Ashes and Stardust

Судя по солнечному свету, пробившемуся сквозь его шторы, уже далеко за полдень, а Эйгону еще не удалось вылезти из постели, прежде чем непрерывный стук в дверь, наконец, заставил его открыть глаза. Хотя он и проспал большую часть своего похмелья, в голове все еще ощущается тупая боль, которая только усиливается от шума. Голова пульсирует в такт безжалостному стуку кулака по дереву, и через минуту он приходит к выводу, что это не то, что он может проигнорировать, снова заснув. Кто, черт возьми, это мог быть? Слуга не будет так надоедать, а мать не станет стучать. Может быть, один из его племянников? Какого черта они к нему пристали? Со стоном выкатываясь из спутанных одеял, Эйгон подхватывает с пола ближайший комплект одежды и одевается как попало. Возможно, это одежда, которую он сбросил прошлой ночью или сегодня утром. Он не обращал пристального внимания на часы. И только после того, как он дотащился до двери и оказался лицом к лицу с пустотой, он понял, что стук раздается из потайного прохода за камином, а это значит, что есть только один человек, который может требовать его внимания. Эйгон распахивает потайной вход, и Джейн Блаунт забирается в его комнату, смахивая несуществующую пыль со своего платья. Она достаточно красива, у нее привлекательная фигура и пышные вьющиеся каштановые волосы, которые достигают поясницы, пока они не связаны лентами, но ее самой привлекательной чертой, возможно, является ее страсть к нему. Эйгон не сомневается, что она спит с половиной мужчин в Красном замке, но, как и в случае с другими шлюхами, это знание не уменьшает его желания погрузиться в гостеприимное тепло ее лона. Но, боги, это была глупая ошибка — показывать ей этот проход. Он сделал это, когда был пьян и думал членом, а не мозгом, и хотя это доставило ей немало удовольствия, это также дало ей чрезмерно раздутое чувство собственной важности. По крайней мере, дверь открывалась только с его стороны. А может, это наоборот плохо? Она могла бы разбудить его другим захватывающим способом, не вызывающим у него мигрени. Но Эйгон ничего этого не говорит, потому что грубость не заставит ее оказаться в его постели. — Не стучи так сильно, я услышал тебя и в первый раз, — говорит он вместо этого. — Простите, мой принц, — надувает губы Джейн, глядя на него широко раскрытыми голубыми глазами. — Я не знала, насколько толстые эти стены, и было бы ужасно заблудиться там, если бы Вы меня не услышали. Он задается вопросом, практиковалась ли она в этом выражении лица перед зеркалом, потому что оно выглядит слишком искусственным. Эйгон видел шлюх с более убедительными надутыми губами. Однако это не мешает ему поцеловать ее, нырнуть руками в лиф ее платья и сжать ее пышную грудь. В то же мгновение руки Джейн нащупывают шов его брюк, поглаживая член сквозь слой ткани. — Я скучала по тебе, — воркует Джейн, когда он ненадолго отстраняется, чтобы отдышаться, хотя не прошло и трех дней с тех пор, как они в последний раз трахались. Эйгон ей не отвечает, ему неинтересно говорить – единственная часть ее рта, которая его интересует, это то, как он будет ощущаться вокруг его члена. Он подталкивает их к своей кровати, успешно уклоняясь от полупустой бутылки дешевого вина, которую он, должно быть, принес с собой вчера вечером, и при этом не отрывается от нее. Прежде чем он успевает что-то сделать, Джейн толкает его на одеяло. Эйгон позволяет это, возбужденный ее смелостью, и брюнетка седлает его, ее ловкие пальцы быстро расстегивают завязки на его брюках, которые он завязал всего несколько минут назад. Тем временем Эйгон тянется к шнуркам на спине ее платья, но не успевает их развязать, как его прерывает стук в дверь. Не тот безумный стук, который был раньше, а несколько тихих постукиваний. — Эйгон? — он слышит голос Раэлль с другой