Я не хочу только одного — быть в твоих глазах тем же уродом.
***
Солнце только собиралось встать из-за горизонта, как мы сели с Роучем в машину и тронулись. Я разбит, но, надеюсь, моего удовлетворения хватит, чтобы еще пару дней не возбуждаться от, блять, всего, что связано с лейтенантом. Перчатки убраны в карман. Они так и не высохли за ночь и теперь неприятно мочили куртку. Держитесь, братья, скоро приедем. Роуч почти спал; его помятое лицо выражало крайнюю степень довольства. Я успел протрезветь и вел Джип с сигаретой в зубах. Поспать в ванной не удалось. Обратно возвращались без музыки, под плавный рассвет. Бля, мир красив. За него стоит убивать плохих парней, за него стоит отдавать жизни хороших. Я знаю, для чего работаю; просто Гоуст теперь одна из причин, почему этот мир достоин существовать вечно. И чтобы так и продолжалось дальше, лучше не тонуть в эмоциях. Душу грела недопитая бутылка виски, которой я хотел поделиться с ним. Как товарищ по команде, не более. Чтобы он тоже вспомнил о радостях жизни, и что они кроятся даже в подобных мелочах. Интересно, любое ли взаимодействие теперь со мной будет воспринято как подкат? Мне же просто хочется быть рядом. Не навязываться, не мешать, но иметь возможность сказать пару слов, может, вечерком даже поговорить по душам. Этого вполне будет достаточно. Мотор ревел под капотом. Дорога до базы каменистая, и в это тихое утро была приветливо пуста. Внезапно навстречу выехал знакомый зеленый Джип. Нам посигналили фарами и перекрыли машиной обе дорожные полосы. Я снизил скорость и остановился вплотную у Джипа. Чертов Гоуст чертовски спокойно сидел за чертовым рулем. Рядом с ним Прайс, и, если лейтенант не ждал от нас объяснения, молчаливо отвернув голову и все еще не отпуская руль, то улыбчивое лицо в панаме ждало длинного рассказа. — Мы ехали на помощь, — сказал кэп, показывая мне пушку. — Мы сами справились с девчонками. — Я пальцем указал на затраханного Роуча. Прайс одобрительно хмыкнул, а этот даже глазом не повел. Плевать ему на самом деле или нет — неважно. Он всегда транслирует только это. Как бы я ни выглядел: растрепанным, крутым или измученным, — главное ноль заинтересованности и говорить четко и по делу. Похоже, это его защитный механизм, способ не подпускать близко; то самое мягкое отталкивание. Несправедливо, что у мужиков после дрочки наступает полная безнадега. Почему нельзя было отсыпать нам прилив сил или решимость, твою мать? Я теперь ненавижу это чувство беспросветного мрака внутри, оно не дает мне вести себя как обычно. — Едем за нами, парни. — Прайс опустил руку за борт и стукнул по дверце. Мы поехали небольшим кортежем, а я мельком успевал посматривать на лейтенанта. Он был в своем черном камуфляже в полной боеготовности. Не удавалось только рассмотреть и понять выражение его глаз. Смотрел ли он на меня через зеркало заднего вида? Да хуй там, что во мне интересного? Хотя я очень хотел бы рассказать, что раздобыл прекрасный виски и извиниться, что треть нагло выпита… Как бы мне ни было интересно происхождение его шрамов или причина вечного ношения маски, не стоило лезть к нему с расспросами. Я понимал, все это не напускная грубость; в этом гораздо больше смысла и, наверное, боли, чем я могу представить. Хоть этот человек еще имел чувства и эмоции, война закалила его до такой степени, что любой новый шрам воспринимался как прыщ. И именно поэтому сейчас он выглядел так спокойно. И именно поэтому я ему безразличен. Вероятно, встал раньше всех, и нет никакого тайного смысла, связанного со мной