Улыбнись милая

Когда Рози проснулась, в воздухе витало неприятное чувство, и она не знала почему. На самом деле ничего необычного не произошло, и прошлой ночью ничего особенно необычного не происходило. И всё же, как она ни старалась, ей не удавалось избавиться от этого чувства. Ниффти молча подошла к стойке с чашкой свежезаваренного чая в руке, наблюдая, как её опекунша отвела взгляд от книги, которую она пыталась прочитать. — Может быть, это поможет вам очистить разум, мадам Рози, - девушка предложила ей горячий напиток. — Может быть, что-то из завтрака просто не прижилось у вас в желудке и вызывает нервную дрожь. Рози отложила книгу и улыбнулась в ответ, хотя и не совсем искренне. — Спасибо, тебе, моя дорогая. Но я не думаю, что дело в завтраке. Нет, нет... Это просто что-то другое. Если бы только предметы в её магазине могли говорить, подумала она, какой мудрый совет они могли бы дать ей о том, как избавиться от этого дискомфорта. Но она определенно отвлеклась, когда внезапно зазвонил колокольчик над дверью. Разбросанные безделушки, вероятно, не содержали никаких подходящих невысказанных намеков на то, что должно было произойти. — Здравствуйте, дамы! Большое Яблоко стояло в дверях, улыбающееся и внушительное, одетое с ног до головы в белое, и его внезапное появление заставило замолчать обеих дам. Даже Ниффти, болтунья по натуре, потеряла дар речи от страха. Спокойствие, столь приятное в воздухе всего несколько секунд назад, так легко трансформировалось в густое покрывало страха, удушающее затхлый воздух магазина, словно эта страшная энергия исходила непосредственно от опасного человека в белом. И тут они увидели рядом с ним Аластора. — Прошу прощения за столь неожиданный визит, но я хотел бы перекинуться парой слов с мистером Карлоном за стаканом ликёра, - сообщил он хозяйке, указывая на своего спутника. — Хотя я понимаю, что в данный момент ваше заведение работает инкогнито, но я готов щедро заплатить за вашу конфиденциальность. Это всё, о чём я прошу. Даже когда Рози почувствовала, что её безразличие угасает, ей всё же удалось осторожно поставить чашку обратно на блюдце, не отрывая взгляд от Аластора. Её побуждали к этому не столько деньги, сколько обязательства, которые у неё были перед мужчиной, которому она была обязана. Но это обязательство, которое было бы непреодолимым, было нарушено её беспокойством за молодого человека. Молодой человек улыбнулся, как обычно, но Рози и Ниффти знали Аластора достаточно долго, чтобы понять, что уголки его губ были фальшивыми. Он выглядел усталым и нервным и, на их взгляд, был слишком спокоен. Что-то явно произошло заранее, что привело его в такое замкнутое состояние, но что же такого было в этом безжалостном гангстере, что сделало этого обычно эксцентричного молодого человека таким робким и жалким, до такой степени, что его обычное ехидство сменилось молчаливым взглядом, требующим подчинения? — Вас это устроит, мэм? Но могла ли она действительно узнать это сейчас, учитывая, как леденящая кровь улыбка Большого Яблока заставила её поторопиться с его просьбой? — Ниффти, дорогая… Будь начеку… Миниатюрная рыжеволосая девушка была так же обеспокоена, как и она сама, когда робко прошла мимо двух мужчин к двери, опустив голову, чтобы не обращать внимания на их странные взгляды и ещё более странные улыбки. Она быстро и осторожно заглянула в прозрачные двери, чтобы убедиться, что поблизости нет никого, кто мог бы заглянуть, но ощущение необходимости делать это средь белого дня заставило её немного нервничать. Убедившись, что риска нет, она кивнула через плечо, давая понять, что путь свободен. Рози поспешила к нужной книжной полке, быстрыми и ловкими руками оттолкнула её от стены и освободила достаточно места, чтобы Люцифер и Аластор могли быстро проскользнуть внутрь, и так же быстро закрыла её, когда они оказались внутри. Внезапно у Рози перехватило дыхание, как будто всё это действие лишило её сил. Земля дрожала у неё под ногами, но, вероятно, это было потому, что у неё закружилась голова, а в желудке стало ещё хуже. Чувство тревоги, преследовавшее её с утра, теперь приняло гораздо более пугающий смысл. — Закрой магазин и прикрой дверь, Ниффти. Отведи Хаска вниз. За книжной полкой двое мужчин