Take everything from the inside and throw it all away
Cuz I swear for the last time I won’t trust myself with you
Вегас устало потирает раскалывающиеся от напряжения виски, грея руки о бумажный стаканчик с кофе. Он украдкой следит за больничным коридором, ожидая Порша, и перед глазами уже мерцает белыми пятнами от переутомления. Залегшие под глазами тени выглядят кошмарно в отражении пыльно-серой плитки под ногами, взъерошенные волосы, когда-то бывшие в безупречной укладке, делают его похожим на всклоченную птицу, с разметавшимися в разные стороны перьями. Когда Порш наконец появляется, он осторожно подплывает к нему, дергая альфу за руку, и кофе в другой руке Вегаса плещется за края, обжигая пальцы. Но ему плевать на это прямо сейчас. Они с Поршем выглядят одинаково уставшими, но лицо истинного Кинна искажается чем-то, похожим на раздражение, пока он ведет Вегаса по коридору, утягивая в сторону палаты. — Я, блять, сойду с ума с вами двумя. — причитает Порш, шагая по больничному коридору. — И как я сразу не догадался? Это же было так очевидно. Вы два придурка, в особенности ты, Вегас. Радуйся, что ты истинный Пита, и я не буду бить тебя в отместку за него только по этой причине. Вегас холодно молчит, но в груди все же зарождаются огни благодарности Поршу, который, выждав момент, когда никого из главной семьи поблизости не будет — чтобы провести его до палаты — теперь, собственно — делает это, петляя по коридорам и причитая. Только его ворчание не позволяет Вегасу задохнуться в сугробах, накрывших душу. Холода вновь затрудняют дыхание. Цветение весны в легких оросилось стеной из непроходимых дождей. Они приостанавливаются у палаты, и Вегас задерживает дыхание, смиряя дверь отсутствующим взглядом. Он замирает, ощущая умирающие в груди снежинки, которыми припорошено все, что осмелилось потеплеть, попав в нежные руки Пита. Пита, который прямо сейчас лежит там, без сознания, с противными иголками, вколотыми в голубые вены на худых руках, провожающими в организм лекарство. Вегас застывает, все еще ощущая тепло слез, давно высохших на щеках. Порш подталкивает его к двери: — Заходи, чего встал? И Вегас осторожно заходит, погружаясь в приглушенный желтоватый свет комнаты, где посередине одиноко стоит больничная койка, и на ней — Пит. В сердце расцветает бесчеловечность, когда Вегас на негнущихся ногах подходит ближе, аккуратно присаживаясь на мягкое кремовое кресло рядом. Каждый шаг дается с трудом — напоминает о боли. Каждый взгляд, брошенный на его бледное застывшее лицо — является концом света. В этой палате начинается и обрывается его собственная никчемная жизнь. Мягкие руки омеги лежат по швам вдоль его тела, он размеренно дышит, наполняя комнату ожившим запахом подсолнухов, мандаринов и тепла. Тем, что умерло и возродилось из пепла. Во всем виноват Вегас. Умирая и воскресая по бесконечному кругу рядом с Питом, он рвано выдыхает, опуская потускневший взгляд в пол. Им очень больно смотреть на омегу каждый раз, гораздо легче — сделать вид, что боли не существует. Рассматривая плывущий перед глазами пол, Вегас натыкается на недовольный взгляд Порша, присевшего на край кровати рядом с Питом. Он осторожно касается его руки, поглаживая ладонь, вздыхая горестно и печально. Вегасу хочется раскрошиться в ничто прямо здесь. Лечь в соседнюю палату, чтобы его вылечили наконец от жестокости, проросшей в груди губительными корнями. — Расскажешь все с самого начала, ладно? — просит Порш, нарушая стеклянную тишину. Вегасу приходится собрать себя по кусочкам прежде, чем ответить хотя бы на один его вопрос.