и объясняющего его присутствие в машине рядом с Прайсом. Где-то на заднем сидении глухо зазвонил телефон. — Роуч! — Я стал трепыхать его безжизненное тело. Тот очнулся. — Умоляю, Соуп… — Воззвали мертвые. — Найди телефон, дружок. Давай, черт тебя дери, поищи сзади. Он нехотя протер лицо в надежде проснуться и повернулся назад. Еще немного поныл, однако послушно полез на сидение. Телефон продолжал звонить. Я совсем забыл про него вчера. Он был специального назначения, поэтому трезвонить мог только кто-то из наших. Телефон был похож, скорее, на неубиваемую рацию, чем на привычный смартфон. — Давай, пошел, пошел. — Я толкнул его в спину сильнее. Роуч, наконец, перелез и дотянулся до аппарата. Достал, передал мне, однако так и остался лежать в кривой позе позади. Я увидел на экране знакомый шифр и тут же взглянул на Прайса. — Да, сэр, — ответил я. — Мы переживали, сынок. — Начало многообещающее. — Мне жаль, кэп, стоило вернуться раньше, но я… выводил мальчика на прогулку. — Оставь. Без пошлых подробностей. Понимание сказанного не сразу дошло. Я посмеялся. — Нет, нет. Я про Роуча. Он умолял меня остаться. Я согласился взамен на кое-что. — Мне можно знать? Это не одна из твоих баек? Сказать ему? Но как? Не стоило мне вообще упоминать об этом. Но Роуч может рассказать о бутылке, если его вызовут на ковер. — Боюсь, кэп, этот подарок должен достаться только одному человеку. — Вот черт, Гоуст, ты слышал? Этот прохвост что-то припас! Ну, стоило догадаться, что это дурачество мне аукнется. Элти, пожалуйста, догадайся, что он для тебя. Засмущайся, хотя бы поведи плечом. Я все ждал, но Гоуст решил остаться в своей раковине безразличия. Как повернулся на зов Прайса, так и отвернулся. Я горько посмеялся с собственной наивности. Мой смех совпал с той реакцией, которую ожидал услышать капитан. — Ладно, можешь не делиться с остальными, но пообещай одну вещь, — его тон стал серьезнее. — Мы находимся на территории, где любой человек может оказаться шавкой Монтальвано. Даже если все они тупицы, каких поискать. В следующий раз отвечай на звонки. Мне бы не хотелось повторять, что это приказ. Гоусту пришлось убить трех человек, чтобы узнать, где вы. Он переживал? Очевидно, он никого не убивал, но каким гениальным методом он узнал наши планы? Наверное, Дельта услышала наш разговор. Я убрал от уха телефон, чтобы посмотреть пропущенные, но этот кусок камня мог высветить только пару букв, не более. Он хотя бы показывает время? — Конечно, сэр, — я опешил и попытался посмеяться над его шуткой. Не терпелось посмотреть полный список пропущенных входящих. Интересно, звонил ли элти. Бля, да я сгорал от нетерпения. — Вас понял, извините. — И я сразу бросил трубку. Шум мотора стал тише, мир замедлил ход, когда я увидел на экране «BRAVO-0-7». Так вот ты какой, Гоуст в моем телефоне. Что ж, теперь я точно буду отвечать на звонки. Настроение поднялось. Я был решительно нацелен контролировать свои желания.***
К массивным воротам базы подъехали довольно быстро — сказалась, наверное, полная концентрация на собственных мыслях. Я резво слез с Джипа и направился вытаскивать Роуча. — Я сам, — остановил меня взявшийся из ниоткуда лейтенант. Его манера подходить бесшумно меня уже не пугала. Гоуст остановил меня одной рукой, преградив путь, а другой уже открывал дверцу машины. — Иди спать, Соуп, — звучало, как угроза, — выглядишь так себе. Сейчас я даже не Джонни, поглядите. — Лейтенант, я взрослый мужик. — Какая-то часть меня хотела поддаться его вниманию, но важнее прочего — как можно меньше давать