Передай моей душе, что я дома.

— Спасибо, что подвёз, — однако, я осеклась, остановленная уверенным движением руки. Санзу тянет меня назад, вынуждая плюхнуться обратно на сиденье. Не успеваю спросить, в чём дело, как мужчина выходит из машины, обходит её, открывает дверь с моей стороны. Чувствую лёгкий укол раздражения, когда щёки против воли розовеют и слегка горят. За время поездки мы перекинулись буквально несколькими банальными предложениями. В основном, Санзу разговаривал по телефону, абсолютно не смущаясь моего присутствия. Я очень старалась не подслушивать, хотя это было трудно, и старательно изображала незаинтересованность. Санзу обсуждал рабочие моменты, не слишком старательно, но всё же замаскировывая слова, чтобы звучало, как обсуждение каких-то важных бумаг, или покупки недвижимости. Моя уверенность в его принадлежности к какой-то банде, или группировке, лишь укоренилась. Всю дорогу Санзу не выпускал моей руки, поглаживая пальцы, или играя с кольцами на моих пальцах. Казалось, он делал это совершенно неосознанно. Я смотрю на Санзу, который протягивает мне руку. Его ладонь за четыре с лишним часа дороги казалась уже родной. Никогда и ни с кем не держалась за руки так долго. Принимаю протянутую руку, выхожу из машины. Санзу вытаскивает мою сумку и оттесняет меня плечом, когда я пытаюсь её забрать. — В чём дело? — Я сам понесу, она тяжёлая. Ты собиралась сделать нормальную дорогу в этом захолустье, поэтому набрала побольше кирпичей? — Доченька! — я холодею, услышав мамин голос за спиной. Оборачиваюсь — мама прищуривает глаза, вытирает руки об фартук. Видимо, готовит что-то особенное к моему приезду. Моё сердце сжимается от радости, когда я смотрю в родные морщинки у глаз, в едва тронутые сединой волосы. Но ещё больше оно сжимается от осознания: мама видит, как её прилежная дочка-студентка приехала вместе со взрослым мужчиной на дорогой иномарке. Санзу так и стоит, закинув на плечо мою сумку. Смотрит на меня, и растягивает губы в улыбке, настолько открытой и милой, что я теряюсь. — Ну, долго стоять будем? Нас ждут, — я хочу схватить его за рукав идеально выглаженной рубашки и запихнуть в машину. Стукнуть по багажнику, как по крупу лошади, заставив седан сорваться с места и увезти Санзу подальше. Но я ничего не предпринимаю. Боюсь, если устрою сейчас сцену, то испугаю маму. Поэтому я просто стою, абсолютно растерявшись, когда вижу, как Санзу достаёт из своего кармана чёрную маску и надевает, закрывая нижнюю часть лица. Я хочу одёрнуть его, сказать, что его шрамы не привлекают так много внимания, что они не делают его лицо менее красивым и ему не нужно прятаться. Санзу явно улыбается, пока смотрит на меня —  я вижу, как чуть сужаются его глаза, демонстрируя маленькие, едва заметные, морщинки. Он берёт мою руку, кладёт себе на сгиб локтя. Мы выглядим как парочка, хоть и довольно странная: я одета в спортивные шорты и топ, Санзу же будто приехал с заседания каких–то директоров компании — рубашка и классические брюки, волосы идеально уложены в высокий хвост. Мама спешит к нам, на ходу поправляя домашнее платье. Так и представляю её упрёк, что я не предупредила её, что приеду не одна. Хотя я и сама этого не знала. — Дочка, — она целует меня в щёку, обнимает за плечи, сильно прижимает к себе, — Как добралась? Всё хорошо? Ты похудела! А это кто? Почему не предупредила? Внутренне стону от неизбежности объяснять, что за мужчину я привела с собой. Который, однако, сейчас низко