Ashes and Stardust

Шестнадцатые именины Раэлль начинаются неблагоприятно. Осенние ветры ознаменовали начало 121 года после Завоевания, но к концу третьей луны они переросли в полноценный зимний шторм. Всю неделю было холодно и сыро, балансируя на грани замерзания. Дождь сменяется снегом, а затем снова дождем, как будто облака еще не совсем определились с тем, какую погоду они хотели бы устроить в Королевской Гавани. Небо прояснилось прошлой ночью как раз к красному закату, давая Раэлль надежду, что сегодня, возможно, будет лучше. Она просыпается со слабым сине-серым светом пасмурного рассвета, начинают падать первые капли дождя, но только когда морось превратился в ливень, она наконец вылезает из теплого кокона своих одеял и зовет на помощь слуг. Пока служанки разжигают потухший в ее камине огонь и готовят горячую ванну, Раэлль подходит к окну, осторожно переступая с одного ковра на другой, избегая ледяных участков голого камня. Даже у огня, она чувствует, как холод просачивается сквозь края рамы и исходит от стекла. Одно прикосновение подобно льду под кончиками ее пальцев. Снаружи густой туман от Черноводной окутывает ее привычный вид на сады – остаются видны только слабые силуэты ближайших деревьев, содрогающихся от шторма. Никаких полетов сегодня, если только она не хочет простудиться под ледяным дождем. Раэлль завтракает в одиночестве, за низким столиком рядом со своей софой; Единственная ранняя пташка в семье — ее мачеха, и хотя время от времени они завтракают вместе, было бы неправильно отнимать у королевы больше времени, чем Раэлль заслуживает. Поднос, который ставит ее горничная, заставлен едой: толстые ломти темного хлеба, еще теплого от печи, смазанные топленым маслом и сбрызнутые медом; колбасные изделия с тяжелым вкусом дыма и перца; кубики твердого выдержанного сыра из овечьего молока; сушеные персики из Арбора, насыщенные по вкусу, но лишенные сока и сладости свежих фруктов. Довольно сдержанный завтрак по меркам королевской семьи, но все же пир по меркам простых жителей Королевской Гавани, страдающих в агонии зимы. Если им повезет, в течение года придет весна. Если нет, то до следующей смены времен года может пройти полдесятилетия. Как только ванна набрана, Раэлль сбрасывает ночную рубашку и как можно быстрее закалывает косу для сна, но вода в ванне всего лишь теплая, а не та обжигающе горячая, на которую она надеялась. То немногое тепла, которое было вначале, уходит гораздо быстрее, чем ей хотелось бы, превращая то, что должно было быть роскошным купанием, в быстрое мытье. Учитывая нынешнее состояние погоды, Раэлль с немалой долей разочарования отказывается от кожаных костюмов, разложенных накануне вечером, и вместо этого выбирает тяжелое платье с длинными рукавами из бархата сливового цвета. В отличие от ее младших братьев и сестры, которые проводят значительную часть своего дня в той или иной форме учебы, дни Раэлль относительно не структурированы. Все, что действительно нужно знать принцессе, — это хорошие манеры, язык ее предков, а также имена и родословные знати; уроки с септой всегда были скорее факультативными, чем обязательными, благодаря настойчивому утверждению Рейниры, что Вера Семерых не имеет права вмешиваться в ее образование. Большая часть того, что она узнала за пределами этих трех областей, была результатом самообучения. Таким образом, библиотека является для нее более чем знакомым местом, и именно туда ее ведут ноги после того, как она закончила утреннее омовение. Устроившись на свое обычное место возле ревущего очага и вооружившись книгой легенд Века Героев, Раэлль спокойно читает. Примерно через час из библиотеки начинают доноситься голоса. Великий мейстер Меллос читает ее братьям и племянникам лекцию по истории Аргилака, Штормового Короля. — …закаленный воин, Аргилак Надменный убил короля Гарса VII из дома Гарденеров в битве при…? — При Летнем поле, — слышит она ответ Эймонда. — Правильно, мой принц. Таким образом, Штормовой Король мало боялся армий Эйгона Завоевателя… Когда Великий Мейстер лично обучает мальчиков, это всегда хороший знак, потому что это означает, что отец хорошо себя чувствует. Раэлль встает со своего места примерно в то же время, когда уроки мальчиков прерываются на обед, но там, где их свободное время только начинается, ее свободное время заканчивается. В полдень она обедает с несколькими другими молодыми придворными дамами: в сегодняшний список входят Маргери и Эллин Уайлд, Джемма Стокворт, Джейн Блаунт и Сарра Дарклин. Это не та компания, которую она предпочла бы, но это компания, которую требует от нее долг — долг налаживать