***
Вновь звук бьющегося фарфора неприятно резал барабанные перепонки. Она устала уговаривать и просить. Решила прибегнуть к шоковой терапии, раз Малфой отказывался предпринять хотя бы попытку воспользоваться магией. — Сколько ты ещё будешь бить посуду? — Я буду делать это до тех пор, пока в доме не останется ни одного целого стакана и ни одной тарелки. Малфой, ты будешь умирать от жажды и голода… — она разбила вдребезги ещё одну тарелку. — …или наконец-то применишь заклинание, которое знаешь ещё с первого курса? — Да пошла ты, Грейнджер! Малфой отбросил древко в сторону. Гулкий звук удара дерева о стену дал ему понять в каком направлении двигаться. Он нащупал рукой шероховатую поверхность и сделал несколько шагов. Прочь. Подальше от неё и её сумасшедших идей. Её непокорного и упрямого нрава, яростного сердцебиения, набатом стучащего у него в ушах. Во всей голове. И в каждой клетке тела. Он впервые бежал от Грейнджер, а не тянулся к ней, как мотылёк на свет. И это причиняло боль… Необъяснимую, но такую реальную. До ломоты в костях и ноющей боли в грудной клетке. На пороге лестницы он упал. Ноги отказывались подчиняться, и Малфой сдался. — Грейнджер… Твою ж мать… Неужели она не понимает, что он просто не готов? Не готов вновь пользоваться магией. Не готов начинать жить заново. Но она поймёт… Но позже… Когда наутро будет прижимать Малфоя к себе в такой слабой, но отчаянной попытке унять дрожь во всём теле. Разбудить. Вырвать из очередного воспоминания и кошмара. Когда он до боли будет сжимать её запястья в руках, в попытке поймать недосягаемый покой. И ещё позже… Когда его руки сомкнутся на её горле.***
Ветер пронизывающими порывами трепал волосы. Забирался под мантию и даже согревающие чары были перед ним бессильны. Они стояли на крыльце дома. Он не решался сделать шаг. Она ждала. Малфой выводил подушечкой большого пальца невнятный узор на её ладони. Вновь безмолвно извинялся. Ведь слова она отказывалась слушать, потому что не винила его ни в чём. Хоть дышать и было по-прежнему больно. Но вместе с этой болью приходило желание жить. Не выживать. Не бороться. А жить. И Гермиона была благодарна ему за это. — Мы можем попробовать сделать это завтра, если ты не готов… — с трудом произнесла она. — Нет… Просто сделай первый шаг. А я пойду за тобой, Грейнджер, — он переплёл их пальцы. — Куда угодно. — Даже если… — Даже если это будет адское пламя… Грейнджер замерла от неожиданности его ответа. Той честности, звучащей в голосе. Неужели он настолько доверял ей? — Я сделаю один шаг, и мы… Он потянул её на себя. — Прежде, мне нужно признаться. Я починил две тарелки из тех, что ты разбила. Для нас… И, Грейнджер, то, что случилось ночью… — Ты не виноват, — прервала она его. — Это была лишь физиологическая реакция на кошмар… — Тогда позволь мне почувствовать, что я натворил… Малфой поднял руку, но не решался дотронуться до неё. Грейнджер поймала его ладонь и положила на свою шею. Прямо на багряные разводы, точно повторявшие очертания его рук. Несколько мгновений он изучал кончиками пальцев и ладонями уплотнения гематом, а затем склонился к ней. Припал щекой и губами к саднящей коже, начиная новый отсчёт.***
Грейнджер быстро пролистывала страницы и делала заметки по памяти. С тех пор, как она в тот единственный раз в ванной увидела заживающие шрамы на его груди, её не покидали мысли о них. После он всегда отказывался от её помощи в вопросах личной гигиены. И она могла лишь чувствовать их сквозь ткань футболки по утрам, когда унимала его кошмары. Их переплетение по мере заживления стало настолько спутанным, что уже было невозможно разобрать ни единой чёткой линии. Это было одновременно хорошо и плохо. В том, что они не оказывали влияния на Малфоя, Гермиона была уверена, ведь она уже достаточно изучила его сознание. Но вот предсказать, какие воздействия были на него оказаны с их помощью, Грейнджер понять не могла. Это будоражило её и волновало. Гермионе было жизненно необходимо объяснение, которого она не могла найти. Информации было слишком мало. Столь редкое применение древних рун практически не встречалось в книгах, которые у неё были и которые прислала по её просьбе Минерва. Но Гермиона продолжала искать. С маниакальной зависимостью записывала каждое упоминание. Отчаянно вспоминала и чертила по памяти те, ещё незажившие кровоточащие символы, которые видела в лазарете. Хотела быть готовой к любым препятствиям на пути полного исцеления Малфоя. Ведь была уверена, что если она сможет помочь ему, то поможет и себе. Преодолеть этот страх новой жизни и нового мира, в котором им придётся существовать. — Там точно были: Хагалаз, Наутиз, Иса, Эйваз и кажется Соулу. Или Кеназ? — Грейнджер едва слышно бормотала себе под нос, пытаясь вспомнить расположение кровавых линий. –… Нет… Нет, Турисаз… А Соулу не было… Грейнджер зачеркнула написанное, а затем смяла пергамент, отбросила в его в сторону к остальным и принялась писать вновь. Попыталась вычертить кончиками пальцев на простыне то, что чувствовала под его футболкой. Но пальцы начинали дрожать, вспоминая прикосновения к Малфою. И метания разума начинались вновь. — Хагалаз, Наутиз, Иса, Кеназ… Нет… — она закрыла глаза, –… Нет… Нет… Нет. Сейчас стоит остановиться. Она попробует прикоснуться к нему ещё… Потом… Позже…