поклонился моей маме, чего я совсем от него не ожидала. Он лёгким движением подхватывает её ладонь, как будто собирается поцеловать. — Я Харучиё. Спутник вашей дочери, — я задерживаю дыхание. Может, если я не буду дышать достаточно долго, моё тело среагирует на опасность и мой мозг позволит мне выбраться из этого сна? — Очень приятно, Харучиё-сан. Меня зовут Иноуэ Нанами, но можете обращаться ко мне просто по имени, — я вижу, как мама заливается краской. Она всегда была стеснительная и всегда боялась момента, когда я приведу в дом мужчину. Переживала, что не понравится будущему зятю. Я фыркаю, вспомнив этот факт, и на меня оборачиваются две пары глаз. — Жарко просто, — боже, ну и глупость. И улыбаюсь я тоже глупо, растерянно бегаю глазами от одного лица, родного и открытого, к другому, глаза которого смотрят на меня с откровенной насмешливостью. Зачем Санзу весь этот спектакль? Мы проходим в дом, где я с наслаждением вдыхаю аромат маминой стряпни. По комнате витает едва заметный запах цветов, что выращивает мама в саду, куда сейчас открыта дверь веранды. Мама щебечет, рассказывая всякие глупости о нашей деревне, сто раз извиняется за наш скромный дом, и Санзу сто раз отвечает, что в нашем доме чудесно. Я краснею, старательно прячу щёки за волосами, мечусь за мамой, которая устроила Санзу экскурсию. Побаиваюсь оставлять их наедине, хоть и гоню от себя эти мысли. Не может же быть мой соулмейт настолько чудовищем, чтобы поехать вместе со мной в дом моих родителей и причинить им вред? Я успокаиваюсь только под вечер, когда с работы приезжает отец. Он намного выше Санзу, почти гладит затылком дверной косяк, и намного шире в плечах. Отец всю жизнь работает на полях, поэтому и в свои годы он остался очень крепкого телосложения. Отец возвышается над Санзу, который с готовностью отвечает на его рукопожатие после поклона. Мне кажется, я вижу, как раздуваются вены на шее отца, он возмущён моим поведением. Как же так, я могла привести в дом мужчину, не предупредив их? Я хочу броситься к нему, умоляя не разочаровываться во мне. Ужин проходит напряжённо. Отец с силой сжимает палочки, они трещат. Санзу молчит, уставившись в тарелку. Он всё ещё в маске, и я понимаю, что момент с едой он не продумал. — Харучиё-сан, может, всё-таки снимите маску? — начинает осторожно мама, но отец, однако, сразу подхватывает. У него громкий звучный голос, как раскат грома, так что мы с мамой немного подскакиваем на месте. — Да, сынок, что ты там прячешь? Я перехватываю взгляд Санзу и мне становится искренне его жаль. Думаю, решение поехать со мной было спонтанным, возможно, он пришёл к нему уже во время поездки. Может, он хотел просто подвезти меня, или проконтролировать, не знаю уж, что творилось в его голове. Но я могу прекрасно понять, что Санзу не из тех, кто в восторге от знакомства с чужими родителями, да и шрамы он спрятал именно поэтому. И вот сейчас мне очень хочется встать на его защиту. — Пап, пусть остаётся в маске, если ему так удобно… — тёплые пальцы перехватывают мою руку, которой я нервно сжимаю край скатерти, свисающей мне на колени. Я наблюдаю, как Санзу поддевает одним пальцем чёрную маску и стягивает её, прячет в карман брюк. За столом воцаряется тишина на бесконечно долгую минуту, пока отец, кашлянув, не говорит: — Ну, вот теперь мы можем приступать к ужину. Я чувствую, как пальцы, с силой сжимавшие мою дрожащую ладонь, расслабляются. Неужели Санзу и впрямь важно мнение моих родителей?