неторопливо спускались в подземное заведение. Пивной ресторан, который, как всегда знал Аластор, был наполнен сотнями громкими разговорами, конкурирующими с джазом, который должен был доминировать в атмосфере, исчез в отсутствии, превратившись в переполненный концертный зал, спящий в своей тайне и в тишине, ожидающий, когда его ночные посетители оживят его. Находясь здесь сейчас, в это время суток, он чувствовал себя так, будто вошёл в священное место, которое нельзя тревожить, и тайны, которые хранили его стены, громче звенели в затхлом воздухе. Хоть он и был рад снова оказаться в знакомой обстановке, цель его сегодняшнего визита сюда ему совершенно не нравилась. — Из всех мест, куда ты мог бы отправиться... - Пробормотал Аластор. — Я не хочу ничего, кроме того, чтобы ты чувствовал себя комфортно со мной, - сказал Люцифер, как будто это уже не было такой уж трудной вещью, — поэтому я подумал, что, если приду на твоё обычное место, это поможет немного унять нервную дрожь. Эта любезность не могла его одурачить. Выражение молчаливого ужаса на лицах Рози и Ниффти не успокоило его, усилив обеспокоенность тем, что Люцифер пытался сделать какое-то заявление, так открыто приводя его напоказ своим знакомым. У него уже было предчувствие, что они устроят ещё один допрос, как только «Большое яблоко» закончит с тем делом, которое хочет с ним здесь иметь, но он подумает об этом, когда это произойдет. С той стороны, откуда они вошли, донесся громкий шум, и это было почти комичное зрелище - видеть, как Хаск чуть не споткнулся, спускаясь по лестнице. Он застыл на месте, когда их с Аластором взгляды встретились, и в усталых глазах бармена застыл вопрос: Что, черт возьми, происходит?! — А, ты, должно быть, бармен, - поприветствовал Люцифер со своей вездесущей улыбкой. — Мне было интересно, где именно мы можем здесь получить хоть какое-нибудь обслуживание. Все были ошеломлены, когда Ниффти внезапно разбудила Хаска от его легкого, кошачьего сна, говоря так быстро, что ему едва удалось уловить слова «Большое Яблоко» и «Мистер Ал» в этом потоке слов. Он готов был поклясться, что никогда в жизни не просыпался так быстро, чтобы справиться с похмельем, не прибегнув к своему обычному приему первым делом, хотя прямо сейчас он действительно жалел об этом, когда, бросив взгляд в сторону бара, понял, что он там нужен, несмотря на то, что не совсем хотел там находиться. Большое Яблоко продолжало выжидательно смотреть на стойку и, казалось, использовал свой адский взгляд, чтобы телепатически заставить Хаска переместиться на привычное место работы. Они с Аластором старались не смотреть друг другу в глаза, когда Люцифер удобно устроился на одном из барных стульев и жестом пригласил Аластора сесть рядом с ним – мало ли он знал, что предложенное им место было его обычным местом. Молодой человек вёл себя непринужденно и по-своему, хотя уже не так привык к присутствию человека рядом с ним. — Что бы ты хотел выпить, Карлон? Учитывая серьезность ситуации, Аластор едва не поддался искушению выпить чего-нибудь покрепче, чтобы унять охватившую его невидимую дрожь. Но, ничего не помня о ночном пьянстве и тошнотворном действии неразбавленного виски на следующее утро, он был вынужден выбрать свой обычный напиток для устойчивости. — Джин-тоник. — Ах, классика, - заметил Люцифер, одобрительно кивнув. — Я сам предпочитаю шотландский. Мне нравится что-нибудь более острое. Но, полагаю, сейчас я могу обойтись без этого. Не хочу быть слишком рассеянным. Люцифер поднял палец, призывая бармена. — Два джин-тоника друг мой! Со льдом. И приготовь их из того, что у тебя есть на верхней полке. Была приобретена бутылка «Гилби», по-настоящему изысканного напитка, который даже Хаску не разрешалось пить во время его ночных посиделок. В сочетании с тоником и парой кубиков льда в подходящих друг другу стаканов звуки приготовления напитков немного успокоили Аластора своей привычностью. Тем не менее, он был достаточно сообразителен, чтобы заметить, что Хаск двигался не с той скоростью, с какой обычно в обычные вечера. В его движениях была продуманная точность, он не торопился, растягивая время приготовления. Однако было приятно наблюдать, как опытный бармен при нём готовит напитки. По крайней мере, тогда