Si vis amari, ama.

С самого утра было Димитрию нехорошо. Проснулся он с лёгкой влагой на лбу, которую поспешил утереть ладонью. Размял другой рукой шею, она отчего-то затекла. Плохо было его физической оболочке, плохо было и душевной. С первой он сделать ничего не мог, но вторую обязан был усмирить. Он несколько раз окунал голову в чан с ледяной водой, будто пытаясь заморозить гнусные мысли, которые с того дня, случившийся неделю назад, тонкой, но уверенной струйкой затекали в сознание. Совсем как холодные водяные дорожки, скатывавшиеся с его волос по шее, забегающие ему за длинную, кремового оттенка, спальную рубаху, замачивая хлопковую ткань. Димитрий передёргивался, прикрывал глаза, целовал холодными губами крест. "Благослови меня, Боже, на Венчание. Не дай Серёженьке на меня разгневаться. Не дай всё испортить..." Шептал он себе под нос молитвы до самого начала сокровенного Таинства. Димитрий принял счастливый лик, он уверял себя, что был счастлив. Его мальчик рука об руку войдёт со своей половинкой в брак перед Богом, их души сплетутся в одну, они будут счастливы. Значит и Дима будет счастлив тоже. Два молоденьких личика с доверием смотрели на священника. Глазки Екатерины то и дело косо метались к парнишке, который собирался стать её супругом. Серёжа же не отрываясь смотрел только на него. Как будто не существовало больше никого на свете. Никого, кроме Дмитрия Сергеевича. "Имеешь ли ты, Сергей, намерение доброе и непринужденное и крепкую мысль взять себе в жену эту Екатерину, которую здесь пред собою видишь?" "Имею, честной отче." Что-то кольнуло внутри. Наверное, сердце. Бренная земная оболочка не вечна. "Не давал ли обещания иной невесте?" "Не давал, честной отче." Огонь на свече в руках Сергея дрогнул неестественной волной, заставив священника содрогнуться, зрачки его в страхе расширились. Ощущалось чьё-то незримое присутствие. Он быстрым взглядом пробежался по сторонам, но не обнаружил никого, кроме его прихожан, знакомых и друзей венчающихся. Защити Серёжу, Господи. Архимандрит уже не думал о Таинстве, его вопросы к Екатерине слетели с его тонких губ по памяти, разумом же он искал вокруг себя опасность. Катя ответила своим приятным девичьим голосом, а свечки в руках обоих задрожали сильнее, но бракосочетающиеся, казалось, не замечали их хаотичного пляса. Жар забрался под его золотые праздничные одеяния, ему казалось, что не удержат собственные ноги, предадут. Он не мог всё испортить, не мог уничтожить и прервать такой день. Дима обязан был держаться ради своего мальчика. "Венчается раб Божий Сергей рабе Божией Екатерине." Пол. Он уходил из под ног. Или, быть может, тряслись его тонкие ноги. "Венчается раба Божия Екатерина рабу Божьему Сергею." Потолок. Он задрожал, с него посыпалась штукатурка. Паникадило задребезжало, Дима мог отчётливо слышать звук встряхиваемых лампад и свечек. Забыл. Забыл его маленький Серёжа о наставлениях. Отчего-то увёл он взор своих красивых голубых как Небеса глаз от священника, теперь заглядывая в глаза невесте. К измене. Всё было худо. По щиколоткам прошёлся холод, да такой, что пришлось стиснуть зубы. Двери были закрыты, но будто пытался из ниоткуда взявшийся ветерок задуть все свечи. Сергей словно спохватился, вспомнил про слова своего духовного отца, теперь снова с безмерным доверием всматриваясь в его побледневшее лицо. Димитрий медленно разворачивался к алтарю. Что-то побудило его посмотреть чуть выше, туда, где в полумраке, на хорах, стояла тёмная фигура и улыбалась. Улыбалась так, что на секунду закатились глаза, пытаясь отправить священника в обморок. Дима сдержался. Полностью развернувшись к алтарю, трижды перекрестился. Нужно было всё остановить. Плохие предзнаменования. С самого утра был непорядок. Дурные мысли, странные образы, возникающие где-то на задворках сознания, а реализовавшие себя в отражениях храмового убранства. Неожиданная хворь, распространившаяся со всей своей силой по тонкому телу священника к самому начала Таинства. И исповедь, исповедь его Серёженьки перед самым Венчанием. Теперь и этот человек. Снова ужасное видение. Тот же человек, с которым он разговаривал неделей