Так не будет больно.
***
Я вспомнил себя только через час, когда дверь отворилась. Старался не жмурить глаза от резких лучей, но все равно ни черта не увидел кроме силуэта. Человеческая спина в проеме закрыла почти весь свет, исходивший с улицы, который создавал вокруг фигуры Гоуста ореол. С одежды шумно падали капли на пол. Берцы скрипели от тяжелых шагов по направлению ко мне. Я не опускал пушку. Ну нахер, я, кажется, не верил даже себе, что уж говорить об остальных. Чертовы розовые очки пугали до усрачки. Всегда появлялся человек, который пытается тебя убить. И им оказывался тот, от кого меньше всего ожидаешь. Сейчас я боялся, что этим человеком оказался лейтенант. В этот момент я не мог сохранять свой обычный позитив. И потому пушка целилась прямо в грудь. Это недоверие и трепет перед всем вокруг, коих вчера не было в помине, сегодня завладели мной. Переживание за Гоуста, за свою жизнь, что все может пойти насмарку и мы виделись в последний раз невозможно перебороть. Что-то во мне надломилось. Я забыл старого себя, которого никто не заботил и которого влекла только армейская суматоха. Но Гоуст не останавливался. Шел ко мне, прямо к дулу пистолета. Наконец, он встал совсем близко, вплотную. Его тело само упало на колени. Его руки сами сгребли меня в охапку, даже не испугавшись пули в грудь: — Джонни, — с каждым словом он прижимал меня сильнее к себе, мокрому и холодному, — я вернулся. Я медлил. Пушка в руках ходила ходуном, а в голове боролись сознательное и бессознательное, как бы философски это не звучало. Вот опять мы обнимаемся и кажется, что никого лучше него на свете нет. Всю жизнь я думал, что у меня высокая цель — защищать простых людей. Но кто защитит его? Или меня? — Черт возьми, — на выдохе произнес я, отбрасывая пистолет и прижавшись грудью в ответ, — прости меня, это не… это само. — Знаю. Предательства ломают, да? Да и не только они. Все это. Все эти… убийства. Стреляю, словно лопаю шарики. Без страха и сожаления, слышу только приказы и свист в ушах. Уже готов увидеть трупы женщин, детей, друзей в любой момент. Уже обычно ожидать боль и смерть. А кошмары по ночам перестали пугать давно и просто надоедливо мешают. Но самое убогое, что бесконечно так думать не получается. Ты осознаешь, насколько ты ненормальный, когда тобой вдруг начинают дорожить. Когда твоя смерть, внезапно, сможет кого-то огорчить. И из-за этого все, что сказано ранее, приобретает тот самый налет безнадеги. Оно все снова начинает казаться неправильным и ломает тебя по новой, напоминая, что так жить нельзя. Да, Гоуст? Это ты хотел сказать? Это постоянно в твоей голове? Блять, как же оказалось тяжело, когда твоя личная жизнь резко появилась на работе. Я, вообще, имел право не доверять ему? Мы сидели так бесконечно, успокаивая меня. Мои руки к концу уже опустились, плечи осунулись, а дыхание выровнялось. Гоуст не разжимал хватки, пока я не наклонился слегка назад, вспоминая, что не только я был сегодня в опасности. Не нашел на нем явных повреждений и теперь точно отпустил ситуацию. Подняв взгляд выше, я заставил лейтенанта взглянуть на меня в ответ. Он все еще держал меня за плечи. Я глупо улыбался, словно только что нашкодничал, и не мог выдержать взгляда глаза в глаза. Нет, я точно конченый идиот, что раскис из-за пустяка. Даже если это было неконтролируемо, я виноват. Чего он возится со мной? Почему дает залезть под броню? Если я не буду доверять ему, это будет большим предательством. Все его труды над собой пойдут на смарку. Я бережно опустил лейтенанта на пол, укладывая прямо на лопатки, и сел на бедра. Снова не сопротивляется. Теперь почти не вижу глаз в темноте этой пугающей маски, но зато лицезрею всего его прямо под собой, внимательным и слегка напряженным. Он тоже устал, ему тоже нужно было время выдохнуть. Пистолет валялся на полу, ровно как и чемодан-ноутбук, который принес Гоуст. Лейтенант не пытался вылезти из-под меня, может, даже ждал, что я буду делать дальше. Может, думал, что эта поза вернет меня в равновесие быстрее. Он положил руки мне на ляжки, удерживая на себе. Я почти поверил, что все в порядке. Вся эта клоунада была панической атакой, навязчивой мыслью, сродни ПТСР. Я чувствовал все свои прожилки, которые до этого растягивались в никуда, а сейчас медленно собирались обратно. Стал возвращаться в реальность и замечать, как тяжела наша