стороны. — Ты проснулся? Эйгон замирает. Зачем ей… нет, он на днях согласился на урок по валирийскому языку, не так ли? Разве это не должно было быть в конце недели? Трудно подсчитать последние несколько дней, поскольку его отвлекает непрекращающаяся боль в голове и ощущение, что Джейн Блаунт дразнит его, но он справляется с этим. И седьмое пекло, сегодня седьмой день, иначе служанки распахнули бы ему шторы по приказу матери в какой-нибудь ранний час. — Не обращай на нее внимания, — шепчет Джейн, проводя пальцем по его губам. Он замолкает, потому что почти уверен, что забыл запереть дверь, перед тем как проверить коридор несколько минут назад. Меньше всего он хочет, чтобы Рэй вошла и поймала его с членом, наполовину высунутым из брюк, и другой женщиной в его постели. Он прекрасно это представляет: удивление, затем осознание, затем тот самый дуэт отвращения и разочарования, который так часто встречается на лице его матери. Если бы Раэлль знала, что он делает по другую сторону этой двери, она бы не так жаждала его общества. (Саморазрушительная часть его почти хочет, чтобы она это увидела, потому что, по крайней мере, тогда ему не придется догадываться, о чем она думает.) К счастью, звук затихающих шагов раздается через несколько мгновений, прежде чем Эйгон смог бы принять решение сделать что-то, о чем он пожалеет. Джейн по другому расценивает его молчание. — Боги, какой ужас. Честно говоря, я не знаю, как ты ее терпишь, — замечает она, как только Раэлль уходит из пределов слышимости. — Ханжеская су… Эйгон моментально отталкивает ее от себя, вся его страсть мгновенно сменяется яростью. — Не заканчивай это предложение, если хочешь сохранить свой язык. Джейн приземляется на ковер возле кровати с обиженным визгом и выражением полного предательства, как будто это он вышел за рамки дозволенного. — Ты не можешь… — начинает она, но Эйгон почти сразу же прерывает ее, вставая и глядя на нее сверху вниз. — Я не могу что? С тобой так говорить? Ты думаешь, что только потому, что ты делишь со мной постель, ты уже на полпути к тому, чтобы стать принцессой, не так ли? В ее голубых глазах читается решимость, когда она встает, чтобы встретиться с ним взглядом, хоть в нем и мелькает некоторая пугливость, которая напоминает ему загнанное в угол животное, которое предпочло борьбу бегству. — Ну, пожалуй, так и есть! Я… я скажу, что вы меня опозорили, и тогда… Плохо для нее, что ее жалкая попытка шантажа примерно так же эффективна, как коза, бросающаяся на дракона. — И тогда ты испортишь мою репутацию, и меня заставят взять тебя в жены? — Эйгон насмешливо смеется. — Ты думаешь, принца королевства заставили бы жениться на дочери простого рыцаря? У меня и так плохая репутация, и это ты сейчас в моих покоях. Расскажи всем, кому хочешь, что ты была шлюхой для моего члена, и посмотрим, как далеко это тебя заведет. Ее голубые глаза расширяются от отчаяния, и Эйгон задается вопросом, попытается ли она заплакать. Вместо этого Джейн поспешно отводит взгляд, поправляя юбки, как будто она не в нескольких секундах от рыданий и бежит к тайному проходу. Это не мешает ей оставить за собой последнее слово, прежде чем дверь закрывается, доказывая, что у нее не только завышенное чувство собственной важности, но и нет мозгов. — Ну, как только ты поймешь, что она не позволит тебе ее трахнуть, ты вспомнишь, где меня найти. Он вздыхает, когда она наконец уходит, остатки его ярости улетучиваются с порывом воздуха, когда он плюхается обратно на кровать. Стоило ли разрушать его договоренность с Джейн из-за нескольких грубых замечаний в адрес его сестры? Наверное, нет, но он и не особенно жалеет об этом. Эйгон поправляет брюки и натягивает пару ботинок, уже списывая Джейн Блаунт со счетов. Если она думает, что он прибежит к ней и будет просить прощения, то она глубоко