Сержант, ты идиот.
***
— Сержант, ты идиот. — Гоуст навис надо мной, когда я обедал следующим днем. Ох, а день обещал быть банально тухлым. Пока наша разведка добывала информацию для будущей вылазки, мы могли перевести дух после вчерашнего. Не сказать, что операция была сложнее предыдущих, но нервишки потрепало знатно. Ладно, в порядке вещей быть на волоске от смерти в нашем деле. Интересно, лейтенант до сих пор злится? Не хочу даже глаз поднимать, это сделает только хуже. Да, и его факт неоспоримый. Конечно, я идиот. — Лейтенант, я признателен за заботу. Правда. Рефлексы подкачали. — Пожал я плечом. Кажется, я даже посмотрел на него, мельком. Он был в очках и легкой балаклаве, настроен решительно. Гоуст замолчал, обдумывая, наверное, хочет ли он дальше меня отчитывать. — За мной. — Он быстро развернулся, не стал ждать моего ответа. Знал, что я точно пойду. Все-таки хочет.***
На плацу стояли только мы вдвоем: моя недовольная рожа и его несгибаемый пресс, обтянутый футболкой. Он размялся, принимая позу для защиты. Его светлая кожа уже немного покраснела под палящим солнцем за неделю; наверное, даже слегка щиплет. Татуировки красовались черными линиями, а шрамы казались белее из-за контраста. На нем были ремни с чехлами под небольшие ножи. Они сильно затягивали его мощное тело только для удобства передвижения. Не для того, чтобы дезориентировать меня еще до начала боя. Перчатки без пальцев прикрывали костяшки, которые, я уверен, были избиты. Он постоянно тренировался, а руки побывали в нескончаемом количестве драк в рукопашную. — Предлагаю простую тренировку, МакТавиш. Задача — достать один нож из моего снаряжения. — Один? — прыснул я. — Хотя бы один. Этот красавец поиграл плечами, готовясь к неожиданной атаке. Все его внимание было устремлено на меня. Правильно сделал, Гоуст, я пошел в наступление. Я и забыть забыл, что еще вчера мой мозг коротило от его запаха и движений. Думалось, повлиял алкоголь и слишком долгое нахождение на солнце. Впрочем, сейчас палило тоже охуеть как сильно, снова весь в поту. Однако нужен другой настрой. Нахуй игры в друзьяшек, нахуй «установление контакта». Мы здесь только для ебаной миссии. Так должно быть. А то, что произошло на попойке, — не должно. Мы встали в метре друг от друга. Я резким движением подался вбок, чтобы сместить его грудную клетку вправо, тем самым открыв его для нападения спереди. Шаг, и он не шелохнулся. — Ты думал, я поведусь на такую уловку? — Глаза смотрели на меня. Сверху вниз, высокомерно, угрожающе. — Ты не крепость, Гоуст. Я снова выпрямился, стоя уже на шаг ближе к нему и обдумывая, смогу ли что-то сделать. Ладно, нападем втупую. Моя левая рука полетела по направлению к груди, но ее остановили блоком. Я понимал всю бесполезность ситуации, что бы там ни говорил. Но доказать-то ему было нужно. Это не из-за него, не из-за… него. Блять, я сам себе сейчас противен. Меня много кто называл «Джонни», но я не умирал после такого обращения. Я пропускал его мимо ушей, всегда. Правой рукой я атаковал сбоку. Он не должен был успеть остановить выпад, поскольку стоит в блоке. Тело лейтенанта хоть и выглядело твердым, как камень, но было очень подвижным. Он с легкостью увернулся и схватил меня за обе руки: — Как просто, Джонни… — неодобрительно шипел он, пригнувшись, словно пантера. И меня снова передернуло. Теперь не заметить подобное было трудно. Плевать, это была секундная слабость. Меня не должен пронять его взгляд или… Черт, горячие же у него перчатки. Я растерялся, не буду врать, но это только подстегнуло меня бороться дальше. — Если я достану нож, что получу взамен? — Я не хотел терять нашу позу; она подогревала желание сопротивляться. Пока было время, я успел осмотреть держащие меня руки: шрамы, мозоли, снова шрамы. Кончики пальцев огрубели, они не шелохнулись. Почувствовал бы я, как они слегка царапают мою кожу, если бы он провел ими? — Джонни, ты получишь бесценный опыт. Ебаный ад, снова это. Зачем? Я понял, что ты тоже видишь меня насквозь. — Мне нужны твои перчатки. Так круто на них срезаны пальцы, — дразнился я, а в груди позорно стучало сердце. В голове промелькнула мысль: если их не будет, я смогу увидеть кисти его рук, беззащитно