Si vis amari, ama.

Последнюю неделю Дмитрию Сергеевичу было как никогда до этого одиноко. Он устал плакать, чем занимался день и ночь напролёт. Сергей постоянно был в его мыслях, как будто хотел его замучить. Ему даже мерещился его тёплый голос, тогда он резко оборачивался, но натыкался на очередного мирянина. Михаэля он больше винить не мог, он не чувствовал его присутствия. Он не появлялся всю неделю, и мог Дима только гадать, чем тот был занят. В сердце закрадывалась совсем уж нехорошая мысль. Он хотел, чтобы Дьявол вернулся. Только Дьявол принимал их любовь, только он говорил о его любимом мальчике, только он понимал и принимал его чувства. Если Дьявол вообще умел чувствовать... Видимо, умел. Архимандрит постоянно возвращался мыслями к той ночи. Михаэль звучал... жалко, грустно. Как будто обиженно. Видимо, обижен он был на Бога. И его сладкие, неугодные Богу речи, от которых становилось жарко под одеждой, от которых пылали щёки. Диме хотелось ещё. Услышать больше. Он ненавидел себя за такие мысли, он понимал, что прощения ему уже не было. Но он готов был... отдаться своему Сергею, если тот его примет. Примет после стольких лет, простит. Ведь Дима, как оказалось, делал всё, лишь бы ту любовь не замечать. Почему же... почему же Господь заставлял мучиться его Сергея? Зачем тогда они встретились? Зачем Господу захотелось, чтобы Дима вытащил его из тела мёртвой матери. Был и сам мальчик уже мёртв... Сергея спас сам Сатана, теперь мальчик проходил через столько боли. Влюбился в того, в кого совсем, совсем не должен был. Как и он сам. С какой стороны ни посмотри, было это кощунственным преступлением. Как на Земле, так и на Небесах. Отец и сын, с огромной разницей в возрасте, был он ему и крёстным, был его духовным наставником, который пытался уберегать как раз от таких вот грехов. Теперь же сам Дима от них и страдал. Теперь же эгоистично ронял слёзы. Ему тоже... тоже хотелось ласки, хотелось любви. Он начинал закрываться в себе, пришлось сообщить, что ему нездоровится, вместо него службы проводили другие. А у него не было даже и желания возвращаться к обязанностям. Хотелось ему совершенно другого. Хотелось такого, от чего стучало сердце. Хотелось в сильные объятия, хотелось понять каково это - чувствовать губы на своих, хотелось... Уйти из храма. Навсегда. С ним вместе. Ужасные мысли, неправильные. Он не мог, просто не мог так думать. Он прожил так вот уже сорок лет, он с пелёнок тянулся к Богу, хотел вести людей по правильному пути. Он хотел им помогать, хотел, чтобы люди однажды получили Его прощение. Он знал, что Всевышний их всех в один день простит, нужно было иметь терпение, как и Он имел его к ним, смертным, недостойным. Слёзы ручьём текли по щекам. Почему-то тот путь, который он для себя выбрал, уже не казался таким правильным, не казался манящим. Ведь страдал его Сергей, страдал его самый близкий на свете человек. Диме казалось, что в последнее время он будто мог его чувствовать, будто мог слышать его слёзы. Ему казалось, что когда он сам плакал, сидя за столом, пряча лицо в ладонях, или под одеялом, закусывая кулак, а грудь его рвано вздымалась, где-то в другом городе плакал и Сергей тоже. От этого делалось только больнее в груди, от чего истерика становилась только сильнее. Он мог поклясться, что ему слышался тихий, но ужасно жалобный, полный сострадания голос его Серёжи. "Димочка, хороший мой, не плачь, прошу тебя." Он вздрагивал, но рядом никого никогда не оказывалось. Он размазывал слёзы по лицу, закусывал рукав или простыню, чтобы Сергей, которого рядом вовсе не было, "не мог" его услышать. По крайней мере не было и Михаэля, который явно поспешил бы поглумиться над бедным заплаканным священником, на котором не было лица. Он не мог разобраться в собственных