Ashes and Stardust

Хелейна, Хелейна, Хелейна. Хелейна — это все, о чем говорят на вечернем пиру. Это, конечно, чудо, что Пламенная Мечта не сожрала маленькую идиотку, но разве она не могла подождать хотя бы день? Это должна была быть их ночь, их праздник – его и Раэлль – и Хелейна все испортила. Эйгон сидел, подпирая щеку сжатым кулаком, опираясь локтем на стол, ковыряя жареного перепела на тарелке – поза, специально разработанная для того, чтобы привлечь внимание его матери, хотя бы для того, чтобы его отругали за плохие манеры за столом. Безуспешно. Мать слишком занята, хлопоча вокруг Хелейны, чтобы отвечать на вопросы лордов, прежде чем его младшая сестра произнесла бы какую-то чепуху. Не то чтобы его вообще никто не пришел поздравить, но в основном это подхалимы его деда, надеющиеся заслужить расположение (как они думают) будущего короля. Никто, кто имеет какое-либо значение. Отец и мать сосредоточены только на Хелейне, а Эйгон не может даже утешиться в компании своей лучшей сестры. Лорд Уайлд навязал Раэлль одного из своих сыновей в тот момент, когда начались танцы, и хотя этот дурак-наследник мастера над законами даже не достоин одного ее взгляда, она слишком вежлива, чтобы отказаться. Ее серебристо-золотые волосы легко заметить среди танцующих, но Эйгон изо всех сил старается не обращать на нее внимания, потому что не хочет смотреть, как Уиллас Уайлд в пятый раз за танец спотыкается о подол ее платья. Ей следовало просто ответить “нет”, вместо того, чтобы тратить время на вежливость. Она принцесса, и единственное, что имеет значение для этого идиота, — это их Отец. А если бы наличие отца в Малом Совете было достаточным основанием для общения с принцессой, то тогда Рейнира могла бы выйти замуж за Харвина Стронга и избавить себя от необходимости наставлять рога своему мужу. Танец заканчивается, но прежде чем Раэлль успевает уйти, к ней обращается самодовольный и прихорашивающийся Джейсон Ланнистер. Судя по выражению ее лица (слегка извиняющееся, с улыбкой, которая не достигает ее бледно-фиолетовых глаз), она делает вежливую попытку возразить. Эйгон сразу понимает, что это не сработает, по крайней мере, с таким человеком. Разумеется, Ланнистер настойчиво отвечает на ее мягкий отказ, протягивая руку и заправляя ей за ухо выбившийся серебристо-золотой локон. При виде этого что-то уродливое пускает корни в Эйгоне. Просто откажи ему! Эйгону хочется кричать на весь зал. Он уже обручен с девчонкой Вестерлинг, не так ли? Вот и оправдание! Раэлль не останавливает Ланнистера и не упрекает его в том, что он дотронулся до принцессы. С покорным видом она позволяет ему взять ее за руку и повести обратно в толпу танцующих, пока музыканты начинают играть вступительные ноты своей следующей песни. Эйгон не может на это смотреть, разочарованный ее полной неспособностью просто сказать то, что она хочет, и в то же время борется с желанием оторвать от нее Джейсона Ланнистера. Отец со стоном опускается на стул рядом с ним, выводя Эйгона из задумчивости. Он даже не заметил приближения короля. Хотя Визерису I только за сорок, у него лицо мужчины, возможно, вдвое старше. Его кожа покрыта пятнами и морщинами, как перезрелый фрукт, а большая часть волос исчезла, за исключением нескольких длинных белых прядей, свисающих по бокам. Хотя он по-прежнему весел и в приподнятом настроении, тело его подводит. Буквально на прошлой неделе Эйгон услышал, как Мать спрашивала Великого Мейстера, можно ли еще спасти левую руку Отца или ее следует полностью удалить. — Мои старые кости плохо справляются со всем этим, — вздыхает Визерис. — Я очень надеюсь, что тебе весело, сын мой. Тебе следует танцевать, а не растрачивать дар своей юности в одиночестве. — Я не люблю танцевать, — произносит Эйгон, застигнутый