***
Несколько дней проходят невероятно скучно. Я изучила каждый уголок дома и сада, прогулялась по невероятно пустынному посёлку, в котором и пойти то некуда, кроме одной длинной улицы. Даже занялась уборкой дома, вымыв каждую пылинку и сбив каждую паутину, которую смогла найти. Иногда читала электронные книги, события и отношения в которых уже не так захватывают и шокируют меня, ведь я проживаю нечто похуже. Почти целыми днями переписываюсь с Мийей, чтобы занять себя. Подруге я сказала, что уехала к родителям. Всё же зёрнышко сомнений, что стоит уже, наконец, рассказать о Санзу, ещё не дало ростка. Говоря о Санзу — его я вообще не вижу. Удивляюсь, как он умудряется прятаться от меня в настолько маленьком доме. Я слышу, как он ходит по кухне, или идёт в душ, выходит курить на крыльцо, говорит по телефону почти целыми сутками, но стоит мне спуститься из моей спальни, как Санзу уже скрывается в своей комнате, щёлкая замком. Он избегает меня, а я не могу понять причину. Мне обидно, что он бросил меня, по сути, одну. Убил при мне ни в чем не повинного человека и оставил самостоятельно разбираться с этим в своей голове. Я уже не нахожу в себе сил отрицать своих неоднозначных чувств к этому мужчине. По ночам мне снится окровавленное отверстие в чужом лбу, которое увеличивается, истекая багряным водопадом, и втягивает меня в себя, как чёрная дыра. — Занята? — я подпрыгиваю на кровати, когда слышится лёгкий стук в дверь. — Нет, — но Санзу всё равно уже входит в комнату, не дождавшись моего ответа. Он одет более свободно, чем обычно: в спортивные штаны и большую футболку, а не в неизменный костюм. Волосы собраны в неаккуратный пучок. Я бы решила, что Санзу плохо чувствует себя, из-за чего и позволил себе выглядеть так небрежно, но его лицо расслабленно, спокойно. Губы складываются в довольную ухмылку, пока он смотрит на меня. И именно из-за неё я не сдерживаюсь. — Вспомнил обо мне? — щурю глаза, пока шиплю это. Санзу реагирует моментально: закатывает глаза, громко цокает, но затем снова улыбается. Я пытаюсь понять его, но не могу. — Я решал проблему, в которую втянул тебя. — И как успехи? — Пойдём прогуляемся. Санзу ведёт меня по дороге, что огибает весь посёлок и заводит в лес. Как только мои ноги ступают на влажную траву, я вдыхаю полной грудью. Свежий, наполненный хвоей воздух врывается в лёгкие, заполняя их, как иссушенную чашу, до самых краёв. Я смотрю вверх, пока наслаждаюсь им, на еловые кроны, что склоняются друг к другу. Санзу ждёт, не торопит меня. Кажется, он тоже наслаждается такой приятной лесной прохладой, она проникает сквозь кожу, наполняя энергией изнутри. Мы бредём по протоптанной узкой тропинке, на которой не уместиться вдвоём, поэтому я иду чуть позади Санзу. Сверлю взглядом его плечо. Мне любопытно, почему он решил почтить меня своим вниманием, да ещё и отправился со мной на прогулку. Возможно, ему тоже одиноко в этом маленьком, пустом доме. — Ты тут провёл детство? — я думаю, сейчас подходящий момент сковырнуть прошлое Санзу. Я прекрасно помню, как он закрылся в тот раз, вспомнив о маме, поэтому надо действовать осторожно, как с пойманным диким зверем, которого хочешь приласкать. —Иногда тут, иногда в Токио, жил там с сестрой в семье моего…друга, — это даже больше, чем я рассчитывала. Я воодушевлена, что подгадала удачный момент. И удивлена, что у Санзу есть сестра. — А сейчас ты общаешься с этим другом? — Санзу останавливается, а я задерживаю дыхание. Неужели наступила на мину