чувствах. Он не хотел видеть обоих, но оба были сейчас нужны. Наверное, увидеть Сергея было бы хуже, чем видеться каждый день с Дьяволом. С Сергеем он точно согрешит, а всего ужаснее, что попытается заставить согрешить и его. Испортит ему душу. Ему нужен был Серёжа и нужен был тот, с которым он о Сергее мог поговорить. Вернее тот, который кидался в него очень порочными фразами. Но он знал, что скажи он Михаэлю одно только слово, тот усядется в кресло и будет часами напролёт говорить такие вещи, от которых лицо и уши архимандрита превратятся в самый спелый по цвету помидор. Вещи те... были приятными. Их приятно было слушать, приятно было представлять, а ещё приятнее было видеть их во сне. Просыпаться было менее приятно. Просыпался он с так и не просохшими за ночь глазами. Хоть и было во сне хорошо, было слишком сладко, приторно, как будто на язык ему положили самое прекрасное на свете яство. Но и это, наверное, не сравнилось бы с губами Сергея Нечаева. Дима садился на кровати, касался пальцами своих, словно пытаясь почувствовать то, что только что видел во сне. А сны его были слишком похожи на явь. Ему больше не хотелось просыпаться, хотелось навсегда застрять в той прекрасной неге, хотелось остаться с Сергеем только вдвоём, где ни люди, ни Боги не смогли бы их порицать. Здесь же, в реальности, их ждала жуткая кара. Кара Божественная, а заодно и людская. Его передёргивало, ведь могли посадить Сергея за решётку, могли поиздеваться и сотворить такое, после чего его славный ангел больше не будет больше похож на человека. О себе он, почему-то, даже не задумывался. И как он мог подвергнуть такое чистое создание этим пыткам? Сергей ему верил, по его же словам доверял, как никому другому. Ни Зинаиде Петровне, к которой Димитрий передал его, когда мальчику исполнилось пять лет. Она была ему матерью, но все свои переживания и тайны он рассказывал только своему настоятелю. Доверял больше, чем Екатерине, с которой рос, которая была ему сначала сестрой, теперь возлюбленной. Да ведь последней, как оказалось, она не была вовсе... Парень исполнял чужие желания и мечты. Исполнял желания Зинаиды, Кати и Димитрия. Только не свои. А он собирался заставить его испытать все прелести людской доброты. После такой доброты всякий заключённый, попадавший к ним в руки, желал тут же на месте и умереть. Накажут в мире людском, а душа никогда не найдёт спасения и после смерти тоже, ведь Господь таких не любит... Как его Сергей и как он сам. Лучше бы Дмитрия Сергеевича Сеченова не существовало вовсе. Тогда, может быть, мальчику не пришлось бы страдать. Полночь. Слёзы жгли глаза, в который раз за неделю и за этот вечер катились по щекам. Он устало утирал их слегка дрожавшими пальцами. Он несколько дней не ел, пища не лезла в горло. Питался он своими горячими слезами, попадавшими на губы. Икона в его спаленке так и не была перевёрнута обратно после того случая. Ему стыдно было смотреть в лицо Всевышнему. Или... просто не хотелось. Слегка пожелтевшие, теперь суховатые белые розы стояли в вазе на маленьком столике. Он любовался ими ночью, пока лежал на боку, глотая очередные всхлипы. Вряд ли он их выбросит, даже когда они полностью высохнут, рассыпавшись по деревянной поверхности. Он не посмел явиться в дом, в котором раньше жили Муравьёвы, теперь Нечаевы. Но он отправил парочку совсем маленьких мальчишек, которые сообщили ему, что дом всё ещё был пуст. Дима расстроился. Где же тогда был его славный ангел? Неужели приехал только для того, чтобы оставить букет? Снова уехал... В храме послышалась приятная музыка, он встрепенулся, поднял взгляд, перестал ронять слёзы. Не послышалось. Пианино играло что-то приятное, медленное, чего он раньше не слышал. Михаэль. Даже Дьяволу он был сейчас бесконечно рад. Только от