Аластор мог быть уверен, что у Люцифера нет шансов превратить его в Микки Финна; Возможно, это была надуманная мысль, но никогда нельзя быть уверенным, чего ожидать. Люцифер взял стакан и поднял его на уровень лица. — За твоё здоровье, мой мальчик, - их стаканы чокнулись, и он поднёс край стакана к губам, но не успел сделать ни глотка, как заметил, что Хаск всё ещё стоит за стойкой и пристально наблюдает за ними обоими. — На этом всё, мой хороший друг. Нет нужды стоять здесь, как какой-нибудь Свифт на выданье. Простая просьба Люцифера была очевидна: он не хотел, чтобы их подслушивали и, как и в случае с Рози и Ниффти, Аластору достаточно было одного взгляда, чтобы сказать ему сделать то, что ему сказали, поскольку ни за что на свете не стоило пытаться рискнуть с Большим Яблоком. — Прежде чем уйдёшь, оставь здесь бутылку, — приказал Люцифер. — Мы останемся здесь ещё немного. Джинн снова достали и поставили на стойку, прежде чем Хаск, наконец, покинул бар и отошёл от них обоих, поднимаясь по лестнице, где настороженная Рози и Ниффти осторожно заглядывали в щель потайной двери. Оставшись снова наедине с Люцифером, Аластор отвлекался на любую мелочь, которую мог найти, сидя в баре. Изгиб бутылки, конденсат на ладонях, острый вкус дорогого джина на языке. Ничего. Увы, все эти маленькие отвлекающие факторы не могли повлиять на его нервы. Да, он нервничал, но от ожидания или страха? Он не знал. Что он знал, так это то, что тишина между ним и «Большим Яблоком» в той закусочной была настолько оглушительной, что это только усиливало его беспокойство. — Знаешь, я слышал, джин-тоник действительно хорошо успокаивает нервы. Ты выглядишь так, будто тебе не помешало бы выпить его побольше. — Ты когда-нибудь думал о том, чтобы перестать так пугать меня? - Сухо заметил Аластор. Люцифер усмехнулся. — Не думаю, что я когда-нибудь забуду выражение твоего лица, когда ты открыл дверь. Это меня немного позабавило. Я должен сказать, что у тебя действительно есть яйца, Карлон. Я уже знал это с того момента, когда впервые приставил пистолет к твоей голове. Воспоминание о той роковой ночи не обошлось без гримасы, несмотря на комплимент. Ему было не по себе от того, что Люцифер заговорил об этом по-дружески, и он не слишком стремился затягивать то, в чем в данный момент не было необходимости. — Итак, об этом разговоре. — Ты очень понравился Чарли. - Реакция Люцифера была быстрой, как будто он ждал, что он что-то скажет. — Я знаю, что уже говорил, что я не из тех денди, которые вмешиваются в личную жизнь моей дочери, но я немного склонен внести свой вклад, когда дело касается тебя. — Так какое это имеет отношение ко всему? — На самом деле, ко всему, - ответил Люцифер. — Кажется, ты забываешь, что я сижу рядом с тобой потому, что я очень очарован твоими «навыками». Я нахожу в них настоящий талант, который я мог бы использовать в своей «работе» — ...И? — И учитывая, что моя собственная дочь стала твоей любимой куклой, я подумал, что мы могли бы прийти к своего рода соглашению. В последнее время в идее сделок было что-то захватывающее, но не более того. Однако на этот раз это произошло не из-за страха быть втянутым в то, во что он не хотел ввязываться, а из-за риска, которые были поставлены на кон в этой игре. — Жизнь Чарли, должно быть, так мало значит для тебя. Стекло ударилось о столешницу, как будто должно было разбиться вдребезги, но этого не произошло. Звук разнесся по пустому коридору, и трём гостям наверху лестницы он показался тихим, далеким звуком. Безразличие исчезло из глаз Люцифера, превратившись в гримасу недовольства, твердую и холодную, как сталь. Его любезное поведение исчезло быстрее, чем лед в его стакане успел звякнуть и всплывать на поверхность, ударившись о стол. Было очевидно, что он перешёл невидимую черту, задев его чувства. — Похоже, ты обо мне низкого мнения. Я ценю жизнь Шарлотты так же, как и жизнь моей любимой Лилит, и обе они легко ставятся выше моей. Ты даже не представляешь, какой ад я устрою на этой проклятой Земле, если с ними что-нибудь случится. В жестокости этого заявления было что-то такое, что на мгновение удивило Аластора. Он задавался вопросом, так ли должна была выглядеть отцовская любовь? Такой она должна быть? Чарли была