поводов о себе заботиться. Я взял его за плечо и отодвинул со своего пути. Теперь я знаю, чего Гоуст хочет от меня. Я выглядел беззащитно в его глазах, хотя по силе едва ли уступал ему. Я отлично стрелял, владел ножом и рукопашной, но почему-то рядом с ним вел себя, как идиот. Именно это его и напрягало: я способен вытворить любую хуйню. Наша первая миссия в Мексике два года назад — прекрасное тому доказательство. Гоуст как-то слишком быстро сдался. Не ушел, а остался смотреть, как я вытаскиваю тушу с заднего сидения. Казалось, будто он хотел у меня что-то спросить, потому что сегодняшнее молчание не было похоже на обычное. Я насторожился, однако не мог выкинуть из головы, что он искал меня (и Роуча) ночью. Да, это долг команды — держаться вместе; да, его, возможно, попросили проявить хоть каплю беспокойства и включиться в поиски, но даже подобное радовало меня и заставляло желать пиздануть себя по башке. — Что-то не так? — спросил я, уже не выдерживая молчаливых молний, которые в меня летели. — Ночью стало известно, что жена Сарды завтра будет выезжать из страны. Я разочаровался, услышав нехотя произнесенную новость. — Вот как. — Гоуст получил такой же безразличный ответ. — Тогда мне точно нужно выспаться. — Брифинг вечером. Не опаздывай. Дурак. Так и не сказал, что хотел. Провалиться в сон, оказывается, было проще простого. Все, на что хватило сил, — это сопроводить под руку Роуча до кровати и положить перчатки на каменный подоконник. Солнце уже окончательно взошло, и было странно заваливаться спать, но мне хотелось очертить грань между вчерашним и нынешним днем. Вчера я позволил себе сделать хуйню, сегодняшний «я» будет становиться сильнее, будет контролировать себя, чтобы… Ох, дерьмо. Из окна начало палить аж через пару часов после восхода. Всесжигающая жара быстро заполонила собой небольшую комнату, казалось в тот же момент, что я закрыл глаза. Тропическая духота липла к телу, и я проснулся весь в поту. В своем мерзком репертуаре, МакТавиш. Ища чистую одежду в армейском ящике, я вспомнил о бутылке, которая лежала в рюкзаке. Достал ее, осмотрел, ухмыльнулся, но пока убрал подальше в ящик, чтобы не нагрелась. Выйдя на улицу, все, что я увидел — это ровно нихуя. Никто в здравом уме не шастал сейчас. Плац был пустой, машины поблескивали на солнце, даже палатка столовой была пуста. Я предположил, что все готовятся к миссии в общем здании, таком же, что и располагались спальни, но оборудованном под разбор полетов. — Джонни, — раздалось у правого уха. Ну, конечно. Лейтенант стоял сзади, подпирая стену и скрестив руки. — Гоуст, — постарался проявиться как можно больше отстраненности, — охранял мой сон? После отдыха у меня снова появились силы на колкости, а вот лейтенант выглядел заебанным: солнце разгорячило его, — не спасала даже легкая футболка. Он точно лед, плавящийся от любого тепла. Мое внимание привлекли прекрасные руки, исписанные старыми ранами и полотном татуировок. Серебристая кожа приобрела красноватый оттенок. Я внимательно рассматривал шрамы, которые не поменяли своего белесого оттенка даже на обожженной солнцем коже. Увидел несколько на тыльных сторонах ладоней. Я слышал их голос, они молили меня дотронуться. Ладно, кого я пытаюсь обмануть? Невозможно запретить себе его клеить. Но я буду осторожен и обещаю не совершать действий сексуального характера, аминь. — Или пришел отыграться? — Вторая попытка заговорить. — Ты хочешь вернуть подарок? — Он стал приподнимать маску. И я замер, как завороженный. Внимательно смотрел, как ловко он закатывает