Ashes and Stardust

Эйгон скучает в Драконьем Яме, терпя часы, по словам отца “необходимые для образования дружбы” со своими племянниками, когда туда прибывает Харвин Стронг, чтобы сказать “Веларионам”, что их мать подарила им нового брата. Это настолько нагло и бесстыдно, что часть Эйгона почти восхищается яйцами Рейниры, которые она должна иметь, раз она послала отца своих бастардов объявить бастардам о новом бастарде. Другая его часть оскорблена тем, что сильный Харвин Стронг, находится в Драконьей Яме и прикасается к драконьим яйцам, словно командир Городской стражи имеет какое-либо право находиться здесь. Это резко контрастирует с абсурдностью всей ситуации: Рейнира думает, что все вокруг будут терпеть ее любовника, марширующего по Королевской Гавани, как если бы этот город принадлежал ему, и в тоже время ожидает, что люди поверят, что у ее сыновей темные волосы из-за Баратеоновской крови Рейнис. Даже если бы Джейс и Люк были копией своей матери, одного ее поведения было бы достаточно, чтобы показать всем, что они ублюдки. Не то чтобы Эйгон имел что-то против ублюдков. По крайней мере, не так, как мать – она едва может находиться с его племянниками в одной комнате, не сделав какого-нибудь резкого замечания по поводу их происхождения. Джейс и Люк — неплохая компания, хотя ему и хотелось бы избавиться от этих занятий, из-за которых он и вынужден быть в их компании. Они определенно лучшая компания, чем его брат, с которым он сейчас остается наедине. Поскольку единственные два ученика, для которых уроки Драконьей Ямы действительно были необходимы, исчезли, хранители драконов объявили перерыв. Не имея возможности просто уйти, Эйгон уселся на одну из многоярусных скамеек, расположенных по периметру Ямы. Дерево не очень удобно, но он кладет ноги на спинку сиденья перед собой и разваливается, насколько может. Его единственное развлечение — ковырять щепки на скамейке. В нескольких рядах ниже, Эймонд бесцельно пинает грязную землю. — Конечно, они забрали нашу карету, — жалуется Эйгон, — Они оставили нас здесь, хотя мы ни черта не делаем... Эймонд игнорирует его. Эйгон задается вопросом, сколько хранителей драконов знают о скрытом проходе в пещере Балериона и сколько из них используют часовой перерыв, чтобы навестить шлюх на улице Шелка. Может быть, Эйгону стоит навестить Алери, а может быть, Тайю. Алери подойдет для быстрого перепихона, но Тайа может высосать душу мужчины через его член. Кого бы он ни выбрал, он предпочел бы провести утро там, а не здесь. Вот только… Нет, не сейчас, когда Эймонд здесь. Мелкий стукач последовал бы за ним до лестницы в пещере Балериона, а потом рассказал бы об этом матери. Это последнее, что нужно Эйгону: его путь для побега заблокировали бы, а все потому что он не смог удержать член в штанах несколько часов. Или сколько еще они тут будут. Возможно, Рейнира «забыла» отправить карету обратно в Драконью Яму. Он не может притвориться, что понимает ход мыслей своей сводной сестры, но на ее месте у Эйгона возникло бы искушение сделать именно это. Если они не вернутся в ближайшее время, то он просто уйдет и потом будет разбираться с последствиями. И вообще, сколько времени нужно, чтобы положить к младенцу яйцо дракона? Он бормочет свои размышления вслух, слушая резкий треск, когда он отрывает от скамейки еще один кусочек древесины. Этого вопроса достаточно, чтобы наконец добиться реакции от Эймонда. — Почему они вообще должны получать драконьи яйца? Они бастарды. Его младший брат не поворачивается к нему лицом во время этого, но в его голосе безошибочно угадывается зависть. Эйгон швыряет щепку Эймонду в затылок, и та с приглушенным стуком врезается в него. — Не так громко! Эймонд оборачивается, пристально глядя на него холодным взглядом, и вытягивает руку, чтобы потереть затылок. — Но это правда. Мать сказала… — Конечно, это правда, но нельзя это так просто говорить. Не будь идиотом. Эйгон кивает головой в сторону того места, где, вдалеке, стоит член Королевской гвардии. Либо Торн, либо Дарклин, по шлему он не может различить. Рыцарь не среагировал на разговор, но все равно он мог услышать. Это немного притупляет гнев Эймонда, но он все же бормочет: — Это все равно несправедливо. По крайней мере, он достаточно умен, чтобы не поднимать этот вопрос дальше. Справедливо ли, что Эйгон — единственный старший сын в Семи Королевствах, не имеющий наследства? Нет, но он не жаловался на это. Более важный вопрос: когда вообще Эймонд успел стать таким жалким придурком? Эйгон почти хочет сам привести “Розового Ужаса”, просто чтобы немного приободриться, но без зрителей это было бы не так интересно. Кроме того, Джейс и Люк помогли в реализации идеи. Все началось с небрежного комментария самого