***
— Через сколько можно будет его допросить? — как можно тише спросила Грейнджер, наблюдая за быстрыми и отточенными движениями целительницы. — Неделя. Не раньше. Он ещё слишком слаб, — коротко ответила Помфри, взмахами палочки меняя многочисленные повязки на груди и руках спящего Малфоя. Грейнджер впервые позволила себе его разглядеть. Его неестественно обмякшее тело продавливало жёсткий больничный матрас. Худой. Жилистый. И мертвенно бледный. Участки тела, не скрытые бинтами, изрезаны сеткой белёсых и розоватых шрамов. Острая линяя изгиба нижней челюсти с правой стороны окрашена багряно-чёрным. Отёк с гематомы Поппи почти полностью сняла, но видимо не получилось избавиться от него до конца. Вероятно это лишь слегка облегчило боль. На свежих бинтах на животе уже проступила кровь с примесью коричневого и желтоватого гноя. Повязки высасывали его не так хорошо, как зелья, но опять же, после смерти Северуса Орден не располагал достаточным запасом целебных зелий и ингредиентов для их приготовления. Поэтому Помфри пропитывала имеющимися зельями бинты и зачаровывала, чтобы при очищении с них уходили лишь кровь и грязь, а заживляющие и дезинфицирующие смеси продолжали действовать. Целительница аккуратными взмахами палочки сняла компресс с груди, и Гермиона увидела кровоточащие руны, вырезанные прямо над сердцем. Их линии наслаивались друг на друга и переплетались, глубоко врезавшись в плоть. Она разобрала лишь несколько из самых свежих и совсем ранних, уже побледневших. Судя по их значениям, с помощью рун его как поддерживали в сознании во время пыток, так и усиливали воздействие проклятий. Она читала о подобном использовании рунической магии, но раньше ей не приходилось сталкиваться со схожими магическими пытками ни на одном из освобождённых Орденом заключённых. В тех книгах, что она читала, упоминалось, что последствия всегда были слишком непредсказуемы и опасны. Необдуманное переплетение рун могло привести к формированию магических печатей и ставов, оказывающих непредсказуемое воздействие как на волшебника-носителя, так и на человека, создавшего необратимый процесс рунического воздействия. Грейнджер сделала для себя мысленную заметку, что необходимо внимательно изучить и разобрать всё, что сейчас больше походило на кровавое месиво… — Поппи, почему его глаза завязаны? — прервал размышления Гермионы Поттер, внимательно разглядывая белоснежные бинты, туго обвивающие голову Малфоя. Помфри молча закончила с последней повязкой на левом предплечье и отошла от койки. Медицинская ширма за ней тут же закрылась. Она быстро наложила заглушающие чары и призвала из кабинета папку со своими записями. Гарри всё это время терпеливо ждал, наблюдая за целительницей, уже не раз вытаскивавшей их самих с того света и не задававшей никогда лишних вопросов. — Гарри, меня тревожит состояние его глаз. Я не совсем уверена, что он видит. У меня не было достаточно времени, чтобы выяснить причины образования на роговице странного помутнения. Пока мне хочется надеяться, что это последствие того, что он слишком долгое время находился в абсолютной темноте и зрение можно будет восстановить. Сейчас меня больше заботят сильно загноившиеся раны, — ответила целительница, параллельно перелистывая страницы и делая заметки в карте. Помфри оторвалась от своих записей и, помедлив, внимательно посмотрела на Гарри и Гермиону. На мгновение она прикрыла глаза и сглотнула вставший в горле ком, прежде чем произнести: — За свою жизнь я повидала многое. Я могу точно сказать лишь по одному виду шрама, каким оружием или заклинанием он оставлен. Для меня тело, как медицинская карта, — её руки сильнее стиснули толстую папку с пергаментами. — На нём расписана история жизни человека. От маленького незаметного шрама от падения с детской метлы до расщепления от аппарации или последствий Круциатуса. Насчёт Малфоя, одно могу сказать наверняка. Я даже не представляю, как он пережил всё то, о чём говорят мне следы на его теле. Ни один из вас ни разу не попадал ко мне в столь изувеченном состоянии. И сейчас я говорю не только о теле. Он полностью сломлен психически, и душевно… Гермиона мысленно отстраняется от разговора, понимая, что неизбежно проводит параллели