I. Начало.
Вегас заметил его первым. Легкий, такой, как летний ветерок, медовый и сладкий, с травяным оттенком запах, спелые мандарины и ощущение скорого приближения тепла — когда зима уступает весне, а та — знойному лету — это был Пит. Запах был олицетворением солнечных лучиков, прыгающих по лицу, плеском теплого моря, его шумными волнами, облизывающими мягкий песок и голые щиколотки. Он был волшебным, искрящимся и фруктовым. Первое, что Вегас почувствовал, когда вдохнул его — была злость. Он увидел Пита еще из тонированного окна своей машины. Омега веселился с тем, кто по приказу отца должен был занять мысли Вегаса на ближайшие месяцы — с Поршем. Дурачась, они по смешному встали в ряд, когда один из телохранителей шикнул им, приказав сосредоточиться. Встав, состряпав из своего смешного лица что-то, похожее на нелепую серьезность, Пит, как и остальные, ждал Вегаса, чтобы поклониться ему. Вегасу пришлось сделать вид, что он ничего не заметил. Вмиг почерневшие легкие невольно попали в капкан лета, корзинки персиков, мякоти апельсинов и подсолнухов, раскидывающих свои листья из-за сильных порывов ветра. Но ему пришлось сделать вид, что ему наплевать. Лицо Пита исказилось в полной рассеянности, когда он тоже заметил его — и Вегасу стоило огромных усилий — гигантских — чтобы не пересечься с ним взглядами. Он умел притворяться, умел делать вид, что ему все равно — пройдясь мимо Порша, пытаясь приковать свой взгляд к нему одному — он прошел мимо своего истинного, который проводил его глазами, обещающими сломать Вегаса в будущем. Вся его судьба, четко выстроенные планы идти по дорожке, выложенной из крови и трупов, обещание идти по одному пути, чтобы перекрыть воздух главной семье — все это просто растворилось в теплых ямочках Пита в один момент. Когда Вегас вошел в особняк главной семьи, ему захотелось нервно рассмеяться прямо там, стоило двери скрыть от него его истинного, запах которого по нежному прикоснулся к горлу. Вырвать себе это самое горло Вегасу захотелось тоже. Вегас почти мгновенно понял, что к чему. Порш — стопроцентно тот, на кого Кинн облизывался и на чей образ дрочил по ночам. На его кофейную гладкую кожу, на вид сладкую, медовую, длинные ноги и дерзкий язычок, который постоянно осаждал Вегаса, не подпуская к себе слишком близко. Порш был неподступным, язвительным и грубоватым. Взрывная штучка — Вегас с некоторым удивлением подметил это и то, насколько Порш не был похож на всех предыдущих парнишек Кинна. В груди альфы вспыхнул легкий интерес, но он так и не смог разгореться до полноценного пламени, так как Вегасу кое-что мешало. Вегас делал вид, что не замечает Пита. Омега же, с пылающими алым мягкими щеками, как назло, постоянно глазел на него, и везде таскался с Поршем. Везде-везде. Это было проблемой. Вегасу не нужна была гребаная истинность с преданным псом Кинна. Ему не нужна была истинность с таким мягким, солнечным человеком, которого в свою черную душу пускать было просто нельзя — если сделать это — она поглотит его всего без остатка. Вегасу не нужен был этот балласт. Но судьба, кажется, решила сыграть с ним злую шутку. Шутку, которая обещала вылиться в крупные неприятности — размером с космос — если он срочно что-то с этим не сделает. Пит казался ему глупым и неуклюжим, по вечерам кормящим рыб Танкхуна сыпучим кормом. Восседая на камушке, он раскидывал еду для карпов своей маленькой ладошкой, что-то напевая себе под нос. В полном одиночестве. Вегас замечал его, проходя мимо — и спешил уйти как можно быстрее, прежде, чем спелость фруктов в его запахе толкнется в горло. Иногда, когда Вегас бывал в доме главной семьи, он замечал, что Пит просто спал в совершенно непригодных для сна местах — там, где придется. На обитой лавандовой кожей лавочке прямо в коридоре, в плетеной беседке на улице, в столовой, опрокинув голову прямо на стол — Танкхун гонял его за собой везде, заставляя ночами напролет смотреть идиотские корейские сериалы, ограничивая сон, и залегшие под глазами Пита тени выглядели внушительно. Он читал глупые книжки про истинность, играл в шахматы, не зная правил, и переодевался в привидение с помощью наволочки вместе с остальными подружками Танкхуна, чтобы пугать его в особо скучные вечера. Это было так нелепо и до одури смешно, что Вегас, проходящий мимо в один из таких моментов, невольно прыснул себе в ладонь. У Пита на вид были мягкие губы, с персиковой сердцевиной, которой он зажимал тонкие сигареты во время перекуров и громко смеялся, растягивая их в улыбке, тревожащей ямочки. Демоны Вегаса никогда не спят — и наблюдают за такими моментами вместе с ним. Против его же воли.II. Проблемы.
