Черешня хочет убивать.
Убить и его самого. Пита.
— Такой замечательный вечер. — хохочет Ануман, угощая Пита канапе с каким-то китайским мясом и сыром, проталкивая их в горло омеги со своих рук. — Как ты считаешь, Пит, будет ли у него продолжение? Это то самое. Пит ласково улыбается, после меняя выражение лица на задумчивое, представляясь не самой легкой добычей. Он берет в руки свой клатч, до этого одиноко лежащий на стуле по соседству, и всерьез начинает собираться. — Даже не знаю. Время уже позднее. Ануман попадается на крючок. Он делает свои сощуренные глаза умоляющими, хватая Пита за рукам молочного пиджака. — Ну что ты? В это время просыпаются все звери. Но тебе нечего бояться. Я отведу тебя в лучшее место. Пит продолжает думать о предложении, чем треплет нервы Анумана, который, кажется, готов бросить под его ноги роскошный красный ковер, лишь бы омега согласился и пошел с ним. Намеренно растягивая время, он косится в сторону мафиози из банды Анумана, дуя губки: — Мне не очень нравятся эти люди… Можем ли мы побыть наедине в таком случае? Без их голодных взглядов. Ануман поспешно кивает, загоняя самого себя в ловушку. Щелкая затворов автоматического механизма, захлопывающего капкан. — Конечно-конечно. Что пожелаешь, Пит. Ты просто прекрасен. Чужое лицо неожиданно оказывается ближе и мужчина утыкается лицом в плечо Пита, шумно втягивая его запах, и омега сжимает кожу клатча до побелевших костяшек, царапая застежку. Под сомкнутыми в одно мгновение веками Пит представляет Вегаса, чтобы облегчить боль. Рваные надрывы на сердце кровоточат. Умоляют тебя быть ближе. Зовут, не прекращая. Терпи. Терпи. Терпи. Черешня заснеженным пуховым одеялом накрывает его, успокаивая. Запах Вегаса все же ощущается горьким дурманом, от которого сводит конечности. Разламывает могильные плиты, под которыми окажется Ануман в будущем — это его судьба сразу после того, как стальными щипцами Вегас вытянет из него информацию о Доне. Пита в восторг приводят мысли о том, что грязные руки на его талии в будущем будут скормлены диким псам. Ради этого стоит потерпеть проталкивающиеся под рубашку пальцы, мнущие кожу. Хочется выплюнуть свои легкие, в которые попадает запах Анумана, лучше перестать дышать навсегда — чем это. — Давай, шевели ножками. — гаденько улыбается альфа, потянув Пита с его уютного барного стула, и омега накапливает все свои силы ради первого шага от стойки, надеясь не рассыпаться холодным прахом на глянцевый пол, когда глаза его оказываются обращенными в конец клуба. В темный укромный уголок, где мигают разноцветные софиты, бросая яркие тени на исписанные бамбуком стены, на которых висят китайские воздушные фонарики, качающиеся над головой Дьявола. Вегас смотрит издалека, ни на мгновение не отводя свой взгляд, и небольшой стакан в его руке словно по настоящему трещит, сжатый сильными пальцами. Питу кажется этот треск существующим в поле его слуха — но нет, это трещит застежка его сумки, которую противные ладони Анумана тянут на себя, выхватывая из рук омеги. — Давай мне, куколка. Этот бренный мир склоняется перед твоими чернильными глазами, склоняя и меня. Вегас проводит их обоих взглядом, смешивающим в себе гущу темного леса, острых ветвей сухих деревьев и закопанных в сырую землю трупов прямо под ними. Порш сидит рядом с ним, но как же Питу плевать сейчас. Плевать на это более, чем на себя самого. Полностью черная одежда Вегаса делает его фигуру еще более смертельной, упавшие на лицо пряди скрывают плывущие на дне зрачков тени. Такие, которые нависают и над Питом, все сильнее затягивая сознание ледяными тучами. Идет кислотный дождь, сжигающий все, что существует в этом блядушнике. Пальцы Анумана до боли стискивают талию и Питу приходится отвести глаза от Вегаса, заставляя себя это сделать, чтобы обнимающий его мужчина не заметил странность на лице омеги. Все