и укреплять связи с сестрами и дочерьми знаменосцев Дома Таргариенов. Все девушки поздравляют Раэлль с ее именинами, и все их комплименты пусты, хотя она все равно улыбается и благодарит их, пока они хихикают за кексами. Это все абсолютно искусственно. Никому из них нет дела до Раэлль, кроме той пользы, которую их общение может принести им и их семьям. Девушки Уайлд здесь, чтобы протолкнуть одного из своих братьев в качестве претендента на руку Раэлль. Сарре Дарклин было поручено использовать положение своего дяди в Королевской гвардии, чтобы повысить статус своей семьи при дворе. Джемма Стокворт надеется, что ее сделают фрейлиной, чтобы улучшить перспективы ее замужества. Джейн Блаунт использует ее, чтобы сблизиться с Эйгоном, в надежде, что он женится на ней, если она будет согревать его постель. (Она подозревает, что Джейн Блаунт уже нашла дорогу в постель Эйгона, хотя она не ближе к этому браку, чем в тот день, когда она прибыла в Королевскую Гавань. Это не вызывает сочувствия у Раэлль, и если слова, с которыми она обращается к Джейн, лишь немного острее, чем любезности, которые она оказывает остальным, ну, кто может ее в этом винить?) Раэлль не осуждает их за хитрость – они так же верно следуют указаниям своей семьи, как и она, развлекая их – но она также не собирается принимать ложную дружбу. Вращающийся поток новых лиц будет приходить и уходить, следуя за своими мужьями, отцами и братьями по делам в Королевской Гавани и уезжая, когда дела будут завершены, прибывая как чужие и уезжая как просто знакомые. Лишь немногие когда-либо переходят эту границу от знакомого к другу. У Уиллы Пенроз получилось, но ее нет в Королевской Гавани уже большую часть года, и никто из этой компании не может с ней сравниться. Погода после обеда не лучше, чем утром, а наоборот, стала еще хуже: небо раскалывает пополам молния, а за ней следуют раскаты грома. Этого недостаточно чтобы спасти Эйгона, Эймонда и ее племянников от уроков в Драконьей Яме. Проходя по двору вдоль верхних зубчатых стен, она видит, как они вчетвером зажаты под портиком, едва защищенные от дождя, и ждут, пока прибудет карета. Когда Эйгон замечает ее взгляд, он кричит: — Спаси меня! Когда она имитирует шитьё, он корчит рожу и поворачивается обратно к карете, а Раэлль продолжает свой путь в направлении покоев Хелейны. В отличие от Эйгона (и большинства мужчин), Раэлль не имеет ничего особенного против шитья. Хотя ей не хватает таланта Хелейны к сложной вышивке, ее стежки аккуратные и прочные, они подходят для небольших подарков, более функциональной одежды и для починки в тех случаях, когда слуга недоступен. Хелейна уже шьет, когда Раэлль входит в покои. — С именинами, Раэлль, — приветствует ее младшая сестра, не отрываясь от рукоделия. — Спасибо, Хелейна. Проходя мимо сестры на свое место, Раэлль замечает, что Хелейна использует пяльцы, которые она подарила ей на ее двенадцатые именины на прошлой неделе. Среди изумрудных и сапфировых нитей вырисовывается что-то вроде стрекозы, но без энциклопедических знаний сестры о насекомых она может только догадываться, какие именно. — Это та зеленокровная стрекоза, о которой ты говорила на днях? — Нет, им не нужны драконы в Дорне. Они погружаются в уютное молчание, пока каждая занимается своим рукоделием, и ни одна из них не пытается заполнить воздух светской беседой. Раэлль слишком медленно выполняет более тонкие стежки, чтобы своевременно изготовить что-нибудь красивое, поэтому большую часть дня она проводит, работая над подарком для Рейниры, хотя именины ее старшей сестры почти через четыре луны. Потратив целый час на создание одного удовлетворительного дракона из ниток, она достигает предела своего терпения и решает, что пора дать ноющим пальцам отдохнуть. Попрощавшись с Хелейной, Раэлль лишь ненадолго возвращается в свои покои, чтобы убрать все принадлежности для вышивания, прежде чем отправиться в свой следующий пункт назначения. К сожалению, долгий путь вверх по башне к покоям Мейстера оказался напрасным; Великий мейстер кратко сообщает ей, что из Росби воронов не было. С пустыми руками и разочарованная, она возвращается в свои комнаты. Это второе письмо подряд, на которое не получен ответ, и теперь она собирается написать третье. Часть ее, голосом, немного похожим на Эйгона, шепчет, что ей не следует тратить время на одностороннюю переписку. Раэлль игнорирует это; она еще не готова отказаться от надежды. Взяв пергамент и перо, Раэлль устраивается на диванчике у камина, прижимая пергамент к поднятым коленям и обдумывая свои слова. «Дорогая Уилла», — начинает она, но тут же