, отчего иногда он до попрошайничества падал. И в нём просыпалась какая-то омежья сущность — обожал, когда им руководили, когда его зажимали, словно игрушку. Поэтому в памяти Хёнджина это жило многие годы, особенно дороги были воспоминания об объятиях перед каждым гоном Хана. Тот набирал вес и становился ещё более мягким и податливым, хотя обычно у альф в эти дни агрессия ключом гаечным по голове била, из-за чего таких особей все стороной обходили. А Джисон был просто Джисоном, за кого хотелось головы откусывать тем омежкам, какие ноги об него вытирали. — Налюбовался? — ехидно уточнил Хван и окно захлопнул, как только в кухню вошёл растрёпанный Хан. — Что? — Ничто, — Хёнджин подошёл к другу и ухватился обеим руками за пылающие смущением щёки, сдавливая, — у тебя на лице всё написано. — Фто? — повторил Джисон. — Ты знаешь, что я тебя люблю? — Хан кивнул, изумляясь всё сильнее. — И я благодарен тебе за всё, что ты делал для меня. Как вступал в драки с альфами, начавшиеся по моей вине, как защищал в конфликтах, вытаскивал бухого из баров и отволакивал мою тушу домой. И даже на днях закрыл меня собой, хотя я бы этого папашу Муна… В общем, ты моё сокровище. И, вероятно, мне не расплатиться с тобой никогда, — поцелуй в лоб. — Теперь у тебя появился человек, который, я уверен, подарит всю ту любовь, какую ты заслуживаешь. — Ты чего это? — с подозрением отшатнулся Джисон, стоило прохладным рукам исчезнуть с лица. — У тебя всё есть. Деньги, статус, своя квартира. И появилось такое вот чудо, Ли Минхо. Именно любви тебе не хватает. А ты заслуживаешь её. Ты нуждаешься в ней и жаждешь заботы. Я чувствую, что этот юноша тебе подарит это. — Ты уверен, что ты не в положении сейчас? — сощурившись в недоверии и отойдя ещё дальше, вопросил альфа. — Такие перемены в тебе меня до сих пор пугают. Поругай меня, ну же, как и обычно. Мне страшно. Будь собой!       Хёнджин искренне и звонко рассмеялся, надвигаясь тучей на стушевавшегося Хана. Тот, в свою очередь, к подоконнику поясницей прижался и замер, даже дыхание затаил, пока высокий друг нависал над ним. Переждав мгновения, в каких оба парня выдерживали зрительный контакт, Хван всё же кинулся зацеловывать лицо своего небольшого солнца, которое всегда было на его стороне и оставалось рядом, хотя порой омега этого не заслуживала. А Джисон пытался сопротивляться, вроде даже руками в грудь друга упирался и стенал в мольбах прекратить эту пытку, на что ему откликались только смехом. Для них это давно не было чем-то странным, запретным и неправильным. Феликс таким тоже промышлять любил и зажимал Хана иногда даже против его воли. Оттого их семейка и казалась ещё более безумной, чем была на самом деле. Теперь же главный заводила всех приключений в это всё и юношу втянуть хотел. Хотя подразумевал то, что вне течки Минхо не будет таким милым и жаждущим: не позволит себя пообнимать и приласкать. Всё же Ли был достаточно своеобразным парнем, просто сейчас обнажил свои слабости из-за той ситуации, какой не было прощения. Однако при этом Хван был уверен, что для Джисона он станет лучшей омегой и партнёром. По крайней мере жажда до цветущих под пылким солнцем ромашек его в этом убеждала. В его мире такие случайности случайными не могли быть.       Поэтому, прощаясь, Хван то и дело кивал в сторону спальни и пытался играть бровями, на что Джисон только глаза закатывал и пихал друга ближе к входной двери. Благодарил за помощь и клялся, что больше никогда о ней не попросит, потому что терпеть своднические штучки не мог. Да, конечно, он привирал, строил из себя жертву домогательств омеги-наседки, роль которой порой играл Хёнджин, но на самом деле был без ума от каждого такого проявления к себе. Взращенная дружба для него была всем, самым дорогим и ценным. Наверное, именно от неё он никогда бы не смог отказаться. Проще было оставить всё, даже отчий дом, но не двух парней, что подарили ему то, чего не было на всём долгом жизненном пути — некровную семью, готовую подставить своё плечо даже тогда, когда в него руками упирались. Смерть папы сыграла самое ужасное с ментальным здоровьем Джисона в своё время, когда он стоически отказывался от помощи, а теперь сам себя за это и ругал. Именно друзья помогли выбраться из пучины отчаяния. А теперь помогают найти себя и перестать уже бегать от собственных чувств, которые, к