голые. Так, заткнись, МакТавиш. Гоуст выпрямился, отпустил мои запястья, отступая назад и сканируя взглядом. «А сможет ли эта муха нагадить?», — думал он. — Элти, я знаю, ты видишь меня насквозь. Однако я, клянусь, стараюсь оставить это. Я просто хотел подружиться. — Мы не сможем подружиться, Джонни. Все, фильтруй базар. Мне кажется, я даже заалел. До имени вообще были сказаны другие слова? Оба больше не нападали, но напряглись, улавливая неловкость ситуации. — Мы все для тебя только расходный материал. Легче сражаться, когда не за кого переживать, верно? Так вот оно что. Стоило лишь озвучить. Я угадал. Вот зачем позвал меня на тренировку: чтобы больше не переживать; чтобы я отъебался и встал в строй к остальным солдатам. Мои слова застали его врасплох. Неожиданно выпал шанс на контратаку, и я снова резко рванул к нему. Ладонь легко скользнула по животу Гоуста и вынула нож из чехла. Специально ли он пропустил атаку, или я, правда, задел его словами — непонятно. Я поступил подло? Его искреннее удивление быстро прошло. Гоуст хмыкнул. Думаю, частично, он был рад происходящему. Кажется, даже нижней челюстью повел. Мне нравилось, когда он надевал эту повседневную балаклаву. Почти как без маски вовсе. — Прости, Гоуст. Не хочешь быть друзьями — не будем, — я игриво улыбнулся, — но-о… я выиграл. Снова сунул ножик с черным узором в чехол, ободрительно похлопал его по прессу и ушел. Пафосно, прямо как Рэмбо.***
Вечером в надежде развеяться я собрался в город. Нужно было выезжать сейчас, пока не зашло солнце, да и путь неблизкий. Может, найти проститутку и напиться? Идея показалась отличной. Все так расслабились на этой миссии, что позволяли себе улизнуть из лагеря в любое время. Я вошел в свой блок, своеобразную комнату два на два, которая находилась между блокам Роуча и Фрэнка. — Сукин сын, элти... Настроение ехать куда-то резко подскочило, когда я увидел перчатки на своем ящике. Лежали себе, будто неряшливо брошенные. Мне захотелось показать всем, что они у меня есть, что это трофей! Что они у меня в руках… Черт, я осекся, снова забылся. Мое сердце неправильно заколотилось. Они не должны значить ничего особенного, быть просто призом. Я бережно провел пальцами по ткани. Да, это те же, что трогали меня сегодня. Большие; мне, наверное, не подойдут… Не в силах сдержать смущение я присел на корточки, скрывая свое ублюдочно-счастливое лицо в локте. Еле заставил себя сунуть их в карман куртки, чтобы взять с собой на крайний случай. Роуч встретил меня у входа. Мы столкнулись рюкзаками: он тоже собирался ехать куда-то в город. Парниша моего возраста с открытой улыбкой обратился ко мне: — Поедем вместе! Пропустим по стаканчику! Слава богу, что в этой глуши есть хоть одна светлая голова! От Роуча несло каким-то одеколоном, и он надел глаженую футболку. Сдается мне, что сильнее он хочет бабу, а не алкоголь, но они часто идут в паре. — Есть, сэр! — Я навалился на его плечи, приобнимая, и потащил в Джип. Он был доверен нам как раз для таких «особых случаев». С какой-то детской наивностью я оглядел плац в надежде увидеть Гоуста. Очевидно, его там не было. Даже если бы и был, дважды очевидно, не поехал бы с нами.***
Дорога тянулась сладко. На душе было теплее, чем снаружи. Несколько раз я одергивал себя, чтобы не щупать карман с перчатками. Они точно там, никуда не делись. Расслабься и насладись вечером. Мы подрубили радио; играла странная зажигательная кубинская музыка. Роуч уже начал пританцовывать. — Так, значит, ты едешь за бабой сегодня? — наконец, я решил завести разговор. — Конечно! А ты? Как всегда? Как всегда, значит... — Кто знает, я что-то не отошел еще от вчерашнего. Первый попавшийся бар расходился по швам из-за количества народу внутри, от чего он показался идеальной целью для веселья. Занавески выпрыгивали из окон, оголяя танцы. Шум, гам, треск факелов по периметру — выглядело аутентично. Я уже бывал в таких дешевых барах в Мексике. Понравилась мне эта их приближенность к природе и простота. Такой атмосферы не сыщешь в холодной Шотландии. Нужно запомнить ее, прочувствовать всеми жилами. Мы сели с Роучем за стойку. В толпе кружились девушки и мужики в распахнутых рубашках. Кто-то играл на гитаре на импровизированной