ранее. Димитрий провёл после той встречи всю ночь в молитвах, его трясло, он падал на колени перед иконой Спасителя у себя в спаленке, сложив руки в мольбе, сжав между ладоней крестик, пальцы его стискивали друг друга до белеющих костяшек. Он полностью обернулся к алтарю, трижды перекрестился, хоть и не слушались руки, отказывали ноги. Голос его тоже предал, но он, собрав всё своё мужество, уверенно произнёс: "Господи Боже наш, славою и честию венчай их!" Рухнул потолок, упали стены, пол разверзся под их ногами, теперь они летели в огненную пучину, а огромные языки пламени будто смеялись и звали к себе. И смех, смех человека, который продолжал смотреть на них с высоты, так и замерев на хорах. В последнее мгновение Сергей Нечаев, его маленький мальчик, дорогой его сердцу, уцепился за своего духовного отца, с силой сжимая, прижимая к широкой груди. Он не кинулся к невесте, которая безмолвно, с ужасом на красивом лице, теперь летела вниз. Вниз, как и они сами. Но пропал у Димитрия всякий страх, когда оказался он в сильных руках. Он заглянул Серёже в глаза, улыбнулся, ведь парень улыбался тоже. С ним не страшно было лететь в огненную геенну. Дима точно видел... видел ангельские крылья, был его Сергей ангелом. Он всегда это знал. Но горели сейчас крылышки, пытаясь закрыть тело священника, хоть и не было в том никакого больше смысла... "Я буду как алхангел Михаил, Дмитлий Селгеич! И буду Вас защищать, честно-честно! Всегда-всегда!" "Да ты ж мой ангел. Иди ко мне, славный мальчуган." Храм был отстроен, освящён в честь того самого архангела, правда думал Димитрий немного о другом... "Пошли, Господи, Архангела Твоего Михаила в помощь рабу Твоему избавить меня от врагов моих видимых и невидимых." Зашептали его губы, пока его пальцы сжимали рубаху его мальчика, неотрывно смотревшего на него своими безумно красивыми глазами. - Да здесь же я, отец! Не заметил ты меня разве? Гнусный смех раздался в ушах, неприятным эхом разливаясь будто по целому земному шару. Сильные руки крепче сжали худенькое тело, священник спрятал своё лицо на груди своего ангела, чьи крылья сомкнулись теснее, теперь щекоча пёрышками открыую шею. Всё будет в порядке... Глухой удар. Стоны бессчётного количества людей, разрывавшие перепонки. Дима издал громкий крик, подорвался на кровати, он тяжело дышал, глаза широко распахнулись. Пот покрыл всё его тело, его бил озноб, его трясло. Вымученно простонав, он свесил ноги на пол, прикрыв глаза и пытаясь унять глубоко вздымающуюся грудь. Перекрестился, быстро зашептал: - Господи, Иисус Христос, Сын Божий, Истина от Истины, Свет от Света, помилуй меня грешного, очисти от скверны, прости, спаси и сохрани мою душу! Ложиться обратно спать сейчас священник был не в состоянии. Нутро болело, в чём был выскочил из своих скромных покоев, которые разместились на втором этаже храма. Босыми ногами добрался до низа, теперь чуть ли не бегом добираясь до подножия алтаря. Димитрий всё ещё глубоко дышал, он оглядывался по сторонам, пытаясь успокоиться и понять, что всё это был просто страшный сон. Трижды перекрестился, повернувшись к Царским вратам, прочитал несколько молитв, да осел на пол, пытаясь унять сердце. - Серёженьку защити, Господи, я прошу Тебя. Это я грешник, а мальчик чистый... прошу Тебя... - ...я плохой человек, отец, не стоит мне жениться. Вы мой грех не отпустите, я не достоин. - Мой мальчик, Господь всемилостив, Он поймёт тебя, как и я пойму. Не бойся. - Я не унаследую Царство Божие. Не смогу оказаться там вместе с Вами! - Унаследуешь, сын мой. Кому как не мне знать, насколько твоя душа чиста и непорочна. Не бойся говорить, сынок, покаяние и исповедь очистят всякое зло. Давай, мой мальчик, как учили. Отец бережно провёл по широкой спине ладонью, успокаивая. Такой славный мальчик думал о себе слишком плохо. Царствие Божие не унаследует... глупости говорит. - Катю я предал. И до того, как просила её матушка о нашем Венчании. Не могу я, батюшка. Сердце моё... не для неё. Оно для другого и всегда так было. О нём плачу ночами, но знаю, что не имею права. Знаю, что мыслями своими оскверняю его прекрасную душу, что грех тяжёлый. Ирод я, отец