Ashes and Stardust

— Сегодня вечером ты будешь вести себя прилично. Остались считанные минуты до того, как Король объявит об их помолвке всем лордам Королевства (или, по крайней мере, всем лордам Королевской Гавани), пока Эйгон ждет в вестибюле недалеко от тронного зала. — Ты не будешь напиваться. Матушка пользуется случаем, чтобы зачитать ему нотации, потому что что-то в том, что он целовал Раэлль лично оскорбило ее, и это всего лишь еще один способ наказать его за это. — Ты проявишь уважение к своей нареченной. Раэлль еще не пришла, и какая-то его циничная часть задается вопросом, появится ли она вообще, учитывая, насколько редко он видел ее в последние несколько дней. Эйгон не знает, кого в этом винить: Раэлль, Мать, Эймонда или Рейниру. Или себя. — Ты не позволишь себе непрошеных вольностей… — А как насчет прошенных вольностей? — Эйгон не может не поинтересоваться. Матушка дает ему пощечину, и этот звук наполняет комнату. Эйгон потирает пылающую щеку. Могло быть и хуже. Она могла использовать руку с кольцами. — Ты сможешь прикасаться к ней, как тебе заблагорассудится, когда вы поженитесь, но до тех пор ты не будешь позволять себе подобного, — подчеркивает Мать, — и ты не будешь позорить ее, вызывая сомнения в ее скромности. Или как-либо иначе. По мнению его матери, самого существования Эйгона достаточно, чтобы опозорить невесту – но в данном случае мнение его матери гораздо менее важно, чем мнение Раэлль. Несмотря на стойкое убеждение Матери, что никто никогда не может желать его без оплаты, Эйгон знает разницу между желанным поцелуем и нежеланным. Она не видела как руки Раэлль притягивали его ближе, или как ее тело выгибалось при каждом его прикосновении. Зато Эйгон это помнит. Независимо от того, как ее чувства могли поменяться после этого, она хотела этого. Все остальное может пойти ужасно неправильно, но, по крайней мере, у него есть это. Если только Эйгон все не перепутал. Кажется, все, кроме него, думают, что она не хочет иметь с ним ничего общего. Что, если бы он увидел только то, что сам хотел увидеть? Что, если ее руки действительно отталкивали его прочь, и она пыталась вырваться из его хватки? Если бы она хотела его, стала бы она проводить последние три дня, избегая его? Ему нужно услышать ее мысли из ее собственных уст, а не через барьеры Матери, Эймонда или Рикарда, черт возьми, Торна. — Ты не опозоришь ее, Эйгон, ты меня понимаешь? — повторяет Матушка, еще раз ясно выражая свое низкое мнение о нем. — Да... — выдавливает Эйгон. — Я понимаю. Дальнейшие нравоучения прерываются звуком двух пар шагов, приближающихся из коридора, легким постукиванием каблуков, за которым следует тяжелый топот башмаков. Эйгон едва замечает присутствие сира Торна, которого он стал презирать за последние несколько дней; все его внимание украла Раэлль. После многих лет усилий со стороны его матери она наконец в зеленом. Платье гораздо более светлого оттенка, чем изумрудные платья королевы, оно нежного весеннего зеленого цвета, расшитое крошечными цветами и виноградными лозами. Вырез ниже, чем обычно, обнажая бледную, чистую часть ее шеи и ключицы, но скрывая достаточно, чтобы дразнить его обещанием того, что скрыто под ним. Глаза Эйгона прикованы к ним, как будто он никогда в жизни не видел женских грудей. Он не может не представить, как будет выглядеть ее шея, покрытая его отметинами, или как ее грудь будет ощущаться в его руках. Два элемента, которыми он пренебрег, пока они целовались, боясь перейти черту. В следующий раз Эйгон обязательно уделит этим частям все внимание, которое они заслуживают. Если следующий раз будет. Потому что что бы ни заставляло ее избегать его в течение последних трех дней, это может только усугубиться, если он продолжит глядеть прямо на ее грудь во время их воссоединения. Чувствуя, что Мать, возможно, не так уж ошибалась на его счет, Эйгон берет себя в руки. Большинство ее украшений просты: золотой кулон на шее, маленькие золотые серьги и несколько колец на пальцах, тонкой работы, но без драгоценных камней. Все остальные драгоценности вместо этого были в ее волосах, в косе, похожей