В один из моментов Вегас застал самого себя за откровенным подглядыванием. Смотря на омегу открытым взглядом, он был одернут Поршем, который уточнил — куда ты там смотришь, Вегас? Вегас грубо одернул самого себя, приказав своим глазам уставиться на кого-то, кто не был Питом. И зачем он вообще продолжает смотреть на него? Разве в нем есть что-то интересное? Вегасу что, нечем заняться? Дел у него много, проблем — тоже. А Пит, уснувший где-то на краю бассейна, на гладкой белой плитке, пока Танкхун заставлял других телохранителей совершать в нем заплывы в странных костюмах — совершенно точно Вегаса не касался. Это, блять, продолжало быть проблемой. Огромной проблемой. Сердце Вегаса, вокруг которого давно сомкнулся непроходимый барьер из стали и равнодушия ко всему — было словно не на своем месте. Когда приходит тепло, когда таят последние снега, когда солнце зарывается в убегающие в журчащем ручейке снежинки — растворяясь под игривыми лучами — они забирают холода с собой, приводя весну. Против воли Вегаса. В сердце Вегаса наступала весна — это было плохо. Он решил, что ему нужно закончить это первым. В день аукциона, когда сражение за бриллианты с Кинном окончилось победой кузена, Вегас, чувствующий себя всклоченным и нервным, приступил к своему основному блюду. Пит стоял где-то там, у стойки — и Вегас, последний раз мазнув по нему быстрым взглядом, приказал своим людям увести Порша. Все должно было пройти хорошо. Если бы не одно но. Если бы не Пит. Это, блять, было слишком. Когда Вегас обнаружил его в номере — с его блядскими медовыми глазами, искрящимися чем-то теплым и невинным, тем, что заставляло Вегаса потерять себя на мгновение, позабыв о том, кто он и кем ему нужно быть. Подсолнухи резали по живому, безжалостно вскрывали кровящее горло, перекрывали дыхательные пути лепестками — не позволяя дышать ничем, кроме запаха фруктов. Они хотели завладеть им. Вегасу было необходимо пресечь это. Своей ледяной грубостью. Он знал, что нужно было сделать, чтобы навсегда погасить блеск глаз Пита, обычно смотрящих только на него. С чем-то сокровенным, что крошит вселенные и сбивает холодные астероиды своим теплом. В черной душе Вегаса нет места солнцу. Этой ночью я не подарю тебе свое сердце. Потому что оно не предназначено никому. Только тьме. Вегас закончил все первым. Пит смотрел на него широко распахнутыми глазами, на влажных ресницах которых осели слезы, прижимая руку к животу и валясь у альфы в ногах — и Вегас, уходя, подумал, что, возможно, удар все же был лишним. В висках колотило от его голоса, признавшего их истинность — и эта ласковость навеки поселила спазмы в органах. Вегаса трясло от злости и бессилия. От того, что своими руками уже ничего не изменить, и только болью можно оградить самого себя от стеблей подсолнухов и лета, осторожно дотрагивающихся до его холодных зим. Нельзя показывать им, что и его сердце умеет плакать. Пит остался где-то там — за выстроенными вокруг Вегаса баррикадами, оплетенными колючими проволоками, режущими его самого. Он остался где-то там, где все закончилось, даже не начавшись. Давящие на грудную клетку фрукты вызывали дрожь горла, зудели, словно не желая покидать альфий организм. Пришлось вытравливать их силой — мыслями, повторяющими все законы ада, по которым текла жизнь Вегаса с малых лет, в которой — не место и грамму любви. Он правда покончил к тем, что еще даже не началось. Отец всегда говорил ему, что истинность — камень, повязанный на горле, который обязательно утянет его на холодное дно в самый неподходящий момент. Учитывая то, каким верным и преданным был Пит по отношению к Кинну, судя по его досье, которое Вегас смог раздобыть — отец был прав — как и всегда. Когда в душе догорят краски летнего заката, Вегас снова окунется головой во тьму.III. Сожаление.