него можно было услышать родное имя. Без разницы, икона перевёрнута, Господь не мог видеть его странной, нервной улыбки. Он вскочил со стула, чуть ли не навернувшись, теперь вылетев их комнаты. Вниз, вниз, вниз... Где ждал Михаэль. Выскочил на середину, удивился, замер. Музыканта не было, но пианино играло без него. Огляделся по сторонам, пытаясь увидеть хоть кого-то. Развернулся лицом к Вратам, сразу же дёрнулся, так как Михаэль стоял теперь чуть ли не впритык, взявшийся откуда ни возьмись. Он давно перестал его бояться, но сейчас сердце забилось, Дима сделал шаг назад, беспокойно покосился по сторонам, инстинктивно думая о Сергее, который мог бы защитить его, он это знал, даже от Дьявола. Но тот замер с лёгкой улыбкой, сложив руки за спиной и красиво выпрямив осанку. На нём был немного другой костюм. Такой же абсолютно чёрный, но более официальный. Рубашка под пиджаком тоже была чёрной. Это ярко, несмотря на цвет, контрастировало с бледно-белой рубахой архимандрита, которая казалась чуть ли не прозрачной под лунным светом, пробивавшимся сквозь окошки. И единственное, что делало его образ не совсем траурным, это красная бабочка на шее. - Танцуете, отец Димитрий? Дима слегка нахмурился, теперь косо поглядывая на Дьявола, смотревшего на него хитрыми глазами. - Нет. - Ну естественно. - тот пожал плечами. - В доме Господа нельзя даже этого. Можно, правда, петь ваши отвратительные по звучанию псалмы и что-то там ещё. Нет большей гадости для ушей. Поверь мне, Дима, нравится это от силы парочке верующих! Архимандрит слабо вздохнул. У него больше не было сил ни спорить, ни даже отрицать. Скорее всего, был Дьявол прав. - Ты не совсем вежливый человек, осмелюсь заметить. Прервал наш с Ней танец. Теперь же он остался незаконченным, а Она, скорее всего, будет на меня злиться. Гнев её... страшнее, чем у Него. Михаэль взглянул куда-то наверх, его зрачки сверкнули. - Но ничего страшного. Я и тебя приглашаю, Дима. Немного сменим обстановку и даже музыку! Медленный танец это хорошо, но с ней только медленно не получается... Она.. Она такая непредсказуемая, Дима! Её нельзя предугадать, Её нельзя вести, Она делает так, как пожелает и никто ей не указ! Михаэль выглядел очень вдохновлённо. Дима не знал, кто была та женщина, но судя по всему, она вызывала волнение и трепет в самом чистом зле. Он и сам подсознательно начинал её бояться. - Боишься? - как будто залез Михаэль ему в голову, лукаво усмехнулся. - Да, знаю. Ты всегда Её боялся. Он тоже! Ты меня так не боялся, как Её... Он сделал уверенный шаг навстречу священнику, протянул вперёд руку, как будто действительно приглашал на танец. Дмитрий нервно покосился на его ладонь. Пару минут назад он хотел его увидеть, теперь же вдруг и вспомнил, с кем имел дело. Страшно. Кровь стыла в венах. - В доме Господа нельзя даже танцевать, а у меня дома можно! Твоя вера похожа на каторгу и тюрьму, Димитрий. А у меня тебя никто не осудит. Дима колебался. Ему правда было страшно. Отчаянно начинало биться сердце. Отказать он вряд ли мог. Он знал, что было это только похоже на просьбу. Михаэль его не спрашивал, он приказывал. Его слух обострился, теперь сквозь игру пианино он отчаянно жаждал услышать звук открываемых широких дверей храма. Ведь Сергей точно... точно сейчас зайдёт! - Быть может, я и Сергея туда пригласил, отец. Вдруг он... тебя ждёт? Коварная улыбка на тонких губах, протянутая ладонь, которую он не опустил ни на сантиметр, терпеливо ожидая. Но что-то щёлкнуло внутри отца Димитрия, когда он услышал родное имя. Обдало надеждой, но вместе с тем страхом. Что, если Сергей и правда был там? Он не знал, где, и знать не хотел, но он обязан будет пойти за ним. Сергей там был из-за него самого. Дима слегка повернул голову, в последний раз пытаясь вслушаться