скоро закончится, Пит. Выдержи это раньше, чем твоя душа высохнет, покинув тело. — Зайдем за моими вещами перед тем, как поедем? — над ухом звучит горячий голос и Ануман улыбается, сверкая сделанными безвкусным золотом зубами. Питу даже думать больно сейчас, поэтому он кивает без задней мысли, не найдя подвох в словах своего мучителя. Его тянут, удерживая за талию и ведя за собой, словно пса за поводок, который вгрызается в шею, перекрывая кислород. Проходя сквозь людей, Ануман ведет Пита за собой к небольшое помещение, по логике, служащее в качестве вип-комнат или чего-то подобного. Он один из владельцев клуба, поэтому, возможно, у него есть доступ и к помещениям для персонала, поэтому Пит хоронит себя в могиле молчания всю дорогу, не спрашивая о том, куда они идут. Теряя глаза Вегаса, Пит теряет и себя. В коридоре кристальные лампы заливают выложенный белой резной плиткой тошнотворный пол, ведя их лучами света до темной оливковой двери. Считая минуты, секунды, миллисекунды нахождения чужих рук на теле, Пит позволяет себе выдохнуть между улыбками для Анумана, посылаемыми ему, когда он на него смотрит. Сигналы приближающейся катастрофы вспышками атакуют поплывший разум, когда Пит, пошатываясь и входя в небольшую комнату, находит в ней пугающие глаза сразу нескольких людей, которые вонзаются в него острыми иглами. — Заходи, сука. Омега оборачивается на Анумана, который толкает его внутрь, и сердце погрязает в глухой тревоге, когда он осознает, что клатч с телефоном и ножом в нем оказывается потерян в руках мафиози, чье лицо расплывается в откровенном насмехающимся оскале. В голову Пита голодными волками вгрызаются мысли, но он не успевает обдумать их, когда Ануман смеется низким басом, после чего в его руке оказывается ствол. Пит застывает, под трепетом ресниц рассматривая уткнувшееся прямо в лоб холодное оружие, замерев, словно хрупкий лепесток, упавший на землю. Все тонкие кости разом ломаются, когда Пит все понимает, прочитав законы Ада на лице Анумана, который толкает его стволом прямо в лоб, вынуждая омегу двинуться задним ходом. Позади него неизвестность и страх — руки мужчин, одетых в черную мешковатую одежду. Они впиваются в локти пальцами-кинжалами, пропитывая кожу чернотой, и Пит отшатывается и от них. В глазах — полный хлам, плывущее помещение и плесень, которой покрывается противное лицо Анумана, и по его грязной улыбке и самоощущению сдавленных костей, дрожи языка и полной потери устойчивости Пит понимает, что на дне коктейлей все же было что-то, что сейчас стреляло по коленям, заставляя его терять способность ровно стоять. Ануман отходит от двери и кивает своим парням, которые не сводят глаз целой стаи хищников с Пита, не знающего, куда себя деть. В глазах альф, смеющихся и перешептывающихся о нем, один из который восседает на деревянном столе, другой — в изумрудном пресле, а третий — стоит у бежевой стены — в них Пит видит черную яму, в которую его прямо сейчас скинут холодным трупом. Ануман достает из кармана пачку сигарет и хрипло смеется, затягиваясь и наполняя воздух дымом. Пит смотрит на него налившимися кровью глазами, стараясь за секунду потери видимости в клубах дыма придумать план. Но как только он делает хрупкое движение — один шаг — Ануман вскидывает руку с пистолетом в ней, снова делая Пита мишенью. — Стой на месте, грязная блядь. — выплевывает альфа под аккомпанемент смешков со стороны других альф, которых слишком много на каждый квадратный метр небольшого помещения, и это заставляет Пита начать задыхаться. — Хорошенький. — комментирует альфа, более молодой — таец, прикрывая свои облизывающие жемчужный разрез на груди омеги глаза за козырьком черной кепки. — Не то слово. — хмыкает Ануман, травя легкие Пита дымом. — Что смотришь, а? Чего смотришь, сука? Пистолет больно бьет Пита по лбу, отталкивая его к стене, Ануман, не выпуская