* * *
Иногда Камукура любит побродить. Он всегда был таким. Во время Трагедии они какое-то время просто бродили. Два дня шли, на три дня где-то оседали. Изучали последствия отчаяния для мира, наблюдая за тем ущербом, что причинили сами и позволили причинить. Тогда конкретного пункта назначения не было. Сейчас ему кажется, что вариантов для такового стало ещё меньше, однако Камукура никогда и не говорил ему, до какого именно места он направляется. Должно быть, он просто идёт. Бредёт теми же путями, пока его не одолеет скука, или же пока ему не придётся вернуться, чтобы поесть, поспать или позаботиться о себе. Тогда он снова запрётся в комфорте их комнаты на несколько дней, и всё вернётся на круги своя. Камукура в безопасности.* * *
Дело в том, что деревья у их дома окрашиваются в тёплые оттенки оранжевого и жёлтого, и пусть воздух слегка морозен, это в каком-то смысле почти приятно. Во многом это благодаря Камукуре. Изуру, конечно же, знает, как сделать их котацу особенно комфортным. Вот как: они достают самые толстые одеяла, которые есть, и складывают те, которыми не особо пользуются, чтобы те были просто под рукой. Слуге нравится лежать под этой грудой, греясь так сильно, как только можно, болтаясь на грани около потери сознания. Иногда он читает, иногда переключает станцию за станцией на радио, иногда... (Слуга точно знает, что под самым нижним одеялом спрятан нож. Подмечает, что, пусть котацу и находится в центре комнаты, они всегда сидят на самой ближней к стенке стороне. Он никогда не сможет уснуть здесь надолго, если только Камукура не будет в настроении позволить ему отдохнуть, будет в настроении не двигаться всё то время, пока он сам в отключке). (Хотя иногда он это всё же позволяет).* * *
А ещё дело в том, что Слуге не нравится оставаться дома одному. Когда он один, что-то не так. Когда он один, что-то обязано пойти не так. Он всегда себя чем-то занимает. Старается всё время быть в движении, убирается так тщательно, что отбеливатель въедается в кожу, а полы блестят не хуже драгоценных камней. Он убирается до тех пор, пока не выматывается настолько, что его клонит в сон, а если он засыпает, то непременно просыпается ещё более измученным, чем прежде. (Словосочетание «Боязнь разлуки» звучит в его голове. Он их игнорирует). (В этом он хорош). Но когда он просыпается, Камукура зачастую уже дома. Слуга подмечает, что Камукура никогда не впадает в панику. Никогда не волнуется и не пугается. Он понимает, что Камукура знает, как обезопасить себя. Понимает, что на самом деле беспокойство — не что иное, как вопиющая чрезмерная реакция на ненужное беспокойство. Но оно есть. И оно успокаивается в тот миг, как Слуга может свернуться калачиком рядом с ним. — Я скучал. Камукура замолкает. Чуть ёрзает, чтобы устроиться поудобнее, и продолжает работать. Камукура никогда не уходит больше, чем на день. Иногда Слуга действительно жалок.* * *
— Вот бы сейчас на горячие источники, — бубнит Слуга в одну особо прохладную ночь. — Давненько на них не бывал. Камукура на это клонит голову. Он не залезает под котацу, но сидит достаточно близко, чтобы Слуга мог запускать пальцы в его волосы, прямо как он любит. Всё необходимое для работы он выкладывает на стол. — Никогда на них не был, — отмечает Камукура. — Кажется. И обычно его удовлетворил бы этот ответ. Обычно этого было бы достаточно. Но... Ему кажется...* * *