Дальше все шло так, как и должно было идти с самого начала. Он не видел Пита какое-то время, не замечал его среди телохранителей Танкхуна, весело разгуливающих по коридору в неполноценной компании. Стены дома главной семьи не содрогались от его звонкого смеха, но Вегасу, в целом, было плевать. Вегас думал, что прокатит Порша до дома от клуба на своем байке, вскружит ему голову обаятельной улыбкой и тем, как дорого блестит корпус его излюбленного мотоцикла. Но, кажется, он слишком поторопился. Он приобнимал смеющегося Порша, в этот момент случайно заметив вспыхнувший яркий огонек на огражденной террасе дома главной семьи. Пит смотрел прямо на них глазами, отражающими чернильные разводы неба над головой. С сигаретой, зажатой упругими губами, омега следил за ними колючим равнодушием — и Вегас впервые ощутил вставший поперек горла неприятный ком. Подсолнух вонзился в его стенки, наказывая выступившей кровью. Его карие глаза окрасились в краски бесконечной печали. Ответь мне, небо, почему на ребрах поселяется тоска? Порш бросил в его сторону растерянный взгляд, прежде чем Вегас успел состряпать из своего лица что-то нормальное. Он начал задыхаться, ощутив лето растоптанным, прогнанным с земель ледяными вьюгами. Вокруг играли малахитовые огни, фонари над головой рассеивали мрак ночного неба, но они не смогли справиться с тьмой, плеск которой разлился на дне карих глаз Пита, сейчас — полностью почерневших и ледяных. Вегас ощутил крепкую хватку Порша чуть выше предплечья, который пустил всю силу своих крепких мышц на то, чтобы привести его в чувства. — Ты чего? — он спросил почти взволнованно, и его тон мог бы подкинуть Вегасу пищу для размышлений над тем, что он двигается в правильном направлении, и Порш уже волнуется за него. Но Вегас не может думать об этом сейчас. Он не мог прекратить вдыхать режущий легкие воздух, ощущая, как вниз по органам стекала огрубевшая лавина из-за запаха омеги, покрытого ледяной корочкой льда. В его запахе впервые идет снег. Это неожиданно сильно ударило по легким, заставив его продолжить задыхаться. Альфа не знал, какие слова вытолкнуть из горла, чтобы успокоить Порша, продолжающего смерять его странным взглядом. Вегас не хотел показывать ему себя таким, он ощущал себя голым перед его внимательными глазами, которые продолжали скользить по его лицу встревоженно. Поэтому он выдернул свой рукав из кольца чужой руки и постарался за секунду состряпать убедительное равнодушие на своем атрофированном лице. Почти получилось. — Все нормально. Порш слишком внимательный и не такой тупой, поэтому он не повелся на маску, которую Вегас наспех натянул на свое лицо. — Уверен? — он тоже оглянулся, мазнув взглядом по тем местам, по которым глаза Вегаса беспокойно кружили мгновение назад. — Увидел кого-то? Выглядишь неважно. Вегасу хотелось сломать ему кости, выпотрошить кожу на длинной шее, зубами разорвать эту двигающуюся кофейную жилку, заставить кровь хлынуть фонтаном прямо в глаза, чтобы волнение за него вытекло из его тела вместе с ней. Чтобы не отвечать ему — чтобы не отвечать самому себе, почему же так болит где-то в груди. Он не хотел отвечать Поршу, не хотел, чтобы он заметил Пита — но он снова — снова слабее Кинна. Несобранный, взъерошенный, напуганный и злой. Порвать чертову рубашку Порша, толкнуть его на байк и укусить за любопытный рот, чтобы уже наконец он, блять, прекратил спрашивать его об этом. Перед глазами непрошенно вспыхнули другие губы, мягкие и податливые, наверное, сладкие на вкус — и Вегас потряс головой, прогоняя из нее образ Пита. Вместо этого он постарался унять рокот гнева внутри себя, взъерошил густую копну волос и подавился холодным воздухом. Пит, кажется, больше не смотрел на них — не было больше взгляда, ломающего ребра. Они стояли одни рядом с большой гаражной дверью, у дома главной семьи. Порш просто волновался за Вегаса — это, на самом деле, было хорошо. Вегасу