сигарету изо рта, переходит на животный рык, и стены помещение по настоящему дрожат от его настоящего голоса. — Маленькая блядь хочет что-то сказать, а? Говори! Хочешь что-то сказать? Тебе что-то не нравится, грязная дырка? Горло Пита обливается кровью, когда каждая частичка насмешливых грязных взглядов лижет его с ног до головы, загоняя его в угол — в настоящую ловушку. Он должен был вывести Анумана — но все снова идет не так. В очередной раз. Пит проклят небесами судьбой провалиться вглубь жестокого Ада. Ануман смеется, развлекая себя и своих дружков, продолжая тыкать пистолетом в голову Пита. Ресницы омеги дрожат, пока он пытается силой выгнать из своего тела влияние губительного алкоголя и неизвестных веществ, растворенных в нем, что делает его еще более уязвимым. Сорвать бриллиант с собственной рубашки и вонзить острой гранью в шею. Толкнуть полноватое тело руками и выхватить пистолет. Кинуться к двери сквозь преграду, надеясь, что повезет. Если он сделает хоть что-то из этого — его мозги станут украшением нежной бежевой стены позади него. От представлений тошнота непрошенно врывается в горло, потроша его стенки. Ануман докуривает сигарету, избавляясь от бычка, после чего очередным порочным взглядом смотрит в сторону омеги. Что-то на лице Пита заставляет его усмехнуться и подойти ближе. — Чего смотришь? М? Так смотришь, словно ожидал другого. Вегас, должно быть, сошел с ума, раз решил, что это сработает. Могильные плиты обрушаются прямо на Пита. Он распахивает глаза, заставляя альфу засмеяться снова, и он проводит дулом по щекам Пита, хлопая по ним холодной сталью: — Чего? Думал, я его не замечу? Я бы клюнул, если бы не знал грязные методы Вегаса, малыш. Если бы он не сидел там и не пялился на тебя весь вечер, как псина на кость, может, я бы даже повелся. У тебя ахуительно смазливое лицо. Пистолет снова больно хлопает по лицу, оставляя красные следы на мягких щеках. Ануман хватает платиновые мокрые от пота пряди на челке, руша прическу и дергая омегу на себя. — Ну что, что? — дыхание с примесью блевотных сигарет касается кожи и Пит морщится. — Выкладывай всю ту херню, которую вы придумали. Все, ради чего ты так разоделся, как дешевая блядь. Но красивая блядь, стоит признать, да, ребята? Чего молчишь, сука? Язык проглотил? Небеса сотрясаются, раскалывая душу Пита напополам. Разрывая хрупкость вен, превращая все чувства в надгробный камень. Но он смотрит на Анумана твердо, режа сталью взгляда, сжимая губы в показательном отвращении. — Пошел ты. Вены на лбу Анумана надуваются от злости, почти лопаясь, со рта брызжет слюна и перед глазами Пита сверкает, когда его со свей силы бьют по лицу, и он падает на колени, сдираю дорогую ткань брюк об пол. В ушах стоит лязг звенящих усмешек, сводящий с ума, и разгневанный альфа вздергивает его голову за волосы до хруста шеи, наслаждаясь болезненным вздохом, упавшим с губ. — Играешь со мной? Я выебу тебя и убью, после чего закопаю твой труп там, где Вегас не отыщет его никогда, даже если перекапает все земли Тайланда. По губам Пита брызжет кровь из расколовшей их пополам ранки. Сердце бешено стучит по клетке ребер, чтобы сломать кости и вырваться наружу, сбежать из этого кошмара куда подальше. Он ощущает чужие пальцы, дергающие его за волосы, чувствует взгляды других альф на себе, будучи в унизительной позе на коленях, но не искажает лицо в послушании. Он не сделает этого, даже если Ануман воплотит свои угрозы в жизнь. — Отвечай мне. Расскажи про Вегаса все, о чем я буду спрашивать. Не заставляй меня вытягивать из тебя слова силой. — Гори в аду, урод. Новая вспышка боли достигает висков, по которым ударяют прикладом оружия, и Пит валится на пол, ударяясь другой частью головы о прохладные плиты. Перед глазами месиво, в глотке застревают злость и отчаянье, прогрызающие насквозь, заставляющие последнюю надежду