Димитрий, урод. Нарушаю законы Божие, нарушаю земные, мне нет прощения. Одним своим присутствием Вас оскверняю, Вас - Святого... Вы всё для меня, а я смею заходить в эти двери, смею показываться Вам на глаза. Смею называть Вас отцом и смею оскорблять Вас своим присутствием. Меня никогда не простит Господь, ведь люб... Ведь не принадлежу я Екатерине и никогда не буду. - Мой мальчик... О мужчине говоришь? - “Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня, ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною.” Отец! - парень упал на колени, склонив низко голову, цепляясь пальцами за чёрную рясу. - Не гневись на меня, это всё, о чём я прошу! - Подымись, Сергей, глупыш. Но мальчик только крепче ухватился за подол, Дима знал, что по щекам его катились слёзы. Он сам опустился на колени, нежными руками ухватываясь за лицо Сергея, тёплыми глазами заглядывая в его. - Он на тебя не гневается, сынок. - А Вы? - в голубеньких озёрцах боль, раскаяние, полоснувшее по душе архимандрита. - Никогда. - улыбнулся. - Не бойся, знаешь, что об этом в Святом Писании говорится? "Вас постигло искушение не иное, как человеческое; и верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести." Ты же у меня не позволил искушению дать себе волю, я знаю. - Не позволил, отец. - сильно зажмурился, не в силах выдерживать добрый взгляд. - Не разрешил лукавому над собой издеваться. - Не разрешил. - Умничка мой. Нежный поцелуй на горячем лбу чувствовался как и все двадцать лет до этого. Была теперь такая благодать очень редкой, Нечаев давно вырос. Дмитрию Сергеевичу больше не следовало его целовать, он больше не был маленьким, был он теперь мужчиной. Теперь же каждый такой поцелуй был желанной наградой, не чем-то обыденным, что раньше, будучи ребёнком, он воспринимал как должное, хоть и самое прекрасное, хоть и с нетерпением ждал похвалу своего Дмитрия Сергеевича за любое свое действо. Но тот же поцелуй теперь раскалённым железом вонзался глубоко под кожу. Он смел осквернять эти губы, ведь не знал отец Димитрий... Не знал всей истины. Грех. Страшный, страшный грех. Он портил ему душу своими же погаными руками. - Подымись, мой хороший. Расцепив свою руку, которую хотелось отрубить за то, что посмела цепляться за Святого Дмитрия, Сергей поднялся с колен вслед за священником. - Каюсь, отче, каюсь. Я преступник, недостойный, я знаю. - Бог простит и помилует, сын мой. Он как никто другой понимает наши души и наши помыслы. И если такой недостойный раб как я вижу, насколько Сергей Нечаев прекрасен душой, то и Господь видит это тоже. - Отец... Голубые глаза наполнились слезами, он быстро заморгал, до глубины души растроганный. Хотелось сжать своего Дмитрия Сергеевича в объятиях и выказать всю свою благодарность. Он наклонил голову, которую архимандрит накрыл епитрахилью, и тут же раздался ласковый, нежный голос, который с рождения убаюкивал Сергея, который казался ему голосом Господа. Именно так он о нём и думал первые годы своей жизни. Сергей думал, что Дима был самим Богом. - Господь и Бог наш Иисус Христос благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти, чадо Сергея, вся согрешения твоя: и аз, недостойный иерей, властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь. - Всё было не настолько плохо! Раздался уже знакомый голос, Дима распахнул глаза, с ужасом обернулся. На одной из лавок, которые он лично поставил прошлым утром для слабеньких и немощных прихожан, уместился... Михаэль. Он вальяжно закинул ногу на ногу, скрестив руки в перчатках на одном колене. Его и без того дрожащее тело забило сильнее, к горлу подобрался немой крик, но архимандрита будто парализовало и всё, что он мог, это смотреть карими глазами на ядовито улыбавшегося человека. - Ч-что... что ты здесь делаешь так поздно, с-сын... - язык будто прокололи острым ножом. - Сын мой. - Храм по твоей воле открыт день и ночь, не так ли? - тёмная бровь подлетела вверх. - Так. - Димитрий с опаской огляделся по сторонам, провёл ладонью по вспотевшему, горячему лбу. Ему казалось, что как и в том кошмарном сне, пол, на котором он сидел, сейчас рухнет вниз. - Каждому нуждающемуся и ищущему укрытие. Это