одежда, промокшая насквозь. Как бронежилет весит тонну, а ботинки мерзко хлюпают внутри. Как подо мной нагревается чужое тело, а сам я, наоборот, замерзаю. И, когда я вылез из своего дерьма окончательно, понял, что в реальности не лучше. Темно, мокро и нихуя непонятно. Любое касание ткани к коже вызывало мурашки. Промокли даже трусы, сухими остались лишь небольшие участки под снаряжением и сумки с документами. Сейчас, конечно, перчатки Гоуста не спасали, пальцы все равно немели. Снял их и любовно уложил на стол рядом. Мне безмерно хотелось снять с себя и все остальное, будто не хватало воздуха. Мышцы начали трястись от холода. Но начал я с лейтенанта. Видя его бронежилет, тяжеленный, скрывающий сдавленное тело, я невольно взялся за липучки-застежки. Без каких либо задних мыслей, нужно было просто осознать себя в безопасности, чтобы подготовится к следующему шагу. Гоуст не смотрел вниз, он доверил мне любые манипуляции с его одеждой. Помог снять жилет через голову и остался в одной водолазке. Она была совсем сухой на животе и почему-то…твердой? На кубиках пресса прощупывалось очертание чего-то прямоугольного. Я бесцеремонно полез под ткань, доставляя телу Гоуста мурашки своими холодными пальцами. Его дыхание сбилось, что вызвало у меня тревогу. Но, похоже, сейчас я могу делать что угодно, раз меня не останавливают. Сложно было не трогать его кожу, а лишь край штанов, чтобы вытащить кофту, но я старался. На его животе, оказалось, лежала книжка. Мой дневник. Гребаный дневник, который впопыхах я оставил на базе. Этот сухой нагретый Гоустом кусок бумаги смотрел на меня, а я на него. И оба не понимали, как так получилось, что он приобрел больше смысла, чем положено. Сделал дополнительный круг по захваченной базе ради этого? В нем же даже секретов никаких нет, рисунки да истории. Но этот парень опять подумал обо мне. Я осмелился посмотреть в глаза лейтенанту, который совершенно растерялся. Чего ты? Так бережно его нес, а на последнем этапе сплоховал. — Не могу перестать… радовать тебя, — он закрыл рукой и без того невидимые глаза. — И я не знаю, как еще... Дофамин чертовски наркотическая вещь. Меняет твое восприятие мира буквально по щелчку. — Я знаю, как, — сказал я, уверенно снимая с себя мокрую амуницию. За ней на пол полетела футболка. Я слышал свое торопливое дыхание, перебивающее шорох одежды. Снова полез к Гоусту, но уже положил ладонь ему на грудь не поднимая одежды, так властно, словно имел право ее трогать. Я позволил себе эти ощущения, понимая, что меня могут оттолкнуть и это будет правильно. Так вот, каково его тело. Оно, как и выглядело, оказалось жестким и теплым, но, между тем, удивительно покладистым. И я мог сейчас его погладить… даже сжать пальцами. Все нахуй в секунду перемешалось в моей голове от звука его выдоха. От напряжения в спине и шее, сделавшего его каменным. Все из-за простого прикосновения к грудной клетке, к солнечному сплетению. Я знал, что хочу поддаться желанию. Когда мы оба беззащитно открыты и потеряны. Если подумать, то у нас никогда не будет идеального шанса побыть вместе. Что, если это последняя возможность, а я ее упущу? Поэтому, пока есть хоть один момент, когда нас не застукают, не убьют и не станут пытать — нужно действовать. Все-таки плюс в том, что мы остались одни, я нашел. Пришлось широко раздвинуть ноги, чтобы между ними бедра лейтенанта легли удобно. Таким образом, подаваясь вперед, я мог стать еще ближе. Мой пах сначала невесомо, а затем с большей наглостью надавил на его. Его сердце пробрал тяжелый стук после первого же сильного давления. Этот стук ударил прямо мне в ладонь. Гоуст схватился за плечо, испугавшись такого резкого поворота. Голова приподнялась и я увидел, что глаза расширились. Я нависал над ним, стараясь действовать как можно более медленно, давая шанс передумать, хотя бы помотать головой. А он только отворачивался, не позволяя мне наклониться ниже. Я был как в тумане и не знал, что мне можно сделать с ним. Но я без сомнений шел на поводу всех своих несформированных мыслей. Просто делал… что-то. Лейтенант быстро уловил мои прозрачные намеки, но не отстранился. Тогда я стал проводить по коже еще несколько раз, почти щипая ее. Это нескончаемо напрягало все его тело, заставляя нервно вздыматься живот. Кубики пресса, украшенные шрамами, соски, вставшие от холода, рельеф его мускулов — в полутьме