слову, оказались абсолютно взаимными, во что до сих пор верилось с трудом. — Итак, — серьёзно начал Хван, разобравшись со шнурками на кедах, — я вверяю в твои маленькие ладошки одну замечательную омегу. Соберись уже и перестань себя жалеть. Минхо ждёт тебя, нуждается в тебе и твоей заботе. Во всей твоей заботе, если ты понимаешь о чём я, — ехидная улыбка. — Проваливай, — усмехнулся Хан. — Детка, правда, хватит. По крайней мере ты не сделаешь ничего плохого, если… Перейдёшь ту черту, какую сам и провёл. В конце концов, это наша природа. — В конце концов, иди уже. И я тебя люблю. — Ты замечательный, но твои принципы сейчас неуместны. Наша юная омега очень нуждается в тебе, — чуть сощурившись, продолжал ломать друга Хван. — Когда течка закончится, вы сможете всё нормально обсудить. Но, поверь, всё будет хорошо. Хватит думать обо всём вокруг и подумай уже просто о себе, Хан.       Кивнув, Джисон приобнял парня, осторожно втягивая в себя его немного беспокойную лаванду: переживал, словно за самого себя. Даже если и хотелось продолжать гнуть свою линию, то Хан не стал этого делать. Как-то неуклюже он погладил Хёнджина по животу и мягко улыбнулся ему, прежде чем поправить пальто на его широких плечах. Скомканно они договорились созвониться утром, пока ожидали такси, и альфа выпроводил друга за дверь, сразу ту замыкая. Некая дрожь тотчас телом овладела — он снова остался один на один с Минхо. Аромат мелиссы, грубоватый и просящий, уже радостно оплёл лёгкие и под кожу Хану забился, словно стал его собственным. Это казалось непривычным, но уютным, раскрывать такие новые грани ощущений, которые не были опробованы ранее ни с кем. И грела ласковая мысль о том, что всё происходило с тем, кого выбрало глупое сердце. Даже по прошествии лет чудилось необычным то, что в душу запал тогда ещё ребёнок. Изначально всё строилось на желании единственной омеге подарить максимальный комфорт и уют, даровать спокойствие, а потом оно всё вытеснялось иными чувствами, настолько запредельными для восприятия, что выть хотелось и на стены лезть.       В сознании всё ещё маячил первый раз, когда удалось запах мелиссы почувствовать. Джисон тогда не мог поверить, что это Минхо. Что очаровательное создание имело травяной, такой не схожий со сладостью омег запах. Сейчас тоже не верил, что это Ли распускал призывающий и манящий аромат, пока крепко спал. Поэтому, дабы хоть немного отвлечься от очередного самокопания того, как до жизни такой старый альфа докатился, Джисон разогрел себе немного еды и без особого интереса листал новостную ленту в телефоне. Теперь и его взгляд наткнулся на статью о Мун Кихёне, отчего кусок мяса застрял в горле. Хан закашлялся, неверяще разглядывая будто незнакомые слоги слов. Необъяснимый страх окутал и пронзил сердце, покрывая его коркой непробиваемого льда. Увидеть своё имя и свою фамилию в такой статье — последнее, чего хотелось. И если в тексте не особо было понятно, какую роль Джисону отвели, то в голове картинка сложилась: доносчик. — Передал информацию директору пансиона… — читал вслух Хан. — Следствием не установлено лицо, употребившее запрещённое вещество. Обвиняемый отказался разговаривать с детективом, — Джисон не понимал, радовало ли его то, что про Минхо не было никакого упоминания, или же пугало. А вдруг Кихён сломается? — Пиздец. Вот же, блять!       Дрожащая рука запустилась в волосы, чуть оттягивая их, словно Хан хотел себя на землю вернуть, расцепив путы ужаса. Слетевшее с катушек сердце остервенело стучало в груди, а то, что свернувшись волчком спало под рёбрами, пробудилось: быть беде. И откуда её ждать, разобрать не получалось. В рассудке поселилась отвратительная мысль поехать к Кихёну, но ради этого пришлось бы снова просить Хёнджина побыть в его квартире. Да и почему-то казалось, что друг бы не был в восторге от этой идеи. Хотя Джисону необходимым виделось убедиться в том, что имя омеги не всплывёт ни при каких обстоятельствах. За хаосом дум и мыслей альфа не сразу заметил, как изменился запах мелиссы, что тот превратился в более насыщенный и яркий. Оттого и стало пугающим увидеть Минхо, стоящего в дверном проёме кухни, на стену с трудом опирающегося. Дышал он тяжело, судорожно, словно при лихорадке. Пояс халата ослаб, поэтому полы раскрывали обнажённые ноги, заметно подрагивающие от напряжения всего