врасплох. (Это неправда. Эйгону очень нравится танцевать, когда на уроках танцев только он и Раэлль, но в данный момент он довольно раздражен всем этим.) Этот момент кажется сюрреалистичным. Отец разговаривает с ним. Он знал, что отец был внимателен к нему, когда сын был для него чем-то новым и еще до того, как Эйгон стал достаточно взрослым, чтобы стать ему неприятным. Эйгон не помнит такого. Сейчас те несколько часов, которые отец уделяет своим детям, почти всегда отводятся Рейнире, его наследнице и его любимому ребенку. Визерис, похоже, не обеспокоен его безжизненным ответом. — Не так здорово, как летать с твоей сестрой, а?, — это вызывает улыбку у Эйгона, но через мгновение она исчезает, когда отец продолжает, — Пламенная Мечта, а ведь ей всего десять лет! Эйгон старается не хмуриться, потому что нельзя хмуриться на короля, даже если он этого заслуживает. Опять возвращаемся к Хелейне. Раэлль тоже моя сестра, он хочет сказать, но Эйгон также не хочет терять мимолетное внимание отца, а упоминание о Раэлль — верный способ заставить короля Визериса прекратить разговор. — Какое ощущение от полетов! Поистине замечательная вещь, — вспоминает отец, потерянный в прошлом, — Знаешь, мне было всего пятнадцать, когда я оседлал Балериона. А позже на пиру королева Алисанна решила, что я буду пить только разбавленное вино, даже для тостов, но старый Джейхейрис подменил мой бокал, пока она не смотрела. Достаточно взрослый, чтобы летать, достаточно взрослый, чтобы пить, вот что он сказал, — заговорщически прошептал Отец. — Нам не обязательно говорить твоей матери. Этот кусочек мудрости, передаваемый ему от короля к королю, является первым (и, возможно, единственным) королевским наследством, которое получил Эйгон, и он принимает его с удовольствием. Он едва взглянул на вино в кубке (рубиново-красного цвета, того же оттенка, что и трехголовый дракон на символе их Дома), прежде чем поднести его к губам. На первый вкус не так уж отличается от разбавленного вина, но мгновение спустя алкогольный огонь перебродившего винограда поражает его рот, кислый и подавляющий, и он почти задыхается, прокашливаясь. Отец посмеивается, несколько раз хлопая Эйгона по спине, пока его кашель не утихнет. — Поначалу у меня была примерно такая же реакция, — признается Визерис, прерываясь на несколько собственных кашлей, — но со временем становится легче, пока внезапно вы не обнаружите, что самая большая трудность больше не заключается в ваших первых глотках, но в… — Отец! Подходит его сводная сестра. Не та, которую предпочел бы Эйгон, но определенно та, которую предпочитает отец. Иссохшее лицо короля озаряется при виде принцессы Драконьего Камня. — Ах, Рейнира! — Мальчики убедили меня, что они не могут лечь спать, не отдав дань уважения королю, — Рейнира бросает нежный взгляд в дальний конец зала, где ее бледные, темноволосые сыновья сидят рядом с темнокожим и светловолосым Лейнором. — Извини меня, Эйгон, я должен принять пожелания спокойной ночи от моих внуков. Я скоро вернусь. — отец упирается тростью в землю, а затем медленно встает с соседнего сиденья с болезненным звуком, скрипя костями. Эйгон уверен, что отец не вернется. Поскольку Раэлль все еще не с ним, и у него нет других способов развлечься, он снова поворачивается к кубку с вином, невинно стоящему на столе. Он с осторожностью делает второй глоток. Напиток по-прежнему обжигает горло, но он менее интенсивный, более терпимый, а сладость после этого остается на языке. Он делает еще один глоток, затем еще один, пока вскоре не выпивает последние капли со дна стакана. Он жестом подзывает ближайшую служанку, чтобы она наполнила его. — Еще вина! Девушка колеблется, без сомнения, помня о приказе его матери, о том что младшим членам королевской