на корону, перемежающуюся драгоценными камнями, похожими на крошечные цветы. Свободные локоны ниспадают по спине, что-то среднее между стилем незамужней девицы и замужней дамы. Их взгляды встречаются всего на мгновение, прежде чем Раэлль отворачивается, ее щеки краснеют. К тому времени, как Эйгон понимает, что ему следует сказать какой-то комплимент, или поцеловать ей руку, или сделать что-нибудь более приятное, чем просто смотреть на нее, как идиот, Мать уже выходит вперед, чтобы завести разговор. — Ты выглядишь прекрасно, — хвалит Алисента, — сама Дева во плоти. — Спасибо, Ваша светлость, — Раэлль опускает голову в ответ на похвалу, и рубин выпадает из ее волос и с грохотом падает на землю. Эйгон тянется к драгоценному камню, но Мать резко останавливает его, шагая за Раэлль, чтобы закрепить его обратно в волосы. — Вот, — заявляет она, — идеально. Но Эйгон видит то, чего не видит Раэлль: складку между бровей Матери, наклон ее губ вниз, все маленькие признаки, которые показывают ее явное недовольство помолвкой. — Теперь оба следуйте за мной, — инструктирует она, указывая им обоим в сторону тронного зала, в то время как Торн уходит в том же направлении, в котором он прибыл. Вскоре они уже стоят перед огромными дверями высотой в дюжину футов и достаточной шириной, чтобы шесть человек могли пройти бок о бок. — Через мгновение я сообщу Визерису, что все готово, после чего он объявит о вашей помолвке. Эти двери откроются, и вы войдете вместе. Это не должно занять больше двух минут, — заканчивает она, пристально глядя на Эйгона. — Есть вопросы? Он качает головой, а Раэлль бормочет: — Нет, Ваша светлость. Как бы Эйгон ни хотел использовать эти две минуты более интересно, они гораздо более ценны как возможность поговорить со своей невестой без публики – без вмешательства Эймонда или присутствия Торна. Но как только Мать исчезает в коридоре, чтобы войти в тронный зал через боковой вход, все его слова покидают его. Что он должен сказать? “Ты меня избегала.” Прямое, но слишком сильное обвинение. Он не может вступить в разговор, обвиняя ее, иначе он будет выглядеть ослом, если окажется что она только выполняла приказы Королевы. Эймонд утверждает, что Раэлль не хочет с ним разговаривать, и что она определенно не хочет выходить за него замуж, но Эймонду нельзя доверять, и Эйгон хочет верить, что он не испортил все полностью в тот момент, когда решил поцеловать ее. «Я не могу перестать думать о тебе». Романтично? Может быть. Отчаянно? Несомненно. Эйгон привычно пытался утопить чувства в нескольких бутылках чего-то крепкого. Это не сработало. Чем пьянее он становится, тем больше он думает о ней: не просто проигрывает поцелуй в своей голове, пытаясь найти точный момент, когда все пошло не так, но и представляет все варианты развития событий. Раэлль в его постели или Эйгон в ее, и все, что следует дальше. Даже его сны не свободны от нее. Две версии Раэлль преследуют его во сне: та, которая так же отчаянно нуждается в нем, как и он в ней, она умоляет его снова поцеловать ее, лишить ее девственности, сделать ее своей – и та, которая говорит ему, что поцеловать его было ошибкой, что она никогда не сможет полюбить такого бесполезного человека, как он, и что разрыв их помолвки - лишь вопрос времени. Поначалу он мог сказать себе, что последнее было всего лишь сомнением, вызванное алкоголем. Теперь, после трех дней погони за ее тенью, он не так уверен. “Продолжим с того места, где остановились?” Чрезвычайно прямолинейно, и, как и поцелуй, это обязательно даст ему немедленный ответ. «Скажи мне, что я сделал не так, и я это исправлю, только не оставляй меня больше». Отчаянно, одержимо и очень жалко. Все правдиво. Просто скажи что-нибудь! Без какой-либо жидкой версии храбрости, которая могла бы поддержать его, Эйгон чувствует себя болезненно неадекватным. Как давно ушла Мать? Сколько времени осталось? Все мысли о романтике или красноречии исчезают, когда Эйгон выпаливает первое, что приходит на ум, словно зеленый юнец, который теряет все свое остроумие, когда видит красивое личико. — Ты хорошо выглядишь. Боги, он просто