останавливается. Именно так она адресовала свои последние два письма, подражая недавнему превращению в «Дорогая Раэлль» в письме Уиллы. Возможно, она была слишком настойчива? Если она изменит это, и окажется так, что ворон из Росби просто задержался из-за непогоды, обидится ли Уилла за это? Вежливость обычно является ее лучшей защитой от случайного пренебрежения, но они отошли от "леди Пенроз" и "принцесса Раэлль" несколько месяцев назад. Странно думать, что они переписывались дольше, чем были вместе при дворе. Большинство молодых леди покидают Королевскую Гавань в течение нескольких коротких лун, либо возвращаясь домой со своими семьями, либо уезжая с будущим мужем. Уилла была из последних: она прибыла в столицу как леди Пенроз и уехала как леди Росби. Несмотря на (или, возможно, благодаря) тому факту, что Уилла не предприняла особых попыток снискать расположение королевской семьи, у них сложилась своего рода дружба, когда они часто случайно находили друг друга в библиотеке. Предпочтением Раэлль была история; Уилла любила истории о далеких странах. Как только ее отец нашел для нее жениха в лице Джона Росби, она покинула Королевскую Гавань и отправилась к своему новому мужу, хотя и пообещала написать. И она писала уже большую часть года, делясь хорошим («Джон гораздо менее скучен, чем я думала сначала, и он учит меня соколиной охоте. Я назвала своего сокола Присциллой из-за сходства с леди Редвин… »), плохим («Библиотека здесь настолько скудна, что я подозреваю, что его отец был неграмотным…») и невероятным («Мейстер Бертрам считает, что малыш родится в мае или, возможно, в июне. Я бы предпочла, чтобы малыш так не делал, унаследовать медлительность отца…») Ее молчание нетипично, поэтому Раэлль хочет винить в этом погоду. У Уиллы достаточно острый ум, и она бы просто сказала ей, если бы она причинила какое-либо непреднамеренное оскорбление, если только письмо Уиллы не было настолько резким, что Джон или мейстер Бертрам решили не отправлять его из страха, что их Леди лишится языка. Возможно, произошел несчастный случай – Сокол Присцилла съела ворона, летящего в Королевскую Гавань, или, возможно, обязанности Уиллы как леди Росби сделали ее слишком занятой, чтобы писать во время такой трудной зимы. (Есть еще одна возможность внезапного отсутствия ответа со стороны Уиллы, почти за две луны до ожидаемого рождения наследника Росби, но Раэлль не хочет ее рассматривать.) Как только дневной свет сменяется светом свечей, Раэлль откладывает недописанное письмо, чтобы приготовиться к ужину. Шестнадцатые именины принцессы — это тот случай, который должен быть отмечен пиром, но она просила о более спокойном праздновании, о простом ужине с семьей. Ее предложение было встречено одобрением отца, когда она обратилась к Алисенте несколько недель назад, и поэтому Раэлль направляется в частную столовую, а не в большой зал. Она не первая, кто прибыл; Рейнира и ее сыновья уже заняли свои места вдоль стола. Принцесса Драконьего Камня сидит справа от кресла Отца, украшенного резьбой в виде дракона. Справа от Рейниры одно свободное место, затем сидит Люцерис, а затем Джакейрис, сидящий ближе всего к краю. Рейнира встает, когда видит входящую Раэлль, и подходит к ней, чтобы обнять ее. — С шестнадцатыми именинами, Раэлль, — шепчет ее старшая сестра, слова предназначены только для ее ушей — Мама бы так гордилась тобой. — Я… спасибо, сестра. Она рада объятиям, потому что это означает, что Рейнира не увидит сложную смесь эмоций, которая отражается на ее лице при упоминании их матери. Радость с горем и с дискомфортом. Эймма Аррен была для нее чужой; почему одна мысль о материнской заботе почти вызывала у нее слезы на глазах? Раэлль удается заставить свое лицо принять нейтральное выражение к тому времени, когда Рейнира отпускает ее, и по указанию сестры она занимает второе главное место, напротив того места, где будет сидеть Отец. — Не забудьте поздравить свою тетю с именинами, вы оба, — говорит Рейнира своим сыновьям, в ее голосе смесь ободрения и увещевания. — С именинами, тетя Раэлль, — хором говорят ее племянники. К счастью, прибывает Алисента с ее братьями и сестрой до того, как Раэлль ввязывается в неловкую светскую беседу с семилетним и восьмилетним ребенком. Королева занимает место слева от королевского кресла, затем Хелейна, Эймонд в середине и, наконец, Эйгон садится на место, ближайшее к Раэлль. Хотя камзол сухой, его волосы влажные, и она задается вопросом, было ли это следствием ванны или неожиданного попадания под дождь. — Как прошел день? — спрашивает Раэлль. — Скучно. Уроки, а затем занятия в Драконьей