так расстроена тем, как неодобрительно относился к ней её отец, вспоминал он. Но Люцифер Магне казался таким нежным по отношению к своей жене и дочери во время той судьбоносной вечеринки по случаю дня рождения. Может ли мужчина быть и тем, и другим? Если Люцифер действительно был самоотверженным мужем и отцом, который ставил благополучие своей жены и ребенка превыше своего собственного, то это хорошо для него, а так же для миссис Магне и Чарли. Аластор не ревновал, нет, скорее радовался, что обе женщины были избавлены от того, что он помнил из своей юности. Всё это было так любопытно для него. Вызывало ностальгию. Как бы это могло быть, если бы...? Но никаких «если» не было. И поэтому не было смысла размышлять о них. — Значит, не пешка. Значит, это стимул? — Теперь ты понял! - Люцифер ответил: Если тебе интересно, почему я позволяю тебе жить так долго, хотя я мог бы легко вышвырнуть тебя и оставить лежать в луже собственной крови в твоем скучном фойе, но вероятно, тебе следует сначала задаться вопросом, почему ты всё ещё оставляешь мою дочь в живых. В этом предложении был какой-то вызов.— Почему ты думаешь, что я этого не сделаю? - Вызывающе спросил Аластор. — О, я знаю, что ты бы это сделал. Отчасти поэтому я всё ещё думаю об убийстве тебя прямо здесь и сейчас, прежде чем ты попробуешь это снова, - без колебаний заявил Люцифер. — Но я также знаю, что этого не произойдет. — И почему это так? Люцифер сделал глоток и немного покатал его на языке, пробуя дорогой джин и думая о словах, которые были на кончике языка. — Ты как открытая книга. Я вижу это. Ты не хочешь этого делать. Разговор под дождём эхом отдавался в мыслях Аластора, и он был отчасти рад, что Хаска здесь не было, чтобы услышать всё это, иначе он обслужил бы очень опытное лицо, которое действовало бы ему на нервы. И всё потому, что на этот раз даже Аластор не мог игнорировать отсутствие отрицания такой мысли. Как далеко он зашёл за столь короткое время, чтобы изменить то, что казалось ему абсурдом? Хаск, наверное, с удовольствием посмеялся бы над ним, если бы не тот факт, что он продолжал напряженно ждать у входа, с тревогой наблюдая за происходящим, чего он не мог услышать. Он небрежно водил пальцем по краю стакана, наблюдая за Аластором в его молчаливом глубоком раздумье, и Люцифер заметил, растягивая слова: Это, должно быть, мучительно. Интересно, каково это - испытывать такой опасно мучительный голод. Если бы его стакан не стоял на стойке, он бы наверняка выскользнул у него из рук и разбился вдребезги. У Аластора не было бы возможности поймать его, потому что он внезапно замер. Ему показалось, что его кровь внезапно похолодела, как и его напиток, даже когда его сердце бешено колотилось. Он не мог припомнить, чтобы когда-либо раньше чувствовал себя таким расстроенным, как тогда, когда Большое Яблоко пристально смотрело ему прямо в глаза, заставляя его отрицать свои слова. — Каннибал. Одно слово, сказанное кратко и просто; простое изложение того, что «Большое Яблоко» уже знало. — Не выгляди слишком удивленным, - весело усмехнулся Люцифер. — Один взгляд на тарелки на твоём кухонном столе, и я чертовски уверен, что это не обычное мясо для завтрака, когда увидел ноги этой шлюхи. Аластор полагал, что ему следовало бы хотя бы немного понервничать, и, черт возьми, он действительно нервничал. По крайней мере, он так думал. Из-за того, что так много событий происходило слишком быстро для его понимания, границы между ними начали стираться, и он не был уверен, что сможет отличить чистую нервозность от беспечности. Кроме того, учитывая, как далеко он зашёл за точку невозврата, был ли смысл продолжать хранить секреты от человека, который, казалось, мог заставить его рассказать то, что он хотел знать, одним лишь взглядом? — Не похоже, чтобы ты был шокирован. Люцифер сделал ещё один глоток из своего стакана. — Парень, я был в этой игре ещё до того, как ты стал семенем в яйцах своего папочки. Ты бы удивился, узнав, с каким дерьмом я сталкивался. Аластор действительно задавался вопросом, свидетелем какого рода «ебли» он был в своей жизни, если по сравнению с ним каннибализм считался чем-то безобидным. — Сейчас меня мало что может шокировать, хотя мне становится любопытно, как такой