стоило бы сосредоточиться на соблазнении, ему нужно было принудить свой мозг работать правильно, наконец, блять, пожалуйста. — Все нормально, Порш. — в конечном итоге подмигнул альфа, облизав Порша враньем. Порш странно кивнул ему, и, к счастью, решил прекратить расспросы. Вегаса все еще било током по коже, но он смог одолеть панику и попытался стать обычным. Чувствовать что-то такое своим ожесточенным сердцем было… Странно. Вегас старался держать свои мысли рядом с ним. Но они норовили сбежать от него — все дальше от Порша, который остался где-то там, на горизонте сознания, на периферии зрения. Вегас понимал, что вскоре он крупно облажается. Он облажается, с Поршем ничего не получится потому, что Вегас стал мягким, как желе или вата. Он думал о темных глазах Пита, который смотрел на него стеклянной пустотой. Чем-то, что сломалось внутри. Его изменившийся запах стал фиксацией, цепями, которые удерживали альфу, сковывая запястья до боли. Больно. Отец не должен был об этом узнать. Он не должен был узнать о том, что с Поршем все шло по пизде, просто потому, что Кинн в очередной раз победитель. У Кинна не было глаз его истинного, следящих за ним даже в кошмарах, не было головных болей из-за шума собственных мыслей, твердящих маниакально ты сломал его. Вегас старался отвлечь себя от этого гребаного головокружения, которое все никак не проходило. Кажется, новое задание превратилось в очередную проблему.IV. Разбиваясь вдребезги.
Пита отправили в их дом вместе с Поршем — и Вегаса колотило от злости, от чувств, которые он испытывал, находясь с ним в одном помещении. Пит был спокойным рядом с ним, он был сдержанным и холодным, но он был сломанным — и Вегасу хотелось послать Кинна на три буквы за то, что кузен придумал совместить несовместимое на этом гребаном задании. Совместить их. Все шло не по плану — просто потому, что Пит все же был мягким и умеющим проявлять сострадание. Он, блять, решил пожалеть их информатора — и Вегас в самый последний момент успел выстрелить в голову ублюдка, который решил использовать эту жалость в свою пользу. Альфа, словно в замедленной съемке — увидел, что господин Ван, сидящий за решеткой, схватился за стекло — дальше перед глазами мерцало лишь кроваво красным. Вегас выстрелил мгновенно. Он выстрелил, защитив Пита от смерти. В душе сгустились сумерки, заволакивая ее чернилами холода. Но вкрапления солнца все равно пробились сквозь лед. Отец ожидаемо ругался на него, когда ему доложили о произошедшем. Вегас не успел войти в комнату, когда его встретили хлестким ударом по щеке прямо на пороге. Остатки его надежды на лучшее разбились вдребезги вместе с белоснежных тонов карминовой вазой, осколки которой захрустели под ногами. Сквозь зубы отец отчитывал своего сына, который молча принял еще один удар по горящей щеке. — Что ты творишь а? Думаешь, можешь убивать гребаных якудза на право и налево?! Если ты не можешь справиться даже с таким пустяком — считаешь, что сможешь обойти Кинна? Стены впитывали громкие крики отца, который продолжал всматриваться в глаза Вегаса, разъяренно осаждая его взглядом, режущим мраморные вены. — Прости, отец. — все, что смог выдавить из себя Вегас, на деле получилось еще более скомканным и жалким. — Так вышло, это… — Молчи. Приказной тон сработал мгновенно, заткнув Вегаса, словно наклеенный на рот скотч. Забив последний гвоздь в его гроб на сегодня. Взгляд отца был полон разочарования и гнева, который лип к коже, заставлял сердце похолодеть и перестать качать кровь. Вегас стойко перенес ругань, с некоторым равнодушием рассматривая разбросанный на полу калейдоскоп из осколков разбитой вазы — одной из его любимых, которую отец скинул с ее места легким взмахом руки. Стоящие в ней цветы разлетелись по полу яркими пятнами, мягкими лепестками осыпали крыльцо по периметру. Отец разгневанно дышал, с отвращением наблюдая за струйкой крови, стекающей по подбородку Вегаса