красота его тела увеличивалась в сотни раз. Для меня это было привлекательнее всех женщин, которых я видел. Просто… что-то внутри этого человека делало его самым лучшим для меня. Так и работает любовь, да? Я вроде слышал такое. Черт, в голову лезут только рассказы Газа о его девках и всякие романтические фильмы. Он сжал мою руку сильнее прежнего и, наконец, отвел от себя. Я подумал, что это стоп, скажет, что я сбрендил делать это сейчас. Но он приподнялся и подхватил меня под задницу, чтобы переместить. Властным движением, которое я так жаждал испытать вновь, лейтенант просто пригвоздил меня к какому-то шкафу за спиной и теперь уже он нависал надо мной, стоя на коленях. Жуткий череп на маске не давал ему поднять ткань слишком высоко, даже до носа. Его рот был приоткрыт, он тяжело дышал и сглатывал подступавшую слюну. Я лишь успел увидеть, как блеснули его глаза, перед тем как голова подалась вниз, к моей ширинке. Пиздец. Его дыхание обдало жаром мой стояк. Я снова не верил в происходящее. Еще неделю назад, я не знал, что меня привлекают мужчины, а сейчас самый привлекательный из них (в моем личном топе из одного человека), планировал отсосать мой член. Я видел, как он содрогается, с нетерпением вдыхая мой запах. Его спина красиво выгибается в талии, его плечи плавно скрываются под моими полусогнутыми ногами, чтобы руки могли пододвигать бедра ближе к лицу. Как я и представлял тогда в гостинице — сильные пальцы сдавливали мои ляжки. Хотелось бы, чтобы остались синяки, чтобы кровь перестала приливать к ногам, тогда они бы не так дрожали от возбуждения. Движения быстрые, рваные, неуклюжие. Он дотянулся руками до ремня, а затем до ширинки и я дернулся. Машинально схватился за балаклаву, готовясь сдерживаться как можно сильнее, чтобы не кончить с первой секунды. Его британские губы коснулись члена, скрытого под тканью боксеров. Кажется, он может не снимать их, достаточно просто потереться о ствол и я расплавлюсь. Я не говорил ему, что мне хотелось бы в следующий момент, он будто сам знал, в каких местах и как именно мне будет хорошо. Из-за того ли, что у него тоже есть член, или просто потому, что все что он делает, делает с такой отдачей? С гребаным желанием, будто это самая важная миссия. Он сам захотел немного прикусить член и это, блять, было противозаконно. Я был адски чувствительным, а от этих укусов мое сердце просто останавливалось. Я уже боялся заходить дальше, боялся совсем забыться в моменте, пятился назад, но меня не пускали. Прямо сейчас для меня весь мир стал исчезать. Гоуст не хотел останавливаться, стараясь успеть как можно больше пока не очнулся. Наконец, его зубы добрались до резинки трусов и нежно стянули их. Блять, как бы я хотел потереться обо все его лицо, о шрамы, испачкать их, увидеть, как его упругая кожа покажет морщинки от давления. Но я не смел бы просить снять маску. Сейчас это часть него и с ней нужно считаться. Он поднял на меня взгляд, а я пиздец как поплыл, мое лицо покраснело, рот не закрывался от дыхания. Надеюсь, это докажет ему, что я очень хочу ему верить и тоже хочу сделать приятно. И пускай сейчас «сделать приятно» — это разврат в неподходящее время. Лейтенант стал стягивать с меня штаны и трусы, чтобы взять член до основания. Пришлось присесть и отпрянуть друг от друга. Мы непозволительно долго возились с ремнями на ляжках, с обоймами, пристегнутыми к ним, что я решил взять все в свои руки. Гребаные берцы имели шнуровку, штаны были заправлены в них. Вот сука. Я снял один ботинок и насквозь мокрый носок и, наконец, мог раздвинуть ноги нормально. Хрен с ним, добился главного. Впопыхах я и не заметил, что Гоуст второй раз за вечер стоял на коленях передо мной. Он тихо и учащенно дышал, ждал, пока я закончу и посмотрю на него. И вот я поднял на него взор, такого неуверенного в себе, но решившегося на несвойственные действия. Его член выпирал, было слишком тесно в штанах. Когда он увидел, что я смотрю, решил наградить. А я глазел как завороженный, как он снимает ремни, сжимающие мощные ляжки, как пряжка возле ширинки послушно расстегивается, а ползунок опускается вниз. Как его член оттягивает резинку трусов. Мощный, больше моего. Я успел заметить только совсем чуть-чуть, как вдруг водолазка опустилась, скрывая, что лейтенант спускает штаны с трусами до середины ляжек. Если ты не привык даже к объятиям, о каком раздевании