С недавних пор он просто стал делать так чаще. В этом дело. — ...Нехорошо всё время сидеть дома, — отвечает ему Камукура. — Вот и всё. Слуга знает, когда он поступает безрассудно. Он не давит. Иногда он может силой вытянуть себя в город. Потому что находиться среди людей не то же самое, но... так менее одиноко. И иногда ему нужно напоминание о том, что... мир жив и цел. Наполнен надеждой, смехом, радостью, что город не лежит в руинах. Прогулка до города не долгая, но утомительная. Чувство странное, ведь ему не привыкать к вечной пешей ходьбе. Но сейчас многочасовая прогулка выматывает настолько, что ему приходится трижды останавливаться по дороге туда, а по дороге обратно он просто сбивается со счёта. Но, опять же. Это куда лучше, чем быть дома одному. Что угодно лучше этого.* * *
На Слугу натянуто два свитера, когда Камукура застаёт его, с любовью убирающего опавшие листья, подстригающего разросшиеся кусты и перебирающего старые растения. Он выносит две чашки и осторожно ставит одну из них на ближайший к Слуге камень. Когда Слуга отхлёбывает из неё, сразу же понимает, что в ней горячий шоколад. — Спасибо, — говорит он, делая ещё глоток. Целуя его, он замечает, что на губах Камукуры ощутим вкус чёрного кофе. Он подмечает, что это странно. Обычно Изуру пьёт сладкий. Он уделяет немного времени на то, чтобы полюбоваться красками окружающих их деревьев и их опадающих листьев, пока пьёт. — Я нашёл лист, почти такой же красный, как твои глаза, Камукура-кун, — говорит он, похлопывая себя по карманам, пытаясь понять, в какой из них его положил. Он хмурит брови, уголки губ опускаются. — Ох. Видимо, я его потерял. Слуга тратит время на то, чтобы найти ещё несколько самых ярких листков, чтобы аккуратно уложить их в волосах Камукуры. — Ну вот, — говорит он. — Теперь ты выглядишь очень мило. — Слуга, по сути, гордится этим делом. И лишь после того, как он тщательно укладывает волосы Камукуры и допивает остатки своего напитка, он возвращается к работе. Ухаживает за тыквенной лозой, аккуратно высаживает полевые цветы в некоторых местах. Камукура занимает себя тем, что срезает лезвием оставшиеся подсолнухи у самого основания. Он хватает их за стебли и разрывает с такой силой, какую прежде Слуге доводилось видеть разве что у Монокум. — Лучше убрать их сейчас и извлечь из них пользу, — говорит ему Камукура, нежно касаясь лепестков кончиками пальцев. — А затем позволить им умереть и сгнить. Слуга опасается как-либо прокомментировать его тон.* * *
Люди не спрашивают о его руке. Во время отчаяния с каждым что-то случилось. Не всегда нужно было быть виновником такой ситуации, развязывать её, чтобы пострадать. Он просто позволяет им предполагать что-либо на своё усмотрение, перешёптываться в те моменты, когда он, как им кажется, не слышит. Это ничем не отличается от бытия в лице Абсолютного Отчаяния. (Хотя, вообще-то, отличается).* * *
У него есть склонность рвать одежду. Будь то в саду, на протоптанных дорожках у их дома или просто от того, что ткань износилась. Не то чтобы он раньше не носил драную одежду. Что в отчаянии, что в школьные годы он был неравнодушен к уникальному стилю. Просто... существует тонкая грань между модными разрезами и банально порванным тряпьём. Проблема в том, что ему для её «реставрации» нужна помощь Камукуры. — Знаешь, я раньше умел шить, — говорит он Камукуре, передавая ему на подшив джинсы. — Не теперь, конечно. Какой позор. А мне ведь нравилось. Камукура наклоняется, чтобы взглянуть на то место, где раньше была Её рука, и приподнимает бровь: — Насколько я помню, — спокойно говорит он, — ты самостоятельно пришил себе Её руку. — Плоть легче пришивать одной рукой, — не менее спокойно отвечает он. Затем будто бы мечтательно вздыхает. — Но многие ткани так трудно сшивать даже в обе руки. Терпеть не мог сшивать платья из шёлка для Невермайнд-сан. Хотя, тогда было немного проще. У меня была Её помощь. Он снова машет культей. Целенаправленно. Свой взгляд Камукура устремляет не на неё, а на джинсы. Он почти не замечает, с какой силой Изуру протыкает иглой ткань.* * *