Яме. В этом нет никакой цели, это все тоже самое, что мы прошли много лет назад. Почему я должен снова страдать? — Потому что ты не можешь свободно говорить на высоком валирийском языке, — вмешивается Эймонд с противоположной стороны. — Отвали, Эймонд, — хмурится Эйгон, из-за чего Алисента пристально смотрит на него, — Солнечный Огонь прекрасно понимает мой валирийский, и его мнение — единственное, что имеет значение. Прежде чем Раэлль успевает решить, оскорбит ли его предложение потренироваться с ней (она не выразилась бы так грубо, как Эймонд, но Эйгон действительно мучается с разговорным валирийским), дверь в столовую открывается, впуская одного из два отсутствующих гостей. — Отлично, я не опоздал, — замечает Лейнор, выглядя несколько растрепанным. Стул между Рейнирой и Люцерисом скрипит, когда он отодвигает его от стола. — С именинами, Рейлла…Ой! Раздается громкий звук, когда нога Рейниры бьет Лейнора под столом. Эйгон издает звук недовольства, обиженный за Раэлль, но она прерывает его, прежде чем он успевает сказать что-то уничижительное. — Спасибо, сир Лейнор, — улыбается Раэлль, надеясь продемонстрировать, что она прощает обиду. Это далеко не самая худшая ошибка, которую кто-либо совершил с ее именем. ̶(̶ ̶—̶ ̶Н̶е̶ ̶с̶е̶й̶ч̶а̶с̶,̶ ̶Э̶й̶м̶м̶а̶,̶ ̶—̶ ̶о̶т̶д̶а̶е̶т̶с̶я̶ ̶э̶х̶о̶м̶ ̶в̶ ̶е̶е̶ ̶у̶ш̶а̶х̶.̶)̶ Рейнира с благодарностью наклоняет голову, но Алисента ухватывается за момент слабости, как дракон, учуявший кровь. — Надеюсь, это не тот пример, который вы пытаетесь подать своим… детям, сир Лейнор, — пауза перед словом “дети” достаточно длинная, чтобы ее можно было заметить, но достаточно короткая, чтобы она могла отрицать, что это было сделано намеренно. Раэлль хочется закрыть лицо руками. — Это обычная вежливость - называть почетного гостя по его правильному имени. — Вы, должно быть, ослышались, королева Алисента, — вмешивается Рейнира с фальшивой улыбкой на лице, как будто мгновением ранее не она молча отчитала своего мужа за то же самое. — Лейнор сказал Раэлль. Вопиющее переписывание истины явно приводит Алисенту в ярость, ее глаза сужаются, и она крепче сжимает подлокотники сиденья. — И что ты услышала, Раэлль? Ужин еще даже не начался, а они уже втягивают ее в свои препирательства. Она бы предпочла пережить грандиозный публичный пир. Даже десяток танцев с Джейсоном Ланнистером или Уилламом Уайлдом были бы лучше, чем это. — Я уверена, что он просто оговорился, Ваша светлость, — пытается ответить нейтрально Раэлль, опустив голову и глядя на свою пустую тарелку, вместо того, чтобы встретиться взглядом с любой из враждующих женщин на дальнем конце стола. — Значит, ты согласна, что он назвал тебя неправильно, — заключает Королева, злобно глянув на Рейниру. Раэлль кажется, что на нее сыпятся стрелы, и каждое вежливое слово — тщетная попытка увернуться. Как отец может выносить это изо дня в день? — Это не имеет значения, — пытается она снова. — Сир Лейнор не хотел никого обидеть, и я не обижена. — Спасибо, Раэлль, — в голосе ее старшей сестры звучит та же нотка самодовольства, которую он приобретает всякий раз, когда отец встает на ее сторону в разногласиях. Я не была на твоей стороне! Раэлль хочется прокричать. Я не была ни на чьей стороне! Почему всякий раз, когда она отказывается выбирать сторону, они выбирают ее за нее? Пожалуйста, пожалуйста, пусть отец прибудет поскорее. Словно вселенная услышала ее страдания, входит слуга и приближается к королеве Алисенте. Слуга шепчет несколько слов королеве и уходит, после чего ее мачеха встает, откашливаясь, чтобы привлечь внимание к себе. — Король плохо себя чувствует и не присоединится к нам сегодня вечером, — объявляет Алисента. — Он желает передать свои поздравления, Раэлль, а также свои извинения за то, что он пропустил твои именины. В ответ Раэлль вежливо кивает, предпочитая верить, что отец действительно плохо себя чувствует и не просто решил не иметь с ней дела сегодня вечером. Ее единственное возможное спасение исчезло, но это, по крайней мере, означает, что сам ужин может начаться. Напитки подают в первую очередь. Большинство кубков наполняются из кувшинов с разбавленным вином, но Эйгон (и Лейнор, лениво замечает она) наливают свое вино прямо из бутылки. Ее брат тут же осушает свой бокал до дна, и когда Эйгон замечает ее взгляд, он подталкивает к ней свой наполненный кубок. Разговоры уже начались где-то за столом, поэтому он может понизить голос и позволить словам дойти только до ее ушей: — Тебе следует выпить, дальше будет только хуже. Раэлль подталкивает кубок обратно к нему, хотя ей бы хотелось вылить содержимое. Он только