тела. Одна сторона ткани и с плеча сползла, оголяя красивую грудь, острые ключицы и весь холст светлой кожи. Джисон тяжело слюну проглотил. Медленно поднялся со стула и мелкими шажками подобрался к пристально глядящему на него Ли. Не медля и секунды, ухватился за плотную талию омеги, сжимая вместе с мягкой тканью халата, и на сие действие Минхо шумно вздохнул, прильнул на мгновение, но всё же снова облокотился на стенку позади себя. Подрагивающими пальцами почесал короткостриженый затылок альфы, а после вплёл их в пушистые пряди, от каких тянулся резкий запах краски и цветочного шампуня. — Твои волосы, — путаясь в мягкости, почти шёпотом отметил Ли, — хён… — Что такое? — взволнованно спросил Джисон, старательно пытаясь не дышать, ведь аромат юного тела становился всё более яростным, влекущим. — Что ты хочешь? — Тебя. — Малыш… — Джисон, — будто расстроенным взглядом Минхо рассматривал чужое растерянное лицо, а после голову назад откинул, открывая доступ к своей шее в каком-то инстинктивном подчинении, — пожалуйста. Полежи со мной.       Сглатывание слюны вынудило кадык рвано и некрасиво дёрнуться под светлой кожей. И его острота намеревалась разорвать её, пустить густую кровь, Хан был уверен. Он продолжал сжимать дрожащее тело, сам себя уговаривал просто уложить омегу обратно в постель, только вот руки слушаться не собирались. С талии они спустились на бока, затем ниже, и нагло проскользнули под полы халата, мгновенно жар кожи ощущая. И, вот, пора бы остановиться, однако ладони и не думали сделать этого. Огладили бёдра, торопливо проследовали дальше, к внутренним сторонам ног, и почувствовали то, что окончательно их владельцу голову снесло: смазка. Её было много, она оставалась тёплой и неаккуратно стекала по нежной коже, распускаясь в сладости. Несдержанно, обезумев от нескольких поглаживаний, Джисон подхватил омегу на руки, вынудив её неуклюже цепляться за свои плечи и ногами бока обхватить. Поясница заныла в тот же миг, однако на это Хан только фыркнул. Неровно он шагал в сторону спальни с тихо скулящей омегой на руках. Минхо стыдливо повторял, что болел живот, но принятое обезболивающее не помогало хотя бы ослабить дискомфорт. Поэтому, стоило его телу коснуться ещё тёплого и влажного белья, на каком минутами ранее Ли скручивало и ломало в жажде, низ живота тронула чужая ладонь. Круговыми и бережными поглаживаниями она осторожно проходилась по чуть вздутому месту, и это вызывало бесконечное чувство удовольствия, что охотно сменило ярость боли. Даже пальцы на ногах подгибались от соприкосновения кожи с кожей: Минхо терялся всё сильнее. Но принял протянутые таблетки и водой запил, пусть половина и вытекла из уголков губ от той жадности, с которой он принимал её в себя. — Всё, всё, — лепетал Хан, влажные чёрные волосы от лица омеги убирая, — скоро станет легче. — Жарко, — совсем тихо. — Я открою окно.       Под заинтересованный взгляд Джисон подобрался к шторам и небрежно откинул их, дабы пустить воздух в комнату, приоткрыв окно на проветривание. Нерасторопно вернулся обратно к кровати и замер, созерцая блестящие глаза омеги. Искусственный свет, разрывающий полумрак комнаты, обволакивал своим теплом тело Минхо, ласкал нагие участки и беззастенчиво расплёскивался по часто вздымающейся груди. Это слишком сильно перетягивало внимание к себе от бледного лица, где красиво расползлись тени, придавая образу парня какой-то хрупкости и утончённости. Подло Хан заскулил и резко рот себе ладонью закрыл: всё происходило совсем неосознанно. — Хочу увидеть тебя, — низким голосом произнёс Ли. — Что?       Рукой Минхо дотянулся до низа футболки альфы и подёргал за неё, пока в душе самого Джисона что-то лопалось с мерзким звуком — снова юная омега проявляла интерес, а он только и мог, что смущаться, будто школьник. Помешкав совсем немного, Хан стянул с себя верхнюю одежду, демонстрируя мерцающему в предвкушении взору всё то, чего сам альфа не мог принять. С трудом Ли приподнялся, дабы руку уложить на рельефный живот, очертить талию, видящуюся на фоне широких и покатых плеч чрезмерно узкой. Смуглая кожа Джисона невероятно красиво контрастировала со светлой кожей Минхо, пока медленно, изучающе раскрытая ладонь знакомилась с тем, что давно пленило и интересовало сознание юноши в периоды его сильнейшей уязвимости. Мягкая грудь с небольшими сосками, острые, грубо проступающие через мёд ключицы, длинная шея с острым кадыком, иногда похожим на сердечко в моменте запрокидывания головы. Прямо так, как было сейчас. Хан же руки в замок за спиной сцепил и просто разрешал омеге делать то, что ей мечталось осуществить. Но и смотреть на Ли не мог, потому что тот выглядел невероятно заинтересованным во всём происходящем. — Красивый, — подушечками по рёбрам, обтянутым нежной кожей пленительного оттенка, провёл Минхо и шумно вздохнул. — Мой альфа красивый. — Минхо-я, что мне сделать для тебя? — Полежи со мной.       