семьи нельзя подавать ничего крепкого, но когда Эйгон повторяет приказ с оттенком предупреждения, она спешит наполнить его бокал. Поначалу Эйгон продолжает пить, потому что хочет посмотреть, заметят ли отец или мать и скажут ли ему остановиться. Выпив еще несколько бокалов вина, Эйгон обнаруживает, что его больше не волнует, что думают его родители, и это гораздо более сильное чувство. Его не волнует, что мать даже не посмотрела в его сторону за всю ночь, пока она вращалась вокруг Хелейны. Его не волнует, что отец явно забыл о своем обещании вернуться и, как обычно, сосредоточил все свое внимание на Рейнире. Его не волнует, что Раэлль все еще танцует с Джейсоном Ланнистером – нет, теперь это Тиланд, если только Джейсон Ланнистер каким-то образом не сменил свой камзол с красного на зеленый в разгар пира. (Он говорит себе, что ему плевать на свою сестру, но он еще недостаточно пьян, чтобы признать это правдой.) Он выпивает четвертый или пятый бокал, когда наконец возвращается Раэлль и тяжело падает на сиденье, которое занимал Отец. Подол ее платья из розового шелка, скроен таким образом, чтобы имитировать лепестки цветов, и он замечает несколько коричневых пятен от чужих ботинок. Раэлль покраснела, растрепалась и запыхалась, и от этого зрелища у него почему-то перехватывает дыхание. Они заговаривают одновременно: — Если еще какие-нибудь лорды пригласят меня танцевать… — начинает она с недовольством. — Мы еще не танцевали, — говорит Эйгон. Они оба замирают. На лице его сестры виноватое выражение, и Эйгон хмурится. — Дай мне отдохнуть несколько минут, — предлагает Раэлль, но этого недостаточно, чтобы не дать его прежним разочарованиям достичь точки кипения. — Значит, ты будешь танцевать с ними, но не со мной, — обвиняющим тоном говорит Эйгон. — Это не… — Что ты хотела сказать?, — он давит. Наверняка что-то вроде того, что если еще какие-нибудь лорды пригласят меня на танец, то, думаю, я умру. — Ничего особенного, Эйгон, правда. — Если ты не хотела с ними танцевать, почему ты просто не отказала им? Раэлль поникла от такого вопроса. — Уиллам Уайлд, Джейсон Ланнистер, Тиланд Ланнистер, Клемент Селтигар. Все их дома — ценные союзники Короны. Что я получу, если откажу им? Потерпеть несколько неприятных танцев из чувства долга – не такое уж и тяжелое испытание. Слова его матери, произнесенные нежным голосом Раэлль. В любом случае, это хуже, чем просто отказ. Эйгон тянется к кубку на столе, и взгляд его сестры становится острее, когда она следит за этим движением. — Это вино? – спрашивает Раэлль, пытаясь поймать его за руку. — Отец сказал, что мне можно, — раздраженно отвечает Эйгон, хватая бокал, прежде чем она успевает его схватить. — Достаточно взрослый, чтобы летать, достаточно взрослый, чтобы пить. Он намерен потребовать танец от одной из дам своей сестры, просто чтобы заставить Раэлль пережить то, что пришлось пережить ему. Может быть, девушка Пенроз, она и Раэлль кажутся ему близкими, и она достаточно хорошенькая. Вместо этого мир, кажется, вращается вокруг него, когда он пытается встать, и его ноги внезапно кажутся разной длины. Эйгон спотыкается, и руки Раэлль взлетают, чтобы поддержать его: одна хватает его за плечо, а другая обхватывает его собственную руку. Ее нежные пальцы теплые, и он чувствует эхо прикосновений, даже после того, как она отстраняется. — Сколько ты выпил? — мягко спрашивает Раэлль, осторожно помогая ему вернуться на свое место. Она не так опытна в этом, как мать с отцом, но ее движения такие же. Она обращается с ним как с ребенком. На ее лице вспыхивает обида, прежде чем ее сглаживает маска, и Эйгон понимает, что сказал это вслух. — Пожалуйста, извини меня, — говорит ему Раэлль, ее голос нейтральный, хотя он и ощущается холодным, как лед. С