сцене. Играли хуево, были уже пьяные, но как душевно, черт возьми. Я заговорил с барменом. Он плохо понимал английский, все натирал бокалы и спрашивал: «Ром?» — Что есть кроме рома? — перекрикивал я музыку. — Ром? — Вылупился он на нас с Роучем. Тот был уже согласен, кивал головой. — А еще что? — Ром? Бля. Как он осточертел. — Да, да, два. — Я показал двумя пальцами, чтобы наверняка, и повернулся к Роучу. Он пожал плечами и уже радовался жизни. Хорошо, парень, умей развлекаться. Не прошло и часу, как наши потрепанные жизнью роксы опустели в третий раз. Роуч был чертовски пьян и пугающе активно пританцовывал прямо посреди зала. Алкаши со сцены сползли за свои столики, и там уже пела, как мне показалось, завсегдатая певичка. Пела проникновенно, ни слова не понятно. Но важна атмосфера! Я плывуще смотрел то на певицу, то на свой стакан и краем глаза в один момент снова зацепился за топорщащийся карман. Долго обдумывал свои действия и в конечном в итоге достал их. Чертовы перчатки. Тугая резинка, забитые песком на ладонях, а на пальцах уже размохрилась ткань. Они были излюбленными, их носили постоянно. Как странно, что они так легко оказались в моих руках. Придется тоже их беречь. Я надел их. Резинка легла идеально, но в остальном перчатки оказались велики. Носить можно, только предварительно запихнуть в горячую воду и сядут, как влитые. Я смотрел на свои ладони и думал: пахнет ли чем-то эта растрепанная ткань? На первый взгляд должны отдавать землей, потом и кровью — Гоуст не менял перчатки, пока не износит пару в труху. Все это знали. Он был очень постоянен со многими вещами. Ох, ну нет, пахнут они снегом в пустыне. Чем-то невозможно редким. Сердце стукнуло сильнее, когда я понюхал ладонь, — там они отдавали мазутом и еле уловимой нотой свежести лейтенанта. Смазка так въелась, что сдавала Гоуста с потрохами, — он слишком часто возился с оружием. Слишком даже для военного. Я зарылся в ткань глубже. Со стороны, наверное, казалось, что я плачу, закрывшись ладонями. Гоуст, должно быть, дрался в них и на тренировках. И был в них в тот вечер, когда засмеялся над моей шуткой, и сто вечеров до этого. В те, что мы не контактировали ни секунды. Блядство, о какой дружбе я втирал ему? Я, правда, так думал? Да он же меня привлекает. Даже то, что он приглядывает за мной, и то, что старается мягко оттолкнуть, — мне это нравится. Со мной можно и грубее, но он не делает этого. Черт. — Плохо? — Гари взял меня за плечо. — Нет, в голову дало. Я тут же опустил руки на стол. Не смотри туда. — Я вот думаю, может останемся на ночь? Я нашел двух девушек за тем столиком. Какие-то деревенщины, легкая добыча. Мне было как-то тоскливо, что я не смог разделить энтузиазм Роуча. Хотелось забиться в угол и обдумать свое новое увлечение. Гари покачал головой, расстраиваясь, что из-за моего тухлого настроения ему не перепадет с одной из тех девиц. — А что, если я буду стирать твои носки до самого отъезда? Тщательно и с порошком! И оплачу нам гостиницу на всю ночь. — Он наклонился ближе. — Мне нужна телка, Джонни, у меня лопаются яйца. А с твоим обаянием мне точно перепадет. Я горестно вздохнул. Осмотрев бар снова и оценив внешность девушек, я взвесил за и против. Может, остаться будет полезнее, перестану забивать себе голову. Я бы напился до усрачки, а наутро мне стало бы тошно, и все чувства отшибло бы подчистую. Делать нечего, я согласился. Малец еще живчик, столько желания в нем и в его яйцах. Мы оставили машину на стоянке бара и направились в гостиницу рядом. Девушки шли между нами, жались, скорее, друг к другу, чем к нам, но неустанно стреляли глазками, соблазняя. Мы понимали друга друга только частично, английского они почти не знали, а мы совсем — испанского. В задрипанном лав-отеле нашелся свободный номер. Трахались в нем бесчисленное количество раз, потасканным он был не меньше шлюх, встречающих на входе. Ничего не поделать, других вариантов рядом не было. Мы попытались поболтать еще немного, пока девушки привыкали к номеру и нашей компании, а после пошел этап прелюдий. Одна из них принялась ласкать меня, проводя очень осторожно руками по телу, нащупывая, где мне приятнее всего. А хуй не хотел сегодня веселиться. Кубинка меня