Эйгона после того, как он заметил, что Эймонд пробирается в нижние помещения Драконьей Ямы ( — Что он вообще там делает? Катается на козах и свиньях, словно они драконы?), но это был кто-то из племянников, кто на самом деле предложил подарить Эймонду свинью. Эйгон купил одну, якобы для Солнечного Огня, но Джейс и Люк сделали крылья, и имя было придумано Люком. Будет обидно, если их племянники не вернутся сегодня в Драконью Яму, потому что Эйгон провел всю неделю в ожидании этого. К счастью, они возвращаются. После утомительного ожидания и еще более утомительных тренировок с Вермаксом, у них наконец появляется возможность. — Узрите… — …Розовый ужас! Свинья хрюкает и сопит, когда Люк приводит ее. — Она не дышит огнем, но ее запаха достаточно, чтобы убить рыцаря. Садись на нее осторожно, брат. Там они и оставляют его смотреть на свинью, словно для Эймонда она является воплощением всех несправедливостей в мире. Боги, ему пора научиться понимать шутки. Раньше он был веселым. Мать еще меньше веселит Розовый Ужас, когда она приходит позже, чтобы накричать на Эйгона из-за этого. Она бы умерла, если бы постучалась, или он не достоин обычной чертовой вежливости? Вскоре выясняется, что его настоящее преступление не в том, что он подарил свинью своему брату, а в том, что он подарил свинью Эймонду вместе с их племянниками. Застигнутый врасплох со спущенными штанами, Эйгон вынужден вытерпеть целую лекцию о предполагаемой неизбежности его королевского сана, что доказывает, что свинья была всего лишь предлогом, чтобы она могла сказать ему, насколько она разочарована. Неужели мать действительно думает, что все их проблемы исчезнут, если Эйгон просто подойдет к отцу и скажет: “Я хотел бы стать королем, хорошо?” Слова его матери: “Ты — угроза, Эйгон. Твоя жизнь в опасности, Эйгон”, задерживаются в воздухе даже после ее ухода, но единственную эмоцию, которую они вызывают у него, — это тупое раздражение. Королева Рейнира — это не такой уж конец света, как думает его мать. Они не совсем лучшие друзья с ней, но Рейнира, несмотря на все ее пороки, не кажется ему той женщиной, которая жаждет стать убийцей родичей. Он не угроза для нее, он ее жалкий сводный брат, и любой, у кого есть глаза, мог бы посмотреть на него и ясно увидеть, что у него нет ни желания, ни способности быть королем. Она позволит ему перелететь через Узкое море в Пентос или еще куда-нибудь (хорошая идея - Лис) и с радостью избавится от него. Кому, черт возьми, он причиняет вред, ладя со своими племянниками? Джейс и Люк даже не отпраздновали свои десятые именины. Конечно, они ублюдки, но они безобидные. Даже в мире его матери дружба с ними должна быть хорошей вещью. Рейнира любит своих детей, а им нравится Эйгон, поэтому она вряд ли насадит его голову на пику, зная что это расстроит ее сыновей. Возможно, утверждения матери о войне за трон и об их казнях напугали его в первый раз, но она уже повторяла это так часто, а поскольку в поведении его сводной сестры нет ничего, что могло бы поддержать эти слова, он больше не может воспринимать их всерьез. Либо у нее истерика, либо она надеется, что угроза смерти сможет мотивировать его там, где жадность и амбиции не могут. (Альтернатива, возможность того, что, возможно, его мать права, рассматривается только в те мрачные моменты, когда он слишком пьян, чтобы веселиться, но еще не успел потерять сознание. Ему необходимо поверить, что это истерика, иначе он может просто залезть внутрь бутылки и никогда оттуда не выбраться.) В любом случае, его планы на день разрушены. Стыд уже давно утратил над ним большую часть своей власти, но он сомневается, что ему удастся снова встать, поскольку воспоминания о внезапном появлении матери все еще сохраняются в его голове. Сидя в своей постели, на нем нет ничего, кроме простыни, которую он поспешно схватил, чтобы прикрыться, его член стал совершенно мягким, а Эйгон пытается убедить себя, что могло быть и хуже. Слава богам, Эймонд в слезах побежал к матери, а не к Раэлль. Только Семеро знают, как бы отреагировала его сестра, если бы это она вошла к нему…

— Позволь мне помочь тебе с этим, — кокетливо мурлычет она, вставая перед ним на колени. Рэй смотрит на Эйгона сквозь длинные ресницы, ее лиловые глаза озорно блестят, когда она приоткрывает свои красивые губы, чтобы окутать его член теплым, влажным жаром своего рта…

Эта картина, которая оживляет его член в тот момент, когда он это представляет. Это никогда не произойдет, потому что она не какая-нибудь шлюха с Улицы Шелка, но какой вред от фантазии? Эйгон начинает поглаживать свой быстро напрягшийся член, стремясь к окончанию, в котором ему было отказано ранее, в то время как его разум начинает придумывать альтернативные сценарии.