и мне сейчас разорвёт ногу на части? Но мужчина просто тянет руку вверх и срывает ярко-жёлтый, обрамлённый красными прожилками, осенний лист с дерева. Крутит его в пальцах, смотрит куда-то сквозь, и протягивает мне. —Сейчас он глава Бонтен, — Санзу явно ждёт моей реакции. Я поднимаю брови удивлённо. Санзу был знакомым с таким человеком с самого детства, так что, не удивительно, что он вырос таким…жестоким. Мы бредём дальше, я мну лист в руках, пока обдумываю следующий вопрос. Я понимаю, что Санзу разрешает мне допрашивать себя, и пользуюсь этой возможностью. — А с сестрой? Расскажи про неё. Всё меняется в одну секунду. Я больно бьюсь лопатками о ствол ближайшего дерева, резко выдыхаю весь воздух из лёгких. Глаза напротив остекленели, стали хрустальными, как у собаки при идиопатической агрессией, и это пугает до мурашек. Санзу рычит, скалит зубы. — Никогда не говори об этой суке, ты слышишь меня? Я киваю много раз подряд, и меня, наконец, отпускают из горячего капкана рук. Санзу отходит на полшага, вытягивает руки вдоль бёдер. Его ладони сжаты в кулаки так сильно, что я вижу, как и без того бледная кожа на костяшках становится настолько белой, что почти прозрачной. Глубоко дышу, прижавшись спиной к дереву. Я боюсь отойти, сделать хоть одно движение, ведь Санзу похож на змею, которая ждёт, когда мышь дёрнется, чтобы сжать её в своих кольцах и задушить. Я испытываю абсолютно нелогичные, противоположные друг другу чувства — страх и жалость. Мне хочется сорваться с места, бежать в сторону моего временного пристанища, закрыться в комнате, потому что я вижу сжатые с силой губы и подрагивающие кулаки, словно он удерживается, чтобы не вцепиться в мою шею. Но одновременно с этим мне хочется потянуться к Санзу, обвить его руками, как мать обнимает дитя, прижать к себе. Потому что я вижу его глаза. Испуганные, будто я задела что-то, что он давно похоронил в себе, накидывая постоянно больше и больше земли сверху, чтобы оно не смогло вылезти наружу. Я не решаюсь ни на одно из этих действий, и выбираю самое опасное и глупое. Я спрашиваю его о том, о чём он попросил (приказал) не говорить. — Харучиё, расскажи мне о ней. Я прижимаюсь ладонями к стволу дерева, готовлюсь к тому, чтобы оттолкнуться от него и унестись в ту же секунду, как Санзу дёрнется ко мне, преодолевая это мизерное расстояние между нами, но он удивляет меня, потому что остаётся на месте. Только кулаки продолжают мелко дрожать, будто он удерживает в руках поводки бешеных псов, рвущихся на меня. — Она лгунья. Ёбаная лгунья и мерзкая дрянь. Я молчу. Просто даю ему время. Санзу резко поднимает руки, я дёргаюсь, но он лишь подносит пальцы к своим губам. Проводит линию от уголка до уголка, как будто изображает улыбку, задерживаясь на шрамах, которые я уже и перестала замечать на красивом лице. — Это из-за неё он сделал это со мной. Я был всего лишь ребёнком, — Санзу усмехается так горько, безвольно опустив руки, что я не удерживаю себя на месте. Отталкиваюсь, падаю ему на грудь, прижимаюсь к нему. Его сердце глухо бьётся под моей щекой. Мне кажется, Санзу может отпихнуть меня, посчитав, что я жалею его, а ему не нужна ничья жалость. Но мне правда жаль, очень, очень жаль. Я чувствую тёплые ладони на спине, мягко скользящие по лопаткам.***