после удара, и увиденное окатило его новой волной раздражения. Вегас думал, что скоро все закончится — но, кажется, он мог даже не рассчитывать на это. — Собирай. Глаза в пол, на нежные, раздавленные чужими подошвами лепестки, лежащие в окружении пестрых холодных осколков. — Я… — Голыми руками. — небрежно дополнил отец, собираясь уходить. — Каждый осколок. Ноп проследит. Ты меня понял? Вегас тяжело кивнул, снова опуская глаза на сотню разбросанных частичек, хрустящих под ногами. За отцом захлопнулась дверь, когда Вегас наклонился к ступенькам. Пальцами собирая частички когда-то бывшей изумительной вазы, украшающей комнату, он ощущал дрожь ресниц. Хотелось расковырять свою голову одним из осколков, словно это могло избавить Вегаса от ощущения собственной никчемности. По полу разлетелись брызги крови, которые капали с порезанных пальцев, неосторожно зацепившихся за остроту. Может, специально проехавшихся по ним мякотью кожи. Вегас собирал каждую хрупкую острую частичку в глубину своих ладоней, перекладывая их в карманы пиджака, после этого вытер пол тряпкой, поданной Нопом. Этой же тряпкой Вегас стер кровь с собственных изрезанных рук, которые дрожали, не переставая, словно колышущийся под сильным ветром китайский бумажный фонарик. Возможно, приложить осколок к дрожащим венам тоже было бы хорошей идеей. Но Вегас знал, что отец достанет его даже с того света — чтобы уничтожить снова. Зато — Пит был жив. Наверное, этот ужасный день стал менее холодным после осознания этого факта.V. Нет пути назад.
Позже Вегас понял, что творилось что-то незаконное. С его окаменелым сердцем, которое Пит вырвал из его груди своими же руками, разорвав все тромбы и хрупкие связки. Он забрал его себе, продолжая быть рядом. В костюме цвета точеного известняка, пошитого для дешевых шлюх, так, чтобы подчеркивать округлые берда, узкую талию, которую легко обхватить двумя ладонями — он выглядел, как самая яркая звезда на ночном небе. Вегас ощущал себя свихнувшимся. Но он не мог не подойти — он позволил себе небольшую слабость. Умирая в блеске бисера белоснежных лент на твоей спине. Они напоминают мне ангельские крылья. Пальцы болели после прикосновений. Словно окунув их в раскаленную жидкую лаву, Вегас почувствовал себя живым впервые — словно он тоже умеел чувствовать, хотеть — желать прижаться к тонкой бледной шее, попробовать губами то, что манило вкусом молочного шоколада — кожу, которая плавилась под касаниями. Собирая губами твой вкус — я теряю себя. Вегас резко одернул свои руки, обжигаясь. Пит в тот момент посмотрел на него с проблеском отчаянья и привкусом стали, и альфа, напоследок брызнув в него ядом — как же без этого? — поспешил скрыться во тьме коридоров. Когда Пита забрал Ануман — кажется, Вегас сжал свой пистолет до одури крепко. Так, что холодная сталь порезала кожу. Он не уследил — не успел. Он не переступал черту, но и не сделал ничего, что оградило бы Пита от опасности. Он сам кинул его в жерло вулкана, разозлившись — отдал своего истинного в сети ужаса, страха и смерти. Глупого, наивного Пита, попавшего в лапы грязного Пса Бангкока. Вырвать Ануману глотку собственными руками — Вегас записал себе это в список задач в тот холодный вечер, когда первые прозрачные снежинки упали на корпус его мотоцикла. Порш выглядел взволнованным, провожая его. — Ты точно найдешь его? Уверен? Ты уверен, Вегас? Вегас раздраженно отмахнулся от него, надевая на голову взмокший от хлопьев снега шлем. — Я разберусь, Порш. Просто довезите Анумана до моего дома, окей? Порш быстро закивал, а голова Анумана, выглядывающая из окна их машины, содрогалась от криков, пока он пытался издать хотя бы звук через заклеенный черной изолентой рот. Вегас точно вырвет ему глотку. Он обещает себе. Если с Питом что-то случится — он будет потрошить его никчемное тело медленно, растягивая удовольствие. Если с Питом что-то случится?VI. На часах — время прощания.