пытается помочь, как бы сильно она не согласна с его методами. — Мне это не нужно. — Не будь упрямой. Семейный ужин, а отца нет, чтобы заставить их вести себя хорошо? Я не пожалею, что был пьян, а ты пожалеешь, что была трезвой. Всего один стакан, Рэй, и напряжение пропадет. В конце выражение его лица становится умоляющим, глаза широко раскрыты и обеспокоены, и этого почти достаточно, чтобы убедить ее. Она хочет довериться ему, позволить Эйгону помочь ей найти состояние, в котором все раздоры между двумя половинами Дома Таргариенов утекут мимо нее, как вода, и она сможет просто наслаждаться праздничным ужином в окружении своей семьи. Это заманчивая фантазия. Вот только она не может до конца поверить, что такое чувство существует внутри бутылки. За последний год у Раэлль было много возможностей наблюдать за поведением Эйгона, пока он пил. Она видела его разочарование, то, как одно-единственное неправильное слово иногда может привести его в угрюмую ярость, из которой его невозможно вывести. Она видела апатию во всех ее формах, от простого безразличия до беспросветной грусти. Она даже видела его страдания в тех редких случаях, когда она встречала его в предрассветный час, когда он заканчивал ночь, пока она начинала свой день, когда он, спотыкаясь, возвращался в Крепость настолько пьяный, что почти не мог ничего понять. Кажется, ее слова никогда не доходят до него в таком состоянии, сколько бы мягких утешений она ни шептала ему на ухо, пока слуга помогал ей нести его обратно в его комнаты. Кажется, он никогда не помнит эти утренние моменты. Она ни разу не видела Эйгона счастливым в пьяном виде. Поэтому она отодвигает стакан в последний раз, хотя ее сердце болезненно сжимается от отвержения в его глазах. Слуги начинают приходить с ужином, прерывая разговоры. Блюдо за блюдом подносят к столу, и хотя это не настоящий пир, выбор еды все равно велик. Густое, насыщенное рагу из говядины и корнеплодов подается в глубоких тарелках с хлебом, мясо настолько нежное, что почти тает во рту. Пирог с миногой, маринованной свеклой и тонко нарезанным пастернаком, запеченный до золотистого цвета и блестящей медовой корочки. Там есть лосось, осетрина, форель и многое другое, некоторые блюда копченые, другие свежие, море все такое же щедрое, даже когда поля покрыты морозом. — Помолимся, прежде чем мы начнем, — приказывает Алисента больше, чем предлагает. Раэлль никогда не знает, следует ли следовать этим молитвам или нет, но сегодня вечером она решает склонить голову и закрыть глаза, когда мачеха просит благословения Девы и Матери. Если Рейнира считает, что она выиграла первый раунд за ночь, то Раэлль должна отдать этот Алисенте, для справедливости. К их чести, на протяжении всего ужина все в основном ведут себя хорошо. Между Эймондом и Люцерисом происходит короткий инцидент ( “Он не перестанет меня пинать!”от Эймонда и “Я уверен, что это был просто несчастный случай” от Рейниры, несмотря на неоднократные доказательства обратного), в результате которого Эймонд меняются местами с Хелейной, но в остальном все остается более или менее цивилизованным. Конечно, это в основном результат сегрегации, когда каждая половина семьи придерживается своей стороны. Без отца, который мог бы преодолеть разрыв во главе стола, королева и принцесса игнорируют друг друга. С ее стороны дела обстоят не намного лучше. Всякий раз, когда Рейнира пытается завести разговор между Раэлль и Джейсом, Эйгон находит способ вмешаться и вернуть разговор только к ним двоим. Она не может сказать, намеренно ли это или из-за вина, но она не говорит ему остановиться, хотя знает, что должна это сделать. Раэлль предпочла бы услышать о том, как Солнечный Огонь выбрался на десять футов из своего логова под проливной дождь, прежде чем дракон решил, что он все-таки не хочет летать, чем выслушивать описание первого седла Вермакса. Их тарелки наконец-то пусты, и Раэлль с осторожным оптимизмом переходит к вручению подарков. Несмотря на отсутствие короля, его подарок по-прежнему преподносится первым в виде шкатулки, подаренной ей Алисентой. Внутри находится ожерелье из двух рядов крупных рубинов квадратной огранки, связанных тонкими золотыми цепочками, которые, кажется, не способны выдержать вес такого количества драгоценных камней, пока она не поворачивает его, чтобы открыть под ним основу из валирийской стали. Это не те украшения, которые соответствуют ее вкусу, но, тем не менее, это прекрасное произведение искусства, и она не настолько груба, чтобы отказаться от подарка, даже если дарителя нет рядом, чтобы увидеть это. Рейнира подходит к креслу Раэлль, стоя