Раэлль почти теряет сознание, когда видит его, но Эйгон достаточно быстр, чтобы поймать ее, прежде чем она упадет. Его близость зажигает в ней искру желания, и она сокращает последний расстояние между ними, ее мягкие губы находят его, а потом она обхватывает его член свободной рукой, поглаживая его мужское достоинство…

Этого бы не случилось, она не из тех, кто падает в обморок.

— Эйгон, ты… Ох…!, — Что бы она ни собиралась сказать, она все забывает при его виде. Раэлль отворачивается от него с красными щеками, понимая, что он делал, когда она застала его, но Эйгон замечает, что она украдкой поглядывает на него краем глаза. — Можешь посмотреть, — подбадривает он ее. Раэлль требуется еще мгновение, чтобы набраться смелости, но когда она наконец смотрит, то не может оторвать взгляд от его члена. — Он такой большой, — ее изумленное выдох, — Как он помещается? — Я мог бы показать тебе, — предлагает Эйгон. — Если только ты не планируешь сохранить себя для мужа… — Я хочу, чтобы ты был моим первым. — Ложась на его кровать, Раэлль смотрит на него так, словно он центр ее мира. — Я всегда хотела только тебя, Эйгон. Он видит физическое доказательство ее желания, когда он поднимает юбки ее платья: она уже насквозь мокрая. Когда он погружает свой член в теплое, манящее тепло ее влагалища, ее внутренние стенки сжимают его так же крепко, как и у любой девственницы (нет, крепче), втягивая его все глубже в нее, пока он не погружается в нее до основания. Она такая красивая под ним, раскрасневшаяся и нуждающаяся в нем, настолько ошеломленная ощущением его члена, наполняющего ее и растягивающего ее, что она уже умоляет. — Пожалуйста, Эйгон, мне так приятно, я люблю тебя, ты мне нужен…

Эйгон изливается себе в руку, как зеленый юнец, прежде чем его воображение достигает своего завершения, но, словно семя колючей лозы, укоренившейся в его мозгу, фантазия продолжает расти, заглушая остальные мысли. Раэлль с расслабленным выражением лица, когда она отдается ему. Раэлль, пытается заглушить звуки своего удовольствия, но из нее все же вырываются тихие вздохи и стоны. Раэлль, чья грудь подпрыгивает при каждом его толчке. Раэлль под ним, верхом на нем, на его коленях и на коленях перед ним, ее взгляд отяжелел от похоти, желая его так же сильно, как он желает ее… Здравый смысл возвращается, когда он спускается с вершины своего пика. Чистой рукой Эйгон бьет себя по лицу, словно это вытеснит из его памяти образы сестры. На самом деле произошло бы следующее: она, заикаясь, извинится, закроет дверь, и ни один из них не сможет смотреть друг другу в глаза в течение недели. Не то чтобы он мог бы посмотреть ей в глаза после того, что тут только что было, если только ему не удастся напиться до одури за следующий час и забыть весь прошедший день. Как бы Эйгону ни хотелось винить в этом вино, он далеко не так пьян, как хотелось бы. Это все он, и, боги, он отвратительный. Если бы Раэлль могла заглянуть ему в голову, она бы пришла в ужас. Приведя себя в порядок, Эйгон натягивает ближайшие штаны, игнорируя тот факт, что его член все еще в полутвердом состоянии, и начинает копаться в своей комнате в поисках чего-нибудь, что могло бы притупить его чувства. Он находит пустую бутылку из-под вина, две пустые фляги, графин, в котором почти ничего не осталось, и одну бутылку, которую он не закрыл до конца, и ее содержимое разливается по полу, когда он ее поднимает. Все это время внутри него похоть воюет с ненавистью к себе. Он потворствовал немалому количеству грязных идей, любезно предоставленных ему улицей Шелка, но Раэлль? Это низко, даже для него. Он пытается внушить себе, что если бы желание трахнуть сестру было настолько неслыханным, то Вере не нужно