Мы возвращаемся домой в тишине, но эта тишина спокойная, уютная. Санзу всю дорогу переплетает наши пальцы, а моё сердце пропускает удар каждый раз, как я замечаю на себе его взгляд из-под пушистых белых ресниц. Я задумываюсь о сестре Санзу. Кто она такая? Что она сделала такого, что Санзу получил такие увечья на лице? Жива ли она вообще? И главное – как мне узнать больше о ней? Санзу останавливается так резко, вмерзая пятками в землю, что я, потерявшаяся в своих мыслях, врезаюсь ему в плечо. Вскидываю глаза, чтобы выяснить, в чём дело, но отшатываюсь. Взгляд Санзу, исподлобья, взрывается ледяными искрами ярости. Взгляд дикий, отпугивающий. Но направлен он не на меня, а на наш дом. Я вижу на крыльце Томоэ, что, рассевшись на ступеньке, курит сигарету, задумчиво зажмурившись на слабом осеннем солнце. Я испытываю мимолётную радость при виде него: всё же я изнемогла без общения, которого не давал мне и Санзу, и сейчас не против поговорить даже с Томоэ. Однако, Санзу явно не разделяет моего энтузиазма. Я вижу, как заиграли желваки на скулах мужчины. Мне интересно, в чём причина такого сильного раздражения на своего друга. — Санзу! — Томоэ подскакивает и вытягивается по струнке, как солдат, откинув куда-то в сторону бычок. Я неодобрительно провожаю взглядом тлеющую сигарету. — Ты что здесь забыл? — Санзу не расслабляет своего лица, всё так же исподлобья сверлит мужчину глазами, отчего Томоэ тушуется и весь сжимается, засовывая руки в карманы, — Разве я разрешал тебе приезжать? Это звучит так грубо и властно, что я ёжусь вслед за Томоэ. Санзу всё ещё держит мою руку, мягко, но удерживая меня на месте, так что я не могу сбежать в свою комнату, чтобы избежать разворачивающейся сцены. — Слушай, я просто переживал за вас, ясно? — Томоэ похож на ощетинившегося щенка, и я хмыкаю, заглушая звук прижатым ко рту кулаком, — Я привёз тебе сигареты и ещё что-то из еды, в этой дыре нихуя нет же. Санзу ухмыляется вслед за мной, совсем слегка расслабляется. Но я всё равно чувствую напряжение между ними, и не могу понять причину. Томоэ же его друг, подчинённый, мальчик на побегушках — да кем бы он ни был, почему ему нельзя было приезжать? Санзу, видимо, всё же приходит к тому же выводу, поэтому мы все втроём заходим в дом. Томоэ тащит тяжёлый рюкзак, набитый доверху какими-то продуктами, оставляет на кухне, и мужчины удаляются в гостиную, где громко включают телевизор. Видимо, обсуждают что-то, чего мои уши не достойны слышать. Я остаюсь на кухне и принимаюсь за готовку ужина, стараясь угомонить свербящее внутри любопытство.***
И секунды не проходит с того момента, как Санзу убирает тарелки после ужина, а Томоэ уже выуживает из рюкзака, видимо, главную его покупку — бутылку виски. Санзу довольно растягивает губы в улыбке, и тянется достать бокалы, пока я судорожно соображаю, стоит ли мне извиниться, соврать, что я устала и уйти в спальню. Но вот передо мной уже ставят бокал с характерным звоном стекла об кольца Санзу, и тёплая ладонь мягко ложится на плечо, отрезая мне путь к отступлению. Томоэ разливает виски, бормочет что-то о том, что в этой дыре нет даже льда и формочек, чтобы сделать его. Мужчины пьют первый бокал залпом, я же растягиваю, как могу. Я-то и не против выпить, пустить алкоголь по венам и расслабить уставшие мозги, но, чувствую пятой точкой, напиваться в их компании — идея плохая. Я удивлённо наблюдаю, откинувшись на деревянный стул, как мужчины общаются между собой. Санзу такой расслабленный, шутит, улыбается широко, смеётся, запрокинув голову, демонстрируя острый кадык. Хотя совсем недавно смотрел волком на Томоэ, приехавшего без предупреждения. Я невольно любуюсь им, потягивая свой напиток. Мне