катастрофа. — Спасибо, — отвечает она, опоздав на секунду. — Ты выглядишь… очень мило, — говорит Раэлль, ее ложь очевидна тем фактом, что ее взгляд устремлен на участок пола где-то слева от него. Эйгон презрительно фыркает. — Будь честной, я выгляжу как Тирелл. На нем темно-зеленый камзол с разрезами, под которым отделанная золотая парча. Это был не его собственный выбор, он может представить, что зеленое платье тоже не выбрала Раэлль. Несмотря на то, что они якобы отмечают недавний приход весны, Эйгон знает, что это всего лишь способ Матери отметить победу над Рейнирой. Удивительно, но это вызвало слабую улыбку на ее губах. — Тогда, полагаю, нам придется вместе выглядеть как Тиреллы. Остальное, что он хотел бы сказать, прерывается звуком голоса Отца, эхом разносящегося по коридору, а затем огромные дубовые двери распахиваются, пока их держат два стражника с другой стороны. Эйгон вздрагивает, когда Раэлль берет его за руку, и ему едва хватает духа, чтобы повести их. Они входят под бурные аплодисменты, проходя между двумя длинными столами по пути к помосту. Эйгон занимает свое место справа от Отца, а Раэлль садится справа от Эйгона. Здесь нет никакой приватности. Половина глаз в зале устремлена на них, пока слуги вносят одно за другим роскошное блюдо для праздника: голубей, перепелок и фазанов, жареных или запеченных в пирогах, украшенных первыми свежими фруктами и овощами весеннего урожая. Несмотря на свое обилие, еда не может отвлечь его от компании. Эймонд сидит сразу за Раэлль, счастливый от возможности подслушать все, о чем они только могут поговорить, и, несмотря на то, что Отец сосредоточен на Матери и Деснице слева от него, Эйгон уже чувствует себя слишком неловко, чтобы игнорировать его присутствие, хотя Отец в настоящее время игнорирует их. Максимум, на что он осмеливается, — это светская беседа. — Никакой Рейниры сегодня вечером, — замечает Эйгон, опасаясь делать какие-либо негативные замечания в пределах слышимости короля. — Мне сказали, что сегодня днем она улетела в Дрифтмарк. Чтобы поддержать леди Лейну во время ее родов, — отвечает Раэлль тихим нейтральным голосом, означающим, что она расстроена, и подносит к губам еще один кусок жареной перепелки, так как ей все еще не удалось нормально посмотреть в его сторону. Седьмое пекло, Эйгон не может продолжать это. Как, черт возьми, он должен делать вид, что между ними все в порядке? Он не сожалеет о том, что поцеловал ее, и сомневается, что когда-нибудь пожалеет, но ему хотелось бы, чтобы за это не пришлось платить такую высокую цену. Он выпивает один за другим два бокала вина, готовый провести остаток вечера, терпя молчаливое неодобрение сестры. Он не удивлен, увидев ее взгляд, следящий за его кубком, который наполняется в третий раз. Он удивлен, когда она хватает его раньше него, подносит к губам и сама выпивает все содержимое несколькими глотками. Она не слишком осторожно роняет кубок обратно на стол, несколько раз кашляя с искаженным от отвращения лицом, затем вытирает салфеткой струйку вина, вытекшую из уголка ее рта, прежде чем, наконец, повернуться и посмотреть на Эйгона. — Я никогда не пойму твой выбор, — замечает Раэлль с кислым выражением лица. — У него отвратительный вкус. — Дело не во вкусе, — медленно отвечает он, хотя все, о чем он может думать, это то, как его вино может ощущаться на ее губах. — Да, я думаю, это так, — бормочет она наполовину про себя. Всю оставшуюся часть ужина она молчит – не хмурая и не угрюмая, но… он не уверен, что «задумчивая» – это правильное слово, но это достаточно близко. Эйгон бросает на нее взгляды чаще, чем следовало бы, но ее собственный взгляд остается решительно прикованным к собственной тарелке, пока она доедает свою еду, время от времени делая большие глотки из собственного разбавленного водой кубка с вином. Если его вино и подействовало на нее, она этого не показывает. Большая часть его тревог притупилась теплой дымкой напитка, но этого недостаточно, чтобы притупить боль из-за его невесты, которая едва замечает его на их же чертовом помолвочном пиру. Это не полное игнорирование – по крайней