может идти речь? Да и будет ли открытый человек носить маску? Конечно нет. Я думаю, он чертовски стеснялся всего, что делал, но его статус, положение не позволяло идти на поводу у страхов. И потому приходится храбриться. Ничего, элти, это мне тоже нравится. Со мной можно бояться. Я хотел было прикоснуться к нему, но он снова остановил мою руку. Так, держа ее, он опустился между моих ног, приняв старую позу. Отпустил запястье лишь на момент, когда просовывал руку под моей ногой, затем снова взялся мертвой хваткой. Его спина выгнулась, оголяя очертания сексуальной задницы, копчика и тех самых ложбинок на спине прямо над ними двумя. — Ты чертовски сексуален, Гоуст, я кончу только от вида на твою спину, — успел сказать напоследок, потому что вероятность умереть от сердечного приступа у меня была крайне высокой. Он ничего не ответил, но его действия были красноречивее. Язык проскользил по мокрой головке, слизывая каплю за каплей. Меня бросило в жар, мы пересекли очередную черту. Он не колеблясь взял член наполовину. Эти его посасывающие движения, облизывание головки, под ней, да каждый, блять, сантиметр члена, не давали мне ни секунды расслабиться. Хоть бы дал шанс сделать один вдох. Я ударился головой об шкаф, думал, книги и папки упадут прямо на лицо. Лейтенант снова отдался процессу на полную, что я почти порвал его водолазку от напряжения. Он двигался с той скоростью, с которой было нужно, так жадно облизывая член от основания до самого кончика. Его руки постоянно подрагивали, когда капля прекума попадала на язык. Блять, я практически до истерики захотел засадить глубоко настолько, насколько член достанет, ведь лейтенант всеми силами показывал, что ему бы это понравилось. — Элти, можно я кое-что сделаю? — Я переместил руку на его затылок. — Пожалуйста. Он податливо подставил рот. Черт тебя дери, Гоуст, я готов сдохнуть ради твоего горячего рта. Я готов уничтожить целую страну ради него. Я стал вдалбливаться в его глотку, сначала пробно, медленно, но глубоко. Затем все быстрее и быстрее. А ему это, похоже, было в кайф. Кто не любит немного боли? Контролируемой, бодрящей. Надеюсь, потекли слезы. Те самые, пошлые, когда опухают губы, когда брови такие умоляющие. Я почувствовал, что почти достиг пика. Мои движения замедлились, я отпустил его балаклаву, но он не останавливался, наоборот, сделал то, что нахрен снесло мне башку. Он отпустил запястье и просунул руку между своих ног. Сначала я думал, что он хочет себе подрочить, но, Господи, нет. Буквально на секунду он оторвался от моего члена и облизал пальцы, смочив их посильнее. И если бы не это, если бы не истома, прошедшая по всему его телу, я бы не узнал, что он онанирует. Своей задницей. Своей, блять, шикарной задницей. Еще и заглатывая мой член до дрожи в спине. Так он не ради атмосферы или шутки сказал это тогда. Как я мог, вообще, так подумать? Да прямо сейчас он же растягивает себя, получая при этом удовольствие. — Ох, черт, Гоуст, я на грани. Он стал двигать головой медленнее, а рукой быстрее, ускоряя процесс подготовки. Ему нужно было больше времени, а мне — не умереть от минета. В какой-то момент он отстранился и присел. Я сразу же взял его за шею подвигая к себе. На ресницах поблескивали капли, а в глазах — сожаление. Я не знал, как доказать ему, что он все делает правильно и не нужно бояться странных желаний. Взгляд упал на влажные губы. Я должен был рассмотреть рот, ради которого поклялся разбомбить страну. — Можно? — Я аккуратно прикоснулся к подбородку, а затем к очертаниям нижней губы. — Обещаю, никаких поцелуев. Он наклонился, чтобы большой палец скользнул и к верхней губе. Я провел подушечкой по припухшим губам, задевая уголки, где собралась слюна, а затем нажал на подбородок, чтобы он приоткрыл рот. Раз мы не целуемся, то я испробую его по-другому. Большой палец протиснулся внутрь, дотронулся до нижних зубов. Очертил их, слегка касаясь кончика языка. Затем провел по верхним и, уже совершенно не стесняясь, сменился на указательный и средний. Пальцы старались проникать все глубже с каждым движением, гладили щеки изнутри, совершенно обескураживая Гоуста. Он одернулся, но я не дал сдвинуться ни на миллиметр. Я взял его за руку и он тут же сжал пальцы добела. Я почувствовал, как он задохнулся на миг, закатил глаза, теряясь в ощущениях, когда я защекотал небо. Я опустил два пальца