со своей изувеченной душой. Она годами была марионеткой в руках беспощадной войны. Отказалась от самой себя, лишив родителей памяти о себе, но в итоге всё равно потеряла их стараниями Беллатриссы. Она потеряла всё! Полностью перечеркнула своё прошлое, так и не обретя будущего. — Возможно, то, что я сейчас скажу, будет не вполне этично с моей стороны… — донеслись до Грейнджер слова Поппи. — И будет полным нарушением всех основополагающих законов целительства, но… Было бы милосерднее дать этому мальчику умереть, чем жить после пережитого. Чувство бесконечной и не подъёмной вины вновь и вновь бьёт Гермиону под дых. Разрывает остатки искорёженной души в клочья. Они шли к победе слишком долго. Война успела выкачать из мира всё. Оставила вместо живых людей горы трупов и разбитых пустых оболочек, подобно ей. — … Приходится поддерживать в его крови высокий уровень седативных зелий и постоянно увеличивать дозу зелья сна без сновидений, чтобы хоть как-то затормозить запущенный процесс саморазрушения его психики… Её процесс также запущен. Колесо его вращения не остановить. Грейнджер неотрывно смотрит на тонкую белую ткань ширмы, скрывающую за собой истерзанное тело Малфоя. — … Для него я не вижу выхода… Гермиона подносит сигарету к губам и делает глубокую затяжку. За своими мыслями она даже не заметила, когда успела прикурить. Ловит на себе обеспокоенный взгляд Гарри и медленно кивает, давая ответ на незаданный вопрос. — Я попробую ему помочь, — твёрдо произносит Гермиона, сама не веря собственным словам. «Идиотка, ты не можешь помочь даже себе!» — кричит её подсознание. Но Гарри и Поппи верят. Верят, что у Гермионы, знающей ответы на все вопросы и всегда находящей выход в любой безвыходной ситуации, есть решение. Но у неё его не было… Ни для Малфоя… Ни для себя… Гарри отчаянно хотел отблагодарить Северуса, отдавшего за него свою жизнь. Спасти единственного родного зельевару человека. А она… Она, как и раньше продолжала следовать за другом, давно попрощавшись с самой собой и с собственными мечтами… Но всё чаще задумывалась над конечной целью этого пути…***
Словно сквозь толщу воды Драко слышит истошные крики. Запоздало осознаёт, что это его собственные истеричные и отчаянные вопли раздирают воздух. Он бьётся в агонии. Кожа горит. Внутренности скручивает фантомная режущая боль, посылающая мгновенные импульсы в мозг, и тот отзывается яркими воспоминаниями недавних пыток. Больное сознание начинает свою излюбленную игру в поддавки с памятью. С помощью бесконечной вереницы воспоминаний заставляет нервные окончания испытывать не существующие в реальности муки. Но боль Драко для него реальна. Тело изгибается, кожа натягивается, и успевшие затянуться раны начинают кровоточить. Горло дерёт очередной отчаянный крик. Неожиданно резко множество чьих-то рук крепко сжимают и удерживают его. Малфой с остервенением пытается вырваться из хватки. Понимает, что за этим непременно последует наказание. С каким-то извращённым удовольствием осознаёт, что он наконец-то вернулся в свой адский замкнутый круг. Здесь всё должно быть знакомо. Боль. Забытьё. Снова боль. И так по кругу… В замкнутом круге нет места неизвестному спокойствию, которое вызывает страх. Он брыкается из последних сил до тех пор, пока не чувствует расползающееся по венам холодной волной парализующее заклинание. Его губ настойчиво касается холодное стекло. С какой-то долей остатков злорадства осознаёт, что стиснутые заклинанием зубы не дают инквизиторам влить в него какое-то очередное зелье. Тёмный лорд и раньше часто позволял испытывать на нём, как на своей подопытной зверюшке новые зелья и заклинания. — Тише… Тише… Я не причиню тебе вреда… — опять этот голос из прошлого. Драко окатывает ледяной волной осознания. Страх охватывает каждую клетку. Блядство… Она не могла… Только не она… Помфри не могла предать свой обожаемый Орден… … Только не она… Она не могла… Боль начинает яркими вспышками пульсировать в висках, кроша уцелевшие остатки нервных клеток… Сознание вновь ускользает от него. Он пытается из последних сил поймать рассыпающиеся, как песок сквозь пальцы, мысли. Всё тонет… Нечем дышать. Грудную клетку жжёт. Его затягивает болотная топь непроглядного забвения…***