способный молодой человек, как ты, оказался в такой «интересной компании». Простой вопрос, который был задан как самый простой из вопросов, которые он задавал во время своих радиоинтервью. Только на этот раз ему показалось, что интервьюируемым был он сам, и вопрос оказался на удивление более щекотливым, чем он мог предположить, отправив его на подсознательную прогулку по закоулкам его памяти к воспоминаниям, которые, на его взгляд, слишком часто поднимали свою уродливую голову. Отец лежал в луже собственной крови с чудовищной дырой в горле. Он разрезал его на самые мясистые части и обжаривал на сковороде, добавив только сливочное масло и морковь. Он вонзал зубы в мясо, которое имело такой экзотический вкус, что у него покалывало во рту. Он действительно помнил, что никогда прежде его совесть не пыталась предостеречь его от нелепости такого бесчеловечного и отвратительного безнравственного акта, как уничтожение собственной расы. Напротив, его душа наслаждалась гедонизмом власти и превосходства, которого, как он думал, он никогда не желал до этого момента, и который был ещё слаще от чувства голода, подсказавшего ему, что это самое вкусное блюдо, которое он когда-либо пробовал в своей жизни, и будь он проклят, если никогда не попробует такого изысканного мяса, снова. — Ублюдок, из чьего семени я сделан. — О, отцеубийство. - Это замечание прозвучало так непринужденно, как будто оно означало не что иное, как простую детскую игру. — Дилетант, я знаю, - невесело усмехнулся Аластор. — Не стыдись, Карлон, - задумчиво сказал Люцифер. — Ты не единственный, у кого проблемы с отцом. Меланхолия наводила на давно забытое до этого момента прошлое, мягко уводя Люцифера от этого момента, чтобы он впал в глубокие раздумья и бессознательно совершил прогулку в прошлое. Это было странное зрелище, и Аластор даже не думал, что когда-либо видел устрашающее Большое Яблоко таким «мягким». Но вскоре мужчина пришёл в себя, прочистил горло и выпил последние капли джина, прежде чем снова наполнить стакан из «Гилби», который он держал в руках. Нежелательные воспоминания топил в хорошем алкоголе, чтобы изгнать их из головы, но он всё равно продолжал о них говорить. — Я возненавидел свою жизнь и выбрал свою собственную. Как и ты выбрал свою. Возможно, некоторые из нас просто рождаются с дурными наклонностями в душе. Некоторые из нас выросли в таких обстоятельствах, что это проявляется в нас. Ты не обязан рассказывать мне, что сделал твой отец, чтобы превратить тебя в такого психа, каким ты являешься сейчас, но что бы это ни было, оно слишком глубоко укоренилось в намерении совершать преступления, грешить, жить ради зверств. Ещё глоток, и разговор приобретает более «советующий» тон, хотя и не обязательно в хорошем смысле. — Но почему мы это делаем, это совсем другое дело. Теперь я делаю это, чтобы иметь еду на столе и крышу над головой моей семьи. Ты делаешь это по какой-то глупой причине, которая каким-то образом заставила тебя приглядеться к моей дочери во время твоего следующего ужина, а потом ты совсем теряешься и не можешь найти для этого причины. Мы оба знаем, что это плохо кончится для нас обоих, а для тебя - и подавно, потому что я уверен, что ты будешь желать, чтобы Бог проявил к тебе хотя бы намек на милосердие, прежде чем я покончу с тобой. Однако я не хочу всё слишком усложнять для тебя. Если уж на то пошло, я бы хотел обсудить некоторые условия, при которых мы оба сможем без осложнений получить желаемое. Насмешка и угроза в одном флаконе, а ухмылка на его лице была такой леденящей, что Аластор мог поклясться, что почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Однако холод так и не коснулся его, его притупила печаль от мысли, что на кону стоит жизнь Чарли. Было весьма удивительно испытывать такое возмущение, но оно не было неоправданным. Насколько отвратительным должен быть этот человек, если он осмелится использовать собственную дочь как инструмент для своих маленьких игр? С другой стороны, почему он злился из-за этого? Как будто он сам не пытался заигрывать с той же девушкой, о которой шла речь. На самом деле он был настоящим лицемером. Из-за этого он чувствовал, что не имеет права злиться. Тем не менее, он всё ещё был зол и пытался подавить этот гнев