очень щедро, Димитрий! Не каждый храм и собор такое позволяют. Обычно открыты они в определённое время, прямо как рынок. Забавно. Михаэль хмыкнул, да так, что его голос чуть ли не дрожью прошёлся по стенам. - Негоже человеку спать на улице, если случилась беда. Каждый может войти в Храм Господа, найти укрытие... - сипел священник. - Каждый? - тёмные глаза сверкнули, на губах расплылась ехидная усмешка. - А что насчёт только что родивших матерей? Бедняжка провела часы в нечеловеческих муках, дала новую жизнь, а после не может зайти в дом Божий целых сорок дней, отец. Она "духовно нечиста", представляешь? А я-то думал, что жизнь - это чудо! Но существо, его сотворившее, считается грязным! А девушки в период менструального цикла такие же нечистые и даже любой, кто их коснётся. Михаэль рассмеялся, но осёкся, когда послышался тихий, дрожащий голос настоятеля храма. - Если матери нужна помощь, наш храм никогда не посмеет ей отказать. Она будет принята вместе с младенцем, и ей будет оказана всяческая помощь. - Мило. - мужчина немного склонил голову, рассматривая нелепо сидевшего батюшку. - Но не находишь ли ты такие правила немного... небожественными? - Прекрати, сынок, прекрати! Ты же в храме Господнем, одумайся! На какое-то мгновение повисла тишина. И только собирался Михаэль открыть рот, как священник заговорил: - Жена твоя в беде? Нужна ей, может, помощь? Поэтому ты здесь, да? Ты заводи, не бойся... Этот Димитрий и правда странный. Трясся от страха, но предлагал помощь. - Жены у меня нет. - тихо промолвил Михаэль. - А вот у Сергея есть! От того имени Дмитрий очень тихо простонал. Имя его дорого мальчика, произнесённое устами этого ужасающего мужчины, больно порезало слух. Он отчаянно не хотел, чтобы Нечаев находился с этим человеком в одном помещении, не хотел, чтобы они когда-то встретились, разговаривали. Быть беде. Дима отвернул голову, о Сергее ему говорить с ним не хотелось, о жене его тоже. Воспоминания о кошмаре, от которого по виску катилась солёная капля пота, до сих пор колотили его тело, а главным его виновником был человек, сидевший на лавке. - Ну же, отец, что же с тобой такое? Сон плохой приснился? - Михаэль хохотнул, заметив, как исказилось болью чужое лицо. - Был же вчера такой потрясающий день, Серёжа повенчался с невестой, как ты того и хотел, верно? - Хотел. - отвечал отец своим коленям. - А теперь ты сидишь в три часа ночи посреди храма, вспотевший и содрогающийся. - Заболел я. - Да. И очень давно. Знаю я, как болезнь та называется. Да и лекарство от неё простое и незатейливое, ты просто лечиться не хочешь, Димитрий! А желаешь напрасно страдать, а вместе с собой мучить и мальчика. - Прекрати! Сидевший до этого смирно и даже как-то покорно, Дима вдруг резко поднял голову, устремляя взгляд на мужчину. В глазах страх, немного злобы, вины. - О чём ты говоришь, Михаэль!? - Глупый, глупый раб Божий. И правда, вы все Его рабы. Безвольные, слабенькие существа. Мужчина поднялся со скамьи, взял в руки трость, теперь направляясь очень медленным шагом к до сих пор сидевшему на полу священнику. - Господь чужд всякого зла и неправды, сын мой. - шептал Димитрий, немного отползая назад на трясущихся руках в каком-то инстинктивном порыве. - Принимая Его волю мы добровольно связываем её со своей. В этом нет ничего постыдного. - Это так кажется. Фигура приближалась, архимандрит упёрся спиной в аналой, немного стукнувшись о него макушкой. Этот человек вызывал у него глубокий страх, что он всеми силами пытался в себе унять. Негоже священнику так худо думать о прихожанах. Не мог этот человек быть виноват в его кошмарах, не мог быть виноват в том чувстве, которое испытывал трясшийся в своей тонкой рубахе Дима. Михаэль теперь остановился подле него, одной рукой сжимая трость, смиряя странным взглядом сверху вниз. Димитрий перекрестился, зашептал молитву, его зубы стучали друг о друга. - Жалкое зрелище. - прошептали тонкие губы, расплывшись в усмешке. - Ты потрясающе умный человек, Димитрий, ты бы стал прекрасным врачом, ты бы мог стать человеком учёным. В тебе столько нераскрытых талантов, которые ты сам же в себе и зарыл. Вместо этого ты