ошибается. Может быть, она попросит у него прощения, и он великодушно впустит ее обратно в свою постель, но если нет, то для него это не большая потеря. На Улице Шелка еще полно шлюх, а среди придворных дам она не первая и не последняя. Честно говоря, он задается вопросом, действительно ли они стоят затраченных усилий. По крайней мере, шлюхи знают, что лучше не предполагать, что секс – это нечто большее, чем просто секс. Что касается Раэлль, то Джейн, должно быть, заблуждается, если думает, что дело в похоти. Как только он приводит себя в порядок, Эйгон направляется в библиотеку. Рэй должна ждать его там, если только она полностью не отказалась от их планов после молчания в его покоях. Проходя по залам Красного замка, он не может не заметить, что погода на улице почти идеальна для полетов. На небе ни облачка, хотя это не гарантирует отсутствие зимней прохлады, особенно наверху. Вместо того, чтобы провести день, воспользовавшись этим, он проведет его взаперти с кучей заплесневелых книг. Это то положение дел, о котором Эйгон никогда бы не подумал в одиночку, если бы не присутствие его сестры. Хотя все это дело касательно Дорна не совсем улажено, как предполагала его мать на том ужасном ужине, оно и не полностью снято с повестки дня, как утверждала Рейнира. Пока Малый совет не примет решение по поводу Кворена Мартелла, это будет меч, висящий над головой Раэлль, и каждый день ее пребывания в Королевской Гавани вполне может быть всего лишь оставшимся для нее временем. Эйгон избегал ее в течение добрых нескольких недель после ее шестнадцатых именин, пока, наконец, не осознал это и не понял, что ведет себя как идиот. Да, он сказал полную глупость со своим спонтанным комментарием об их браке, и да, она была так расстроена этим, что даже не взглянула на него потом, но все же лучше просто перетерпеть возникший конфуз и насладиться тем временем, которое у них есть. Вместо того, чтобы однажды проснуться и обнаружить, что ее корабль отправился в Дорн на прошлой неделе, а он даже не заметил этого. Он находит свою сестру именно там, где и ожидал, спрятавшейся в своем укромном уголке в задней части библиотеки. На Раэлль платье с высоким воротником из зимнего синего шелка, а ее светлые волосы свободно свисают вокруг нее мягкими серебристо-золотыми волнами. Справа от нее стоит стопка книг с такими названиями, как «Диалекты повелителей драконов» и «Затерянный язык», а слева — тарелка с мясом и сыром, предположительно ее обед. Несмотря на неформальную обстановку, ее поза и осанка идеальны для двора, а когда она берет с тарелки кубик сыра, ее розовые губы мягко приоткрываются, чтобы принять кусочек. С опозданием Эйгон понимает, что он так и не переоделся в новую одежду после того, как надел ту, что была прошлой ночью. Он останавливается в десяти футах от нее, парализованный страхом, что она заметит, что от него пахнет дешевым борделем. Не то чтобы она знала, как пахнет дешевый публичный дом, но спиртное и затхлые духи — не совсем тонкие ароматы. Прежде чем он успевает вернуться в свою комнату, чтобы переодеться, о его прибытии возвещает урчание в животе. Раэлль поднимает взгляд, ее губы складываются в улыбку при его приближении, и Эйгона охватывает чувство несоответствия. Это будет катастрофа, не так ли? Он наполовину похмельный, а она — образец уравновешенности. Но Эйгон не думает об этом, садясь за стол (напротив нее, а не рядом, чтобы избавить ее от нежелательных запахов). Он также не думает о том, как близок он был к тому, чтобы поцеловать ее той ночью в Богороще, или о том, как глубокий синий цвет ее платья подчеркивает ее фиолетовые глаза, или о том, как кто-то настолько скромный может быть таким чертовски упрямым. Он не думает о том, как последний ехидный комментарий Джейн о Раэлль посеял в его голове шепот об идее, соблазнительной, хоть