***

Вечером мы все сидит на стульях из светлого дерева на нашей веранде, потягивая домашнее вино. Оно терпкое, пряное, быстро даёт в голову. Мама расспрашивает меня об учёбе, о Токио, сетует, что я сильно похудела, хоть мне так не кажется. Краем уха я слушаю, как Санзу уклончиво отвечает на вопросы моего отца о работе. Сейчас он маскируется лучше, чем в разговоре по телефону в машине. Говорит, что занимается недвижимостью. Когда мама спрашивает, где мы познакомились, я паникую, однако Санзу находит ответ быстрее. — В клубе, — отвечает он просто, а я мысленно хлопаю себя по лбу. — В клубе? — у мамы расширяются глаза, — Дочка, не знала, что ты ходишь по таким заведениям… — Это клуб моего коллеги. Приличное место, уверяю вас, — я скептически поднимаю бровь, вспоминая, как меня чуть не изнасиловали в этом самом клубе. Родители заметно расслабляются, я удивлённо наблюдаю за ними. Не думала, что они у меня такие доверчивые к словам незнакомца, даже которого привела родная дочь. — Очень милый молодой человек. И почему ты прятала его от нас? — мама склоняется ко мне, шепчет почти на ухо. Я лишь улыбаюсь на это, чувствую приятное тепло чего-то домашнего и уютного, растёкшегося в груди. Мама выделяет Санзу гостевую комнату, маленькую, но со всеми удобствами. Я внутренне содрогаюсь, понимая, что гостевая находится прямо напротив моей детской комнаты. Надеюсь, замок на двери всё ещё есть, ведь родители планировали делать в моей комнате ремонт, и я не знаю, насколько они уже в этом продвинулись. Раскрасневшись от вина, поцеловав меня в обе щеки, мама с отцом уходят в свою спальню на первом этаже. А я поднимаюсь на второй, преследуемая шаг в шаг Санзу, чувствую, как горит кожа между лопаток от его взгляда. — Добрых снов, Харучиё, — я сама не понимаю, зачем называю его по имени, да ещё и шёпотом, поэтому быстро, не дожидаясь его ответа, исчезаю за деревянной дверью своей спальни, и щёлкаю замком на двери. Да, родители, видимо, ещё даже не приступали к ремонту. Я ласково провожу руками по своей мебели -  по комоду, обклеенному наклейками из журналов, по застиранным шторам, когда-то насыщенного, зелёного цвета. Я не приезжала домой целых два года, мне стыдно, но сейчас ностальгия так приятно щекочет внутри, как пёрышком по рёбрам, что даже слёзы подкатывают к глазам. Я ложусь на свою кровать, утыкаясь взглядом в потолок, и невольно думаю о Санзу. Может, мне стоит пойти проверить, как он там устроился? Не имею ни малейшего понятия, зачем он увязался со мной, однако, он прикрыл меня перед родителями. Нет, идти — глупая затея, поэтому я достаю телефон. «Всё хорошо?» Он отвечает не сразу, так что я уже умудряюсь задремать, уронив телефон на грудь. «Да. Спи.» Расслабленно выдыхаю, встаю, чтобы переодеться в ночную рубашку, и ложусь обратно, обнимаю руками подушку, вдыхаю запах чистого белья.