Было слишком поздно. Вегас ломал себя, крошил на части, пытаясь оттолкнуть Пита как можно больнее. Было так сложно, когда тело и душа тянулись к свету, хотели обжечься. Сжечь самого альфу до тла, но ощущать касания Пита, его поцелуи и сердце, бьющееся для него одного. Вегас не знал, что творит, раз за разом раня самого себя равнодушными словами, взглядами, из которых сочилась сталь и жестокость. Пит смотрел на него пустыми глазами, покрытыми льдом — таким, который не пробить и не растопить. Но Вегас пытался оттолкнуть его. Может, ты станешь счастливым, если меня не будет рядом? Рядом со мной — слишком много боли. Я просто хочу, чтобы нам обоим стало легче. Будешь ли ты по настоящему счастлив, если я просто исчезну? Доктор Топ, работающий на обе семьи, получил по лицу кулаком Вегаса в тот же самый день, когда Пит почти замертво упал на землю, дрожа и содрогаясь от спазмов желудка. Таблетки. Все это — таблетки. Вегас знал о них с самого начала. Он во всем виноват. Но он не мог признать своей вины — поэтому, кулаком рассеча губу врача, он прижал его к стене, вздернув за грудки, проливая весь свой едкий гнев на него одного. Доктор Топ пообещал, что эти таблетки исчезнут из его списка доступных лекарств в это же мгновение. Так было правильно. Нужно было разобраться с этим еще давно. Вегас думал, что на этом все закончится. Пустота в груди росла, но так было нужно. То, что произошло в клубе — вывернуло его несчастную душу наизнанку. Снежный шепот пел колыбельные Питу, взгляд которого стекленел на глазах. Вегас шокировано удерживал его в своих руках, пока он терял силы, жизнь, смех и тепло. Он погас, потеряв сознание, и даже мигалки скорой, проносящиеся перед глазами, крики Порша, который, протрезвев от ужаса, прижал Вегаса к стене, требуя ответы — все это не смогло привести Вегаса в чувства.Не оставляй меня одного, Вегас.
Кажется, уже слишком поздно.Maybe I'd change for you someday
But I can't help the way I feel
Wish I was good
Wish that I could give you my love now
***
Вегас почти засыпает, склонившись к спинке кресла, ставшего его временным пристанищем. Временным домом — рядом с Питом, который, кажется, не желает выходить из сна. Я понимаю. Если ты хочешь, чтобы прекратилась боль, то я сделаю все, что ты попросишь. Но, пожалуйста, проснись. Озари мой холодный мир своей улыбкой. Сделай так, чтобы и мне захотелось улыбнуться. Даже если это будет последний раз, когда я увижу тебя. Телефон вибрирует, посылая Вегасу новое сообщение. Отец — вспыхивает черными чернилами на дисплее, и Вегас рвано вздыхает, поднимаясь с места. Лицо Пита ледяное и отстраненное от чувств, которые накрывают грудь Вегаса волной. Он какое-то время наблюдает за ним, запоминая каждую пушистую ресничку, мягкие щеки, разметавшиеся по подушке волосы и сухие, бледные губы. В груди тлеет отчаянье. Демоны Вегаса просыпаются. Он напоследок гладит Пита по волосам и наконец покидает палату, оставляя в ней все, что извергла из себя его потерянная душа, под обломками которой покоится теплая улыбка Пита, вскрывающая швы на раненом сердце. Я хочу упасть перед тобой на колени и разрыдаться. Сердце обливается горькими слезами. Ты мой мир, который разбился о льдины. Когда же перестанет болеть? На телефон приходят еще два сообщения, грубо выдергивающие альфу из мыслей, и Вегас направляется к своему мотоциклу, оставленному на парковке чуть дальше больницы. Отец нервничает, спрашивая, где Вегас пропадает последние несколько дней — но он никогда не сможет сказать ему правды. О, отец, прости меня за то, что я такой плохой сын. Но я тоже хочу чувствовать. Я хочу быть любимым. Под лучами солнца я согреваюсь и умираю. Процесс необратим. Прости, но если я сделаю еще хоть что-то. Я лишь заставлю тебя плакать.Прости, меня уже не спасти,
Прости, я не знаю как.
Прости, нет никакого выхода,
Только вниз.
***