и мучительной в своей невозможности. Он не думает о том, как Раэлль чертовски ясно дала понять, что она предпочтет обречь себя на несчастную жизнь в чертовом Дорне из всех богом забытых мест, чем рассмотрит его альтернативу. Вместо этого он сосредотачивается на том, что действительно может изменить, указывая на тарелку. — Могу я...? — Угощайся, я закончила. Эйгон с сомнением смотрит на блюдо. Раэлль едва прикоснулась к нему – аппетит покинул ее еще до его прибытия, или она отказывается от еды ради него? В выражении ее лица нет ничего, что указывало бы на то или иное, нет ничего, что могло бы выдать ее сокровенные мысли. Дело определенно не в качестве еды, размышляет Эйгон, пока ест. Он не объясняет свое опоздание, и, к счастью, она не спрашивает. — Итак, что именно нам делать? — спрашивает он, жуя кусочки сыра с тарелки. Его похмелье почти прошло, но мысль о том, чтобы провести день, щурясь над крошечными буквами, не привлекает его. От высокого валирийского у него особенно болит голова: все маленькие закорючки и акценты скачут по странице всякий раз, когда он пытается на них сосредоточиться. — Если наша цель — улучшить твои навыки разговора, pār mirre īlon jorrāelagon iksis naejot ȳdragon. Lo gaomi daor gīmigon iā udir, kosti jurnegon syt ziry. Она переходит на высший валирийский так плавно, что кажется, что это не требует усилий. [Тогда все, что нам нужно сделать, это разговаривать. Если мы не знаем слова, мы можем их поискать.] Это звучит обманчиво просто, пока Эйгон на самом деле не пробует это сделать. Кажется, что-то в спонтанном соединении предложений просто не щелкает в его мозгу. Дело не в том, что он не знает языка – он прекрасно понимает Раэлль, хотя ему приходится догадываться о нескольких словах по контексту – просто там чертовски много всего, за чем нужно уследить. Даже когда ему требуется дополнительное время для планирования предложений, это не помогает ему вспомнить, является ли слово солнечным или лунным, и следует ли ему использовать ñuha или ñuhys, чтобы согласиться с этим. Когда он слишком много внимания уделяет мелочам, он начинает путать слова: naejos вместо naejot или landia вместо mandia. Боги, он не знает, почему он это делает. Не знает, почему она это делает. Пока Эйгон с ошибками прокладывает себе путь через, казалось бы, вечность бессмысленных светских разговоров, он продолжает ждать, пока его сестра… он не знает что. Может быть, бросит книгу и назовет его безнадежным? Найдет какой-нибудь предлог, чтобы уйти? Ни того, ни другого она не делает. Вместо этого она мягко возражает, что это ñuhor, а не ñuhys, а затем двигается дальше, не останавливаясь на его ошибках. Эйгон от этого не чувствует себя лучше, потому что он даже не может спросить ее, как проходит ее день, не перепутав слова. По мере того как ошибки порождают еще больше ошибок, разочарование Эйгона нарастает. Раэлль чувствует его нарастающее напряжение, но ее заверения в том, что она все еще прекрасно его понимает, остаются без внимания. Достигнув точки кипения, Эйгон взрывается: — Есть ли какая-то цель в освоении мертвого языка? — Ты никогда не хотел иметь свой собственный тайный язык? — спрашивает Раэлль. — Не такой уж он и тайный, если об этом знает вся наша семья, — ворчит он. — Ну, это наше наследие, и оно позволяет нам читать слова наших предков..., — начинает она. — А какая практическая цель? Ты прочитала достаточно историй для нас обоих, — перебивает ее Эйгон. Он ожидает, что она согласится с его точкой зрения, но вместо этого Раэлль наклоняется вперед, понижая голос и приводя контраргументы. — Тебе нужна практическая цель? Skoros gaomagon ao pendagon pōnta ȳdragon rȳ se Ȳrda Embar, isse Brāvos se Pentos se mirre se tolie dāez oktioni? Daor se Andali ēngos. [Как ты думаешь, на чем говорят за Узким морем, в Браавосе, Пентосе