комфортно, что они позабыли про меня, обсуждая каких-то общих знакомых. И я могу тоже позабыть обо всём, выгоняя мысли из головы обжигающим язык виски. Разговор прерывается мелодией звонка телефона. Санзу выуживает его из кармана, хмурится, пока читает имя абонента, и молча идёт к выходу на крыльцо. Томоэ поднимает брови в немом вопросе. — Босс, — розоволосый бросает уже через плечо, выходит за дверь, плотно прикрывает её за собой. Мы молчим пару секунд, синхронно крутим бокалы в пальцах. — Как Мийя? — я нарушаю тишину банальным вопросом. Я и без Томоэ знаю, как дела у подруги, ведь мы общаемся ежедневно. Мужчины пили намного быстрее меня, опустошив вдвоём уже половину бутылки, и Томоэ слегка запинается, пока вспоминает некоторые слова. Он рассказывает какие-то коротенькие истории о том, куда они ходили за неделю, о том, что Мийя делает успехи в живописи, и он повесил на стену в квартире портрет его кота, который Мийя написала. Я улыбаюсь ему на это. Действительно, это мило. Томоэ затихает на долю секунды, а затем наклоняется ко мне так резко, пошатнувшись на старом скрипучем стуле, что чуть не врезается лбом мне в нос. — Слушай, по поводу той девушки, что Санзу пристрелил, — он шепчет так быстро, что я приближаюсь к нему ещё, не обращая внимания на то, насколько близко наши лица, — Это была его девушка. Во всяком случае, так он сам нам представлял её на протяжении парочки месяцев. Я переживаю за тебя, Джун-чан, я не знаю, может ли он убить тебя, ведь он, ну, не совсем стабилен. Он рассказывал тебе про Майки? Майки — настоящий псих, а Санзу у него на побегушках, иногда мне кажется, что он может стать таким же. Я уже теряюсь в его шёпоте, но стараюсь не упустить ни единой фразы. Даже дыхание задерживаю. Записываю каждое слово на жёсткий диск в своей голове, хоть и не понимаю, о каком Майки идёт речь. — Он рассказывал тебе или нет? Санзу кто-то вроде его правой руки, а на деле он его коврик для ног. Это Майки сделал с его лицом, прикинь? Мои глаза расширяются от ужаса. Я складываю два и два: Майки — тот самый друг из детства, а ныне лидер Бонтен, и, судя по всему, он действительно псих. Томоэ едва не падает назад спиной, громко проехавшись ножками стула по полу, как раз в тот момент, когда Санзу заходит обратно в дом. Я смотрю на его лицо, и не могу заставить себя оторвать взгляда от шрамов в уголках губ. Зачем он работает с таким человеком, который сделал с ним это? Остаток вечера проходит так же. Мужчины продолжают напиваться, обсуждая какие-то свои дела. Я их не слушаю, цежу второй бокал. Я думаю о Санзу, о его сестре, о Майки. Одно только имя Майки заставляет внутренне съёжиться. Какой он человек? Мне представляется, что он настоящее чудовище. Томоэ уезжает ночью, вызывает такси на выезде из посёлка. Санзу выпроваживает его, ведь спальных мест в доме больше нет. Томоэ неловко обнимает меня на прощание одной рукой, я списываю это проявление дружелюбия на алкоголь, и хлопаю его по спине. Санзу не выглядит пьяным, хоть они и выпили на двоих практически целую бутылку. Меня бы уже давно скосил сон, наполненный пьяными вертолётами. Санзу же выглядит трезвым, стоит ровно, чуть ссутулив плечи. Только блестящие глаза выдают, что алкоголь давно путешествует по его крови. Мы заходим обратно в дом, и я уже направляюсь на кухню с намерением убрать бокалы со стола, как меня перехватывают крепкие руки. Санзу обвивает мой живот со спины, окутывает запахом табака, алкоголя и одеколона, и я задыхаюсь этим