не завела, как ни старалась. Так что обе девушки достались Роучу, который к тому времени совсем поплыл и лежал плашмя на кровати. Они стали ублажать его не обращая внимания на меня. Я сел на кресло и старался на них не смотреть. Надеялся, что Роуч справляется или ему не нужна помощь боевого товарища. В какой-то момент меня заметила одна из девок и обратила внимание Гари. Тот сразу встал и зачем-то наклонился к своему рюкзаку. — Держи, Соуп, в благодарность. Он протянул мне бутылку виски, привезенную с родины. Она была девственно новой, золотисто-коричневой и такой, блять, маняще-ностальгической, что мое сердечко вмиг радостно растаяло. Правда, я не понял, почему мне выразили благодарность. — Черт тебя дери, Роуч, вот это подарок! — Я забрал ее и протянул руку Гари для рукопожатия. Девушки манили его к себе, и я не стал больше их отвлекать. Открыл бутылку и отхлебнул, развернувшись к телику на стене. Тело снова разгорячилось, внутри вспыхнул огонек удовольствия. Я вспомнил промозглый ветер Соединенного Королевства и тусклый желтый свет фонарей, который напомнил мне любимую улицу Эдинбурга с десятками баров. Нужно поделиться виски с Гоустом, он точно оценит британский алкоголь. Как-никак это не просто стремное пиво или надоевший ром, а односолодовый напиток богов хорошей выдержки. Захотелось рвануть на базу прямо сейчас. Когда же эта ночь закончится? Не было настроения кому-то присовывать, было желание курить. Я поддался ему и тут же вылетел на улицу отдышаться. Ветер здесь влажный, как на родине, но не такой холодный по ночам. Перчатки, на удивление, оказались по погоде. Кажется, в этот раз меня так просто не отпустит. Просто потому, что я уже не хочу. Теперь у меня есть гребаное напоминание, что я был замечен лейтенантом. Вот так просто бросил мне кость, а я уже думаю, что стал его питомцем. Но дело-то в том, что этот жест — взятка. Держи, только не лезь больше. Элти слаб в отношениях, это уж точно; не подумав, сделал только хуже: не отшил, а привязал сильнее. Докопался до меня с моим именем, шепотом, тренировкой сраной. Только раззадорил мой интерес к нему. — Сраный лейтенант, — бубнил я, как брошенка, втаптывая первую сигарету. Позвать бы этого «сраного лейтенанта» сюда, снять бы еще один номер и… А что там? Что я могу сделать? Я не был с мужиком, не знаю, как действовать. Вторая сигарета тлела моментально, как и последние капли моей адекватности. Я признался себе, что меня привлекает Гоуст, мужик метр девяносто, который к тому же отшил меня. Что, если вздрочнуть на него, как выдастся момент? А он уже есть. Перчатки есть, порнушка есть… Третья сигарета выпала изо рта. Я нагнулся ее поднять, и снова на глаза попались руки. Дерьмо, теперь они пропахнут дымом. Я принюхался, чтобы проверить, и только на тыльной стороне ладони обнаружил сохранившийся трепетный аромат. Он ускользал, но полностью не исчез; будто еще не все потеряно. Уголь, порох и, меж тем, свежесть. Уголь ведь не имеет запаха, так почему я его ощущаю? Сознание снова плывет, и я цепляюсь за настроение. Снова зашел в нашу мерзкую комнату. Повернул кресло к кровати, чтобы казалось, будто тройничок — мой сегодняшний порнотеатр, чтобы он послужил мне гребаным оправданием. Я смотрел куда-то в стену, поверх трахающихся людей. Они стонали, но я не слышал их. Как можно подрочить на то, чего не видел? Что знаешь только частично? Я напрягал свое весьма тренированное воображение, чтобы оно рисовало мне картины, которые хотелось бы видеть сильнее всего. Но дело в том, что я абсолютно не знал, что на самом деле мне хочется сделать с Гоустом. Было бы мне приятно с ним целоваться? Он бы не снял маску — это точно; он бы приподнял ее, обдал бы меня горячим дыханием. Прижался бы грудью как тогда, но уже обхватил меня руками, стараясь поглотить всем телом. Его грубые ладони опустились по пояснице на мою задницу. Ему приятно ее трогать, я мягок и податлив. Было бы мне приятно касаться его? Помню два этих невинных хлопка по его стальному прессу. Я слышу шорох одежды, которого не было. Чувствую тепло, которое даже не успел ощутить. Вожу по его торсу, протискиваю ладонь между нашими телами снизу вверх, чтобы добраться до груди. Я подсознательно дотронулся