в скрипучие двери. Но они оставались закрытыми и холодными. Он незаметно сглотнул, но повернул голову. Рука его робко потянулась вперёд, он вложил её в руку Дьявола. Тёплая. Странно. Карие глаза священника дёрнулись наверх, где очень тихо, но опасно раскачивалось паникадило. - Вот и славно, Димитрий. Он даже ему как-то по-доброму улыбнулся. Что-то промелькнуло перед глазами, как будто калейдоскоп всеразличных оттенков. Пришлось немного проморгаться, чтобы привыкнуть к мягкому голубоватому свету, озарявшему помещение, до боли похожее на его собственный храм. Внутри было гораздо просторнее, не было привычной мебели, убранства, вместо Врат разместились различные музыкальные инструменты, которых он никогда не видел и, наверное, никогда не увидит. Они не оставались без внимания, незнакомая его ушам музыка била по перепонкам. Она очень сильно отличалась от того, что пели и играли в его привычном мире люди. Наверное, она опережала время, как и инструменты, её игравшие. Но она... его не отталкивала, даже наоборот. Со страхом он быстро огляделся по сторонам. Вокруг веселились люди, если так можно было это назвать. Было это больше похоже на бордели, в которых он знал, что обычно происходит. С довольно неприятными выражениями лиц кто-то сидел на коврах, поливая друг друга жидкостями неизвестного ему происхождения. Кто-то с кого-то это слизывал, пока кто-то другой того же человека целовал. В другом углу несколько обнажённых девушек делали довольно симпатичному парню массаж, а он не стесняясь трогал их за бёдра. В следующем углу кто-то кормил кого-то виноградом с лозы, чей сок неопрятно размазывался по лицу, стекал по подбородку вниз, по шее. Кто-то припадал к той шее губами, будто пытаясь впиться в кожу. Недалеко кто-то с кем-то совокуплялся. Глаза Димы по-шальному бегали из стороны в сторону. Везде был грех. Он был на каждом шагу, им пропах. И всё это чуть ли не в храме Господнем. Ему здесь было не место. Люди томно стонали, смеялись, странно танцевали. У некоторых из них действительно были рога. Длиннее, короче, завитые и не очень. Им было... - Весело. Посмотри, как им хорошо, Димитрий! Они наслаждаются жизнью. Ну, вернее, смертью. - воскликнул Михаэль, хохотнув. - Собрание проклятых. - прошелестел священник, содрогнувшись. - Нет, отец, просто те, которые жили так, как того хотели. Не каждый здесь насильник и убийца. Для таких, вообще-то, у меня тоже отдельное место! А им же... - Михаэль обвёл рукой зал. - Просто хорошо. Они просто однажды поняли, что у них есть воля. Что страдать просто так не имеет смысла... теперь они продолжают веселиться даже после смерти! Картинки были очень мерзкими. Настолько, что к горлу Димы подобрался нехороший ком, его тошнило. Он отчаянно боялся увидеть здесь Сергея, его красивое лицо и тело среди всего этого стыда и срама. Ведь всё из-за него, из-за Димы. А Михаэль смотрел по сторонам, улыбался. Как и всем этим жутким душам, ему было весело. Он не принимал ни в чём участия, но глаза его светились странным, совсем Диме непонятным, счастьем. - В чём дело, отец? - Я не... не собираюсь принимать здесь... - со страхом шипел архимандрит с широко открытыми глазами. -... ни в чём участия. - Я тебя и не заставляю. - Михаэль хмыкнул, одарил его покровительственным, слегка надменным взглядом. - Ты у меня в гостях, Димитрий. Это у Него дома есть правила: как себя вести, как громко разговаривать и что говорить. А здесь, отец, каждый делает то, что угодно ему, а не мне. И мне это чертовски нравится! Не знал Дмитрий Сергеевич, от чего именно был Дьявол довольным. Действительно ли ему нравилось то, что тем бедным греховным душам было хорошо, либо сам факт того, что всё это было неугодно Богу. - Он убить меня хотел, Дима... Взгляд священника сразу же дёрнулся к его