и во всех других Вольных городах? Не на языке андалов.] Это привлекает внимание Эйгона. Он выпрямляется, внезапно его гораздо больше заинтересовала перспектива овладения валирийским. — Твой валирийский совершенно понятен, хотя, конечно, будут региональные различия…, — продолжает Раэлль, но мысли Эйгона где-то в другом месте. Она предложила ему улучшить его валирийский. Жалость ли это или признак того, что она передумала насчет Эссоса, но не придумала, как об этом сказать? Эйгон не знает, как спросить, и он недостаточно пьян, чтобы спросить это прямо, когда за его спиной все еще маячит тень того первого отказа. — Ты слышала какие-нибудь новости о Дорне? — задает он нейтральный вопрос. Он видит, как на меняется ее осадка. Это тонкая разница, скорее похожая на закат и рассвет, а не на ночь и день – они выглядят одинаково, только если вы не обращаете внимания. Для Эйгона это безошибочно. Он не может не заметить новую жесткость ее позы или то, как она затыкает руки в рукава, чтобы скрыть тревожное подергивание пальцев. Она делает глубокий вдох, сглатывает один раз, а затем с улыбкой, которая не доходит до глаз, она просит: — Спроси меня еще раз на валирийском? Эйгон подавляет свою инстинктивную жалобу, когда понимает, насколько хрупка маска легкомыслия его сестры, и с трудом задает вопрос на валирийском языке. В результате он спрашивает о ее украшениях, а не о ее помолвке, из-за того что он использует zāeres вместо zųrys, но после дополнительной минуты, чтобы собраться с силами, она все равно отвечает. — Рейнира утверждает, что отец близок к тому, чтобы отказаться от этой идеи, но, по словам твоей матери, он планирует послать в Солнечное Копье ворона с официальным предложением позднее на этой неделе. Эллин Уайлд попыталась узнать точку зрения своего отца, но лорд Джаспер отказался разглашать дела Малого совета до того, как они станут достоянием общественности, — ее голос бесстрастен, словно она описывает погоду. — Никаких новостей, — заключает Эйгон. — И ты до сих пор не разговаривала с отцом? — Вчера я ждала возле его покоев почти час, пока Ее Светлость не сообщила мне, что он плохо себя чувствует и он поговорит со мной в другой раз. Что на языке отца означает никогда. Эйгон горит от унижения за нее — принцесса, а вынуждена стоять снаружи, как обычная служанка, потому что у короля не хватает приличия даже взглянуть ей в глаза, прежде чем разрушить ее жизнь. — Скажи ему, что… — начинает он. — Что мне ему сказать, Эйгон?, — Раэлль прерывает его, в ее голосе наконец слышится раздражение. — Он не будет слушать. Он никогда не слушает. Раэлль падает на спинку кресла, проводя напряженной рукой по распущенным волосам. Когда она заговаривает снова, в ее тоне звучит не гнев, а поражение. — Если он даже не прислушается к совету Рейниры, то почему, во имя богов, он бы вообще послушал меня? У Эйгона нет ответа на этот вопрос. Что ему делать, врать? Притвориться, что Отец когда-либо заботился о них так же, как о Рейнире? Все, на что они могут рассчитывать, — это ничтожная надежда на то, что Лайонел Стронг отговорит короля от этого или что Кворен Мартелл решит, что она ему не нужна — но кто бы на его месте отказался? Его сестра горько вздыхает, хватая одну из ближайших книг, даже не глядя на нее, и пролистывая наугад страницу. К тому моменту, когда она мгновение спустя начинает читать вслух – что-то о заимствованных словах андальского на браавосском диалекте – все следы разочарования исчезли, растворились за ее придворной маской. Они сидят всего в нескольких футах друг от друга, но она могла бы быть и в нескольких милях отсюда. Расстояние между Королевской Гаванью и Солнечным Копьем не такое уж большое, но он все равно ненавидит это. «Не уходи», — он хочет это потребовать. Никогда не уходи. Он просто не уверен, что она послушает.