было бы называть это грехом. Это утешение ни к чему не приводит. Во всем виновата эта глупая девчонка Блаунт. Она внушила ему эту идею, а затем он совершил ошибку, трахнув девушку из Лиса несколько ночей назад. Все из-за этого. По дороге Эйгон заметил, что со стороны она немного похожа на Раэлль, и каким-то образом вино, секс и неизгладимые воспоминания о словах Джейн (— Ну, как только ты поймешь, что она не позволит тебе ее трахнуть, ты вспомнишь, где меня найти). Возможно, ему нужно начать избегать девушек из Лиса, чтобы в его голове не было ненужных связей. Или, может быть, ему нужно трахать больше девушек из Лиса, чтобы избавиться от всего этого в своем организме. У него и раньше бывали подобные нежелательные эмоции, например, когда ему было тринадцать, и он вообразил себя влюбленным в свою первую шлюху. Эту проблему он не сможет решить так же легко, как тогда, когда он проводил ночи в «Девичьем шепоте» вместо «Дома поцелуев», но если он будет игнорировать это достаточно долго, то это должно исчезнуть. (За исключением того, что часть его, та часть, которая не была полностью удовлетворена несколькими жалкими фантазиями, сопровождаемыми его собственной рукой, не хочет этого делать.) Эйгон все еще не нашел удовлетворительного решения своей дилеммы к тому моменту, когда слуга сообщает ему, что пришло время уроков с Колем, и поэтому он испытывает примерно пять видов разочарования, пока идет на тренировочный двор. Возможно, меч снимет ту часть напряжения, что не смогла снять его рука. Это не то, что он предпочел бы делать, но у него не было никакого выбора в этом вопросе. Никто его на самом деле бы не заставил – если он вдруг прикажет слуге отстать, они не пошлют Королевскую Гвардию тащить его во двор, пинающего и кричащего – но если он не явится, тогда Король услышит об этом. Сколько бы Эйгон ни говорил себе, что мнение отца не должно его беспокоить, так как Короля не интересует ничего, что происходит с его сыном, его молчаливые разочарованные взгляды все равно ранят сильнее, чем любое резкое слово матери. Поэтому он спускается на тренировочный двор, игнорируя приветствия Джейса и Люка, а также угрюмый взгляд Эймонда, который до сих пор не оправился от свиньи. Ударам дерева по соломе не хватает резкости стали о сталь (или плоти о плоть), но в некоторой степени это работает. Нанося удары мечом по тренировочным манекенам, он чувствует себя немного лучше, и даже если он не может ударить Коля (и его пихают в грязь), это все требует достаточно концентрации, чтобы он мог отвлечься. А затем вмешивается Харвин Стронг, словно он имеет какое-либо право вмешиваться, но он видимо, лично оскорблен рассеянным вниманием Кристона Коля. Честно говоря, в любой другой день Эйгон позавидовал бы, что его племянники ничего не делают, пока он занят. Во время затишья, его взгляд блуждает, он рассеянно водит деревянным мечом по земле. Он видит дряхлого отца, наблюдающего за ними с верхней смотровой площадки. Лайонел Стронг выглядит так, будто предпочел бы оказаться где-нибудь еще. Эймонд, все такой же угрюмый. Его племянники, которые еще не поняли, довольны ли они вмешательством Стронга. Затем Эйгон совершает ошибку, взглянув на крытый переход на втором уровне Крепости. Губы Раэлль радостно ему улыбаются, когда он поворачивается к ней, и внезапно все, о чем он мог думать, — это фантазия, в которой они обвились вокруг его члена. Охваченный внезапным страхом, что она посмотрит ему в глаза и узнает это, он поспешно отводит взгляд. Даже не смотрит в ее сторону, хотя девушка рядом с ней – Джемма, Дженна? Он не может вспомнить – у нее грудь наполовину вываливается из платья. На любую другую он посмотрел бы без угрызений совести, но ему невыносимо