балаклаву и оголяет нижнюю часть лица до носа, чтобы после крайне вандальным для моего сердца образом закурить сигарету. Гоуст ловко чиркнул спичку о край коробка. Кажется, он сказал что-то вроде: — Нужно привести тебя в форму после попойки. Но я не специально проигнорировал его предложение, глазея на сигарету, будто в первый раз. Никогда до этого мне не хотелось стать предметом в чужих руках. Эта мысль увлекла куда-то далеко и надолго. — Не знал, что ты куришь, — вырвалось у меня. Формулировать мысли стало ужасно трудно. Тонкие губы, украшенные шрамами по щекам и подбородку, очень светлая гладкая кожа и ни намека на улыбку... Почему не стесняешься меня сейчас? Гоуст отвел глаза, опять прищурив их. Все-таки до сих пор некомфортно, однако он не остановился и вновь затянулся сигаретой. — Очень редко, уменьшает дыхалку. — Эти невозможные губы зашевелились. Я старался запомнить их очертание, увидеть каждую складку. Красивые черты: мужественные, но чертовски грустные. У военных всегда такое выражение, вырабатывается рефлекс со временем строить серьезную мину. Но именно эта мина была не просто серьезной, — она была отрешенной, надломленной и адски одинокой. Ни грамма радости, ни толики заинтересованности. Гоуст посмотрел на сигарету, которую только что зажег, и опять затянулся. Мощная грудь поднялась, а тихий вздох пробудил во мне желание закурить. Я подошел ближе. Почему-то я подумал, что Гоуст курит для меня. Я должен смотреть на него. Оглядывать с ног до головы, пока он тянет едкий дым, чтобы при выдохе тот долетал до моего лица, чтобы обжигал ноздри и глаза. Ему пиздецки шла сигарета в зубах; если бы он при этом держал автомат и отстреливал террористов, то в моих штанах задымилось бы так, словно там раскуривали кальян. — Посмотри на меня, элти, — попросил я. Тихо, почти не перебивая шум пальм. Гоуст поднял голову и, не отрываясь, смотрел прямо в глаза. Он замедлил движение руки с сигаретой в ожидании. — Вот оно что, Гоуст. Ты так долго скрывал ее от нас… Лейтенант поднял бровь: это было видно по натянувшемуся верхнему веку. — Гетеро… как ее. Гетерохромия, да? — Я щелкнул пальцами, словно это помогло мне вспомнить. Чуть подался вперед, чтобы лучше рассмотреть чужие глаза, слегка удивленно смотрящие в ответ. Сигарета забыто тлела между пальцев. Я переводил свое любопытство с радужек глаз на губы и обратно. — Зеленые внутри и карие снаружи. Убийственно красиво. Когда ты постоянно видишь грязных, грозных мужиков, уже забываешь, что бывают такие — сочетающие в себе благородство и секс. Такие, что могут убить, но тебе понравится. — Я бы чертовски хотел выиграть твои очки, чтобы ты больше никогда не скрывал свои глаза. Определенно — на хуй все, что я говорил. Его нужно валить и трахать. После наглого подката, я так же нагло полез к руке с сигаретой. Нежно провел подушечками пальцев от кончиков до костяшек, ненавязчиво огладил их, чтобы запомнить. Ощутил рубцы, кажется, глубокие. Его руки оставили за собой горы трупов. Блять, как же сексуально. Мне могло показаться, но Гоуст повернул руку навстречу моим движениям. Его веки дрогнули и опустились, что-то скрывая. Меня стремительно уносило. Пора заканчивать свой план — присвоить сигарету себе, дотронуться до кончика фильтра губами. Если не заметит, то и языком провести по слегка влажной бумаге. — Тебе не обязательно курить, чтобы поднимать балаклаву. Ты можешь снимать ее... при мне. — Ты не готов. — Он прочистил горло. Нахмурился, уводя лицо в сторону. — Боишься напугать меня, Гоуст? Сука, поцеловать бы его сейчас; изящные