Ashes and Stardust

Спустя чуть больше месяца после их злополучного побега из Драконьей Ямы, Раэлль Таргариен стоит в логове Эбриона, одетая в свой кожаный костюм для верховой езды. Кажется почти чудом, что ей все же разрешили разделить свой первый полет с Эйгоном, несмотря на произошедшее; если бы королева Алисента добилась своего, ее бы здесь вообще не было. Когда сир Эррик и сир Аррик доставили их в Красный Замок и рассказали про их побег, Королева не могла сдержать свою ярость. — Улица Шелка!, — воскликнула она, расхаживая взад и вперед перед ними, — из всех ужасных и развратных мест — улица Шелка! Ее младший брат стойко брал на себя всю ответственность на каждом допросе. Это было мило с его стороны, но этого было недостаточно, чтобы отвлечь гнев Ее Светлости, даже несмотря на показания сира Эррика. Ей помогло то, что гвардеец обнаружил, что она убегает с Улицы Шелка в неповрежденной одежде, и пригрозил отогнать пьяницу, от которой она бежала. Это успокоило моральные опасения мачехи, но вся ситуация в целом по-прежнему была ее виной. Эйгон еще ребенок, ему едва исполнилось тринадцать лет, но Раэлль уже пятнадцать, она почти взрослая женщина, и ей следовало бы заранее подумать, прежде чем покидать безопасную Драконью Яму. Это обвинение, которое она не может отрицать. Ее младший брат просто хотел порадовать ее, а она проигнорировала свой долг старшей сестры, потому что хотела, чтобы он был счастлив. В результате Алисента хотела, чтобы их (или, возможно, просто Раэлль) первый полет отложили, пока она не решила бы, что урок усвоен. — Я делаю это не для того, чтобы наказать вас, — настаивала Королева, — но вы должны понимать всю серьезность своих действий. Это не оправдание — потеряться и пойти в неизвестном направлении. Вы принцесса Королевства. Ваша репутация, ваша добродетель – самое важное. Но, как только Алисента приняла решение, то Рейнире пришлось ей противостоять. Принцесса Драконьего Камня обратилась за помощью к отцу, и тот согласился, что такая задержка полета будет неоправданно жестокой. Таким образом, эта авантюра не принесла им ничего хуже, чем строгий выговор и повышенная бдительность со стороны охраны. Чаще всего за ними присматривает сир Кристон, или сир Рикард, или другой опытный рыцарь, а не близнецы Каргайл, которые позволили побегу произойти под их присмотром. Пока пара хранителей драконов устанавливает седло на спину Эбриона, она размышляет о том, что задержка, возможно, была бы не такой уж плохой вещью, в конце концов. Ее дракон ведет себя так, как будто седло слишком тяжелое, чтобы его можно было выдержать: он лежит на земле, и словно изо всех сил пытается подтолкнуть себя вверх, а затем издает жалкий звук, глядя на Раэлль своими лунными глазами. [ — Твоё баловство никого не обманет,] — упрекает она его на валирийском языке. [ — Мы оба знаем, что твое седло не слишком тяжелое, бездельник.] Ухватившись за серебряные шипы вдоль его бока и взобравшись в седло, Раэлль размышляет, что, по крайней мере, на него легче сесть, пока Эбрион стремится притвориться мертвым. Он не поднимается с земли, пока она не прибегает к подкупу, жестом приказав ученику хранителя принести курицу, которую она велела доставить специально для этого случая. Когда ее дракон видит птицу, пищащую на руках мужчины, Эбрион бросается вперед. Цепи, сковывающие его, гремят и натягиваются под весом зверя, что крупнее самых больших боевых коней, но они держатся крепко, и он останавливается за добрых десять футов от хранителя. — Umbās, Эбрион, — приказывает она, кладя руку на яркую чешую на его шее. — Dohaerās. [Жди, Эбрион. Служи мне.] Кажется, ее слова не возымели никакого эффекта. Вместо этого она чувствует предательский жар пламени, растущего под ее рукой, что заставляет ее впасть в панику. Нет, нет, дорогие боги, нет, не поджигай этого человека, Эбрион, я умоляю тебя! Юный дракон выпускает облако дыма, но не поджаривает бедного ученика вместе с закуской. Этого недостаточно, чтобы успокоить ее бешено колотящееся сердце, даже после того, как он сожрал курицу, а ученик, находящийся в опасности, давно ушел. Вместо этого это только усиливает ее тревогу по поводу всего, что должно произойти. Если ей едва удается заставить его послушать по поводу курицы, как, во имя богов, она заставит его повиноваться ей в небе? Раэлль любит своего дракона, искренне любит, но иногда ей хочется, чтобы он был больше похож на Солнечного Огня. Ее руки трясутся так сильно, что ей требуются