на защиту самого себя сгинуть во тьме. Темные кожаные ботинки перед глазами плывут, когда Ануман немного отходит, и Пит выделяет это время на то, чтобы отдышаться. Восстановить силы, попробовать встать — сделать что-то. Вегас прямо там — скорее всего, они уже ждут их на улице, чтобы словить Анумана в сети, но все идет по пизде из-за того, что Пит омега. Омега, на чьем лице появляется бездушное выражение, когда его недалекая участь мерцает перед глазами. Ему не дают времени на отдышку и уже другой мафиози поднимает его, вздергивая за воротник, словно котенка за шкирку. Ноги скользят по полу при попытке встать, но Питу не дают сделать этого нормально, направляя к двери. — Иди и не рыпайся, понял? Глаза в пол. Питу не приходится выбирать, послушаться ли, так как голову насильно дергают вниз за волосы, до боли цепляя мягкие пряди кольцами. Горло душит асфиксия, перед глазами проносится выложенная плитка, ведущая его неизвестно куда, но, внимательно наблюдая за траекторией дороги, Пит все же понимает, что тащат его к запасному выходу, кажется, тайному. Это в план не входило уж точно. Скрипит дверь и горло режет ночной воздух, когда Пита вытаскивают на улицу, толкая его в темный проулок позади клуба. Серость и тоска облизывают глаза, мощеные дорожки ведут его дальше и он замечает колеса джипа, к которому его толкают, заставляя Пита упереться руками о прохладную дверь автомобиля. Оранжевые вспышки фар стреляют в глаза светом, ослепляя. Вопли ночного ветра теряются в разметавшихся по лицу прядях, и Пит ощущает приближение настоящего холода в ломоте костей, когда Ануман встает перед ним, продолжая унижение и хватая Пита за подбородок. Сухие пальцы оказываются в опасной близости к разбитым губам и Пит едва ли не рычит — прямо как альфы, темными глазами смотря на Анумана, надеясь, что ненависть в зрачках поможет убить его мысленно. Не помогает. Альфа усмехается плотоядно и проводит пальцем по нижней губе, разрывая покой ранки, наблюдая за тем, как губы шипят от боли, с волнительным удовольствием. Его крашеные в цвет соломы волосы прикрывают безумство в остроте глаз, обращенных к Питу, и он почти залезает своей грязной рукой в его рот, пытаясь скользнуть подушечкой меж припухлых губ. Губ, мягкость которых хотелось дарить одному человеку. Вегас вспыхивает всем своим естеством под ребрами, сокрушая их, и Пит не сдерживает вздоха боли — из-за моральных истязаний, не физических. — Ну что? Продолжишь показывать характер или окончание нашего вечера все же будет приятным? М? Без твоих выбитых зубов и разорванного зада? Сердце скулит, метаясь в груди. Оно хочет сбежать. Унестись вместе с душой из тела, пропасть из рук, вещающих ему скорую погибель. Пит пытается запрятать искаженную боль глубже в зрачках, после чего решается. Прокусывая палец во рту, словно морковку, он чувствует привкус соленой стали и жмурится, когда Ануман желчно кричит, одергивая руку, чтобы другой снова ударить Пита по голове. Огни фар проносятся перед глазами и меркнут, когда голова дергается, вновь возвращенная на место пальцами. Утробным ревом, словно раскатом грома на ясном небе, альфа кричит, сотрясая воздух. В ушах стоит непрекращающийся звон, Пит затуманено смотрит перед собой, чувствуя тепло стекаемой по рту крови — не своей. Но своя здесь тоже присутствует, обжигает виски после удара. В него едва ли не плюют, после чего другой альфа из банды подходит ближе, что-то говоря Ануману, и мужчина наконец отпускает пряди, за секунду до того, как со злостью бы вырвал их, оставив уродливые шрамы на макушке, позволяя голове Пита безвольно откинуться назад к прохладной прохладной двери машины. Можно, наверное, сильно приложиться к ней затылком и перерезать линию собственных страданий, но у омеги не находится сил даже на это. Только на то, чтобы выцепить из сложносплетения разговора альф его имя. Они