губы так близко. Кажется, я могу схватить лейтенанта и завладеть им. Я мог бы рассказать ему все на свете, я бы обнимал его, я бы сделал так, чтобы он снова улыбался и изнемогал от кайфа. — Наоборот. Я почти дотянулся до сигареты, чтобы забрать ее и докурить, но он плавно отстранился, убрал от меня руку и затушил сигарету о стену. — Джонни, ты не знаешь, чего хочешь. Я не пони, на котором можно беззаботно скакать. Конечно, я это вижу. Понимаю. С тобой трудно обмолвиться даже парой слов, а уж пробить броню, дотянуться до человека внутри оболочки — никому не удавалось. Но бывают моменты, секунды, когда ты чист и понятен. И я не очередной. — Мне не нужны друзья, которые завтра сдохнут. Ты тоже, сержант, подумай над тем, чтобы завтра не поймать пулю в зад. — Он отодвинул меня и освободил себе путь к общему корпусу. Ускользал. — Стоять, а как же тренировка? — Я снова попытался наладить физический контакт, схватив его за запястье. Палец неловко скользнул по коже. Лейтенанту, по всей видимости, были чужды такие прикосновения, он с настороженностью их воспринял. Не пытался одернуть руку, пытался понять, оценить степень опасности. — Я передумал, — он тяжело выдохнул, но руку не убрал. — А я — наоборот, — пытался остановить его, усилил хватку. Если сейчас позволить ему уйти, он подумает, что его мнение правильное, но отгораживаться от людей — это всегда неправильно. Счастье, которое приносят близкие люди, гораздо больше боли. — На завтрашней миссии я не справлюсь без твоих очков. Смотри, я «поймаю пулю в зад», а все из-за ерунды. — Опять детская разводка… — Завтра мы будем под палящим солнцем: будут блики, это собьет меня. — Я сам разжал пальцы, хоть и не хотелось. Гоуст так и не смотрел на меня. Я чувствовал, как он колеблется: взвешивает, наверное, это уже дружба или еще обычная тренировка. А я мысленно просил его остаться. Эгоистично хотел быть рядом, стать тем, на кого он тоже мог бы положиться. В армии, вообще-то, я был первым по показателям, а не Гоуст. Не знаю, какое место он занимал, но, хоть сейчас все и изменилось, лейтенант обогнал сержанта, я остался не промах. Нужно, чтобы он это понял. Что я стараюсь. Гоуст опустил голову, а вместе с тем плечи, и сказал: — Хорошо, идем.***
Шли мы долго, по протоптанной тропинке сквозь джунгли. Здесь можно было бы потеряться, но широкая черная спина вела меня уверенно за собой. Я и не знал, что есть лаз в этом двухметровом заборе, обрамляющем всю территорию лагеря. И находится он недалеко от тактического корпуса. Сначала давящее полотно деревьев вокруг не давало мне и шанса понять, куда мы идем, но как только лейтенант остановился и ловко затормозил меня, я увидел, что полотно это разрезает крутой обрыв над рекой. Точнее тем, что было ею когда-то. Сейчас виднелось только пересохшее русло, на дне которого красовались большие валуны и редкая трава. Перед нами раскинулась картина, захватывающая дух: пышная природа и мы вдвоем, легко теряющиеся в листве. Пока я осматривался и строил догадки, что нам здесь делать, Гоуст прошел пару шагов куда-то в кусты. Я услышал щелчок и он подозвал меня к себе. В спрятанном в листве ящике красовалось оружие. МК-и, пистолеты и пара штурмовых винтовок. — Как ты утащил их? — Я потянулся за пистолетом и стал рассматривать, что же могло быть с ним не так. Может, списали как устаревший, но нет, он был пригодным к действиям. — Фрэнк рассказал мне об этом месте, чтобы я мог тренироваться. Хвала Фрэнку и его секретной задрипанной базе. — Отлично, тогда, с чего начнем?***