А ещё в городе есть кафе. Цены на всё чуточку завышены, ничто из того, что там готовят, не сравнится с готовкой Камукуры, а сам он не был особым любителем распивать кофе. Но у них отличная кастелла, достаточно спокойная, не давящая атмосфера, а когда он приходит достаточно рано, может посидеть и порассматривать различные вырезки из газет и рекламные объявления, которые развешены на пробковой доске. Те в большинстве своём пессимистичны. «Очередная массовая резня в Токио делает город ещё нестабильнее, чем когда-либо...». «Массовое самоубийство в Саппоро...». «Массовое отравление гуманитарными продуктами. Преступник на свободе». В современной ситуации это нормально. Такие статьи люди читают за чашечкой кофе или за завтраком. Но недавно он заметил изменения. Недавно. Что ж. «Бомбардировка Киото прекращена; член Фонда Будущего Наэги Макото выступил с заявлением». «Господство Новоселика в Европе начинает ослабевать по мере продвижения Фонда Будущего вглубь страны». «Абсолютное Отчаяние начинает утихать». ...Хм. Он не может не задаваться вопросом, правильно ли они поступили, уйдя. Не может не задумываться над тем, как обстоят дела у остальных. Он тихо ест свою кастеллу.* * *
Однажды он просыпается и обнаруживает Камукуру, обвившего его под котацу. Тот, по видимому, не спит. Руки обнимают его вокруг талии — так крепко, что даже больно. Лицо прижато к его плечу. Он весь неподвижен, словно скала, и Слуга довольно долго так и лежит, наблюдая, как плечи силуэта Камукуры поднимаются и опускаются. Находя утешение в его прикосновениях.* * *
А ещё в городе есть библиотека. Он заглядывает в неё каждый раз, как прибывает сюда. Её существование даёт повод посещать город не только ради покупки чего-то необходимого раз в две недели. Обычно сюда он заходит в последнюю очередь. Чтобы не таскать с собой три-четыре книжки весь день. Так у него появляется время на то, чтобы посидеть в старом кресле, ближайшем к окну, и полистать старые книжки и журналы, которые больше не издаются. Только вот Камукуры нет. А поскольку Камукуры нет, всё ощущается неправильным. Изуру готов мириться с его болтовнёй о чём угодно: о различных книгах, которые он читает, о статьях, которые он находит. Позволяет Слуге декламировать отрывки из прозы и выслушивает цитирование сонетов Шекспира. Он только недавно снова начал это делать. Пусть слова звучат странно из его уст, да и всё путается в голове, отрывки вылетают из него так же легко, как в его шестнадцать. Словно не прошло и дня. Словно английский не сгнил в его голове давным-давно. У него было собрание произведений Шекспира, полное выделений, подчёркиваний и примечаний в уголках. Корешок был потрёпан настолько, что был готов развалиться на части, а страницы были так затёрты, что стали грязно-серыми. В то время ему было не с кем делиться своими мыслями. Даже собаки не было. Был только он один, среди стопок книг в частной, закрытой библиотеке. Этой книги у него больше нет. Она была утеряна очень давно. Ему лишь интересно, захотел бы Камукура на неё взглянуть. Если бы Слуга дал ему эту книгу. Больше всего в этих визитах ему нравится слушать сплетни библиотекарей. Одна из них говорит особенно громко. На вид ей лет шестьдесят, а то и семьдесят. Волосы давно поседели, однако глаза по-прежнему яркие и живые. Он замечает, что она чуть сутулится. — Вот эти вот люди из Фонда Будущего, они слишком много о себе возомнили, — злится она, обращаясь к гораздо более молодой и взволнованной библиотекарше, которая услужливо перебирает одну и ту же стопку документов последние пять минут. — Приходят сюда, решив, что могут красть наши запасы, — с горечью выпаливает она. Слуга старательно не смотрит на неё, аккуратно пристраиваясь в проходе от