мере, пока – но Эйгон не уверен, сколько еще он сможет выносить ее сдержанность. Что, если он спровоцирует ее на ревность? Найдет какую-нибудь симпатичную девушку, потанцует с ней несколько раз, опустит руки ниже, чем следует, и, возможно, даже поцелует ее на глазах у Раэлль. Мать, конечно, возмутилась бы, но ее гнев бы того стоил, если бы это означало вернуть внимание своей невесты до того, как он рискует потерять его навсегда. Взгляд Эйгона устремляется туда, где Мастер над законами сидит со своими дочерьми, во главе одного из длинных столов недалеко от помоста. Старшая поразительно красива, у нее густые темные волосы и тонкие черты лица. Достаточно красивая и благородная, чтобы Раэлль могла почувствовать угрозу. Или… подождите, он уже пробовал это раньше, не так ли? Эйгон щурится на девушку Уайлд, гадая, она ли это или другая. Он смутно припоминает, что в какой-то момент в прошлом его мысли следовали этой же схеме, но сейчас он уже не трезв и, вероятно, тогда был пьян, и воспоминания представляют собой не более чем слабое ощущение дежавю. Он даже не может вспомнить, закончился ли гамбит ревности хорошо или плохо, а это именно то, что ему больше всего хотелось бы знать. Прежде чем он в состоянии продолжить эту мысль, Отец с трудом поднимается на ноги, несколько раз стуча тростью по земле, пока все разговоры не прекращаются. — Мои старые кости уже не могут так хорошо выдержать пир, как раньше, и поэтому я боюсь, что мне придется лечь спать. Это не означает окончания торжества — все вы собрались здесь сегодня, чтобы отпраздновать помолвку моего сына и моей дочери, и я призываю вас праздновать это даже в мое отсутствие. Как ваш Король, я вам всем приказываю: ешьте, пейте и веселитесь! Мать следует за отцом, но сперва она быстро бормочет что-то на ухо Раэлль, слишком тихо, чтобы Эйгон мог их расслышать. Если речь идет о помолвке или самом Эйгоне, то в этом наверняка не будет ничего лестного, и его охватывает внезапное убеждение, что если он не начнет действовать сейчас, если он не найдет способ исправить это сегодня вечером, тогда он потеряет Раэлль навсегда. Когда его родители уходят и музыканты начинают играть первые несколько нот веселой мелодии, Эйгон чувствует себя достаточно осмелевшим, чтобы встать и предложить Раэлль руку. — Окажете мне честь, миледи? Раэлль краснеет темно-красным цветом. Эйгон считает это своей первой победой за ночь. Следующие победы следуют подряд, когда она отвечает: “Я была бы рада, милорд”, и вкладывает свою руку в его, ее губы изогнулись вверх в искренней улыбке, несмотря на ее изысканное самообладание. Она все еще не может встретиться с ним взглядом, но это скорее сдержанность, чем избегание. Половина победы и у него еще есть время. Ее рука тепло ощущается в его собственной, пока он ведет ее вниз от высокого стола, ее пальцы мягкие, но не без мозолей. Некоторые из них он узнает – мозоли, накопившиеся за годы завязывания одних и тех же узлов на седле своего дракона, день за днем, потому что они имеются и у него самого – о других он может только догадываться. Ему бы хотелось потратить время на то, чтобы изучить каждый ее дюйм, но он ограничивается тем, что в последний раз проводит большим пальцем по тыльной стороне ее руки, прежде чем отпустить ее, когда они занимают свои места среди других танцующих пар. Его рука находит идеальное положение на ее талии, вполне в рамках приличия, хотя ему хотелось бы опустить ее немного ниже. Из всех предметов, которые он изучал, Эйгон добился наибольшего успеха на уроках танцев. Любой другой учитель говорил что его успехи «удовлетворительны», вежливо говоря, что он безнадежен; их учительница танцев, воинственная дама с Браавоса, которая была свободна в своей критике и скупа в своих похвалах, назвала его танец "не полным позорищем", что с ее стороны было действительно большим комплиментом. Он узнает эту песню, танец Простора, и его ноги достаточно легко вспоминают шаги, что позволяет ему сосредоточиться только на Раэлль. Эйгон танцевал с ней на уроках больше раз, чем мог сосчитать, но на этот раз ощущения другие. Раньше она была просто его