Винтовки покоились у нас в руках, пока мы лежали на животе, настраиваясь на «охоту». Прицелы были направлены на противоположный берег, но я совершенно не понимал, что можно там отстреливать. — На той стороне заброшенная ферма. Кусты конопли сушатся на веревках, видишь? — Гоуст говорил вполголоса, потому как лежали мы очень близко, спасаясь от жары в тени. Я стал рассматривать через увеличительный прицел и… — Левее. — Лейтенант неожиданно чуть сместил мою винтовку и я сразу нашел нужное место. Профессионал, он будто видел и через мой прицел. Его спокойствие создавало идеальные условия для стрельбы. Это ли не талант? — Не говори мне… — Если бы все было просто, я бы не согласился на твои уговоры, Джонни. Я улыбнулся. Ну, нравилось мне, блядь, как он с хрипотцой произносит мое имя. Думаю, на той миссии, я бы не сожалел, что подорвался бы из-за него. — Кто собьет больше за пять попыток — победил.***
Веревок было достаточно, хотя иногда мне попадались уже сбитые. Винтовка стреляла тихо, но пуля все равно умудрялась свистеть при полете. Когда я проебал два первых выстрела, понял, что попасть не просто сложно — это нереально. Черт, а Гоуст умудрился сбить одну веревку. Кусты с шелестом попадали вниз, открывая новые веревки, за ними. Я целился и целился, боясь стрелять, зная, что шанс попасть очень мал, а попыток оставалось все меньше. — Слушай, элти, — я решил потянуть время, — у тебя когда-то были друзья? — Как ты думаешь? — Я думаю, у тебя была куча друзей. Ты ходил на вечеринки и устраивал групповухи. По выходным. Вместо улыбки, я получил только сухой хмык. Показалось, сейчас он начнет опровергать мои слова, но он молчал. Я подумал, он собирался с мыслями, но раздался глухой выстрел и вторая веревка разорвалась. — Черт тебя дери, Гоуст… — У меня был один друг. Сослуживец. Я повернулся к нему, убирая лицо от винтовки. Хорошо, один друг уже неплохо. Не знаю, чего я ожидал увидеть в Гоусте сейчас, лейтенант был полностью поглощен процессом, а ответ на вопрос был брошен небрежно и ничего за собой не тянул. Он снова прицелился, а я все изучал его позу. Никакого напряжения в спине, только в руках: не дрогнут, застыли, уперевшись локтями прямо в горячий песок. — Он погиб? Прости, если вспоминать тяжело… — Начал я глупо. Просто хотелось услышать еще хоть что-то. — Я сам его убил, — Лейтенант выстрелил, снова попал. Вот черт. — Он… предал отряд? — Нет, Джонни, он предал меня, — Гоуст, наконец, поднял свои красивые радужки на меня. Думал сначала, что отчитает за вопросы, но кивнул на мою винтовку. — Уже не хочешь мои очки? Вижу, что вопросы напрягают, а все равно отвечает. Я шикнул. Я всецело доверял ему, потому что знал его по предыдущим миссиям и рассказам об удачных делах от Газа. Он не пускал своих людей в расход, не устраивал тупые месива из-за задетых чувств. И потому можно было сказать, что лейтенант не тот, кто убьет товарища просто так. Самооборона, защита интересов команды, страны, месть за предательство — смерть от руки элти нужно было заслужить. — Я не хочу только одного — быть в твоих глазах тем же уродом. Раз просит лейтенант, то надо бы выстрелить. Прицеливание давалось тяжело, я никак не мог настроиться, руки ходили ходуном. Все-таки снайперская винтовка не мое любимое оружие. Или это волнение. — Погоди, — Гоуст приблизился ко мне и остановил непослушные пальцы. Он не побоялся взять мою руку в свою, чтобы правильно поставить. Шершавая горячая кожа показывала мне верные движения. Он, наконец, погладил меня этими желанными подушечками. Этими сухими, в песке