говорят про Вегаса, согревая ледяные потоки крови в венах. Вегас. Там, где у Пита теплилось сердце раньше — навсегда поселяется Вегас, увидеть которого хочется до боли в груди перед возможной гибелью. Очень возможной. Перед предстоящей. Под дрожащими ресницами Пит видит, что Ануман отходит, а другой альфа — тот, что был в кепке — тянет Пита на себя, и в следующее мгновение руки за спиной стягивают лязгом наручников, смыкая запястья. Это точно конец — когда режущая сталь вонзается глубже в кожу запястий, горло снова обжигает кислотой, и его вздергивают, доводя до открытого багажника. На его черном дне с одиноко лежащими в нем случайными вещами, Пит видит этот конец собственными глазами. Его запихивают внутрь, и глаза устремляются в агатовое небо, беспомощное, не имеющее возможности защитить его. Ануман заглядывает внутрь, проверяя свою добычу, после чего обращается к человеку в кепке: — Вези его ко мне. Разберусь с ним потом. И крышка багажника захлопывается, погружая Пита во мрак.***
Под костями ощущается вибрация, безвольное тело то и дело подбрасывает, когда шины автомобиля натыкаются на кочки или пропадают в ямах. Чем дольше Пит всматривается в темноту, тем больнее в груди надрывается сердце, обливаясь слезами. Чернильный шлейф темноты багажника пожирает его, не перемалывая, глотая прямо так. Дорога кажется бесконечной — дорога до адского котла — и попытки вытянуть запястья из оков безуспешны вот уже в сотый раз. Пит прекрасно знает, что таким способом наручники не снять. Но он все равно пытается, закусывая губу с остервенением, когда при неудачном повороте все в его маленькой ловушке трясется, и сталь царапает кожу нещадно сильно. В какой-то момент машина тормозит, наконец подарив телу ощущение устойчивости, и Пит проглатывает страх, нашептывающий о том, что его уже привезли туда, где разорвут на кусочки. Он жаждет увидеть хоть что-нибудь, но крышка багажника так и не отворяется, но обостренный слух внезапно улавливает голос. Кажется, водитель, везущий его до гильотины, с кем-то разговаривает. Монолог намекает на то, что он ведет машину один, и Пит поднимает голову, пытаясь устроить ее у «потолка», чтобы услышать голос, но в этом нет необходимости, так как его обладатель переходит на прекрасно слышимый крик. — …Что значит — Господина Анумана поймали? Что ты несешь? Черт… Чувак, и что мне делать теперь?.. Сердце стремительно падает с огромной высоты, когда Пит слышит эти слова. Он выстраивает нить мыслей в голове, и то, что он слышит, похоже на хорошие новости. Если Вегас с Поршем поймали Анумана — значит, все уже хорошо. Если его водитель высадит его тут, выкинет, оставив в живых — все сложится лучше, чем он успел себе напридумывать. Кровавого конца не будет, если не будет Анумана, желающего его в своих грязных фантазиях. Пит напряженно вслушивается в тишину. Ожидает. — …Я понял. Довезу его, Как и договаривались. Разберусь с ним на месте сам. Эта строптивая сучка заслужила взбучку. Медное сердце кровоточит, роняя дрожь на движения молочных щек. Пит обессиленно опускает голову, теряя надежду. Она вытекает из его тела вместе с влажностью, которая обжигает кожу горящих век. Машина трогается с места, увозя его по извилистой дорожке прямо в чистилище. Пит думает о том, что Вегас, возможно, пытает Анумана прямо сейчас. Чтобы не терять время, лучше всего сделать это дело скорее, пока крысы не разнесли вести о похищении по своим норкам. Возможно, про самого Пита все вспомнят позже — когда с ним наиграются и выбросят мертвым у обочины дороги. Холодная тишина сотрясается непроизвольным всхлипом, который Пит пытался контролировать и не допустить его появления, но не смог. Горечь берет горло под свой контроль, по самые легкие затягивается тугим петличным узлом. Все тело болит, истязаемое ужасной позой, губы дрожат, а в глазах все еще играют тени сумрака, и едва