на его язык и зажал с двух сторон. Потянул на себя и немедленно вытащил. Гоуст свесил его как послушный мальчик. Я ухмыльнулся и взглядом указал ему на дело, которое непременно нужно закончить. Взял его руку и приставил к своему рту, затем дал немного слюны, чтобы он не отвлекал меня от своего рта. Действия лейтенанта не заставили ждать, он сразу снова вставил их. Похоже, чужая слюна возымела эффект. Его почти затрясло от возбуждения. Я подумал, что это для него слишком, но жалеть, конечно, не стал. — Я заставлю тебя кончать сегодня столько, сколько ты ни разу не кончал, Гоуст, — прошептал я, держа его язык в тисках большого и указательного пальца. Он не мог ответить, только испуганно жмурился, стараясь спрятаться от любопытных глаз. Ему бы подошел пирсинг. Прямо на эрогенной зоне. Я гладил его губы, проникал внутрь, к мягкому небу, не разрешая засовывать язык обратно. Не жалея играл с его ртом, прямо как его пальцы сейчас играли с задницей. Я гладил даже самые дальние зубы и в такие моменты он облизывал пальцы, прося не вытаскивать. Неожиданно он издал странный стон, глубокий, молящий, и дал себе волю, наконец, пустить возбуждение на самотек. Язык тела больше не был таким рваным, стал плавным и двигающимся в такт блаженству. Рука, что была между ног, прижалась к члену предплечьем и стала тереть вверх-вниз. Ему было так тяжело держаться, что я захотел помочь. Но как только я дотронулся до члена, обтянутого тканью, он кончил. С рыком, с всеобъемлющей дрожью и жаром. Его голова просто упала мне на плечо от бессилия, а сокращение мышц долго не прекращалось. Спина вздымалась вверх от глубокого дыхания. Я слушал вздохи, которые он так умело до этого делал тихо, и запоминал каждый из них. В момент окончания, они вернулись в человеческий вид. Теперь я знаю, как дышит Саймон. Я поднял его кофту и увидел насколько там мокро. Не ожидал увидеть так много его «удовольствия». Больше я не дам скрывать его красивый большой член, потому что, кажется, я влюбился в него с первого взгляда. Слава богу, на нем не было пресловутых шрамов, он был здоров и готов ко второму раунду. Гоуст вскоре очнулся. Он приподнял голову с меня и попытался встать. Мы мимолетно переглянулись, пока он опускал маску. Ноги не держали, затекли стоять на коленях, так что я помог ему, подав руку и плечо. Он еле дошел до стола, снял с себя штаны, берцы, носки, трусы и блядскую водолазку, оставшись только в балаклаве. Заметил, что он весь день ходил без перчаток. Стало совестно, что я отобрал, по всей видимости, последние. Все смотрел на него, от бессилия упирающегося на край стола, но все же грациозно раздевающегося. Этот парень удивителен не только тем, что у него клевая задница, не тем, что умеет убивать как кобра. А тем, что он борец. С самим собой для начала. Каждый день перебарывает свой страх один за другим. Просто для некоторых боев ему нужен напарник. И я рад видеть, как прямо сейчас он перебарывает свой страх близости. Потому что я не одобряю стеснения такого охуительного тела. Он обошел стол. В первом же ящике, что открыл, оказались презервативы и смазка. Я насторожился. — Ты… как ты узнал, что они там? — Я уже бывал здесь. Ключ лежал в ящике с оружием. Очевидно. — Ты их сюда принес? — Я сел поудобнее, готовый уйти в любой момент, если ответ мне не понравится. Гоуст вернулся ко мне. Он предстал передо мной во всей красе. Член стоял, по телу гулял тусклый свет, а на голове виден только череп маски. Его коленки стали шершавыми от стояния на деревяшках, но от этого накаченные ноги смотрелись только лучше. — Я похож на того, кто будет это делать? О, я бы сказал, на кого ты сейчас похож, элти, но ты меня тут же пристрелишь. Я снова подал ему руку, чтобы усадить на себя. Лейтенант принял предложение. — Тогда докажи мне. — Как? Он присел так, что наши члены соприкоснулись. Это было интересно и, в какой-то степени, возбуждающе. На его лобке были редкие светлые волосы, а прекрасный пресс практически идеально гладкий. Я погладил по нему, затем опустился к ляжкам и взялся за задницу, слегка раздвинув ягодицы, чтобы провести между ними рукой. Мои пальцы, наконец, добрались до его уже знатно смоченного и растянутого места. — Пожалуйста, расскажи, с кем ты спал. Я ничего не знаю. Ни о тебе. Ни о том, что происходит. Он напрягся, когда я попытался засунуть в него один палец. Тогда я открыл потрепанную