три попытки, чтобы закрепить ноги в седле, хотя она столько раз практиковалась, что могла бы завязать их во сне. Каждый аспект полета на драконах, зависящий от нее, а не от Эбриона, освоен до совершенства: она свободно говорит на валирийском, дотошна в обращении и изучала “Драконы, змии, виверны: их неестественная история” септона Барта так тщательно, как ее мачеха изучает Семиконечную звезду. По правде говоря, все это не имеет значения. Если Эбрион хочет летать, он полетит. Если нет, то нет, и все узнают, что она не способна управлять вылупившимся для нее драконом. Хранитель Тембир входит в пещеру. — Ziry iksos jēda, Dārītsos. [Пришло время, принцесса.] Раэлль глубоко вздохнула, когда служители освободили ее дракона. Эбрион потягивается, как большой кот, а затем расправляет крылья. Сидя на его спине, она почти падает вперед из седла, но ремни на ее ногах крепко держат ее, и она удерживается. Она наклоняется к его голове, и Раэлль не может не произнести последнюю просьбу. — Сегодня самый важный день, я прошу тебя меня слушаться. Если ты будешь вести себя хорошо, то завтра утром я принесу тебе трех овец. Hāre ōtor, Эбрион, — повторяет она на валирийском языке. Она не совсем уверена, как ей удастся получить этих трех овец, но она это сделает. Хранителям Драконов же нужно откуда-то брать своих коз. Ее дракон не выглядит заинтересованным этим обещанием, когда он взбирается по песчаному склону на открытое пространство Драконьей Ямы. Далеко на другой стороне она видит Солнечного Огня, который делает то же самое: его золотые чешуйки блестят в солнечном свете, льющемся с купола наверху. Вся семья ждет их в центре Драконьей Ямы: Отец сидит в резном деревянном кресле, принесенном по этому случаю, с выражением гордости, которую обычно он демонстрирует только по поводу Рейниры. Алисента рядом с ним, за своей королевской манерой поведения она изо всех сил пытается скрыть трепет человека, не привыкшего к драконам. Хелейна, спокойная перед лицом огромных зверей, так непохожих на ее маленьких насекомых. Эймонд, трепещущий от зависти, из-за отсутствия собственного дракона. Джейс и Люк еще ждут того дня, когда их детеныши станут достаточно большими, чтобы их можно было оседлать. Лейнор, выражающий не больше энтузиазма, чем вежливый интерес, и Рейнира, одаряющая Раэлль своей самой ободряющей улыбкой. Если Эбрион проигнорирует ее, когда она прикажет ему лететь, Раэлль умрет. Она бросится с драконьей спины (при условии, что ее ленивому идиоту удастся подняться в воздух), и тогда ей не придется жить с унижением от того, что она единственная из Таргариенов, чей дракон ее не слушает. Судя по его выражению лица, это день радует Эйгона гораздо больше, чем ее. Там, где Раэлль напряжена, он расслаблен; выражение его лица открытое, нетерпеливое, взволнованное. Эйгону не о чем беспокоиться: Солнечный Огонь прилетит за ним, даже если он пробормочет это слово на дотракийском во сне. Раэлль подавляет эти мысли, как только они проносятся у нее в голове. Эйгон не виноват, что она никудышный наездник. Схватив трость, прислоненную к стулу, Отец со стоном медленно поднимается на ноги. Королева Алисента протягивает ему руку, чтобы помочь, но он отмахивается от нее и делает несколько хромающих шагов вперед, чтобы обратиться к остальным членам королевской семьи. — Сегодня мы собрались, чтобы отпраздновать вековую традицию Дома Таргариенов. Наши предки, драконьи лорды Древней Валирии, верили, что человек не станет по-настоящему взрослым, пока не увидит мир со спины дракона. Если так, то сегодня тот день, когда… моя дочь станет женщиной, а Эйгон, мой старший сын, станет мужчиной. Королева смотрит на своего мужа со странной напряженностью, но он, кажется, не замечает этого, продолжая свою речь без перерыва. — Дракон — это не просто зверь, который вас переправляет. Это долг и ответственность перед священным наследием нашей семьи, вечная приверженность друг другу как членам Дома Дракона… Пока отец говорит, напряжение покидает Раэлль, внутри у нее не остается ничего, кроме странного чувства спокойствия. Либо Эбрион полетит, либо нет. Она сделала все, что могла, и все остальное находится вне ее контроля. — …но я не буду больше задерживать вас болтовней старика. Вас ждет небо! В воздухе раздались два возгласа Sōves: один восторженный, другой более приглушенный. Эбрион поднимает крылья, делая один, два, три шага по песку, а затем с мощными взмахами крыльев поднимается в воздух, полуночная тень