***

Чужой взгляд ощущается неприятно, как щекотка, я распахиваю глаза, стараюсь сориентироваться в темноте. Мне кажется, я вижу силуэт человека, что сидит на моей кровати. Я тяну руку к прикроватному столику, нащупываю выключатель ночника. Лицо Санзу подсвечивается синеватым цветом от лампы, я отшатываюсь в испуге, больно ударяясь затылком об спинку кровати. Шиплю от боли, потираю ушибленное место. — Что-то случилось? — спрашиваю я шёпотом, всё ещё пытаясь сбросить остатки сна. Я не сразу вспоминаю, что я закрывала дверь на замок, и быстро перевожу взгляд туда. Дверь закрыта, и замок защёлкнут, снова. Я не сомневаюсь, что Санзу провернул его, легко вскрывая старенький хлипкий механизм. Я давлюсь воздухом, когда мужчина резко подаётся ко мне, и мне приходится вжаться в подушку максимально, насколько это возможно. Он словно пытается загипнотизировать меня, как змея гипнотизирует свою добычу. Я вижу, как льдины в его радужках потемнели, приобретая почти мистический оттенок в свете синего ночника. Его лицо так близко, что я чувствую жар от его дыхания, всё ещё отдающего вином, на своих губах. Я так сильно боюсь того, что может произойти дальше, что спрашиваю первое, что приходит в голову, совершенно не задумавшись, насколько бредово это звучит: — Что ты делаешь? Зачем? Зачем ты поехал со мной? Зачем я тебе, Харучиё? — Ты добра ко мне, — я задыхаюсь его ответом. Затихаю, не могу оторвать взгляд от его магнетических глаз. Санзу склонился надо мной, опёршись ладонью сбоку от моей подушки. Эта поза слишком интимная, и я в ужасе представляю реакцию родителей, если они сейчас зайдут. Хотя мои родители никогда не нарушали моих личных границ, позволяя мне оставаться наедине с самой собой в своей комнате всегда, но сейчас, в этой ситуации, я начинаю представлять самые худшие сценарии. — Неужели для тебя это такая редкость? — он кивает, — Наверняка, многие люди добры к тебе. Например, те девушки, с которыми ты развлекаешься… Дайте мне по губам. Что я несу? Я краснею, затихаю совсем, борюсь с желанием в действительности дать себе пощёчину. Я вижу, как губы Санзу растягиваются в довольной улыбке. — Ты ревнуешь? Я не собираюсь отвечать на этот вопрос. — А ещё Томоэ, он добр к тебе, он же твой друг. — Он мой должник, не более. Ты добра ко мне по-другому, — Санзу склоняет голову, а я совсем перестаю хоть что-то понимать, когда он тянется к моим губам. Его губы шершавые, но тёплые, плотные, почти нежные. Он целует меня аккуратно, не настаивает. Однако, уже спустя несколько секунд, я отвечаю на его поцелуй, и мужчина становится настойчивее. Он сминает рукой моё бедро, губы давят на меня, зубы задевают нижнюю губу, итак искусанную. Громкий чмокающий звук приводит меня в чувства, я мягко давлю на крепкую грудь Санзу, призывая его остановиться. — Стой, не надо… — я не успеваю договорить, как рука Санзу ложится на мою грудь, сжимая так резко и до боли, что я едва давлю вскрик. — Что значит «не надо»? Мы —  соулмейты, мы должны закрепить связь. Перестань избегать меня. Я игнорирую то, что широкая ладонь мужчины всё ещё держит мою грудь, и начинаю успокаивающе поглаживать его плечи. — Ты же сам предложил не встречаться больше… — Я не смог, это не сработало, — Санзу опирается на локоть, и накручивает мои волосы на кулак. Тянет вверх, до моего шипения, и мне приходится поддаться, выставив ему напоказ шею. Он впивается в неё, аккуратно покусывает, но не оставляет следов. Я думаю о том, чтобы закричать. Чтобы прибежал мой отец, и вышвырнул Санзу из дома. Я решаюсь на это, но, как только мои лёгкие набирают воздуха, я получаю пощёчину. Не до конца зажившая щека загорается болью, как опалённая огнём. А затем широкая ладонь ложится на мой рот, давит на челюсть. Я не могу заставить себя закрыть глаза, наблюдаю за Санзу — мне кажется, я вижу обиду