бутылочку смазки и нанес ее на пальцы. — Это будет очень короткая история, — он спрятал свое лицо за моим плечом, немного навалившись грудью. — Так я буду здесь первый?.. — Заткнись. — А как же девушки? Я перестал насильничать и просто гладил его, размазывая гель вокруг отверстия, ждал, пока он согласится. — Мы не дойдем до конца, если ты не расслабишься. — Я не хочу отвечать на это. — Тогда только расслабься. И как только это произошло, два пальца свободно проникли внутрь. Вот уж не думал, что разрабатывание анала будет доставлять удовольствие нам обоим. Там было так податливо и тепло, что я сдерживался не начать растягивать его по-жесткому. Гоуст сладко вторил движениям, чувствовал, как наши мысли путаются от новых ощущений. Я уже представлял, как будет хорошо моему члену в нем. Даже мысли было достаточно, чтобы я возбудился до боли. Когда Гоуст привык к моим движениям, я продолжил: — Ты спал с женщиной? — Блять, Джонни… — Скажи хоть что-нибудь. Я подключил третий палец и стал двигать всеми не задумываясь. — Однажды. Вышло… не очень хорошо. — Она просто не знала, что тебе нужно засунуть пальцы в рот. — Издеваешься… — Никак нет, обожаю тебя, — я обнял его второй рукой, чтобы прижаться и погладиться лицом о шею. — Просто бесконечно обожаю… Все твои фетиши и травмы. — Значит, ты обожаешь девяносто девять процентов меня. О, да, продолжай говорить. Твой голос сводит с ума, а твоя маска заставляет гнаться за неведомым тобой, который прячется так глубоко в недрах. Раскрывать каждый день частичку тебя становится моим любимым десертом. Сейчас ты ведешь себя так пошло. Я пиздецки счастлив. — Но как ты научился так отсасывать? — Гребаный ад… — уверен, он закатил глаза. — Нет, скажи. — Пару раз… сослуживцы… в казарме и туалете. — Делали тебе минет? — Да, Джонни, черт. Неужели, только посмотрев и почувствовав он научился многим вещам? Я вставил четвертый палец, Гоуст издал легкий стон. Больно быть не должно, но я все равно стал двигаться медленнее. Скорее бы уже вставить… Когда уже можно будет? Сколько нужно пальцев? Вряд ли надо всю кисть… — Значит, тебя привлекают только мужчины? Он уставше вздохнул и выпрямился. Его глаза доходчиво говорили мне прекращать. Мстительно он схватил обе мои руки и поднял наверх. Я мог бы выбраться из тисков, но не пытался. Другой рукой он держал презерватив, который открыл зубами через маску. Как странно, что такой доминантный самец хочет, чтобы его трахнули. Но я совершенно не против. Совершенно не против, что ты трогаешь мой член. Гоуст надел на меня резинку и уже стал смазывать, как мой рот снова начал будить лихо: — Ты обещал стараться. Голос звучал беспристрастно специально, чтобы привлечь внимание. На уловку повелись и посмотрели на меня. — Как же ты будешь стараться, если все будет предсказуемо? — Ты даже не знаешь, что делать, — сказал элти, понимая свое превосходство. Он сразу отпустил руки, дав снова взяться за его ляжки. Уж член-то я смогу вставить! Но как только я приставил его к отверстию, то испугался. Вдруг, я, действительно, сделаю что-то не так? Что, если будет больно, неприятно? Что, если я не смогу так же как он, предугадывать все желания? Но Гоуст снова взял ситуацию под контроль. Он набрал воздух в легкие и сам сел на член. Медленно, но уверенно, опирая свое тело на руку сзади и на меня. Хер дошел до снования, и, блядский ад, как же это было ахуенно. Я снова откинул голову назад, закрывая глаза. Это чувство единства было не описать. Он обволакивал меня, всем телом, всей душой, всем своим теплом. Какой идиот сказал, что он холодный и черствый? Да он жарче всех живых. Я тут же полез к нему, чтобы прижаться, но меня опять осадила рука. Надеюсь, это последний раз, когда меня останавливают. Я вопросительно посмотрел на него, поднимающего свой таз и вытаскивающего член совсем-совсем, до последнего миллиметра, и снова садящегося на бедра. — Теперь справишься? — Зачем… это? — Так не будет больно. Хах, он, действительно, знает больше, чем я. Надеюсь, он просто изучал вопрос, потому что очень сильно хотел. А в голове возникло мимолетное ощущение, что узнать он мог из горького опыта. Черт, ну простите, я впервые разговаривал по душам с человеком до секса. Я не знал, что спросить! Взял его за талию, прижал к своему животу и стал опускать вниз. Руки дрожали, дыхание еле выдерживало. Я думал оно не даст мне даже