сидишь на полу храма, плачешь, трясёшься. Жалкий и разбитый. - Кто же ты такой? Он не смел поднимать на него свои глаза, всё, о чём он думал, это как спасти душу Сергея Нечаева. - Ты бы мог дать людям такое, от чего они бы уже не были рабами Божьими. Но посмотри на себя. - Михаэль слегка ткнул его тростью куда-то по бедру. - Слепая вера в того, кто издевается над тобой всю твою жизнь. Чем он заслужил твою любовь? - Любить Господа - значит любить своего ближнего, сын мой. - он прикрыл мутные глаза, от чужого близкого присутствия будто душа хотела покинуть тело. - И в том мой долг и призвание. Направлять людей на путь истинный... - Это то, чего ты хочешь, отец? Любви? - Любви для всего человечества. - Димитрий сглотнул, с опаской приподняв взор, рассматривая чужой чёрный пиджак. - Чтобы не было войн и бесполезных смертей. Чтобы мир на Земле, чтобы вернулся человек к Господу, познал его милость... - Так не бывает, отец. - Михаэль улыбнулся. - Это сказка, в которую ты до сих пор веришь, как маленький ребёнок. Люди по своей натуре существа эгоистичные, злобные. Сильный пожирает слабого, а твой Всевышний всё видит, но ничего не делает, чтобы это исправить. Знаешь, почему? Мужчина плавно присел на корточки, теперь лицо его было на уровне с лицом священника, который дёрнулся, снова прикладываясь макушкой о дерево. - Потому что Он сильный, а ты... - палец в перчатке указал на чужую грудь. -... слабый. Он пожирает твоё тело и твою душу. - Господь... никогда. - Димитрий пытался выдыхать слова через зубы, ведь дышать было трудно. - Никогда такого... не сделает. - Сделает, сделает. Как и сейчас делает. Ты со своим грехом, Димитрий, даже права не имеешь быть священником. И будь ты действительно таким правильным, то давно бы от сана отказался. О каком грехе говорил этот человек? Ведь не мог он его знать, не мог проникнуть в его разум. Но сердце на мгновение остановилось, по вискам теперь скатывалась ещё пара капель. - Я грешник, как и каждый человек, мы не святые. Но я выбрал этот путь потому, потому что кто-то должен. Кто-то должен наставлять людей, быть примером. - Примером чего, отец? Как всю жизнь страдать и мучиться? Как лишать себя той самой любви? Ты любишь кого-нибудь, Димитрий? - карие глаза, в которых плясал сейчас шальной огонёк, слегка сузились. - И давай обойдёмся без обобщающего "всё человечество". Есть у тебя тот, кто дорог твоему сердцу? - К-конечно... мои прихожане... - Есть кто-то такой среди них, за кого ты, быть может... продашь душу? Пол дрогнул, точно дрогнул, Дима мог чувствовать это своим телом. Паникадило точно теперь слегка раскачивалось, он это не придумал, это было наяву. Всё будет так, как было во сне. Серёжа. - Побойся Господа, сынок, что же ты такое говоришь? Мы же в доме Его! Покайся, пока не поздно, прекрати осквернять гнусными речами Его Святое присутствие, осквернять самого себя! Черти в тебе говорят, я могу помочь! Михаэль слегка закинул голову, рассмеялся. - Мне уже не помочь, отец. - Каждому можно помочь, сынок, каждая душа достойна спасения. Стоит только захотеть. - архимандрит посмел перевести на парня свой взгляд, теперь заглядывая прямиком ему в глаза, поборов свой страх. - Каждая? - Да. На то он и Господь. Вселюбящий, всепрощающий. Мы Его не достойны, но Он в каждом из нас. Направляет, оберегает. Мы дети Его и он любит всех одинаково. Была очередь Михаэля вздрагивать. Вздрагивать от этих странных, пронизывающих карих глаз. На секунду он и сам потерял дар речи. - Отец. Сергея любишь? Тихий-тихий шёпот его голоса, но пол вновь задрожал, а Дима внутренне сжался, его вспотевшие волосы встали дыбом. - Откуда... откуда ты знаешь его? Защити, убереги Серёжу, Господи. - Я много кого знаю, Димитрий. Знаю каждого из твоей паствы. И ты знаешь, ты делаешь не самую лучшую работу! - Михаэль гоготнул. - Но, видал и похуже, так уж и быть. Странный, странный человек. Дима никогда его раньше не видел, неужели пропустил бедную душу, которой нужна была помощь? Действительно, он делал ужасную работу. - Так что насчёт Сергея, отец? Любишь? - Конечно люблю, он мне... он мне как сын. - сокровенным шёпотом молвил батюшка, поцеловав