различимые в них очертания внутренностей багажника. Он жалеет только о том, что руки грязного альфы касались его тела больше, чем руки его истинного альфы. Он жалеет о том, что их губы так и не соедидинились в полной гармонии и глупой любви, о которой Порш читает книжки сутками напролет. Слезы с лица стереть невозможно — руки скованы — поэтому Пит позволяет им высохнуть дорожками прямо на щеках, тронутых печальной гримасой. Черешня, спаси меня. Черешня, люби меня. Черешня, погуби меня. Черешня, будь моей до самой смерти. Сделай своей и меня — до смерти. Вегас: его руки, длинные пальцы и шершавые ладони, резкие, властные движения и искусно подобранные слова, щекочущие лицо завивающиеся на концах волосы, выпавшие из безупречной укладки, и забивший нос Пита дорогой одеколон, смешанный с гелем для укладки волос — удушающий запах черешни, легкая, невесомая дымка и дождь. Это был Вегас — тот, кого Пит, кажется, бесконечно любил. Автомобиль подпрыгивает на очередной кочке и резко тормозит, из-за чего висками омега ударяется о стенку, даже не морщась от боли. Руки не двигаются, онемевшие в наручниках. Вырвать себе большой палец, чтобы выскользнуть из оков не получилось — а значит, уже все равно. Тишина вокруг словно не такая, как до этого. Пит слышит протяжный треск шин совсем рядом, словно мимо проезжает быстрая машина. Он метает взгляд в темноте, не зная, что происходит снаружи — кошмарное неведение скручивает внутренности до треска стекла. А потом звучит выстрел. Дотрагивающийся до всего, что еще живо в Пите, и он распахивает глаза широко, замерев. Звуков после вылета пули никаких, они начинаются спустя время, змеей приближаясь к багажнику, и Пит перестает дышать на мгновение, когда звучит щелчок открывающейся крышки. Она поднимается, впуская в его узкую клетку-гроб ночной мороз, позволяя свету бледной луны нырнуть в глаза, заставляя Пита зажмуриться. Он боится поднимать веки, боится увидеть дуло, нож, увидеть кого-то, кто схватит его за волосы и окунет головой в новый кошмар, в котором топи из боли и грязи уже поглощают выпирающие ребра. — Сопли распускаешь? Пит открывает глаза. Вегас смотрит на него из узкой щели шлема. Он тянется вперед, поднимая крышку багажника выше руками, облаченными в мотоциклетные перчатки. Омега раскрывает рот, чтобы сделать вдох его запаха, чтобы убедиться в том, что он настоящий, что он сможет его спасти. Он настоящий. Черешня спасает, обволакивая, оттягивая наручники с цветущих гематом на коже, растирая бусины слез по щекам. Вегас тянет Пита на себя осторожно, придерживая за плечи, пропитывая его тело ощущением вернувшейся в легкие жизни, и омега почти дрожит, с трудом сдерживая себя. Его глаза все еще мокрые, и у него нет дополнительной пары рук, чтобы утереть постыдные влажные дорожки с красных щек, на которых аллеют следы от ладоней Анумана, поэтому альфа видит его слезы прямо перед собой на рисунках уродливых гематом омежьих скул, блестящих под лунным светом. Пит покидает ужас, томящийся на дне багажника и несмело ступает на землю. Пустая дорога, убежавшая за края Бангкока, встречает его стальным холодом и сводом мрачного неба, без единой звезды. Зубы холода вцепляются в горло, раздирая голосовые связки. Рядом с машиной мигает темным алым пятном мотоцикл Вегаса, одиноко стоящий посреди дороги. Пит с замершим сердцем переводит взгляд в сторону салона автомобиля, огибая его и натыкаясь на бездыханное тело водителя, пробитое пулей в районе лба ниже кепки. Чешутся кости. Так сильно зудят суставы охладевших пальцев, потому что хочется всадить еще одну пулю в уже хладный труп. Вегас смотрит на него, выжидая драгоценное время, такое же, как и россыпь камней на груди, теперь кажущаяся отвратительной. Хочется сорвать с себя бесценные бриллианты, разбив хрупкие камни о собственную голову. Дрожь коленей посылает искры слепых пятен