до своей груди раньше, чем схватился за ширинку. Такой была бы его грудь, но больше. Тверже? Сомневаюсь, скорее, была бы нежнее. Он бы дышал размереннее, чем я, — это уж точно. Чертова ледяная глыба. После нескольких сжиманий, одна рука сама скользнула на штаны. Ремень легко расстегнулся, в трусах уже было горячо и твердо. Теперь я знаю, что член встает и на него. Поздравлять не с чем. Я смял грудь и член одновременно. Это давление: меня снова держат за руки и шепчут «Джонни». Он снова близко, свежий, снова только что из душа, сдержанный, контролирующий нас обоих. Он не хочет трогать меня, но физиология говорит ему: «Ты, сука, хочешь». Я бы заставил его вспотеть. Чтобы сильнее почувствовать запах, чтобы он ударил мне в мозг; чтобы я потерял сознание, а меня бы пробудили доводящими до исступления движениями промеж ног. Черт, из члена дико натекло, я отодвинул ткань трусов. Глаза сами собой закрылись от слабости. Рука с груди переместилась к лицу, ко рту и носу. Я все старался уловить аромат на перчатках, но он почти пропал. Еще один вдох, — и осталась только вонь удушливого табачного дыма и мускусной предсеменной жидкости. Я прикусил ткань, как если бы вместо нее была его балаклава. Я не знал, каково это: целоваться с ним или обниматься. Я даже не мог представить лицо, — и это заводило еще больше. Ублюдочное чувство недосказанности, желание удержать возле себя, проникнуть внутрь пожирало сердце. Оно билось, как бешеное; в такт я трогал влажный член. Он ныл, пачкал драгоценные перчатки, требовал внимания. Я постоянно был близок к разрядке; думал, порву зубами перчатку, одергивал себя, чтобы не кусать ее. В какой-то миг бросил руку на колено и машинально погладил его. Раздвинул ноги сильнее, что еще скорее приблизило к пику. Гоуст бы сделал так же. Грубая кожа, шрамы, красивые татуировки мелькали бы у меня между ног, показывая, что мне делать. Тяжелые ладони удерживали бы меня, лапая ляжки до синяков. Я почувствовал, как сильно сжался сзади, до боли в ягодицах. Подался тазом вперед, навстречу уже грязной ладони. Елозил на кресле, как течная псина. Но до сих пор не понимал, как это могло произойти. Почему я чувствую желание к Гоусту так глубоко? Никогда и никто не проникал дальше моих физических потребностей. Всю жизнь у меня была установка, что семья и отношения — это роскошь, недостижимая для меня. Это для тех, ради кого я здесь. Я даже не пытался понять их предназначение и устройство. А тут вдруг сам тянусь к Гоусту, будто мне нужно что-то помимо секса. Так приятно сейчас думать о нем. Придумывать какие-то совместные мелочи, такие сопливые и милые... Что за бред, что за каша в голове? Даже если бы я стал интересен Гоусту, то только на один раз и с целью выпустить пар. Но зато этот первый и последний раз был бы таким пиздецки жарким. Я бы отдался полностью чужим жестким рукам, чужому непроницаемому взгляду, скрывающему столько тайн. Хотелось, чтобы он подмял все мое тело под себя и навис сверху, словно черная грозовая туча. Хочу не для удобства или возбуждения, а чтобы почувствовать человека за маской еще сильнее. Еще чуть-чуть. Я цепляюсь за его шею, чтобы придвинуть ближе, чтобы потереться стояком, весьма «прозрачно» прося внимания. В такт мыслям я вбивался в свою ладонь, неумолимо ускоряясь. Мне едва ли было нужно представлять его голым, чтобы кончить. Пара движений, воспоминания, как хрипло зовут меня по имени, нуждаются во мне хотя бы на несколько часов, — и вот из члена полилось доказательство моей беспомощности перед лейтенантом. Как же трудно дышать. Это был гребаный запретный оргазм. Тело свело легкой судорогой. Наверное, со стороны мое лицо выглядело виноватым и глупым. Я даже пустил одну чертову слезу, сдерживая стоны и чье-то звание, вертящееся на языке. В груди все гудело, а в голове зарождалась жалость к самому себе. Правая рука была измазана спермой, перчатка безбожно намокла. Все еще не придя в себя, я постарался собрать все капли. Не хотел переваривать произошедшее, просто на автомате заметал следы. Вскоре я вернулся в настоящее, где три человека продолжали кувыркаться на кровати. Мне оставалось лишь тщательно проверить штаны на наличие пятен и пойти стирать перчатки. В горячей воде.