помоста Эйгон может проследить за серебристо-золотыми волосами своей сестры, пока она пробирается сквозь толпу к отцу, который разговаривает с матерью. Как только она достигает их, Хелейна закрывает уши руками, закрывает глаза и падает на колени на пол. Честно говоря, он удивлен, что она продержалась так долго. Как и большинство собравшихся дворян, Эйгон является просто заинтересованным свидетелем следующих событий: Мать пытается поднять Хелейну на ноги, но она сопротивляется; Отец поворачивается к Хелейне, говоря что-то Раэлль, что разбивает ее маску безмятежного спокойствия на хрупкие осколки; Королева подзывает Раэлль к себе, и она опускается рядом с Хелейной, что-то бормоча ей тихим голосом; Хелейну наконец уговаривают подняться на ноги, она хватается за рукав Раэлль; Мать выводит их из залы; Раэлль делает последнюю попытку поговорить с королем, но тот явно ее игнорирует, и две его сестры покидают пир. Все снова вращается вокруг Хелейны. Конечно, отцу больше не будет интересно слышать об Эйгоне. Он уже уделил ему столько внимания сегодня, а это, вероятно, означает, что в следующем году у них не будет настоящего разговора. Эйгон горько смеется. Конечно. Он мало что помнит из оставшейся части пира, за исключением того, что оно включало в себя еще больше вина. Эйгон почти уверен, что сказал что-то грубое лорду Селтигару, когда тот пришел поздравить его, и накричал на служанку, которая отказывалась наполнить его кубок (или ее кувшин просто был пуст?). Он не уверен, сразу ли после этого или через несколько часов он, спотыкаясь, выбегает из зала, но так или иначе он оказывается на тренировочном дворе, рухнув на тележку, заполненную поврежденным оборудованием, и позже выплескивает содержимое своего желудка в помятый шлем. Не в силах больше держаться на ногах, он тяжело падает на землю. Двор темен и пуст, лишь несколько факелов горят вдоль дальних стен, его единственная компания — манекены, которых Коль заставляет бить деревянными мечами. Эйгон оказывается на спине, у него кружится голова, и он смотрит на холодный свет убывающей луны над Красным замком. Ему интересно, заметил ли кто-нибудь, что он ушел. Интересно, действительно ли кого-нибудь из них это заботит? Отец не заметил бы. Это может заботить мать, но только в том случае, если он поставит ее в неловкое положение, отказываясь играть свою роль в ее шуточном фарсе. Заметит ли это Рэй, или она будет слишком занята, нянчась с Хелейной и танцуя с никчемными лордами? Эйгону предпочитает думать, что ей не все равно, но насколько он на самом деле знает, что думает его сестра? Может быть, он такой же, как Джейсон Ланнистер, тот, кто заслуживает ее фальшивую улыбку и вежливость, но на самом деле он просто раздражает ее, и его нужно терпеть, пока она не сможет сбежать от него. Эта мысль сопровождается пронзающей его грудью болью, и его видение ночного неба над головой затуманивается. Мысль о том, что Раэлль притворяется, причиняет ему больше боли, чем он мог себе представить. Ей не все равно. Наверняка. Эта мысль не покидает его, несмотря ни на что. Теперь, когда он думает об этом, он знает, что ему никогда не удастся избавиться от этой мысли, даже после того, как он протрезвеет и придет в себя. Во что легче поверить: в то, что всем плевать на Эйгона, не на принца Эйгона, или что один единственный человек это исключение из правил? Единственный, в ком он действительно, безоговорочно уверен, — это Солнечный Огонь, но он — дракон, который не понимает таких вещей, как преемственность, одиночество, ожидания и вино. Наверное, приятно быть драконом. Никаких забот, кроме того, будет ли твой следующий ужин козой или свиньей, и сможешь ли ты сегодня полететь. Когда Эйгон наконец засыпает, ему снится полет. (В своих снах он не один.)