парит над головами собравшихся Таргариенов. Массивные двери Драконьей Ямы открыты на максимум, предоставляя достаточно места, чтобы юный дракон мог взлететь, не сдерживаясь. День ясный, безоблачный, небо идеального голубого оттенка, и она летит. Она летит! Раэлль не может удержаться от смеха, когда крыши из красного кирпича Королевской Гавани исчезают под ней. Вот что значит быть всадником на драконе: парить над всем миром, над всей болью, страданиями, испытаниями и невзгодами повседневной жизни, быть совершенно не затронутым ничем из этого. На ее сердце легче, чем за последние месяцы – вот что значит быть свободной. Свободной, но не одной. Слева их догнал Солнечный Огонь, его чешуя невероятно яркая в отблесках полуденного солнца, а Эйгон, продуваемый ветром, сидел на спине своего дракона. В отличие от тугих кос, заколотых на затылке Раэлль, длинные волосы Эйгона собраны в низкий хвост, который развевается в потоках ветра, создаваемых драконьими крыльями. — Ты чуть не втолкнула нас в двери! — кричит Эйгон с усмешкой, указывающей скорее на удивленное возмущение, чем на настоящую злость. Обычно Раэлль извинялась за плохое поведение своего дракона, но не сегодня, не с восторгом внутри нее, который поддерживает ее дух и поджигает ее вены. — Тебе надо было быть быстрее! — она весело поддразнивает брата. Эйгон замолкает, и на мгновение она боится, что обидела его, но вместо этого он смеется, и ее напряжение спадает. — Быстрее? Наперегонки к Красному замку! — кричит он, Солнечный Огонь уже мчится вперед. Если он хочет этой гонки, то он ее получит! — Sōves, Эбрион, aderī!, — Раэлль направляет своего дракона вперед, и он с радостью подчиняется. На этот раз дракон и всадник находятся в полном согласии: они собираются соревноваться со своими братьями и намерены победить. Ветер хлещет по ее щекам, заставляя щуриться от порывов ветра. Солнце ослепительно яркое, оно отражается от чешуи Солнечного Огня и залива Черноводной на востоке. Ее ладони и бедра уже начинают болеть от слишком тугого захвата поводьев и седла. Она улыбается так сильно, что это причиняет боль, когда они с Эбрионом мчатся на максимальной скорости к огромному силуэту Крепости над Высоким холмом Эйгона. Два дракона не уступают друг другу: Солнечный Огонь меньше и легче, более гибкий, но у Эбриона более сильные взмахи крыльев, соответствующие его размеру. В конце концов, они были слишком близко, чтобы понять кто победитель. Она уверена, что победила, но Эйгон убежден, что победа принадлежит ему. Они спорят через пропасть между своими драконами, совершая еще один широкий круг вокруг замка. Даже самые высокие шпили Красного замка – Башня Белого Меча, Башня Десницы и Грачовник Мейстера – кажутся под ними крошечными. Конечно, ее дракону не хочется долго наслаждаться таким спокойным полетом. Раэлль что-то говорит Эйгону, когда внезапно Эбрион пикирует к стае морских птиц, выдыхая шлейф серебряного огня на свою добычу. Большинство из них успешно разлетаются, но он все же подхватывает несколько обгоревших птиц в воздухе. Мгновение спустя ночной дракон кинулся к Черноводной, вызвав вскрик Раэлль, когда ей показалось, что он собирается нырнуть прямо в воду. Эйгон что-то кричит сверху, но его слова теряются в реве ветра, волн и обрывистых ударах ее собственного сердца. Эбрион в последний момент прекращает спуск, его крылья скользят по водам залива, когда он мчится на восток. Как бы освежающе ни было чувствовать речные брызги на своем лице, она не совсем готова к импровизированному визиту в Дрифтмарк, и Солнечный Огонь, кружащийся в воздухе над ними, кажется, чувствует то же самое. — Sōves be, — пытается она приказать ему подняться. Эбрион игнорирует команду, поэтому Раэлль стучит по чешуе наверху его спины, пока он, наконец, не поворачивает свою длинную шею, чтобы посмотреть на нее. Она не осознавала, что ящерица-переросток может выглядеть настолько обиженной. — Возвращайся к Солнечному Огню, ты, большой придурок. Sōves be! Неохотно ее дракон возвращается в небо, но прежде он пугает пассажиров торгового судна из Пентоса, используя их мачту в качестве насеста. Она выкрикивает извинения за огромные борозды, которые его когти оставляют на дубе, но, к счастью, ничего не ломается, когда Эбрион снова взлетает в воздух. Эйгон ждет, когда они вернутся на высоту. — Сестра, ты хотела полететь в Драконий Камень? — в его голосе звучит веселье, но он избегает смотреть ей в глаза. Это странно. — Что-то в этом