быстрым глотком холодного напитка, но алкоголь мало что сделал, чтобы потушить маленький огненный шар, и, казалось, только разжигал его, чем больше он оставался в его желудке. Внезапно он почувствовал, что его бесстрастие - маска, выросшая из–за того, что он выздоравливал после травматических мук, вызванных пафосом глупой матери, - рушится быстрее, чем когда-либо за эти изнурительные последние несколько недель. И снова всё из-за мыслей о Чарли и обо всём, что было поставлено на карту. Пойти к ней - значит сломить себя, но оставаться в стороне - значит только ещё больше довести себя до крайности. В любом случае, не было никакой гарантии, что Чарли выберется живой, пока его собственная жажда крови будет сдерживать его. Таким образом, он оставался на перепутье двух вариантов, не двигаясь с места из-за страха сделать хоть один неверный шаг, в то время как его разум пытался удержать его сердце в рамках его расстроенной психики. Но сердце его уже билось где-то не там, и мысль о Чарли теперь управляла им по-другому, искушая желанием восстать против собственных принципов только для того, чтобы ещё раз вкусить этот страшный яд под названием «любовь» Аластор больше не мог отказаться от одного из них, поскольку оба были важны. Единственным вариантом, который у него был, было найти способ объединить эти два конфликтующих подразделения, чтобы прийти к компромиссу для себя. Но, проблема заключалась в том, что он действительно не знал, как это сделать. Не говоря ни слова, он схватил «Гилби» за горлышко и налил себе вторую порцию. Люцифер сказал, что это за его счет, так что Аластор, черт возьми, может наливать себе столько, сколько пожелает. Он сделал большой глоток из стакана, и пьянящий вкус чистого джина обжег его горло. — В данный момент я не в настроении выслушивать откровения, которые могут изменить мою жизнь, - пробормотал Аластор, набравшись смелости, — так что давай сразу перейдем к делу. В чём подвох между мной и Чарли? Когда он был полон жидкой храбрости, ему было всё равно, чистая ли это нервозность или шаткое безрассудство. Ему просто хотелось, чтобы этот день поскорее закончился, чтобы закончился этот разговор, чтобы он мог побыть где-нибудь один и просто ничего не слушать. Люцифер понял это сейчас и больше не видел причин медлить. — На самом деле всё очень просто. Наверху, у входа, Рози, Хаск и Ниффти продолжали наблюдать за происходящим в молчаливом волнении.

***

Чарли подумала, не было ли всё это просто очень дурным сном, но, увидев рукав мантии Аластора, промокший от её слез, поняла обратное. Она продолжала лежать в постели и ничего не делать, просто глядя в потолок, как будто смотрела на воображаемую картину, в которой вспоминала цепь событий, произошедших раньше. На сердце у неё было так тяжело, что ей казалось, что она проваливается в постель, и как ей хотелось, чтобы оно просто поглотило её, чтобы она могла исчезнуть из этого мира и не думать о том, как она сможет когда-нибудь снова справиться с этой ужасной ситуацией и исправить её. Ладно, возможно, ей не стоило быть такой драматичной, но ей очень хотелось уйти из этого дома прямо сейчас. Этот дом напоминал тюрьму, которая охраняла лгунья, которую она считала своей верной лучшей подругой. Чарли никогда не нравилось быть такой злой, как раньше, но была ли она действительно иррациональна перед лицом того, что сделала Вэгги? Вэгги, которая всегда была рядом с ней, которая всегда выслушивала её горести и поддерживала её, когда она плакала, и которая поддерживала её всякий раз, когда её одолевали сомнения. Кто, казалось, был способен на такие жестокие поступки, как заставить борющегося человека скрыться или симулировать веру в дело, которое было так дорого для единственного человека, которого она, по её словам, всегда поддерживала? Какая-то часть Чарли - та часть, которая всё ещё стремилась сохранить ту дорогую дружбу, которую она завязала с этой девушкой, - не была готова поверить в то, что произошло. Вэгги всегда была такой вспыльчивой особой, которая могла выпалить то, чего не имела в виду, например, испанские ругательства, которые всегда были у неё на языке. Так что же может сказать, что это было не так? Наверное, по выражению её глаз, когда она дала понять, что ей не