Заводной куклой, на негнущихся ногах, но Хан проследовал к другой стороне постели и забрался на пустую, холодную половину. Почти сразу придвинулся ближе к Ли и обнял его крепко-крепко. Звонкий стон от одних объятий выбил почву из-под ног альфы, потому-то он и сделал то, что сделал. Прильнул теснее, отодвинул воротник сползшего халата ещё ниже, дабы начать выцеловывать плечи и шею лежащей к нему спиной омеги. Аромат мелиссы сковывал всё разумное, рациональное, разрушал остатки тех стен, какие Джисон так упорно выстраивал, оттого его рука, будто сама по себе, спустилась с живота Минхо ниже, к паху, осторожно касаясь возбуждённого члена. — Почему ты сводишь с ума меня? — низко, хрипло. — Почему ты такой, Минхо?       От ускорившихся движений чужой руки Ли простонал и интуитивно подался бёдрами вслед за лаской. Что Джисона только сильнее раззадорило. Он прижался вплотную, всё глубже в себя запах омеги втягивая, одной рукой продолжал обнимать, а второй подводить к пику уже громко стонущего от обилия ощущений Ли. В чугунной голове Хана чрезмерно интенсивно билась позорная мысль о том, чтобы однажды оседлать массивные бёдра Минхо. Член в ладони был достаточно толстым и крупным, совсем не подходящим омеге, отчего фантазия разыгрывалась всё сильнее: альфа совсем не был святым в своих представлениях и желаниях, только никогда озвучить не смел. Но сейчас же ему виделось чрезвычайно верным быть в руках Минхо. Ведь он огромный, мягкий, сильный, такая омега, о какой только мечтать можно — а вот Джисону уже было совсем не нужно. Омега была рядом и сгорала, содрогаясь в неожиданном оргазме, через который Хан осторожно пытался её провести. Тёплая сперма потекла меж пальцев, а ощутимая пульсация зажатого пениса не стихала некоторое время, пока сам Ли дышал судорожно и руками хватался за ту руку, что его поперёк груди удерживала. — Всё в порядке? — спустя мгновения подал голос альфа, руку вытирая об одно из многочисленных полотенец, а после и самого Минхо, подобрав более чистое. — Не уходи, — пересилив стыд, с каким Ли позволял себя обтирать, Минхо перевернулся на другой бок, дабы посмотреть в чужие глаза. Халат на нём полностью сполз, поэтому и оказался отброшенным куда-то в сторону Ханом. — Останься со мной. — Останусь, — мягко, словно с ребёнком. — Что ты хочешь? — Кушать, — тихо, одними губами призналась омега. — Но больше спать. Нет сил. Хотя я… Я… Чувствую себя хорошо с тобой. Было… Странно, когда… Кто-то касается… Непривычно. — Ты милый, — не зная, что ответить на скомканное признание новых ощущений, промямлил Джисон. — Иди сюда. Я обниму тебя и побуду с тобой, пока ты не уснёшь.       Словно не поверив, Минхо сощурился, прежде чем ярко улыбнуться и придвинуться так, чтобы уткнуться мокрым лбом в горячую грудь. Его руки сразу улеглись на узкую талию, сжимая и разжимая мягкую плоть пальцами, что вынудило Джисона несдержанно проскулить. Свои ладони альфа уложил на голую спину Ли, покрытую испариной, и сам охнул от исходящего жара юного тела. Неуклюже, ведь Минхо сжал его очень ощутимо, не выпуская, Хану удалось дотянуться до края одеяла. Он укрыл их обоих плотной тканью и чуть грубо, из-за хватки на талии, потянул Ли вверх, дабы вынудить лечь его лицом к лицу. — Ты такой горячий. Давай, я дам тебе жаропонижающее? — Джисон смотрел прицельно в расфокусированные глаза. — Можно… Можно я поцелую тебя? — вместо ответа попросил Минхо. — Да, — выдохнул Хан, и сам потянулся, опережая омегу.       Той нежности, с какой произошёл этот поцелуй, Джисон описать не мог никакими словами.       Этот поцелуй был с любовью. С Ли Минхо. С его маленькой-большой мечтой. — Я люблю тебя, — в самые губы прошептал Джисон и сильнее завалил на себя горячее тело, упиваясь запретной близостью.