подушечками. Значит, все-таки это приятно. Но, к сожалению, в его движениях ощущалась только техника. Пальцы просто знали, как крепко держать оружие, без каких-либо подтекстов. Все прозрачно — мы здесь стреляем и ничего более… подумал бы я, если бы не почувствовал, как сильно бьется его сердце. Я посмотрел ему в глаза. Мне вдруг стало жаль его светлые ресницы, покрывающиеся сажей каждый день. Им бы больше подошла кепка и такая же, как они сами, нежная футболка. Чтобы первая улетела на ветру, а вторая оголила торс. — Ты ставишь слишком широко пальцы и локти, — Этот Черт придвинулся еще ближе ко мне. Я ощутил его запах и тепло. Красавчик чертов, а в земле со мной окапывается. Мое тело и руки были прижаты к нему, он словно хотел слиться со мной, чтобы, конечно, я лучше понял позу и движения. Температура тела поднялась, я все старался смотреть в прицел, но то и дело обращал внимание на его руки и плавное дыхание возле уха. Об этом я мог только мечтать вчера. Правая рука обняла меня за плечи, дотягиваясь и до второй моей руки. Поэтому, когда он навалился, я смог разглядеть его татуировки на левом предплечье. Мрак и всепоглощающий ужас. — Цель низко, но ты стреляешь сверху. Не нужно быть… — …с ним на одной высоте. Понял. — В горле пересохло от сопротивления теплу между нашими телами. Особенно жарко от оголенных предплечий и ладоней. Так он все-таки потеет: ладони влажные, не скрывает даже песок. Надеюсь, мои щеки горят не слишком ярко. — Ты не сможешь быть таким, как он, Джонни. — Этот шепот, его яркие глаза прожигают насквозь. — Ты уже лучше даже меня. Сердце разбило грудь тяжелым ударом. Я не смог больше выдерживать его взгляд глаза в глаза. Отвлекся на спасительные движения, его желание, чтобы я выстрелил и показал себя. Но я промахнулся. Это было невозможно, я и не смог бы попасть в таких жарких объятиях, даже дышать не успевал. Стало не хватать воздуха, отпрянул от пушки и вылез из-под тела Гоуста. — Это бесполезно, Гоуст, попасть невозможно. — Я притворился, что не пережил только что секундную клиническую смерть от сладкого голоса возле уха. — Я ведь попал. — Нет, нет. Это твое поле, а мне бы Иксу. — Откатился в другую сторону от него и остался лежать на спине. Нужно думать о небе. О пыли. О чем угодно. — Он для младенцев, Джонни. С ним справится кто угодно. — Да, но не так, как справляюсь я. — Показал палец вверх. Гоуст одобрительно кивнул и предложил: — Последний раз. Решающий. — Хорошо, но, молю, на этот раз я сам. Иначе точно промажу. Мы заняли позиции, оба долго думали и целились. Я выбрал самую легкую цель, рядом было несколько канатов, хоть в один я должен был попасть. Ладно, погнали. Раздался мой выстрел. Кажется, он шугнул птиц, которые прилетели к кустам. Веревку напугать не удалось. Мой проигрыш был очевиден еще в прошлой жизни, но осталось дождаться, как выстрелит лейтенант. Глухой хлопок. — Кажется, нужен еще раунд, — заявил я, видя, что Гоуст тоже промазал. — Не расслабляйся, веревку качнула твоя птица. Этот парень размял шею и снова улегся в выверенную позу. — Ага, слышал, Гоуст, — плохому танцору хер мешает. Он сосредоточился, но не смог не ответить: — А ты слышал — практика приводит к совершенству? Стреляй. И делай поправку на расстояние. Промелькнула мысль, что он хочет, чтобы я попал. Увы, шансов не было. Возможно, была одна сотая процента, конечно, раз я все-таки не сдавался. — Мне нужны были бы твои руки, чтобы все выгорело. — В прицел попал один из канатиков, который был самым запутанным, а раз есть узлы, значит, есть и утолщения. Я выстрелил