Любить героя

Каранамори Шион — Ты такой лапочка! — я смеюсь и смотрю ему в глаза, окуривая его своим дымом. И он не морщится, не отворачивается. Это всегда интересно: смотреть в глаза мужчинам и все понимать, но про него понятно совсем не то, что про всех. Его взгляд скользит в вырез моей блузки, но легко возвращается к глазам. И я невольно чувствую себя… Леди? Вроде того. Не куском мяса, не той, кто должна что-то доказать, но просто человеком. Человеком, который интересен. Важен. Не своей внешностью и даже не своими умениями, но просто… Если бы я захотела, он бы не просто соблазнился, он бы влюбился и любил. Потому что для него нет маленьких чувств. И я отступаю, он хорош, но… Слишком. Слишком хорош для интрижки, слишком хорош для игры. Мне нравится с ним работать и нравится быть леди. Нравится, что кто-то слушает меня так внимательно, пытливо вглядываясь в кадры. И мое мнение важнее пленки и анализа искусственного интеллекта. Я не верю в доверие. Но что-то есть между нами. Что-то, что иначе и не назвать. Что-то, что заставляет помогать ему, даже тогда, когда Сивилла против. Его присутствие рядом убирает страх и наполняет мир особенным смыслом. Я знаю — не моим — его. Но и это уже делает реальность безумно интересной. Кагари Шусей — Ко! Я зову и требую, и его выстрел следует точно в цель. Так точно, так легко, и я скольжу в безопасность. Это пьяно и рьяно. Я с детства знаю свое место — в этой системе я буду в клетке, меня не вместить, не уложить, не впихнуть в рамки правил. Исполнитель — это воля в неволе, это те права, что не получить иначе. Я знаю вкус жизни, или мне кажется, но я ищу его и нахожу всегда. И чтоб кто ни думал, я делаю свое дело. И делаю его чертовски хорошо, так что и жизни не жалко. Удивительно понимать, что это место делит со мной Когами. Он не родился преступником, но стал им, и это другое. С ним я понимаю — это не финал, это просто жизнь. Когами прибавляет мне в яркости цвета, звука и вкуса. Он отличается. Я ненавижу учиться и не признаю авторитетов, но с Ко не поспоришь. Он не настаивает, не берется учить, но рядом с ним я хочу попадать в унисон, я готов следовать за ним так, словно… Вообще-то я преступник. И законы писаны не для меня. Мой инспектор — Когами Шинья. И я иду за ним, широко открыв глаза. Я убью за него, хотя он всегда заслонит собой. И дело не в том, что он исполнитель — это просто его естественная потребность, и никогда я не чувствовал себя в такой безопасности — это побуждает меня быть лучше. Мне не сменить устремлений и идеалов, я не знаю вкуса свободы, но вкус Ко — ужасно похож, и я пью всю эту жизнь с жадностью, я едва замечаю, как его убеждения становятся моими. И вот я просто живу. Понимая, что его обманули, я не сомневаюсь и секунды. Игра стоит свеч. И если в этом уебочном мире моя жизнь чего-то стоит, то я ее отдаю — мне не страшно. Я опьянен знанием и свободой. Ее дал мне Ко, и… за это ничего не жалко. Рядом с ним я был и оставался человеком, со своими страстями, своими прихотями и своей волей. Он не запрещал, и я был, я жил — не важно как долго. Жаль лишь что мне не разрушить системы, но… Я просто стреляю. Цунэмори Аканэ Его голос обволакивает вместе с сигаретным дымом, он всегда так глубок и так силен, так полон смысла. Я запоминаю, я думаю, анализирую, считаю, чувствую… Но то, что он показывает — больше. А его поддержка, как спина за моим плечом — и так просто опереться. В нем… как в нем вообще можно сомневаться? Он так… Умен и хорош. Он не винит и не упрекает, он… гордится? Он проявляет меня на старой, запрещенной кинопленке, также, как показывает мне смыслы. Их слишком много, чтобы снести. Но я пытаюсь объять необъятное. И постепенно схожу с ума. Я ищу границы, мне они нужны. Но у него их нет. И я могу лишь восхищаться. Я не стараюсь, но даже если бы… Как увидеть в нем просто преступника, как сказал инспектор Гиноза? Как перестать слышать его? Как начать думать иначе? Как мог такой блестящий человек оказаться вне системы? И я знаю, что Гиноза соврал мне. Я учусь отличать эти оттенки. Оттенки его безумной, неуемной тревоги, в которой он верит Когами, но отказывается делать хоть что-то — только запрещает. И, пока он отказывается, я запоминаю и разрешаю. Рожденный ползать летать не может, а как быть с рожденным летать? И я растворяюсь. Мне не возразить и не упрекнуть, не отобрать той свободы, что живет внутри исполнителя Когами. И я отдаю ему бразды правления — это нечестно, но я не понимаю слепоты Гинозы. Я просто верю и постепенно приобретаю его привычки — это выходит само собой. Я верю в Сивиллу, я знаю: она права, но Когами… Он даже теперь не против, а словно рядом. Он расширяет все мои представления, он меняет весь мой мир. И я хочу сражаться за этот мир — так, как сражался бы он. Я хочу вовсе не быть с ним, но чувствовать его плечо снова и снова или… Просто стать им. Но мне не дано, и я ищу свое место и свою свободу. Ее не отобрать — она выживает и в неволе, стоит дать ей такое право. Это то, чему он меня научил. Я дорожу. Я пришла сюда, потому что мне казалось, я буду тут я нужнее. И так, наверное, и есть. Но рядом с ним… Я чувствую себя то идиоткой, то умницей, и это совсем не так, как в академии или вообще в мире. Когами не пытается ни обидеть, ни вознести, он просто есть. И я так хочу стать похожей на него. Понять его. Я помню его даже, когда его уже нет рядом. Я лишь могу надеяться, что он все еще существует где-то. И мне все еще так важно понять смысл его решений. Так же как и Гинозе. Мы не можем говорить о Когами, но говорим о нем постоянно.