в мозг, Пит пытается принудить свое тело разогнуться, но это сложнее, чем кажется, когда густые сумерки над головой давят на нее, когда бесконечное пространство не желает делиться с ним кислородом, оставляя его задыхающимся. Питу требуется время, чтобы вернуть в грудь жизнь. Но воздух клокочет в цепях легких, дерет горло, создавая смертельную бурю из черешни и дымки. Это все Вегас. Он толкает язык за щеку, выглядя непривычно задумчивым. Касаясь сощуренным взглядом дрожащих плечей и попавших в опухшие глаза прядей, он смотрит внимательно, ловя хмурым взглядом каждую смену эмоций Пита. Холодный небосвод смыкает пальцы на шее, разрезая ее острыми половинками гильотины. Черешневое дыхание в моей груди выгоняет непрошенных гостей. Пит напрягает голосовые связки, чтобы потревожить тишину: — Ануман… Его поймали? Вегас кивает ему, теребя черно-красными перчатками ранее порванную Питом застежку на потертом шлеме. — Порш уже везет его туда, где он и умрет. Этот идиот был слишком самонадеянным, раз решил, что сможет обхитрить меня. — Отлично… Отлично. Слова скомканные, словно бумага, колотые, как раны, неуверенные, как и сердце. Нужно продолжать говорить, чтобы не потерять голос, но Пит не может произнести ни буквы на тайском, вырывая из горла лишь переодические хрипы. Срывая с тонких стенок горлянки кожу, которой касался чужой запах. Мир готов схлопнуться вокруг лиловых запястий вместо кандалов. Вегас проворачивает ключик в наручниках на руках омеги, освобождая их, роняя железо на асфальт с противным лязгом. Нужно вернуться скорее, забыть, отмыть с себя копоть и грязь в кипятке. — Поедем. — разрывает тишину Вегас, метая на опухшие глаза омеги свой взгляд цвета темного разбавленного ахроматической тьмой вина. Вегас первым отходит от машины, направляясь к мотоциклу. Шлем в его руках очерчен лунными тенями, аллеет, как разукрашенные кровью разбитые губы Пита, сливается с мотоциклетными перчатками с японскими символами на них. Альфа обращает взгляд на омегу, дожидаясь его. Пит не может сделать и шага, словно земля может уплыть из-под ног, вернув его в руки Анумана, грозившегося сломать ему шею сразу после надругательства. Чернила его грязи остаются на коже, сеят крах и разруху, они болят, сочась из глаз неприглашенными слезами. Пит опускает голову, пряча их. Он стойкий, он сильный, но это — слишком. Небо холодно наблюдает за его печалью, за тем, как он оседает на землю, утыкая мокрое лицо в колени. Каждый сантиметр кожи теперь запятнан и облизан голодными глазами, каждая частичка души огрубела до состояния ледяных осколков гранита. Ленты костюма вонзаются в спину, режа кожу, как сталь острой катаны. Шрамы не пройдут, впитавшись в нее навсегда. Ткань цвета прохладного молока в районе коленей нещадно намокает, пачкаясь болью. Пит плачет, сокрушая небо. Плачет, жалуясь ему на боль. Он чувствует руки Вегаса на своих плечах. Они невесомо плывут ниже, очерчивая предплечье и локоть, отводя ладошки от лица. Альфа приседает перед ним, руша мир Пита своим приближением без шанса на восстановление. Черешня, ты спасла меня. Но сможешь ли излечить? — Пит. Слово сильнее взглядов, поступков, оскорблений — собственное имя, сорвавшееся с губ в ласковом тоне, предвещает конец света. — Соберись. — произносит Вегас, загоняя равнодушные льды глубже под кожу. Пит не сдерживает кривой усмешки, в ямочки нервной улыбки попадают бусинки слез. Он смотрит Вегасу в глаза, отталкивая его руки от себя. — Собраться? Думаешь, можешь мне такое говорить? Горло обоженно горечью, сожалением и выворачивающей наизнанку обидой. Под куполом равнодушных небес Пит не чувствует себя человеком. — Поговорим об этом позже. — Это ты во всем виноват. — Я? Заливая свою душу бетоном, Пит отпихивает Вегаса от себя грубо, стряхивая его кожаные руки с дырками для пальцев со своего тела. — Ты виноват. Это все из-за