лицу, на котором больше не было счастья. Миндального оттенка глаза уставились в пол, Михаэль о чём-то задумался. Его даже было... жалко. - Руками собственного брата. За которым он вечно просил меня следить. - продолжал шептать мужчина, горько хмыкнув. - Чтобы руки свои не марать. О, нет... на это у него есть его Михаэль. Как никто другой он умеет гневаться, отец. Я думал... я думал, что Гнев - это грех. Но Ему можно всё, да? Ему одному, а другие недостойны. В чём смысл твоего Рая, Дима? Там ты тоже никогда не будешь со своим Сергеем. Он не нашёлся, что ему ответить. Но где-то в виске билась отчаянная маленькая мысль, что Михаэль... прав. Но Дьявол вдруг оторвал глаза от пола, лицо его приняло прежнее выражение, тонкие губы расплылись в знакомой улыбке. - Хорошо выглядишь, отец. Священник нахмурился, обратил на себя внимание. На нём был точно такой же костюм как и у Михаэля, с такой же красной бабочкой на шее, но чисто белого света. Настолько белого, что даже резало глаз. Но он не успел полностью себя рассмотреть. Музыка резко остановилась, прекратились и действия бесконечного количества людей. Всё замерло. Время, люди, даже Дьявол. Замер и Дима. Почему-то на лицах присутствующих отражался страх. Как будто в помещение зашёл, смешно, сам Дьявол. Или... Бог. Даже Михаэль немного занервничал, что совсем выбивалось из привычной для Димитрия картины. - Она ко мне приходит чаще, чем к Нему. Знаешь, отец, ведь без Неё не было бы Его самого. Двери "храма" разврата отворились, туда были обращены теперь глаза каждого. В них стояла стройная девушка в изящном, открытом платье, оголявшем её плечи и тонкие руки. Длинный, свободный, как снег белый подол. Чёрный, блестевший бриллиантами корсет, где посередине сверкал маленький алый рубин. Она начала своё движение, звук её каблуков эхом отдавался по притихшему помещению. Никто не смел двигаться, никто не смел заговорить и никто не смел отвести от неё взгляда. Её боялись, Её уважали, Её... хотели. Она была похожа на Божество, Ей совсем не было здесь места. Как и ему самому. Но девушка приближалась, вскоре Дима мог рассмотреть её короткие каштановые волосы, в этом свете отливавшие то темнотой, то чем-то золотым, словно солнце. - Катя? Вымолвил он осипшим, полным то ли ужаса, то ли восхищения, голосом. - Я Её не приглашал, но Она пришла сама. - Михаэль наклонился к его лицу. Не с целью поёрничать, он боялся нарушить тишину. - Ей не нужно приглашение, хоть Её и зовут. И даже когда не зовут, Она приходит. Она заходит когда и куда пожелает, для Неё нет авторитета, Ей никто не указ, даже Он! Он и сам без Неё ничто, Дима, он за Неё прячется, а она оказывает ему милость и защищает. Без Неё Он ничто для вас, рабов. Он так боится её потерять, Он бы с удовольствием оставил Её подле себя, но не может. Не может Ею помыкать, как помыкает тобой, мной, твоим Сергеем. Девушка приближалась, теперь он точно был уверен, что то была Екатерина Нечаева. Либо Богиня с её лицом. Девушка прошла мимо них обоих, шурша платьем, не удостоив взглядом. - Он не может сказать Ей и слова, не может запретить ходить ко мне, Он Ей не указ, потому что без Неё Его существование будет бесполезно. Девушка замерла на середине, все до одного смотрели только на Неё одну. - Она приходит к матерям, отцам, детям. Приходит к одиноким, приходит к женатым. Ей не важен пол, возраст, цвет кожи, положение в обществе. От неё нет защиты, от неё нельзя спрятаться. Её либо отчаянно ждут, либо с ужасом от Неё убегают. И только она решает, когда Ей прийти, Её невозможно призвать... Часто Её появления боятся, как огня, но если Она приходит... О... Девушка вдруг махнула рукой, заиграла музыка. Михаэль дёрнул уголком губ. - Но если Она пришла, Дима... То сделать уже ничего нельзя. Ей можно противиться, можно