вставить, а просто остановится. Но нет, у меня получилось. Я снова добрался до этого чувства слияния. — Пожалуйста, — тяжелый выдох, — скажи, что тебе так же нравится, как и мне. — Может… — его голос тоже прервался, Саймон обнимал меня одной рукой, — даже больше. Вся моя фантазия вмиг отключилась. Я уже и забыл, что подумывал сделать с ним. Происходящее было гораздо лучше всех фантазий. Нежно опустил его на спину, чтобы даже здесь не доставить боли. Уложил прямо как в начале, только мы оба голые, что даже лучше, и ноги раздвигаю уже не я. Опустил голову, желая быть ближе к лицу, и стал двигаться. Пока только подбирая ритм и угол. — Черт… — Сказал он тяжело, сквозь сдавленное балаклавой дыхание. Ему показалось мало непроницаемой ткани, он закрыл лицо еще и ладонью. — Что такое? — Сказал я тут же остановившись, что от перенапряжения с моего лба стал капать пот. — Приятно… Толчок. Снова толчок. И снова, и снова. Теперь меня уже и ядерной войной не остановить. Да я готов был входить бесконечно, пока ему приятно. Пока он дышит через рот, пока он выгибается под моими руками, пока он говорит: — Джо… нни… — Я здесь… прямо в тебе. Стал толкаться быстрее, хотел достать глубже, удовлетворить его так, как никого до этого. Но получалось, что на грани был я. Гоуст недавно кончил, ему легче, а мне был тотальный ад. Я знал — кончу один раз, второго подряд уже не будет. Не умею я так. Поэтому долго не продержался, часто останавливался или замедлялся, переводил внимание на тело лейтенанта. Оно бесконечно вздрагивало от любого поглаживания, настолько Саймон не привык к ласке. Старался защититься, уклоняясь или прикрываясь, вечно натягивал водолазку. Наконец-то, я мог зарыться в его грудь, божественную, разгоряченную, манящую. Я мог трогать его тело сколько угодно, мог гладить и лизать бусины сосков или пупок, от чего он нежился словно кот. Я прижимался к нему и чувствовал, как мы оба вспотели. И как же это было сексуально. Он так вкусно пах собой, и мое тело так легко скользило между ног, и член так мягко проникал внутрь. Иногда я почти вытаскивал его, а затем резко вставлял, и от этого, наверное, создавался импульс, который проходил через его тело насквозь, заставляя член сочиться соком. Интересно, что это за ощущение, когда стимулируют простату? Наверное, что-то на уровне нескончаемого потока мелких оргазмов. Если так, то я знаю, как выглядит человек, испытывающий его. Тело Гоуста стало изнеженным и податливым. Пальцы больше не в силах были держать одежду, он даже не контролировал их положение. Я смог поднять его бедра выше, ставя в более извращенную позу. Будет здорово, если кончит прямо сейчас, когда я нагибаю его, держа за ляжки. Тогда он зальет спермой балаклаву. От этого я, наверное, разревусь на месте. Но Гоуст взялся за свой член и сжал его, чтобы не закончить. Непорядок, это было жульничество. Обещал, что будет стараться, а сейчас прибегает к уловкам. Я притянул его за руку и усадил на себя, а сам лег на спину, опираясь на локти. Элти сидел на мне опешенный, не понимал, почему мы резко сменили позу. — Двигайся, как нравится, — лукаво просил я. — Исключено, — знает, что долго не продержится. — Я же обещал, что ты будешь кончать столько, сколько никогда не кончал, — обнял его за талию, выгибая сильнее. Раз не хотел двигаться сам, то я начал за него. Бедра слегка подбрасывали его на члене, а в этой, блять, убийственной позе он входил очень глубоко. Но долго и быстро я так не мог, хотя это и не нужно было. Лейтенант сам начал ловить ритм и подстраивать под себя. Он снова прикрыл рот рукой, боясь, что я увижу, как он неосознанно дышит через него, но было поздно. Маска намокла на его губах, она то и дело цеплялась за них, проникая внутрь при вдохе, и вздымаясь при выдохе. Ох уж этот его рот. Преступление прикрываться в порыве смущения. Как же хочется его поцеловать, но я понимал, что страхи бывают разные и создавать новые фобии только из-за хотелки — низко. Я и так задел, кажется, не самую приятную тему. Просто подожду, когда он будет готов. Он почувствовал силы и ускорился. Кажется, совсем забылся. Больше не сдерживал голос и стонал при каждом нашем движении. Иногда они выходили за рамки эротики и имели громкий пошлый звук. Я не ожидал такого, не знал, что у него есть такая сторона. Он и сам испугался, старался постоянно прервать их. Эти мелочи заставляли меня