крест. - Этими руками принимал его из чрева его бедной матушки, да упокой Господь её душу. Димитрий перекрестился, Михаэль закатил глаза в брезгливом жесте. - Он со мной вот уже двадцать лет, у меня... - священник забегал глазами по полу, подбирая слова, да будто и сам им удивился. -... у меня нет никого роднее. - А, значит за Сергея продал бы душу? - заговорщицки продолжал Михаэль. - К-кому? Глупый, совершенно глупый вопрос. Настолько, что на тонких губах чужеземца расплылась опасная, но от этого не менее красивая, улыбка. - Дьяволу. Снаружи шарахнуло громом, заставив архимандрита не по-мужски вскрикнуть и в третий раз приложиться бедной макушкой. - Михаэль, Михаэль! - Димитрий вжался в аналой крепче. - Ты гневаешь Господа! - Продал бы? - лишь повторил мужчина, а на его лице отразилась молния, сверкнувшая в узком окне храма. - Продать душу лукавому тяжёлый неискупимый грех! - Продал бы, чтобы быть со своим Серёженькой, о котором ты тайно вздыхаешь вот уже несколько лет? - М-михаэль!! Прекрати, Христа ради! Бесы в тебе говорят, нечистые помутили твой молодой разум! Священник вжал в грудь крест с такой силой, что теперь там будет расплываться синяк. - Продал бы, чтобы целовали тебя его губы? Чтобы руки его ласково сжимали тебя по ночам? - Никогда, никогда!! - безумие и ужас застыли в глазах бедного Димы. - Продал бы, чтобы сбылась твоя заветная мечта? Ты и он, навсегда вместе. Никто не сможет Вас разлучить. - Мужеложество - тяжкое преступление, грех! Душа Сергея никогда не будет осквернена таким проклятьем! - Продал бы с условием, что душа Сергея останется чиста? Подумай, отец, ведь с Сергеем ничего не случится. Священник успокоился, прикрыл глаза. Вслушивался в усилившийся дождь, вслушивался, как слегка раскачивалось паникадило. Он стиснул зубы, но всё же подал сиплый голос: - Никогда. Ты говоришь распутные, нечестивые вещи, сынок. Я не знаю, откуда в твоей голове взялось такое святотатство, но ни я, ни мой крестник никогда бы не посмели заниматься неугодными Богу делами. - Отец, ведь Сергей... в мужчину влюблён. Его рубаху можно было выжимать, с губ его сорвался стон, который он не смог в себе подавить. Краем глаза Дима видел, как улыбался этот человек. - Ты... ты посмел подслушивать чужую исповедь? - выхрипел батюшка не своим голосом. - Нет, я давно об этом знаю. - Михаэль хохотнул. Неужели это был тот самый мужчина, о котором ему каялся его славный, непорочный мальчик? Ну как же так вышло... Недоглядел! Это была его вина и только его, вина Димитрия. - А ещё знаю, отец, что ты... - Михаэль пробежался по озябшей фигуре взглядом, немного облизал губы. - Что ты в своего славного мальчика, которого ты растил всю его жизнь, до которого первым коснулся при его рождении, которого воспитывал и наставлял, пытаясь отградить от всякого греха, с которого сдувал и до сих пор сдуваешь пылинки... - наклонился к чужому уху, почувствовал непомерную дрожь тонкого тела. -... безбожно и искренне влюблён. - Нет... нет, нет, нет нетнет. - как в бреду запротестовал архимандрит, ещё сильнее прижимая крест. - Серёженька! - Да, Серёженька. Как исполнилось мальчику шестнадцать, начал ты замечать в себе странные вещи, Дима. Михаэль не отрывался от его уха, щекоча его своим глубоким шёпотом. - И детские поцелуи в лоб стали чем-то большим, чем показать ему, насколько сильно ты им доволен. Ваши невинные прогулки теперь стали для тебя больше, чем просто провести время с ребёнком. С тех пор ты страстно желаешь, чтобы он прижал тебя к себе, к своей груди, как ты раньше прижимал его к себе сам, пока утешал маленькое дитя в его слезах. Оба такие чистые, невинные. Ты забирал себе его боль, гладил малыша по голове, целовал его припухшие от слёз маленькие щёчки. Ты был ему отцом... теперь же у тебя скручивает внизу живота всякий раз, как парень оказывается на пороге этого храма. Ты хочешь, чтобы так же как и ты больше десяти лет назад, Серёжа подхватил тебя на руки, прижал к себе, расцеловал твоё лицо. Хочешь, чтобы его губы касались твоих с нежностью и с трепетом, которую ты сам к нему испытываешь. Хочешь ложиться спать и просыпаться с ним рядом, обнажённым телом чувствовать его