сестрой. Теперь она не только его невеста, но и нечто большее. Ему хотелось бы потеряться в ощущении своих рук на ее талии и ее рук на его плечах, близости ее тела и запахе ее волос, он хотел бы поцеловать ее, как будто больше никого нет в комнате. Но наконец здесь, в окружении других танцоров, когда воздух наполняется звуками скрипок и барабанов, разговорами, шелестом шелка и шагами в такт музыке, у него есть шанс побеседовать с ней наедине. Здесь, где любые слова будут заглушены звуками толпы вокруг них, Эйгон наконец задает вопрос, о котором он думал всю ночь. — Почему ты не смотришь на меня? Слова звучат более умоляюще, чем он намеревался, но это только делает их более честными. Раэлль закусывает губу, ее взгляд устремлен куда-то на его грудь, а Эйгон сопротивляется желанию проверить, не пролился ли соус на его камзол. Следуя правилам танца, они расходятся в стороны, обходя друг друга один раз. Она выдыхает, и он не может понять, вздох ли это, или звук раздражения, или что-то совсем другое. Когда они воссоединяются, она извиняется. — Прости, Эйгон. — Это не ответ. Шаг, круг, еще один шаг. Она спотыкается, и он ловит ее. Она пьяна? Нет, у нее был только один кубок некрепкого арборского золотого вина. Это явно недостаточно, чтобы она опьянела. Раэлль зажмуривается, делает глубокий вдох и наконец встречается с ним взглядом. Ее фиолетовые глаза ярче всех драгоценностей в ее волосах, и от этого зрелища у него перехватывает дыхание. — Потому что когда я смотрю на тебя, то не могу перестать думать о том, как сильно я хочу, чтобы ты снова меня поцеловал, — признается она, и если это не победа, то Эйгон не знает, что это такое. Музыка нарастает, и, черт возьми, это один из тех танцев со сменой партнеров, не так ли? Прежде чем Эйгон успевает ответить на ее признание, Раэлль уносится прочь в объятиях лорда Хейфорда, а Эйгон оказывается обремененным леди Бисбери, которой чуть за шестьдесят и от которой так сильно несет духами, что он чуть не давится. Следующие тридцать секунд, пожалуй, самые длинные в его жизни, Наконец музыка звучит снова и Раэлль занимает свое место. Она не дает ему возможности сказать ей, что он чувствует тоже самое, что он не может перестать думать о ней, что все, что ей нужно сделать, это попросить, и он будет целовать ее столько, сколько ей заблагорассудится, и что он может продемонстрировать ей и нечто большее. — Ты просил у своего дедушки моей руки? — спрашивает она его с серьезным выражением лица. — Нет, — честно отвечает он. — Конечно, нет. С чего бы… — бормочет она так тихо, что он едва может разобрать слова. Она отводит взгляд, сжимая его пальцы, и Эйгон понимает, что ответил неправильно. То, что казалось благом (он мог бы честно сказать, что это не его вина, если бы она оказалась грустной из-за помолвки), превратилось в проклятие. Потому что по какой-то странной причине она хочет, чтобы он хотел ее. Шаг, круг, шаг. Обмен партнерами. Дочь Мастера над законами вблизи выглядит еще красивее, но Эйгон смотрит только на Раэлль, которая танцует с Тиландом Ланнистером. Еще один оборот, и она снова в его объятиях. — Это не значит, что я этого не хочу — настаивает Эйгон. Ее фиолетовые глаза, кажется, пронзают его сердце. — Тогда почему ты весь ужин смотрел на Маргери Уайлд? — Это не… я просто… На это нет правильного ответа. Седьмое пекло. Пусть Незнакомец заберет его вместе с его дурацкими пьяными идеями. Все рушится, и в этом виноват он сам. Эйгон пропускает следующие шаги в танце, едва не врезаясь в ближайшего лорда. Раэлль едва удается перенаправить их, и в знак благодарности он наступает ей на ногу. Прежде чем он успевает извиниться, она снова заговорила. — Я не рассержусь, если ты скажешь мне, что просто извлекаешь пользу из того, что имеешь. Просто скажи мне сейчас, чтобы я знала, чем… Каждое произнесенное ею слово похоже на новый удар, а затем она уносится в танце с другим лордом, прежде чем она успевает закончить мысль. Эйгон застрял с леди Стокворт, которая улыбается, говоря, какая они красивая пара — он и его сестра. Ее кривая улыбка является доказательством того, что она считает