на его лице, уголки губ опущены, как у глубоко оскорблённого человека. Он не убирает руку с моего рта, хотя я и вцепляюсь в неё ногтями, оставляя ранки в форме полумесяца. Мужчина придавливает одной ногой мои колени, всем весом надавливая на них. Это безумно больно, и я мычу в его ладонь. Вторая его рука блуждает под моей ночной рубашкой, такая обжигающе горячая, оставляет после себя дорожки мурашек. Моё тело —  предатель. Я чувствую жар внизу живота, но моё сердце колотится от страха невероятно громко. Когда Санзу входит, то слегка расслабляет руку и я отворачиваю голову. Я смотрю на дверь, мычу, мысленно молюсь, чтобы кто-то из родителей сейчас услышал и зашёл проверить. Мне всё равно, что они будут думать обо мне. Я просто хочу, чтобы меня спасли. Санзу двигается грубо, мне больно. Он сжимает моё лицо сильнее, рывком поворачивая к себе. — Смотри на меня, —  его шёпот хриплый. Я изо всех сил верчу головой, я хочу сохранить за собой хотя бы это право —  право не смотреть. Но тут же останавливаюсь, замираю, как оленёнок под прицелом ружья, —  Ты же не хочешь, чтобы они пострадали, верно? Они такие милые люди, Джун, неужели из-за твоего непослушания они должны мучаться? Я кричу в своей голове. Санзу прижимается губами к своей руке, закрывает глаза, целует меня сквозь свою кожу. Он заканчивает на мою ночную рубашку, слезает с меня, тяжело дышит. Я вижу капельку пота, стекающую по его виску. Санзу убирает, наконец, руку. Я хочу размять челюсть, хочу сесть, обхватив свои колени руками, но остаюсь лежать, как безвольная кукла. — Было неплохо, верно? Я был нежен, —  я не знаю, кого из нас он хочет убедить. Он целует меня в лоб. Его губы влажные, а дыхание горячее. — Спасибо, Джун. Ты намного лучше всех тех шлюх, что присылает мне Ран. Я не говорю ни слова, просто смотрю ему в глаза. Санзу хочет разговорить меня, я вижу это по его недовольному лицу. — Теперь он не избавится от меня. Теперь я снова буду полезен. А всё благодаря тебе. Ну разве не здорово? — Санзу улыбается, но его глаза остаются холодными. Я, наконец, нахожу в себе силы подняться, сажусь на кровати, опускаю босые ноги на прохладный пол. Санзу моментально ложится мне на колени, утыкаясь лицом в мой живот. — Я лучше Томоэ? — он улыбается с закрытыми глазами. Улыбка слишком натянутая. Он проверяет меня, сейчас я должна что-то ответить, иначе могут быть последствия. Иногда мне кажется, что я знаю Санзу всю жизнь, так легко я читаю его. Но только иногда. — О чём ты? — Мой человек видел вас, как вы миловались в подъезде твоего дома. Меня прошибает догадка о том соседе. Санзу подселил кого-то в мой дом следить за мной? Кровь леденеет в жилах от осознания этого факта. Я чувствую потребность оправдаться. — Твой человек ошибся, — я не выдаю никак своего шока. Видимо, психика выстроила защитную стену посерьёзнее Великой Китайской, и мой голос звучит ровно, без единой запинки, — Томоэ встречается с моей подругой, между нами ничего нет и быть не может. Мне хочется добавить «как и у нас с тобой», но я прикусываю язык. Я должна пережить эту ночь, а завтра любыми способами выпроводить Санзу из родительского дома. — Так я тебе и поверил, Джун, — его улыбка стала ещё шире, а голос словно сочится сладким, но отравленным, нектаром, — Так я и поверил. Он поднимается с моих колен, прижимается губами к моему виску, и выходит из комнаты. Бесшумно, как всегда. Как будто его тело вообще не весит ни грамма. Я старательно давлю в себе крик. Истерика накатывает гигантским цунами вместе с осознанием — меня изнасиловал человек, который, по логике, должен быть для меня самым близким, и сделал он это в моём самом безопасном месте — комнате, где я провела столько лет, пропитав каждый уголок частичкой своей души. Мой соулмейт — дикий разъярённый зверь, а я прикормила его с руки своей добротой.