позади нее, положив одну руку возле ее головы и любуясь ожерельем. — Это принадлежало нашей матери, — замечает Рейнира, и ее улыбка растет, когда она смотрит на драгоценности. — Встань, позволь мне помочь тебе надеть это. Улыбка Раэлль тускнеет при этом откровении. Комментарий Рейниры об Эймме Аррен ранее был, по крайней мере, искренним. Это всего лишь еще одно доказательство того, что Отец думал о ней только как о продолжении ее матери. Неудивительно, что он не хотел быть здесь сегодня вечером, в годовщину ее смерти. Ожерелье больше похоже не на подарок, а на кровавую плату. Ее старшая сестра помогает с застежками, поправляя рубины на шее Раэлль. Они висят на ней, как кандалы, но она не произносит ни слова против. — Прекрасно, но рубины не подходят к ее платью. Я уверена, что ты сможешь надеть это как-нибудь в другой раз, Раэлль. Мелочность или избавление? Что бы ни побуждало Алисенту заговорить, тем не менее, это спасение, и рубиновое ожерелье возвращается в шкатулку. Раэлль знает, что ей придется открыть его снова, хотя бы для того, чтобы продемонстрировать свою благодарность, прежде чем она сможет притворится, что ожерелья не существует, но, по крайней мере, сегодня вечером напоминание о смерти ее матери не будет висеть у нее на шее, как петля. Следующий подарок от Хелейны: платок, вышитый тем, что ее мачеха, очевидно, считает бабочками, но, Раэлль подозревает, что на самом деле это мотыльки. В любом случае, это более приятный подарок, чем предыдущий – она благодарит и решает спросить сестру об этих мотыльках завтра. От сыновей Рейниры общий подарок в виде пары толстых кожаных перчаток, достаточно прочных для полетов на драконе и достаточно теплых для непогоды. Эймонд дарит ей набор прекрасных игл из лебединых перьев и новый нож для перьев в дополнение к ним. Подарок Алисенты — шаль из тонкого изумрудного шелка с изящно вышитыми золотыми цветами по краям. — Какой зеленый, — замечает Рейнира с едва скрываемым пренебрежением, и сердце Раэлль замирает, когда она понимает, что никогда не сможет носить его, не передав всем неверный посыл. Алисента не награждает Рейниру ответом, что дает Раэлль некоторую надежду на то, что ее мачеха решила больше не отвечать ей. Без ответа на ее провокации вполне возможно, что залпы к вечеру могут закончиться. Эта надежда умирает после того, как она раскрывает подарок Рейниры — длинный зимний плащ из темно-серой шерсти, богато вышитый темно-фиолетовыми нитками и отороченный густым черным мехом. — Прекрасный подарок. Я уверена, что он отлично пригодится Раэлль в Дорне, — вмешивается Алисента, глядя на Рейниру со стороны. …Что? — Рэй собирается в Дорн?, — Эйгон отрывается от своего стакана и выглядит таким же растерянным, как и Раэлль. — Она не собирается в Дорн, — резко отвечает Рейнира, лишь на мгновение скользнув глазами по нему, прежде чем вернуться к Алисенте. — Это воля короля, — возражает королева. — Король достаточно мудр, чтобы изменить свое мнение. Именно в этот момент Раэлль осмеливается прервать ее, намереваясь вежливо спросить, но слова вырываются не с тем достоинством, которого она бы хотела. — Простите, Дорн? — ее голос скрипит. Алисента открывает рот, чтобы объяснить, но Рейнира вмешивается первой. — Отец хочет продать тебя Кворену Мартеллу в обмен на союз со Ступенями. — Брак, чтобы предотвратить войну, — поясняет Алисента, ее тон утешительный, но выражение лица бесстрастное и обращено к Рейнире. — Принц Дорна достоин принцессы, и ваши дети станут наследниками собственного королевства. — Насколько я помню, у принца Дорна уже есть дочь от первого брака, а принцесса Алиандра — его наследница, — замечает Рейнира, даже не глядя на Раэлль. Это не имеет значения. Раэлль уже перестала слушать. Отец. Свадьба. Кворен Мартелл. Дорн. Судя по тому, как ведут себя Рейнира и Алисента, это не первый раз, когда этот вопрос обсуждается – хотя «обсуждение», возможно, слишком вежливое слово для их пререканий. Раэлль не опускается все ниже и ниже на стуле, пока они продолжают, потому что у нее хорошие манеры, но она мысленно отступает перед лицом их спора и собственного бессилия. Никто из присутствующих за столом тоже не выглядит особенно комфортно, будучи невольным свидетелем этой битвы. Они звучат совершенно одинаково, думает Раэлль, и внезапно она больше не может это слушать. Она не может. Мысль о том, чтобы остаться, пока они продолжают спорить о ее будущем, как если бы обеденный стол вдруг стал Малым Советом, стала невыносимой. С быстрым «извините», которого, кажется, никто не замечает, она встает и ускользает из столовой. Раэлль не бежит в свои