браки между родственниками отвратительными. Эйгон все еще сбит с толку, когда Раэлль возвращается в его объятия. У нее же, напротив, имеется достаточно слов, словно она пытается компенсировать трехдневное отсутствие. — Ты потеряешь ко мне интерес. Я знаю, ты потеряешь интерес, потому что ты уже наверняка это чувствуешь, и ты даже не хотел этого с самого начала, и теперь ты застрял в браке со мной, и я просто… просто жалкая, и ты был с каждой девушкой и они, должно быть, все лучше меня, потому что я даже поцеловаться как следует не могу и… И, дорогие боги, она пьяна. Один кубок арборского золотого — и она пьяна. Слова, которые ощущались как стрелы всего минуту назад, кажутся гораздо менее болезненными, потому что это еще не конец, он не теряет ее, просто она слишком много выпила. Музыканты играют заключительные аккорды этой песни, а Эйгон уже утаскивает ее к ближайшему укромному уголку, который может найти. Когда они не танцуют, ее легкое пошатывание очевидно. — Ты собираешься оставить меня, не так ли? — она бормочет. — Я тебе надоела, и ты уходишь, потому что разве меня может быть достаточно? Эйгон не привык быть трезвым в их паре (хотя он полагает, что «менее пьяный» определение получше, чем «трезвый», потому что он выпил достаточно, чтобы остановить нервозность). Но за свой опыт он кое-что узнал. За каждым раздутым пьяным страхом обычно скрывается какая-то доля правды. Поэтому он берет ее щеки в свои руки, смотрит ей прямо в глаза и прямо говорит ей: — Я не собираюсь терять к тебе интерес. Ее лицо покраснело, но он не может понять, от него ли это или от вина. Он так близко, что в ее глазах невозможно не заметить сомнение. — Назови женщину, к которой ты не потерял интерес. Такая есть? Эйгон не говорит “Тайя” из “Девичьего шепота”, из-за того, что ее рот творит чудеса с мужским членом”, потому что у него больше здравого смысла, хотя это и правда. Упоминание его избранных шлюх не принесло бы очков в его пользу, да и шлюхи даже не в счет. Вместо этого он просто повторяет “Я не потеряю интерес” и надеется, что этого достаточно. Потому что как это возможно? Она не какая-то безымянная дочь межевого рыцаря, которую можно использовать и выбрасывать по своему усмотрению – она его сестра, а не та, кто просто гоняется за ним из-за его члена, короны или кошелька. Она всегда была рядом с ним, и он намерен сделать то же самое для нее. — Ты должен пообещать, и ты должен… — затем она хихикает настоящим пьяным смехом. Эта также непривычно, словно бы она вдруг заговорила на дотракийском, но Эйгон думает, что ему нравится эта скрытая сторона ее характера. — Ты должен скрепить это поцелуем. Никогда не отказывающийся от возможности, Эйгон сокращает расстояние и прижимается к ее губам своими. Даже в их укромном уголке у них все еще есть наблюдатели, поэтому он не может поцеловать ее так, как ему хотелось бы. Это всего лишь быстрый жест, ничего предосудительного, ровно столько, чтобы он смог почувствовать вкус вина на ее губах. Потому что, несмотря на все, она пьяна, и он не собирается ее позорить. Она хватает его за руки, когда он начинает отстраняться, оставляя их лица на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. — Обещай мне, — шепчет она. — Я обещаю тебе, Рэй, я твой. Раэлль приподнимается на цыпочках, чтобы снова поцеловать его, но теряет равновесие, сталкиваясь с ним носами и падая ему на грудь. — Прости, я ужасна, — шепчет она в его камзол. — Ты не ужасна, ты пьяна, — отвечает Эйгон. Она отстраняется от него, выглядя возмущенной. — Я не пьяна! — Раэлль протестует. — Я выпила только один кубок вина! — она раздумывает пару мгновений — Только один, ведь так? — Если ты не можешь вспомнить, сколько ты выпила, ты пьяна. — Ох… тогда это правда. Она выглядит настолько удрученной из-за чего-то настолько незначительного, что губы Эйгона слегка приподнимаются от веселья, хотя он изо всех сил пытается не позволить вырваться хихиканью. — Не смейся! — возмущается она, превращая последнее слово в стон, — Я не пыталась напиться, просто хотела иметь возможность вразумительно говорить. Что мне теперь делать? Я не могу