кожу, хочешь чувствовать его сильные нежные ладони, пробегающиеся по твоим рёбрам, животу, бёдрам. Ты хочешь такого, Димитрий, что отец не захотел бы от сына... - Прекрати!!! Отчаянный крик раздался по огромному помещению, гулким эхом сливаясь с гремевшим громом снаружи. - Да что же ты такое!?!? - батюшка отпрянул, боком упав на пол, теперь пытаясь отползти в другую сторону. - Признайся, отец. Михаэль улыбнулся, наблюдая за чужими нелепыми попытками бегства. Бегства от самого себя. - Никогда, никогда! Не дождёшься! Ты, тыы...! Кто тебя послал!? Что ты от нас хочешь!? Что тебе нужно от Сергея!? - Признайся, Димитрий. - Я люблю Сергея как дорого сердцу и душе ребёнка! Наша любовь непорочна и целомудренна! Я никому не позволю испортить его душу! - он замер на полу, оперевшись одним локтём, силы покидали его слабое тело. - Знаешь, отец... - Михаэль медленно поднялся во весь рост, сжимая рукоятку своей трости и улыбаясь. - Врать - это грех, правда. Он таких не любит. Не любит, когда вы врёте друг другу, не любит, когда врёте Ему. А вот я, Дима, я больше всего не люблю тех, кто врёт самому себе. После этих слов отец Димитрий, не в состоянии больше удерживать себя в сознании, закрыл глаза, окончательно упав на пол. Последнее, что он видел, это адскую усмешку того странного мужчины. Его пробудил раскатистый гром, прошедшийся по своду. Дима слабенько дёрнулся, раскрыл свои глаза, теперь усаживаясь на пол. Огляделся, не сразу понимая, что происходит. В храме был он один. Стояла глубокая ночь, внутри была темнота, лишь множество свеч не давали окончательно погрузиться во мрак. Он вспомнил, всё вспомнил. Как проснулся с криком у себя в покоях, как спустился сюда. И Михаэля. Он помнил Михаэля. Еле как поднял себя на дрожащих ногах, огляделся. Он точно сходил с ума. Наверное, начал ходить во сне. Наверное, всё это было очень долгим кошмаром, от которого он проснулся только сейчас. - Серёженька... бедный мой мальчик. Это же из-за меня ты такой. - сипел он себе под нос. - Я передал тебе свой грех через эти проклятые руки. Прости меня. Прости меня, мой хороший. Дима перекрестился, добрался до иконы архангела Михаила, где лежала свежая лилия. - Серёжа, заходил ты после Венчания, что ли? Глупенький, с женой нужно было оставаться. Дима прижал цветок к сердцу, теперь разглядывая Михаила, всё так же неустанно взиравшего своими добродетельными, немного суровыми, глазами. В руках он удерживал меч. Именно так и хотел выглядеть в детстве его Серёженька. Воспоминания приятной тягой отдались в сердце священника, он улыбнулся, по щеке покатилась слеза. - О святый Михаиле Архангеле, помилуй нас, грешных, требующих твоего заступления, сохрани нас, раб Божьих Сергея и Димитрия, от всех видимых и невидимых враг, паче же подкрепи от ужаса смертного и от смущения диавольскаго и сподоби нас непостыдно предстати Создателю нашему в час страшного и праведного Суда Его... Закончив молитву и перекрестившись трижды, архимандрит Димитрий снова упал на пол без чувств, где и проспал перед иконой архангела до самого утра.

***

Он не позволит мальчику погибнуть, не позволит его прекрасной душе окунуться в грязь и греховные нечистоты. Даже если придётся сделать ему больно своей просьбой. Но так было нужно, так Сергей останется в безопасности. Он не станет врать своему крёстному отцу, он исполнит обещание, священник это знал. - Отец!!! Господи, что произошло!? Сергей Нечаев, с тёплой улыбкой зашедший рано утром в храм, теперь стремглав бросился вперёд, заметив своего любимого духовного наставника, в одной спальной рубахе, цеплявшегося за аналой и явно пытавшегося подняться на неслушающихся ногах. - Не упоминай имя Господа всуе, мой мальчик. - Да как же! Вам плохо, Дмитрий Сергеевич!? Парень упал с ним рядом, теперь укладывая тонкую руку себе на плечи, второй придерживая за талию, помогая подняться. Весь его вес он удерживал буквально на себе, не разрешая полностью стоять на ногах, на которые обратил внимание. Босые. Cам же Дмитрий Сеченов выглядел так, как будто снедала его смертельная болезнь. Было это Нечаеву непонятно, было безумно страшно, вчера мужчина выглядел совершенно