следовало этого говорить. Чарли никогда в жизни не чувствовала себя такой дурой, но всё же ей цинично хотелось, чтобы она оставалась такой же тупой, как и раньше. Как мучительно было осознавать, что Вэгги так хорошо играла роль покладистой женщины, заставляя её верить, что она пойдет с ней в любую бурю, хотя на самом деле, скорее всего, на неё смотрели как на малышку, которая сама по себе была бы бесполезна. Так или иначе, это, по общему признанию, было гораздо более болезненным, чем любое презрение, которое она когда-либо получала в своей жизни, потому что, по крайней мере, оно было без тени фальшивой веры. Даже более душераздирающе, чем то первое горе, которое она испытала с Аластором, потому что, по крайней мере, он всё ещё был откровенен с ней, несмотря на свои сомнения. И Чарли понятия не имела, что делать, кроме как встать с постели, переодеться в простую домашнюю одежду и аккуратно повесить ночную рубашку Аластора на спинку туалетного столика. Она была настолько погружена в свои мысли, что это тяжело давило на её разум, пока её ступор не был прерван громким стуком в парадную дверь. Она была не в том настроении, чтобы принимать гостей, но настойчивый стук продолжал будить воспоминания о том утре. Она подождала ещё немного, но стук повторился, и тогда она заставила себя выйти из своей комнаты и спуститься по лестнице. На краткий миг она понадеялась, что это стучит в дверь её возлюбленный, хотя и боялась того, какие новости он может принести своим присутствием. Увы, когда она без колебаний открыла дверь, то сразу же разочаровалась. — Я принес обед, — объявил Люцифер, держа в руках бумажный пакет, от которого исходил пряный аромат. Он вошёл, не сказав ей ни слова, а Чарли была слишком уставшей и просто отошла в сторону, чтобы закрыть дверь. Она последовала за отцом к обеденному столу, где он уже снял шляпу и сбросил свой прекрасный белый сюртук. Он не стал дожидаться, пока принесут тарелки или столовые приборы, а полез в бумажный пакет и достал оттуда пару бутербродов, которые были еще горячими и свежими и до краев наполнены мясом и морепродуктами. — Для Вэгги я тоже не забыл. Позови её перекусить, ладно? Услышав это имя, она почувствовала тошноту и была на грани потери аппетита. — Она решила вздремнуть, - быстро солгала она, прикрывая своё нежелание общаться с девушкой. С облегчением Люцифер больше не задавал вопросов и просто протянул сэндвич дочери, которая приняла его с молчаливой благодарностью. Они ели молча, Люцифер - большими кусками, а Чарли - маленькими. Завтрак был вкусным, как и все блюда в Новом Орлеане, и достаточно сытным, чтобы утолить голод, который терзал её последние несколько часов. Лилит пришла бы в ужас от того, что на обед у них была только такая закуска, а не более сбалансированный обед, но и отец, и дочь могли бы по достоинству оценить эту простоту бутербродов в компании друг друга. — В Новом Орлеане точно знают, как сделать сэндвич, — заметил Люцифер. Чарли кивнула. — Тебе стоит попробовать джамбалайю. Или гамбо — Интересные названия, - сказал он с любопытством. — Я обязательно попробую их в следующий раз, когда буду здесь. Но, несмотря на всю эту вежливость, нельзя было отрицать, что атмосфера между ними по-прежнему оставалась напряженной. — Я знаю, что ты хочешь спросить меня об этом парне Карлоне. — Что ты с ним сделал? - Последовал немедленный ответ. Чарли, вероятно, следовало быть более осторожной в своих словах и тоне, учитывая, насколько она уже была в затруднительном положении, но, учитывая его неподобающее поведение в то утро, она не видела причин, по которым презумпция невиновности не могла быть распространена и на неё. Люцифер помолчал, обдумывая реакцию дочери, но вздохнул, потому что понял. — С ним всё в порядке, - сухо заверил он. - Просто с ним был маленький разговор, но и всё. Это прозвучало не слишком убедительно, поскольку прежняя реакция её отца на это испытание на самом деле свидетельствовала об обратном. — Я действительно надеюсь, что ты не предпринял ничего более радикального, чем это, - предупредила она. — С чего ты взяла, что я стану это делать, сладкое яблочко? — Потому что ты буквально ворвался в его дом и был готов ударить его своей тростью, - возмущенно воскликнула она. — Папа, это