наобум, в общем, как и всегда. Но в этот раз попал. Канат порвался, сухой куст повалился вниз. Шелест снова кого-то напугал на том берегу. Я даже отпрянул от винтовки, чтобы полюбоваться на успех, а в это время Гоуст уже сгреб свою и встал. — А ты не будешь стрелять, переигров… — Все еще нужны? — Стоя надо мной, он протянул руку. Бархатный голос разлил мою кровь по венам. Конечно, я ухватился за его запястье, за самое прекрасное запястье на этой чертовой Кубе. Мне так захотелось потянуть лейтенанта на себя и проверить, насколько тяжело его тело ощущается на мне. Но не стал. Что за человек: то отталкивает, то подает руку? А я, что за человек?! Заливаю про дружбу, а сам дрочу в душе, как только выдается возможность. Я совершенно зациклился на нашей тренировке после ее окончания. Сердце колотилось так, что холодная вода не спасала. Я бил душевую плитку, надеясь, что это поможет, но стояк все еще красовался между ног. Сейчас уж точно мне нужна рука лейтенанта, он бы вмиг довел меня до разрядки. Нет, он мог бы даже не касаться, достаточно было бы просто смотреть. Как теперь не отвлекаться, когда знаешь тепло его тела, когда еще помнишь прикосновения к своей коже, его бархатный голос возле уха? Эти гребаные недо-объятия в одну секунду придающие чувство целостности. Вот так прижался к человеку и ощутил себя в теплой постели. А человек так внимателен ко мне, даже дал мне выиграть. Чтобы еще одну вещь подарить! Сука! Черт, я снова был близок. Рука стала двигаться быстрее, я старался не стонать. Чувствовал опасность, что развожу грязь, поэтому нужно было поторопиться. Я ничего не мог с собой поделать. Никогда с такой силой меня не тянуло к человеку. Каждая крупица информации была как выстрел в грудь, каждый его жест внимания резал без ножа. Он даже рассказал мне о своем друге. Он сам его убил… это такая сокровенная деталь. Я кончил в мгновение ока, все старался продлить момент оргазма, но он ускользал, оставляя меня без шанса на спасение. Я присел под струями воды. Накатило уныние, наконец, тело обдало холодом. — Соуп! — Раздалось веселым эхом за спиной. Блядство, секундой раньше и смущающих издевок не миновать. У меня даже мурашки по спине пробежали. Пришлось наскоро осмотреть себя и подняться. На всякий случай, помою все еще раз… — Старик Фрэнк, — звучал немного сипло. Смуглый мужчина прошел раздетым в соседнюю «кабинку». Нас разделяла только перегородка по пояс, которая совсем ничего не скрывала. Его подтянутое сухое тело выглядело неплохо, но, смотря на его татуировки, разбросанные по рукам, на болтающийся нехилый член, внутри ничего не трепетало так, как от тех же костяшек лейтенанта, огрубевших от ударов. Просто песок, просто розовые поцелуи солнца на коже, просто мозоли на ладонях, а для меня эти моменты оказывались как красная тряпка для быка. Глаза сами собой теряли зрительный контакт с реальностью и отрешенно смотрели в никуда, чтобы дать мозгу разгуляться в фантазиях. Я на автопилоте начал было выключать воду, как вспомнил: — Кстати, спасибо, что показал Гоусту место для стрельбы. Он еле заметно насторожился. Я обмотал вокруг бедер полотенце и сделал вид, будто не заметил его реакцию. — Не думал, что он расскажет тебе. Я лишь пожал плечом. Все-таки я сам его вынудил. Фрэнк включил душ не дожидаясь ответа. Сквозь шум воды послышался приглушенный голос: — Всегда должны быть пути к отступлению, верно? Это был риторический вопрос, но он поставил меня в тупик. Почему Гоуст должен был отступать? Фрэнк показал ему нычку не по доброте душевной. Нужно быть начеку.