покои, потому что именно там они додумаются ее искать, как только поймут, что их приз пропал, а она не хочет больше слышать ничего о Дорне или Кворене Мартелле от Рейниры или Алисенты (или не дай бог, от них двоих). Вместо этого она направляется в Богорощу. Дождь наконец прекратился, но все еще холодно, сыро и невыносимо. Ни один здравомыслящий человек не захотел бы оказаться снаружи прямо сейчас, поэтому это идеальное укрытие. В более теплый день она могла бы отдохнуть среди могучих корней чардрева, но сегодня вечером она выбирает каменную скамейку на краю Богорощи, защищенную от дождя нависающей частью стены замка. Несмотря на то, что камень высох, холод все еще проникает сквозь слои ее платья, образуя мурашки по коже. Через мгновение она подтягивает колени к скамье, используя бархатные складки платья между ними, чтобы защитить лицо от свежего порыва ветра, и засовывает быстро немеющие пальцы в рукава. Она всегда знала, что так и произойдет, что в конечном итоге лорд достаточно высокого статуса попросит ее руки, и Отец будет более чем рад ее исчезновению. Она ошибалась, предполагая, что кто-то захочет сказать ей, когда это произойдет. Потому что сказать ей об этом было, без сомнения, ошибкой. Если бы не непрекращающаяся потребность сестры и мачехи подстрекать друг друга, она вполне могла бы оставаться в неведении, пока они не привели бы ее к алтарю. Потому что на самом деле ее расстраивает не брак — Раэлль всегда знала, что однажды она выйдет замуж за человека по выбору короля, что он вполне может оказаться чужаком вдвое старше ее в далеком замке. Таков долг леди. Как только времена года поменяются и взойдет солнце, она выйдет замуж ради дома Таргариенов; с таким же успехом она могла бы расстроиться из-за дождевых облаков, ее чувства не смогли бы их изменить. Ее меньше волнуют новости, а больше то, как их ей рассказывают. Для Рейниры ее будущее — пустяк, который не стоит обсуждать. Для Алисенты ее будущее — это дешевый ход, чтобы использовать против Рейниры за ужином. Раэлль не хочет выходить замуж за Кворена Мартелла, но она может приучить себя к мысли об этом, может сдержать свой страх и отчаяние и наклеить на лицо фальшивую улыбку, когда он сменит ее девичий плащ на цвета Дома Мартелл. Возможно, он будет добрым. Возможно, когда-нибудь она полюбит его. ̶В̶о̶з̶м̶о̶ж̶н̶о̶,̶ ̶о̶н̶а̶ ̶н̶е̶ ̶у̶м̶р̶е̶т̶ ̶н̶а̶ ̶р̶о̶д̶и̶л̶ь̶н̶о̶м̶ ̶л̶о̶ж̶е̶.̶ По крайней мере, в Дорне будет тепло. Шаги. Это топот сапог, а не стук каблуков, поэтому Раэлль не поднимает головы, надеясь, что кто бы это ни был, он пройдет мимо Богорощи, не останавливаясь, и оставит ее страдать одну. Сапоги на камне превращаются в шаги на траве, и Раэлль поднимает голову, когда Эйгон опускается на скамейку рядом с ней. — Почему ты здесь? Очень холодно. — Потому что ни одному из них не придет в голову искать снаружи. Нет нужды уточнять, кто они, когда ее брат сидел в первом ряду. — Я просто хотела, чтобы все собрались вместе и были счастливы. Неужели я просила слишком многого? — добавляет она. Один ужин. Всего одна ночь – нет, даже не целая ночь. Два часа, возможно. Наверняка Рейнира и Алисента могли бы притвориться, что терпят друг друга в течение двух часов. Раэлль притворялась, что терпит Джейн Блаунт гораздо дольше, хотя и признает, что им не хватает такого же уровня враждебности. — Да, — без колебаний отвечает Эйгон. — Отец пытался годами, но этого никогда не произойдет. Возможно, в этом ее проблема: она слишком похожа на отца: делает вид, что ее проблем не существует, а затем убегает от них, когда их больше нельзя игнорировать. Но что еще ей делать? Довольствоваться тем фактом, что две половины ее семьи ненавидят друг друга, а она застряла где-то посередине? Это неустойчиво. Так или иначе, некоторая часть этого балансирующего акта в конечном итоге развалится. Возможно, это уже произошло, и она просто еще не заметила. Звук, срывающийся с ее губ, – что-то среднее между смехом и рыданием. Раэлль еще не приблизилась к слезам, но подозревает, что это произойдет позже, когда она благополучно устроится в своей постели и наконец осознает, что король собирается изгнать ее через полконтинента за тяжкое преступление своего рождения. Дочь вместо сына. — Не надо было упрямиться насчет вина. Это бы помогло. Раэлль прикусывает язык, чтобы не реагировать. Даже если бы вино притупило ее эмоции настолько, что она бы смогла пережить ужин, это лишь отложило бы ее излияние эмоций до завтра. Тогда она испытает их неизбежное возвращение, если только она не захочет провести остаток своей жизни в погоне за постоянным состоянием опьянения, как, похоже, полон