было ужасно. Люцифер фыркнул на замечание дочери. — Шарлотта, ты устроила сцену перед Фон Элдричем, выскочила из-за стола и сбежала из Батон-Руж. А когда я позвонил домой и узнал, что тебя вообще нет дома, что ещё я должен был подумать? Искренность отцовской заботы была такой искренней, что, вероятно, этого было достаточно, чтобы смягчить её неприязнь к его поведению. Но после утренних событий у неё в животе поселились серьезные сомнения, и ей было нелегко в это поверить. Она задалась вопросом, было ли такое отношение вызвано просто тем фактом, что она - незамужняя молодая женщина - осталась на ночь в доме холостяка, что могло бы стать поводом для беспокойства по поводу достоинства, с которым она всегда сталкивалась. — Просто чтобы ты знал: мне плевать, что обо мне подумают люди, если узнают. Люцифер понял и пожал плечами. — Я знаю, что тебе это не нравится, как и нам с твоей матерью, - небрежно сказал он. Дерзкая ухмылка и взмах бровей стали началом небольшого озорства, когда он добавил: Знаешь, мы тоже были молоды. Чарли застонала от смущения при этой мысли. — Боже, папочка… Пожалуйста, не надо. — Небольшой секс, вероятно, было тем, что тебе было нужно, чтобы выбросить это из головы. Это определенно был не тот разговор, который хотелось бы вести со своим отцом после ссоры, и в её хныканье усилилось от стыда, когда Люцифер от души рассмеялся над волнением дочери. Ничто из того, что произошло в этот момент, не улучшило её настроения, поскольку Чарли была не в настроении шутить. — Что бы это ни было, твои опасения были напрасны. Аластору и в голову не пришло бы сделать со мной что-то ужасное. И в этот момент смех прекратился. На его лице была лишь неуверенная улыбка, как у ребенка, который узнал тайну, которую не должен был знать, и должен был сделать всё, что в его силах, чтобы сохранить его. Каким бы глупым ни был её отец, это было на него не похоже; он смотрел прямо на неё, но она не могла прочесть его мыслей. Что ещё было скрыто от её взгляда из того, что он знал? Чарли прикусила губу, когда крошечная иголочка кольнула её в сердце, когда она увидела, что он смотрит на неё так, словно это было не так. — Я позволил тебе довольно долго жить одной, Чарли. И как бы мне ни было неприятно наблюдать за твоими постоянными неудачами, я знаю, что ты поступила правильно, по-прежнему заботясь о себе и своих интересах. - На её плечо легла рука - жест, который сопровождался словом совета. — Но ты слишком доверяешь людям, сладкое яблочко, и это, вероятно, ударит по тебе, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Слова её отца показались бы ей смешными, если бы не тот факт, что они звучали правдоподобно, заставляя её ещё больше осознавать затянувшуюся враждебность, которая ещё не рассеялась после ссоры с Вэгги. Это сразу же вызвало у неё горечь, она вздрогнула и сухо ответила: Думаю, я знаю это, папочка. Люцифер как раз откусил ещё кусочек от своего бутерброда, когда перестал жевать и странно посмотрел на неё. — О, теперь ты поняла? - Спросил он с любопытством. Странная реакция её отца осталась незамеченной: она была слишком занята тем, что возилась с бутербродом между своими ерзающими пальцами. — Да. Теперь я это понимаю, - согласилась Чарли, - но сейчас я просто предупреждаю тебя, что Вэгги, вероятно, следует уволить с работы. При этих словах напряжение спало, но она почувствовала себя скорее суровой, чем умиротворенной. Теперь всё это напоминало эффект бабочки, ведущий от последствия к последствию, и Чарли теперь принимала факт, который она не хотела признавать, но знала, что должна признать. Такой печальный момент, который, должно быть, сыграл ключевую роль, потому что она знала, что ей следовало дождаться того дня, когда ей придется сказать такие слова при таких печальных обстоятельствах. Люцифер, напротив, выглядел несколько облегченным. — Ох, я думал... Люцифер проглотил еду и прочистил горло, задумчиво сжав губы и решив не говорить вслух, что у него на уме. Чарли не обратила внимания на эту странную небольшую паузу. — Ладно, это не имеет значения, — отступил он. — Должен сказать, я этого не ожидал. И Чарли этого тоже не ожидала, потому что больше нечего было сказать, когда это уже произошло, когда она меньше всего этого ожидала.