неё и деликатно прикасаясь руками к потрёпанным корешкам и пыльным обложкам. Романтика, подмечает он. Не то, что он обычно выбирает. Он всегда предпочитал научно-популярную литературу и детективы. Возможно, это станет неплохой сменой обстановки. — Знаешь, что они мне сказали? Сохранять культуру. Культуру, — глумливо усмехается она. — Как будто есть хоть какая-то культура, когда работать не с чем после того, как они позабирали всё наше в свои личные хранилища. И знаешь, что я им сказала? Что они могут взять сканы. Они этому не очень обрадовались. Начали с шарманки в духе «Да вы хоть знаете, кто мы такие?». Он позволяет удаче выбрать за него. Он не следит за тем, где находятся его руки. Скользит с одного конца полки к другому, ожидая, пока судьба даст сигнал. Привередничает. Останавливается, когда чувствует, что нужно. Выбор падает на «Так манит океан» Фукавы Токо. Он моргает. Улыбается. — Знаешь, что я ответила? Если бы сам Наэги Макото, — нет, само Абсолютное Отчаяние пришло бы ко мне и потребовало бы закрыть двери библиотеки, я бы боролась до победного! Я всем этим занимаюсь уже лет тридцать пять, я пережила конец света и теперь рассчитываю поработать ещё годиков тридцать. — Она делает глубокий вдох, словно он может её успокоить. — Они зачастили сюда ходить. Как по мне, им стоит заниматься чем-то полезнее, чем скитаться по нашему уголку. (Интересная удача, думается ему, когда он забирает книгу с полки. Очень интересная удача). В её голосе звучит такая боль. Он решает избавить её от мук и с лёгкой улыбкой кладёт перед ней две взятые им книги. — Ох, прости, дорогой. Я немного расшумелась, да? — она улыбается ему так, словно он не слышал той тирады. — Что тут у нас сегодня?* * *
В другой раз он просыпается и видит стоящего над ним Камукуру. Он не уверен, который час. Довольно поздний, ведь кругом темно, и он не может разглядеть ничего, кроме его силуэта. Тот просто стоит. Глядя на него сверху вниз, и хоть он этого не видит, он это откуда-то знает. — Что ты делаешь? — ошеломлённо и сонно спрашивает он. Камукура отвечает не сразу. Слегка покачивается, что странно, ведь обычно Камукура неподвижен настолько, что его можно принять за труп. — Я... не уверен. Прости, — говорит он, и это кажется безумно странным. Из всех людей, перед Слугой извиняться нужно ему в последнюю очередь. — Я не хотел тебя будить. Слуга хмурится. — Ложись обратно? — уговаривает он. Пытается сказать мягко, но усталости в тоне скрыть не выходит. Камукуре требуется какое-то мгновение. И ещё одно. Затем он медленно кивает в знак согласия. Он не знает, почему именно это взаимодействие так выбивается из остальных. Ничего прямо-таки ужасно странного, учитывая всё уже пережитое. Однако он всё ещё думает об этом.* * *
В переулке рядом с его любимым магазином на него сморит кошка. Чёрная и ободранная. С оторванным ухом и зелёными глазами. Она подбегает к нему, проскальзывает между ног, ложится на бок и смотри на него снизу вверх. Он почти не обращает на неё внимания, погружённый в свой собственный маленький мир. — Ты хоть в курсе, что мир поменялся? — спрашивает он животное, перекладывая свои покупки и книжки на землю, чтобы можно было почесать его за ухом. — Насколько всё теперь отличается? Логично, что нет. — Я не могу взять тебя домой, — уверенно говорит он. — Не могу. Зная мою удачу, ты заберёшься под котацу и испарения убьют тебя. Или... Или ты забредёшь в лес и тебя съедят. Или, или я случайно наступлю на тебя! У меня такое уже случалось с Камукурой-куном, знаешь ли. Объясняя всё это, он гладит кошку. Кошка смотрит на него, ничего не понимая, и мурлычет. — Ой, не смотри на меня так. Фактически кошку домой он не берёт. Но, оглядываясь назад, может и стоило это сделать.