***

Я проснулась позже всех. Ночь я смогла отдохнуть, уснула и не видела ни одного сна с участием ледяных глаз. Спустилась вниз и застыла, увидев, как Санзу помогал моей маме накрывать стол к завтраку. Он надел свой пиджак, хотя на улице невероятно тепло. Санзу улыбался, а мама буквально сияла рядом с ним. Отец же читал утреннюю газету, сидя на веранде. Проскользнув мимо кухни, я отправилась прямиком к отцу. Я была полна решимости. Отец приветливо улыбнулся, поманив рукой, чтобы я наклонилась к нему для поцелуя в щёку, и указал на стул напротив своего. — Слушай, дочь, я ещё вчера хотел сказать, —  я замерла, —  Этот твой Харучиё вполне ничего, конечно. Я понимаю, почему молодых девушек привлекают такие парни —  он смазлив, богат, дерзок, как бы ни старался убедить меня в обратном. Я внимательно слушала, выбирая момент, чтобы вставить быстрое «он меня изнасиловал, папа, помоги его вышвырнуть отсюда». — Это твою маму легко очаровать. Она у нас только хорошее в людях видит. Да и ты таким тоже страдаешь, — я грустно улыбнулась в ответ на это. Может, я действительно слишком наивна? — Но ты, пожалуйста, будь осторожна с такими ребятами, как он. Не хочется, чтобы твоё сердце было разбито. Я киваю на слова отца, наблюдая, как Санзу входит на веранду с подносом в руках. Ставит по чашке ароматного кофе передо мной и перед отцом, сам встаёт поодаль, достаёт пачку сигарет. Я слежу за ним, наклоняясь к отцу. Не вижу смысла тянуть. — Пап, он…— я едва не вскакиваю со стула, лишь проезжаясь деревянными ножками, заставив себя остаться на месте. Санзу смотрит мне в глаза, затягивая меня в свой омут. Я внимательно наблюдаю, как медленно его пальцы отодвигают полы пиджака, демонстрируя мне рукоять пистолета. Зачарованно смотрю, как солнечные блики играют на металле, пока Санзу не одёргивает пиджак обратно. — Что, дочь? — я вздрагиваю. Отец нахмурился. — Он не разобьёт мне сердце. Я в этом уверена, — я выдавливаю из себя свою самую широкую улыбку, — Мы уедем сегодня. — Как уедете? Ты же собиралась остаться до начала учёбы, — у моего отца очень живое лицо. Я смотрю, как собираются морщинки на его загорелом лбу. — Да, извини. Мне нужно готовиться к семинару, а я не взяла с собой ничего для этого. Да и у Харучиё много работы, — я специально смотрю наверх, прямо в белый блин на небе, чтобы можно было обвинить яркое солнце в слезах, что собираются в уголках глаз. Я даже не стараюсь придумать достойную причину отъезда. Понимаю, что могу расстроить родителей, но сейчас мне нужно только одно — их безопасность. Я должна увезти Санзу как можно дальше от них. Отец задумчиво смотрит на меня. Молчит. Закуривает сигарету. Я морщусь, ведь он обещал мне бросить курить. Хотя, кто я такая, чтобы требовать с него выполнения обещаний — я обещала, что не буду впутываться в неприятности перед своим переездом. В итоге, я вру им, вру подруге, танцую стриптиз, зарплаты с которого едва хватает чтобы платить аренду за жильё, а ещё встретила своего соулмейта, и он оказался убийцей с нестабильной психикой. Мы уезжаем в обед. Водитель Санзу оставался ночевать в ближайшем городе, поэтому ждём мы его недолго. Уже сидя в машине, отвернувшись от Санзу, который уже который раз пытается поймать мои пальцы, чтобы переплести со своими, я читаю сообщение от Мийи: «Когда вернёшься, нам нужно будет поговорить об очень важной вещи.» Предчувствие настоящей беды не покидает меня до самого дома, а когда я узнаю причину моих переживаний, то не сдерживаю истерического смеха. Мийя улыбается робко, зачёсывая пальцами мои пряди мне за уши. — Джун-чан, я переезжаю к Томоэ… Тебе придётся самой платить за квартиру.