танцевать, потому что я… — она делает несколько покачивающихся шагов вместо объяснения, — но отказываться невежливо, и если мне придется приносить извинения, я могу сказать что-нибудь ужасное, например… например, сказать лорду Хейфорду, что он слишком лысый. Его веселое фырканье превращается в прерывистый смех, который он даже не пытается подавить. — Слишком лысый? — Так и есть! — восклицает она. — Посмотри на него, его лысина отражает каждую свечу в зале. Безволосую голову лорда Хейфорда легко отличить среди танцоров, потому что там действительно отражается каждая свеча. Учитывая, насколько серьезной обычно бывает Раэлль, Эйгон не ожидал, что она будет такой веселой выпившей, но теперь он знает, что ему нужно будет убедить ее выпить хорошее вино. Ей не понравилось арборское золотое, а дорнийская выпивка выбила бы ее из строя, прежде чем она бы допила хотя бы один бокал, но, может быть, ей понравится сладкое арборское красное? Есть над чем подумать. — Не беспокойся о лорде Хейфорде или его… ха, о его лысине. Я позабочусь об этом. После того, как они возвращаются на помост, Эйгон проводит остаток вечера, отыгрывая чрезмерно заботливого жениха, когда кто-нибудь подходил бы к ней для танца, в то время как она отыгрывает извиняющуюся, но недоступную краснеющую невесту. Когда они остаются наедине, он убеждает ее выпить еще один кубок вина и выпытывает ее мнение о собравшейся знати: Ларис Стронг похож на ласку, у Клемента Селтигара рыбьи глаза, и если бы леди Мерривезер накрасила свое лицо чуть ярче, то ее можно было бы принять за шута. Когда лорд Хейфорд приходит поздравить их с помолвкой, ни один из них не может сохранить невозмутимое выражение лица. Эймонд сердито смотрит на него все время, пока кресло Королевы пустует, и Эйгон знает, что этот маленький засранец будет ныть Матери, как только она вернется, и обвинять его в том, что он напоил Раэлль, но ему еще никогда не было так весело на пиру, и он никогда не слышал, чтобы Раэлль так много смеялась за одну ночь. Единственный неприятный момент — это то, как глаза его дедушки никогда не покидают их полностью, самодовольные и расчетливые, но даже это не может полностью испортить ему вечер. Если судить по шкале поражений и побед, сегодняшний вечер, скорее всего, будет победой. Раэлль думает, что он несерьёзен? Что ж, он докажет ей, что это не так. Он будет ухаживать за ней как следует, даже не взглянет на другую женщину в Красном замке, и убедит ее, что она может позволить себя соблазнить. Эта мысль поддерживает его до конца вечера, даже несмотря на то, что он выслушивает очередную лекцию от Матери, а Раэлль возвращается на попечение ее сторожевой собаки. После этого Эйгон не может заснуть, потому что воспоминания об арборском золотом все еще живы на его губах, и он ускользает из Крепости Мейгора где-то в час совы. Вместо того, чтобы посетить кого-то привычного, он обыскивает все самые дорогие бордели на Улице Шелка, пока не находит шлюху из Лиса с подходящей внешностью. Она не точная копия его сестры, но сходство настолько близкое, что он может почти притвориться, что она Раэлль, по крайней мере, пока они не оказываются в постели, и он не присматривается к ней поближе и не понимает, что есть неплохие шансы, что она на самом деле одна из бастардов Деймона. Несмотря на то, что он хочет от своей сестры, Эйгон не собирается спать со своей кузиной. Поэтому он посещает следующий публичный дом и выбирает другую лисенийку, которая меньше похожа на Раэлль спереди, но выглядит примерно так же сзади. С ней он добивается большего успеха, по крайней мере до тех пор, пока она не открывает рот и не издает самые пронзительные стоны, которые он когда-либо имел несчастье слышать. Еще три борделя, пока он не находит другую девушку, обычную блондинку, которая даже не валирийка, но ее голос звучит как у Раэлль, и она откликается на любое имя, какое он скажет, поэтому он закрывает глаза и трахает ее в темноте, воображая, что каждый стон удовольствия и каждое слово похвалы исходит от его суженой. Этого недостаточно. Даже близко недостаточно. Никто из них не та. Никто из них не она.