страдать... Но Её нельзя оттолкнуть, пока Ей самой не надоест играться. Вам же остаётся только терпеть и мучиться. Или... Её принять. - К-кто...? - язык отказывал. Девушка начала танцевать, за ней неуверенно начали и окружающие. - Когда она приходит, нежная, ласковая... - Михаэль смотрел на её доброе лицо, светившееся улыбкой. - Кажется, что уходит в пятки сердце. Но плавные и изящные движения женщины вдруг превратились во что-то ломаное, немного грубое, на лице такая усмешка, будто была она сама Дьяволом. - Но если Она захочет, Дима, она может заставить рыдать даже самого сильного в мире мужчину. Она так схватит за горло, что невозможно будет дышать, слёзы будут катиться градом, ты будешь умолять Её остановиться, но она лишь усмехнётся тебе в лицо. Она будет продолжать свою ужасную, жестокую, но он этого не менее сладкую пытку. Пока не раздавит... или подарит неземное наслаждение. А может, и то и другое одновременно. Решать Ей! И она... никогда не разговаривает. Ведь на Её языке с рождения умеет говорить каждый. Девушка вдруг резко развернулась к ним лицом, светилась улыбкой, но нельзя было понять, что было у Неё на уме. От того взгляда Димитрий вздрогнул, покосился на Михаэля, который, как ему казалось, смотрел на Неё с каким-то трепетом и даже с поклонением. - Как Её зовут? - Ты разве ещё не понял, Дима? Михаэль одарил его странным взглядом, улыбнулся. Девушка, тем временем, приблизилась к ним двоим, священник испугался. Хоть и было это неземной красоты существо, на вид самое безобидное, но у него остановилось сердце. - Никто из вас не знает, что Она - моя сестра. Она посмотрела на него блестящими глазами, смерила взглядом, протянула руку... но не ему. Михаэлю навстречу, которую он аккуратно принял, склонив голову и прикрыв глаза. Его губы очень нежно коснулись её кожи, а девушка чуть ли не надменно смотрела из под густых ресниц то на него, то на священника, у которого дрожали колени. - И ещё Она потрясающе танцует. - Михаэль разогнулся, не отрывая от Неё глаз. - И тебя научит, Димитрий. Музыка стала громче, а в следующую секунду эта хрупкая девушка дёрнула Дьявола на себя, уволакивая его прочь, заводя его в странный, страстный, но очень красивый танец. Люди вокруг не смели приближаться к паре посередине, оставаясь на своих местах, но присоединяясь к их движениям, к ритму. Недвижимо стоял один только Дима, сам не в силах оторвать от них глаз. И правда, нельзя было понять, кто из них вёл тот танец. Она иногда позволяла Михаэлю уместить руку на своей талии, и на секунды танец превращался во что-то милое. Пока через другое мгновение она резко выдирала из его ладони пальцы, впиваясь ему в волосы, либо дёргая за воротник на себя. А Дьяволу это... нравилось. Он сжимал зубы, скалился, но смотрел на неё с таким обожествлением, что у священника невольно приоткрылись губы. Пара сделала ещё пару резких кругов, и вдруг девушка крепко прильнула к его груди, ласково уместив руки на плечи. Она будто просила его поцеловать, но Михаэль не смел, лишь разглядывая Её лицо. Она явно с ним играла, в следующую секунду оттолкнув с такой силой, о какой бы Дима и не подумал. В ней просто не могло быть такой мощи, в этом хрупком теле. Но Михаэля отшатнуло на несколько шагов назад, он поправил пиджак с очень обворожительной улыбкой. Развернулся, теперь доходя до замершего архимандрита, который собирался было дёрнуться, но бежать было некуда. - Она меня не хочет, отец. Хочет тебя! - Я же сказал тебе, что не собираюсь участвовать... в этом всём. - очень неуверенно отвечал Дмитрий Сергеевич, наблюдая за чужим кружившимся платьем. - А я тебе говорил, что заставлять не буду. Но, Дима... Она никогда не спрашивает! - Михаэль сделал на слове "она" акцент, весело рассмеялся. - Хоть сколько раз ты скажи "Нет". Девушка плавными движениями проскользила к ним, теперь с опасной улыбкой подавая свою тонкую руку. От этого правда нельзя было отказаться. Отказаться хотелось, но одновременно ужасно хотелось её принять. Его ладонь дрогнула, поползла вверх. Она опасливо накрыла ладонь незнакомки, которая оказалась слегка прохладной. Дима недоверчиво, с опаской ей улыбнулся уголком губ. Она улыбнулась в ответ с какой-то теплотой и он на секунду расслабился. Но Она тут же резко дёрнула его в свою сторону, что он чуть было не потерял равновесие. Девушка закружила его в танце, если можно это было так назвать, так как танцевать Дима не умел. Он нелепо крутился вместе с ней, сбитый с толку, слегка напуганный, но смотрел на Неё с восхищением, не желая, чтобы она когда-то от него ушла. Её улыбка превратилась во что-то менее ласковое, но такое же притягательное. На неё хотелось смотреть, на эти губы, которые не говорили ни слова. На лицо, которое сменялось всеми оттенками эмоций через каждый поворот девушки по кругу. Дима её ужасно боялся, но одновременно хотел, чтобы Она его обняла и никогда больше не отпускала. Она крутанула его вокруг своей оси и архимандрит потерялся в пространстве. - Женщины, Димитрий! Они гораздо, гораздо сильнее мужчин! - рассмеялся вдруг Михаэль, пытаясь теперь и сам закрутить священника чуть ли не до смерти. - Даже мужеложники это понимают и такую как Она, отец, никогда от себя не оттолкнут! Дьявол вдруг поймал его за плечи, останавливая и заставляя смотреть на Богиню этого вечера, которая продолжала танцевать. - Только вы все, дурачки, этого не понимаете. Эта женщина, Димитрий, сильнее твоего Бога. И самое смешное - Он это знает! - Как Её зовут? Раздался его сиплый голос, но Михаэль лишь рассмеялся, толкнув его в Её руки. Она тут же утянула Диму в продолжение танца, он лишь нелепо, боязливо клал свои дрожавшие руки то на её плечи, то на талию. Пока она их с себя не скидывала резкими движениями. Танцевали теперь втроём. Девушка попеременно кидалась то к одному, то к другому, давая Диме время отдышаться. Но длилось это всего пару секунд, тогда она снова начинала его кружить. Ему казалось, что помещение крутилось в одну сторону, а они сами - в другую. Плыла голова, он попытался немного ею встряхнуть. Открыл глаза, тут же обомлев. В толпе он видел Сергея, который улыбался ему своей безумно доброй улыбкой. - Серёжа? - тихо прохрипел он, сделав было маленький шажок навстречу. Но девушка резко появилась сзади, её хрупкая, но сейчас стальная рука вдруг пережала его горло, мешая дышать. Дима чувствовал её тёплое дыхание, видел краешком глаза её поистине адскую усмешку. - Что такое, отец, знакомого увидел? Михаэль вырос перед его лицом с чрезвычайным счастьем на лице, загораживая вид на Сергея Нечаева. - Она тебя не отпускала! Его снова кружили, снова заставляли танцевать. Девушка смеялась, смеялся и Михаэль. Он оказался прижатым спиной к Дьяволу, а девушка прижалась спереди, зажимая священника между своими глубоко вздымающимися грудными клетками. Её губы будто бы потянулись к губам Михаэля, оба мужчины застыли в каком-то страхе. Дима чувствовал затылком, что Михаэль этого хотел. Хотел того поцелуя. Она тянулась ближе, между их губами оставался миллиметр. Сатана слегка вскрикнул, тихо зашипел. Она укусила его за губу, которая обагрилась его горячей кровью. Михаэль оскалился, засмеялся громче. Эта девушка действительно сводила его с ума, а он позволял ей это делать, чем вызывал огромное удивление у потерянного архимандрита. Оба от него отстранились, оставляя Диму ошалелым, немного пьяным от происходящего, взглядом смотреть на то, как Михаэль закружил партнёршу за руку вокруг своей оси. На лице его играла страсть, азарт, пылкость. Дьявол не знал, куда всё это деть, но на его