представить, как нежность на лице сестры сменяется отвращением. Поэтому, когда Коль хватает Джейса, призывая их к бою между “старшими сыновьями”, Эйгон слишком хочет снова взять в руки свой тренировочный меч, надеясь выкинуть навязчивые мысли о Раэлль из своей головы. — Мечи вверх… В бой. Его работа ног еще более небрежна, чем обычно, но заставить племянника только успевать защищаться нетрудно. Один тяжелый взмах, затем еще один, сильный толчок в грудь, и Джейс оказывается на земле. Совсем не бой. Ему требуется слишком много силы воли, чтобы не проверить, наблюдает ли за ним Раэлль, и этого момента отвлечения достаточно, чтобы его противник встал и бросился на Эйгона с боевым кличем. Все, что он может сделать, так это вовремя поднять свой меч, а затем он теряет равновесие, и у него нет шанса встать на ноги. Охваченный непреодолимой мыслью "Я не проиграю девятилетнему мальчику", он пользуется преимуществом, ныряет за соломенный манекен и толкает его на Джейса. Конечно, чертов Харвин Стронг обижается на это, потому что он убежден, что зачатие ублюдков Принцессе Драконьего Камня делает его проклятым королем, и он не успокоится, пока весь чертов город не будет плясать под его дудку. Когда Коль отводит его в сторону, чтобы дать инструкции ( — Используй ноги, у тебя есть преимущество в росте…), Эйгон решает, что его уже меньше заботит план по отвлечению себя, а все больше — победа. Он злится, у него кипит кровь, и для него не имеет значения, что Джакейрис Веларион (Стронг) имеет лишь косвенное отношение к его нынешнему состоянию. Он всего лишь удобная и приемлемая мишень для разочарований Эйгона. Один из самых первых уроков Кристона Коля заключался в том, что, хотя эмоции могут, а иногда и должны вести их в бой, они никогда не должны направлять их клинок. Нужно сражаться головой, а не сердцем. Сегодня Эйгон предпочитает игнорировать это. Во втором раунде он вкладывает в свои удары всю свою горечь, отвращение, ярость и враждебность. Это не ставит его в невыгодное положение – во всяком случае, так ему даже легче, чем обычно, отбросить Джейса назад, швырнуть его обратно на землю, где ему самое место, продолжать бить его, пока он, наконец, не отпустит меч и не сдастся… И когда Стронг снова вмешивается, Эйгон, не колеблясь, направляет свой гнев и на него. Он ни капельки об этом не сожалеет, даже когда отец выражает ему неодобрение. Коль не ругает Эйгона за это. Во всяком случае, рыцарь кажется даже более разгневанным, чем принц, судя по холодной, сдержанной ненависти в его глазах, когда он смотрит на Харвина Стронга. На Харвина Стронга, которому сходит с рук командование принцем в присутствии короля. — Ваш интерес к обучению принцев весьма необычен, Командир. Большинство мужчин демонстрируют такую преданность только по отношению к кузену… Когда Кристон Коль начинает говорить, создается впечатление, будто кто-то вылил ведро холодной воды на бушующий огонь эмоций Эйгона, оставив в его желудке лишь болезненное предвкушение; он не знает, рвение это или страх. Коль собирается это сказать? — …или к брату… Седьмое пекло, он действительно собирается это сказать. Эйгон переглядывается с Эймондом, который смотрит широко раскрытыми глазами на этот разговор, доказательство всего, что он осмелился высказать Эйгону сегодня утром. Он не может посмотреть туда, где стояла Раэлль – он не хочет знать, там ли она еще. — …или к сыну. Пес Рейниры бросается на Коля, и хотя за издевку он получил сломанный нос, а мать становится невыносимой после этой победы, и это не решает ни одной настоящей проблемы Эйгона… Когда неделю спустя он наблюдает за процессией Стронгов, отправляющихся в Харренхолл, он не может не думать о том, что скатертью дорога.