ароматом. Слишком резко он врывается в лёгкие, выгоняя наружу кислород. Я чувствую горячий лоб, что упирается мне в шею, чувствую дыхание, запускающее табун мурашек. — Я видел вас, — Санзу шепчет сбивчиво, хрипло посмеиваясь, — Ты думала, можешь водить меня вокруг пальца? Я не сразу понимаю, о чём он говорит, но через секунду до меня доходит — Санзу видел, как мы говорили с Томоэ, чуть не стукавшись лбами, и всё неправильно понял. Я слабо сжимаю пальцы на его предплечьях, поглаживаю разгорячённую кожу успокаивающе. — Ты сам себя накручиваешь, Харучиё. Между мной и Томоэ ничего нет и быть не может. — Я знал, что тебе нельзя доверять, Джун. Ни тебе, ни ему, — он мелко дрожит от еле сдерживаемой ярости, и мне становится безумно страшно. Я понимаю, что доказать что-то Санзу невозможно. Особенно пьяному Санзу. Он уже надумал, уже пришёл к выводу, и теперь его ничто не переубедит. Но попытаться стоит, ведь я и вправду не обманываю его. От этой несправедливости и его недоверия мне становится горько. Разворачиваюсь к мужчине прямо в кольце его рук, ладонями провожу по его щекам, заглядываю в глаза, зрачки в которых дрожат как при нистагме. — Ты понимаешь, чем твоё враньё может обернуться для тебя? — Санзу не убирает мои руки, позволяет мне выводить узоры на его коже. — Убьёшь меня, как свою девушку? — я раздражена. Раздражение накладывается на страх, алкоголь приправляет весь этот коктейль, и я совершенно отпускаю повод, сдерживающий мой язык, — Или изнасилуешь снова? Сожжёшь мои вещи? Какое «наказание» за то, что я не совершала, ты придумаешь в этот раз, Харучиё? Его имя срывается криком с моих губ, ведь Санзу тащит меня куда-то вглубь гостиной, так крепко вцепившись в мою руку, что на коже остаются красные следы. Он ногой сбивает в сторону пыльный коврик, нащупывает какую-то ручку на полу и дёргает на себя. Я вижу подвал, что пугает своей чернотой, как желудок огромного монстра из хоррора. Подвал втягивает в себя воздух с громким свистом, а, может, это уже разыгралась моя фантазия. Я вырываюсь, как сумасшедшая, проезжаюсь пятками по полу, кричу, извиваюсь, падаю на колени и тут же вскакиваю в попытках высвободить руку, которую уже свело от боли. — Что ты делаешь? Ты совсем с ума сошёл? — мой голос срывается с хрипоты до визга. Меня подташнивает от страха, алкоголь комом поднимается по желудку, намереваясь покинуть мой организм. — Я не дам им забрать тебя, Джун, никому из них. Никто не причинит тебе боли, — Санзу бормочет какой-то бред, а я уже захлёбываюсь своей истерикой. Слёзы застилают глаза, я не вижу дальнейших движений Санзу, но чувствую крепкие руки, что подтягивают меня ближе, поднимают над полом, заставляют встать ногами на ступеньки, которые я нащупываю вслепую. — Будет хуже, если ты упадёшь. Тут довольно глубоко, — у Санзу спокойный, ровный тон. Он говорит так обыденно, словно мы обсуждаем список покупок, а не его попытку заточить человека под землю. Он держит меня внизу, на ступенях, не даёт моим ногам и шанса подняться на пол, и я сдаюсь. Рыдаю, не имея власти над своим телом – это самое ужасное ощущение в моей жизни. Я продолжаю сама нащупывать ступени, постепенно спускаясь вниз, в черноту, что заглатывает меня, как чудовищная пасть. — Я принесу фонарь завтра. Сейчас спи. Там есть матрас. У тебя будет время подумать обо всём, — Санзу бросает что-то, что приземляется на холодный пол около меня. Я нащупываю пластиковую бутылку воды. Дверь захлопывается оглушительно, как крышка моего гроба.