роде, — отвечает Раэлль, предпочитая игнорировать это. — Возможно, Солнечному Огню стоит укусить его несколько раз, Эбриону нужно на что-то отвлечься, прежде чем он решит, что в следующий раз мы полетим в Пентос. К счастью, такое отвлечение оказывается ненужным, и Эбрион снова наслаждается полетом со своим братом. Раэлль может только представить, как плохо им с Эйгоном пришлось бы, если бы их драконы решили сразиться, хотя она опасается, что это может понадобиться позже, если Эбрион решит, что он предпочел бы не приземляться, когда им положено. Когда они возвращаются к Драконьей Яме, их полет становится немного более спокойным, чем их гонка к Красному замку, несмотря на акробатику Эбриона. Ее дракон развлекается вихрями и поворотами в открытом небе, ничего настолько дикого, чтобы заставить ее опасаться за свою безопасность, но достаточно, чтобы у нее закружилась голова и слегка позеленело лицо. Эйгон, кажется, воспринимает это как вызов повторить те же подвиги с Солнечным Огнем, хотя она и пытается предупредить его, что они того не стоят. Далеко внизу, на ступенях холма Рейнис, начался прием по случаю празднования этого дня: королевская семья принимает придворных, празднующих это событие как демонстрацию верности своему сюзерену. Снаружи драконов видно гораздо лучше, чем если бы они смотрели вверх через стеклянный купол внутри. Она почти боится задуматься о том, что они говорят о ее полете или о полете Эйгона. После серии пируэтов, из-за которых ей становится плохо просто от просмотра, Эйгон наконец направляет Солнечного Огня на расстояние разговора с Раэлль. — Тебе когда-нибудь хотелось, чтобы тебе разрешили назвать его Лунным Пламенем? — спрашивает он, глядя на ее дракона, который почти сталкивается крыльями со своим товарищем по кладке. Думала ли она когда-нибудь об этом старом имени? Вспоминая прошлое, Раэлль смутно вспоминает спор на тему имен драконов, но это воспоминание не более чем едва уловимая мысль, более блеклая по сравнению с радостным волнением по поводу вылупленного яйца. — Он так долго был Эбрионом, что я не могла себе представить, чтобы называть его как-нибудь по-другому, — признается Раэлль. Эйгон выглядит так, словно собирается сказать что-то еще, но когда они проходят над Драконьей Ямой, рев снизу нарушает спокойствие. Первая мысль, которая приходит ей в голову, - это детские истории, которые Рейнира рассказывала ей о Каннибале, прежде чем разум настигает ее и напоминает ей, что Каннибал никогда не улетал за пределы Драконьего Камня. Тогда Вхагар? Караксес прилетел из Пентоса? Как только Раэлль наклоняется через седло Эбриона, чтобы посмотреть, мимо проносится гигантский дракон, более чем в три раза превышающий ее дракона, устремленный в небо. А на спине? Крошечная светловолосая фигурка, вцепившаяся в сиреневые гребни на шее – Хелейна, оседлавшая второго по возрасту живого дракона, словно она была рождена для него. Пламенная Мечта ревет, пробуя небо впервые после смерти Рейны Таргариен, произошедшей почти пятьдесят лет назад, и двое ее отпрысков отвечают ей собственным ревом. Остальная часть первого полета, кажется, пролетела слишком быстро. Она отрезана от Эйгона тушей Пламенной Мечты, что летит между ними, и разговор затихает. Раэлль несколько раз пытается позвать Хелейну, но ее младшая сестра так и не отвечает. То ли из-за расстояния, создаваемого размером ее дракона, то ли из-за шума взмахов крыльев древнего зверя, поглощающего звук, то ли это просто один из тех дней, когда Хелейна не говорит, Раэлль не знает. После всего лишь одного круга над городом, Хелейна и Пламенная Мечта начинают опускаться к Драконьей Яме, направляясь к входу на склоне холма, из которого они, должно быть, вышли, а не к главным воротам. За этим наверняка стоит какая-то история, потому что Раэлль не может себе представить, чтобы Алисента позволила Хелейне оседлать такого огромного дракона всего в десять лет. Ее прежние опасения по поводу приземления так и не сбылись, поскольку Эбрион более чем счастлив последовать за своей матерью и братом обратно на землю. Более того, после их прибытия к двору, все кажутся слишком сосредоточенными на полете Хелейны, чтобы расспрашивать Раэлль о ее собственном полете. Одна лишь Рейнира уделяет ей минутку, хотя, как только Раэлль слышит эти слова, ей почти хочется, чтобы ее сестра этого не говорила. — Акробатика в первом полете? Поистине, для тебя это естественно, — смеется Рейнира. Ответная улыбка Раэлль более чем натянутая.