нормально, улыбался. - Глупыш, не называй меня здесь так. - Дима улыбнулся. - Идёмте, Вам нужна помощь! - он дёрнулся было к выходу, но был остановлен тихим голосом. - Со мной всё хорошо, сынок, оставь. - Не оставлю, Вы себя не видите! - Мне просто кошмары всю ночь снились, вот я и такой. - Вы на полу всю ночь проспали!? Так же почки можно застудить! - Не застужу, ты не волнуйся. - архимандрит с улыбкой отстранился от своего помощника, руки которого будто и нехотя оставили его в покое. - Стою крепко, видишь? - Вам в кровать нужно, врача! - Нет, Сергей, мне просто нужен стакан воды, и немножко посидеть. Священник и правда не выглядел так, что собирался внезапно падать. Может, правда кошмары его всю ночь промучали. Сергей подал ему руку, пытаясь довести до лавки, в которую Дима вложил свою прохладную ладонь, чуть ли не всхлипнув от того, насколько она была тёплая и ласковая. Грешник. Проклятый грешник. Он смел этой рукой касаться невинной души и тела. - Не на эту, прошу. Просьба была странной, но почему-то отчаянной, поэтому Нечаев довёл своего наставника до лавки с другого бока, присев на колени перед ним. - Благодарю, мой хороший. Ты чего с утра прибежал так рано, только петухи запели. - Дима улыбнулся, провёл по его волосам рукой. - Вас увидеть хотел. - Жена твоя дома осталась после первой ночи... что же ты так, глупенький. Бежать тебе надо. И пусть они вдвоём поскорее уедут, пусть спрячутся, пусть никогда не найдёт Сергея этот странный, ужасающий мужчина. Как же удалось ему совратить его мальчика, почему именно... почему именно он? Нечистый замешан, Дима это знал. - Жена не против, отец Димитрий, она почитает Вас точно так же, как своего отца. Да, как отца. Как и Сергей. Нехорошая горечь пробежалась по языку. Его ангел осквернял себя, находясь в одном городе с Димитрием. Он осквернял себя своими чувствами, которые вызвал в нём тот непонятный мужчина. Был ли Михаэль явью, был ли ужасным сновидением, в котором его предупреждал сам Господь? Был ли Сергей в него влюблен, или же влюблён в кого-то другого, но этому Дима не позволит случиться. Ни за что. - За цветочек спасибо, Серёжа. - Цветочек? - Сергей удивился, но решил ничего не говорить, было его Дмитрию Сергеевичу плохо, мерещится. - Вам в кровать бы. - Позже. Просьба у меня к тебе есть, сынок. - Я Вас слушаю. - Просьба будет неприятная, но я заклинаю тебя Господом, прошу всей душой, чтобы ты её исполнил. - Что угодно, отец! Священник сделал вдох, заново провёл пальцами по чужим волосам. - Когда переедете с Катюшей, я прошу тебя больше никогда не видеться с тем мужчиной, о котором ты мне исповедался. - Дмит... рий... Дима видел, как волна ужаса пробежалась по его лицу, как будто отняли у парня самое дорогое. - Я желаю уберечь тебя от греха, мой мальчик! - он ухватился за его руку, сжимая двумя ладонями. - Прошу, тебе нужно о нём забыть и никогда больше не видеться, ты обещаешь? Сергей смотрел на него влажными глазами, через полминуты не выдержав, уронив лицо на чужие колени. - Пожалуйста, не просите... умоляю. - просипел он, обхватывая тонкие ноги двумя руками. - Серёженька, так надо, так будет лучше, так ты останешься чистым, тебя сохранит Господь. - Не могу. Не могу, не могу... - Обещаешь? Сергею было бесконечно больно, Дима чувствовал это сердцем, которое и само теперь болело. Но он спасёт своего Серёженьку. - Я не могу, прошу Вас! Не смогу его забыть! - Так должно. Ты не должен больше пытаться его увидеть, должен забыть, выбросить из головы. Я желаю тебе только добра, мой хороший, славный мальчик, прошу тебя... пообещай. - Если Вы действительно просите, отец Димитрий. - Прошу. Сергей поднял своё заплаканное лицо, а священник поместил на его щёку прохладную ладонь, утирая большим пальцем солёные горячие капельки. Такой красивый, ласковый, послушный мальчик... его маленький, маленький ангел. Он улыбнулся, заставив слегка улыбнуться и Сергея тоже. Всё теперь будет хорошо, Серёжа уедет, забудет того ужасного мужчину. Голубенькие глазки заглянули в его карие. Сильные тёплые руки сжали его прохладные, скрытые под рубахой, тонкие ноги, послав приятные мурашки вдоль позвоночника. - Обещаю, отец.