желать большего, да всего на свете. Владеть им, смотреть только на него. Но самое страшное, что у омута под именем «Саймон Райли» не было конца, а я упал в него с головой. Весь мир сузился до одного человека. Я смотрел, как его член прыгал в такт движениям и решил воспользоваться моментом. Медленно, ненавязчиво, чтобы не спугнуть кайф этого человека, я стал надрачивать. Он больше не мог держать балаклаву, потому что для равновесия нужны были уже две руки. Их он убрал назад и оперся, расставляя ноги шире. Так широко, что стоял на носочках, а ляжки и икры приминались под тяжестью друг друга. Он даже не открывал глаз, а когда дошел до пика резко напрягся и попытался съежиться. Сперма вылетела прямо мне на шею и грудь. Оказывается, она такая горячая, буквально секунду, когда попадает на что-то, кроме рук. Гоуст открыл глаза и увидел неподходящую его мировоззрению картину. Я чувствовал сокращения его мышц даже на себе, но не переставал двигаться, когда Гоуст остановился, придумывая, как убрать все это с меня. Стало труднее, но он был растянут достаточно, чтобы больше не мочь меня остановить. — Стой, Джонни, — просил он, но хрен ему. Я лег на лопатки и притянул его к себе, не давая ничего сделать. Высокий, мое лицо упиралось ему в грудь. Не медля я насаживал его на себя, держа за бедра. Он стал таким узким, когда кончил и намного горячее. Это было выше моих сил. Казалось, если я остановлюсь внутри него, то получу ожог. Поэтому приходилось все быстрее входить и выходить. А Гоуст дышал так часто и рвано, что я думал, что он вот-вот снова кончит. Его член терся о мой живот, увеличивая накал. Он схватился за полку над нашей головой и книги, наконец, не выдержали напора. Они повалились и, ударив нас, остались лежать вокруг. Но не было времени отвлекаться на беспорядок или дискомфорт. Еще немного, еще пара быстрых движений и я кончил. У меня закружилась голова, и, если бы я стоял, то точно бы упал. Пока был где-то в другом измерении, чувствовал, как обжигался, даже рычал от такой нестерпимой жары. И от того, что это, безусловно, был мощнейший оргазм в моей жизни. Очень долго я не мог собраться, понять, кто я, что я, как двигаться. Так еще и лейтенант снова стал опускать и поднимать свои бедра. Сперма растекалась в презервативе и, кажется, стала вытекать на меня. — Элти, я не могу, как ты, — сквозь собственные стоны говорил я. — Блять, Саймон. Он сжался от произнесенного имени. Мое тело не переставая получало убийственные импульсы, которые били точно по мозгам. Они кричали «хватит», но снова и снова накатывало возбуждение. Волны были ускользающими, но Гоуст помогал им разбушеваться. Я понял, что могу продержаться еще. Оказалось, терпеть нужно было не долго. Гиперчувствительность прошла быстро, оставив за собой стояк, который был быстро пущен в дело быстрыми толчками. — Три раза… еще не кончал… — Снова схватился за полку, она окончательно упала с петель. Элти двигался беспорядочно, мозг не соображал, все происходило машинально. Пора бы заканчивать, иначе мы оба сойдем с ума или получим тепловой удар. Мы, не меняя позы, ускорились еще. Я помогал Саймону двигаться, поддерживая близко к себе. Увидел, как на его соске, совсем близко ко мне, повисла капелька пота. И она выглядела так маняще, так вкусно, что я не устоял. Я бесцеремонно засосал ее, облизал сосок и готов был откусить, но при сильном прикусывании Гоуст зашипел и вздрогнул, так что пришлось себя контролировать. Второй тоже не остался без внимания, я не мог бросить его в беде. Пусть лучше будет в моих слюнях, чем в поту. — Н-нгх, — неописуемо тяжело простонал Гоуст над ухом и замедлился. Его прошиб холодный пот, а мне на живот потекла горячая сперма. Я поспешил еще пару раз толкнуться в него, чтобы запомнить, а затем вышел, сняв растянувшийся презерватив. Гоуст захотел слезть с меня, но я не дал. Обнял его всеми конечностями и прижался так крепко, как только мог. Пускай сперма высохнет и будет больно ее отдирать, пускай, вообще, все, что угодно. Я хочу остаться так. Навечно слиться воедино. Как будто так и было всегда. Я повалил нас на бок, теперь Гоуст тоже мог меня обнять. Он положил руку мне под голову и больше не пытался уйти, а я все равно сжимал его тело. Хотел сохранить момент, его запах, тепло, мурашки на его коже. Прижался так близко, что реальность снова исчезла, не успев ударить меня под дых.