решимости сделать Эйгон. Или вино могло усугубить ситуацию, и она бы взорвалась так, как ей хотелось сделать прямо сейчас, установив рекорд по количеству мостов, которые она может сжечь за одну тираду. Она ничего этого не говорит, потому что все еще достаточно трезва, чтобы следить за своим языком и понимать, что изливать свое разочарование на Эйгона бессмысленно, учитывая что он не является причиной ее проблем. Она не рискнет прогнать единственного человека, который выказывает ей хоть какую-то симпатию, поэтому Раэлль подавляет эмоции и переключается на более безопасную тему. — У меня не было возможности открыть твой подарок. — Ничего интересного. Просто книга. — Тогда это будет лучший подарок, который я получила в этом году. Свежий порыв ветра проносится по Богороще, и Раэлль дрожит под его натиском. Слева от нее Эйгон прижимается к ней ближе, и тепло его тела отгоняет часть холода. Когда он снова говорит, он шепчет слова прямо ей в ухо, и она снова дрожит, но не от холода, а от странного тепла. Он одновременно слишком близко и недостаточно близко. — У меня есть для тебя подарок получше. Мы могли бы убежать, перелететь Узкое море вместе. Никто не будет принуждать нас выполнять там какие-либо обязанности. Ее брат произносит слово “обязанности” так, как будто это ругательное слово, и, по крайней мере, сегодня вечером она не склонна с ним не соглашаться. Раэлль позволяет себе на минутку предаться фантазии. Только они вдвоем с их драконами в Пентосе или, может быть, в Браавосе. Свободные от вездесущей тени ожиданий своей семьи. Никаких надежд на замужество для нее и, по-видимому, никаких надежд на королевскую власть для него. Она понимает правду об истинном источнике раздора между Рейнирой и Алисентой, но Раэлль знает, что лучше не упоминать об этом Эйгону — это только его расстроит. Судя по его словам, она могла бы предположить, что его мнение по этому поводу не изменилось с тех пор, как ему было десять лет, и он сообщил ей, что “Мать хочет, чтобы я был королем”, своим самым испуганным голосом. Возможно, дела в Красном замке даже улучшатся за время их добровольного изгнания, как только королева и принцесса лишатся одного из столпов своего конфликта и одного из средств, с помощью которых они подсчитывают свои победы. А что насчет их двоих, улетевших в Эссос и оставшихся вдвоем? — Это не сработает. — С нашим дядей это сработало, — возражает Эйгон. — Пентос принимает Деймона, потому что Караксес и Вхагар позволяют им угрожать Триархии огнем и кровью. Что мы можем предложить такого, чего у них еще нет? Как скоро мне придется выйти замуж за принца Пентоса в качестве платы за пребывание? — Если бы они попытались настоять на том, чтобы ты вышла замуж за какого-нибудь старого толстого магистра, я бы женился на тебе, и мы бы сказали им, чтобы они пошли к черту. Если они нас выгонят, то вместо этого мы просто полетим на Летние острова, — равнодушно отвечает ее брат. Раэлль отворачивается, чтобы скрыть выражение лица, ее щеки горят от ненормативной лексики, когда его слова эхом звучат в ее голове. “Я бы женился на тебе”. Не потому, что ему бы этого хотелось, конечно, но это всё равно предложение пожертвовать своим счастьем ради ее собственного. Жалко ли с ее стороны, что это все еще вызывает тихую радость? Эйгон что-то бормочет себе под нос, и она поворачивается к нему. — Что? — Ничего. Просто здесь слишком холодно. Он выглядит… не недовольным. Возможно, он разочарован тем, что план с побегом не сработает. Чувствуя, что она ошибалась, Раэлль желает, чтобы она не разрушала эту картину, хотя бы ради него. — Ох, — виновато бормочет она, сжимая пальцы в рукавах. — Не нужно замерзать из-за меня. Просто… если кто-нибудь спросит, скажи, что видел меня возле библиотеки? Эйгон кивает, а затем встает, выражение его лица все еще сдержанно. Хоть она и грустит по потере его тепла, она не следует за ним, слишком хорошо понимая, что его поспешный уход — это не только реакция на погоду. Когда он выходит из Богорощи, его шаги немного нетверды, но он не раскачивается настолько, чтобы она беспокоилась о его способности ориентироваться. Если бы она предложила помочь ему вернуться в его комнаты, он бы только разозлился. Прежде чем он снова войдет в крепость, Раэлль не может не рискнуть: — Может быть, мы могли бы полететь вместе, когда погода прояснится? Прошло слишком много времени с последнего полета. Его единственный ответ — уклончивое хмыканье, и когда Эйгон уходит, Раэлль не может не задуматься о том, что ей не нужно было пить его вино, чтобы все испортить — она прекрасно справилась с этим сама.