тебя. Ты просто тупоголовый кретин. — слова пронзают больнее пуль самого же Пита, но он уже не в силах остановиться. — Я ненавижу тебя. Чем ты лучше Анумана? Вегас смотрит на него взглядом, смысл которого не отпереть никакими ключами. Он заперт на сто амбарных замков, заколочен цепями и облит керосином для того, чтобы сжечь все живое, что, возможно, существовало в глазах альфы до этих слов. Они сейчас такие же мертвенно-холодные, как и ветер, убивающий последнее тепло в их телах. — Все сказал? — цедит альфа, пытаясь потянуть Пита за воротник, чтобы поднять, но омега продолжает вырываться, отпихивая его дрожащими ладонями. Моим легким нужна искусственная вентиляция. Пока они не оказались похороненными под твоими заснеженными глазами. — Отпусти меня, отпусти! — горло раздирает до рваного крика, с языка утекает вся боль, которую Пит плещет в лицо Вегаса порцией яда. — Господин Кинн такого бы не допустил. Я же твой истинный, как ты можешь? — остаются похороненными в зародке боли слова. Альфа прекращает попытки. Его лицо искажается мраморным безличием, тонко балансирующим со злостью, которое засыпает Пита рыхлым снегом, хороня его под ледяной прорубью. Пит не знает, какие именно сказанные им слова сильнее задевают сердце Вегаса, выточенное из стали. — Думаешь, я ехал сюда за тобой два часа, чтобы услышать это? — Мог бы не и не приезжать. Пит отводит дрожащие глаза, пряча их под мокрыми ресницами. Пальцами цепляясь за брюки, обнимая себя, чтобы спрятаться, он ощущает, как зубы стучат друг о друга с силой движимых земных плит. Ледяное опустошение вытесняет желание раскрошиться на части в руках Вегаса, которые все еще держат его за ткань рубашки. — Считаешь, что я такой же, как Ануман? Думаешь, что Кинн святой? Он бы не поехал за тобой, даже если бы тебя увезли в неизвестность при нем же. И ты знаешь это. — Не знаю. Я не знаю… — Ты знаешь. Я поехал за тобой, наплевав на все, чтобы вернуть тебя, и будь, блять, багодарен за это. — голос Вегаса режет по кровящим ранам. — И прекрати реветь, ты же сильный. — горячие ладони оставляют отпечатки огня на шее, прикасаясь к ней. — Ты гораздо сильнее, чем чертов Ануман, ты сильнее меня и любого другого в этом ебаном мире. Как ты смеешь позволять этому сломать тебя? Не смей плакать, Пит. Поражая пустынные дороги новым всхлипом, Пит роняет голову на колени. Руки тянутся ближе к телу, чтобы убить? Раздавить? Чтобы обнять. Объятия Вегаса теснят холод, дробя кости. Альфа гладит Пита по спине, ослабляя давление лент на ней. Бисер с них сыпется куда-то на землю, закатываясь навсегда потерянными жемчужинами под шины. Прохладным носом уткнувшись в черную рубашку Вегаса, Пит роняет на нее одинокие следы.Объятия Ледяной Антарктиды согревают лучше, чем солнце.
Вегас пропускает его растрепавшиеся волосы сквозь пальцы, другой рукой снимая напряжение с плечей. На них падают невесомые снежинки, растворяясь на коже холодом и страданием души. Бескрайнее небо прячет две заснеженные фигуры под куполом сумерек, похоронив их под корочкой льда. Сумерки, в которых даже одинокие машины не проезжают мимо, оставляя их наедине. — Вегас. Ломаясь, но все же произнося Его имя. Истинность успокаивает, убаюкивая Пита в кольце мягких рук, показывая ему, что все закончилось. С губ срываются всхлипы, которые Вегас покорно принимает своей мягкой шеей, укачивая Пита в объятиях. Холодно и тепло. Я слабый и сильный. Я разбитый и собранный по кусочкам. Я теряю и нахожу. Я плачу и улыбаюсь. Я ненавижу и люблю. Я умираю и возрождаюсь из пепла. Все благодаря тебе. Вегас вдыхает запах платиновых волос, разметавшихся по макушке, сжимая в руках дрожащее тело, сдаваясь перед его слезами. Позволяя себе такое один раз. Только сейчас. Грудь пробивает стебель ласкового подсолнуха, облюбовавшего его никчемное сердце.Солнце впервые светит для меня так ярко.
Во всем виноват ты.