лице было столько эмоций, что кружилась голова у Димы ещё сильнее. Он быстро перевёл свой взгляд на то место, где увидел Сергея, но там его не было. Только люди, упивавшиеся своим собственным танцем, объятиями и поцелуями. Он вертел головой, испугавшись, что его мальчик, которого он так желал увидеть, снова исчез. В который раз развернулся. - С-Серёжа? Прошелестел он, ведь Сергей стоял на расстоянии вытянутой руки, улыбался, молчал. Почему-то на нём, как и у Михаэля, был чёрный костюм, на шее также была повязана красная бабочка. Он вновь попытался сделать шаг навстречу, но почувствовал чьи-то тёплые пальцы на своей щеке. Его лицо грубовато развернули в свою сторону. - Ты же его сюда не звал, Дима, куда же ты собрался? Ты не хотел, чтобы он здесь был! Он и девушка вместе дёрнули его назад, "забирая" от так и стоявшего спокойно парня напротив. - Сергей!? - вскрикнул он, но Нечаев не отвечал, лишь улыбался и глядел своими безупречными голубыми глазами. Его вновь закружили, а он всё старался повернуть голову, не обращая внимания на четыре руки, то и дело касавшиеся его лица, плеч, рук, талии. Вдвоём они делали всё, чтобы священник не мог смотреть на Сергея, который будто бы не собирался ничего делать. Как будто бы он и сам был частью их злой для Дмитрия Сергеевича игры. Для него не было большей досады и горечи, чем наконец-то стоять рядом с его Серёжей, но к которому он теперь не мог подойти. Жестоко. Разрывалось сердце. Девушка вцепилась в бабочки их обоих, дёрнув на себя с такой силой, что их губы оказались очень близко. Дмитрий свёл вместе брови, смотря на Её красивое лицо, Михаэль смотрел на неё с волнением и дрожью, облизав свою прокушенную губу. Она дерзко рассмеялась им в лица, слегка запрокинув голову. Неожиданно сдёрнула с них галстуки, оставив лёгкий хаос на месте ранее идеальных воротников. С какой-то победоносной ухмылкой Она намотала их себе на руку, теперь ломано ускользнув к Сергею Нечаеву. - Ты думаешь, что история пишется о тебе, Димитрий? Кем ты себя возомнил, Богом? - усмехнулся Михаэль, но затем продолжил красивым, возвышенным тоном, не спуская с дамы взгляда. - Обо мне или о Сергее? О Нём? Нет, отец... из раза в раз история только о Ней. О Ней одной. Последние слова он чуть ли не сокровенно прошептал. Девушка плавно уместила свою ладонь, на которой завязала обе ленты, на плечо Сергея, а тот со спокойной нежностью на лице к ней развернулся. Она плавным движением вытянула вторую руку, которую парень поспешил сжать, теперь припадая к ней губами, как будто уже давно Её знал. Девушка вдруг метнула на священника полный какой-то злобы взгляд, а с шеи Сергея содрала его бабочку, наматывая на ту же руку. - Она тоже умеет злиться, Дима. Но знаешь, она быстро прощает. Стоит только... ей поклониться. Шепнул свои слова Михаэль ему на ухо, теперь поспешив на середину. Он упал на одно колено, а Она подала ему кисть. Дьявол прикрыл глаза, взволнованно целуя оказанную ему милость. Теперь все трое смотрели на него одного, а музыка вдруг остановилась. Замерли и все присутствующие, теперь рассматривая этого странного, странного священника. Он не мог. И больше не хотел. Не хотел ей противиться. Он прекрасно знал, как Её зовут. Робкими шагами он приблизился ко всем троим. Михаэль изящно поднялся с колен, со свойственной ему лукавой улыбкой отошёл в сторону. А девушка взирала на него суровым, но тёплым взглядом. Она будто охраняла Сергея Нечаева, охраняла от него, ведь он всё это время не хотел принимать их обоих. Её рука была протянута навстречу, Дима осторожно принял её своими подрагивающими пальцами, слегка поклонившись, припадая к её фалангам губами. Тёплая. Сильный ветер. Он разогнулся. Все души вдруг исчезли, словно не было их здесь вовсе. Не было и девушки. Не было и Михаэля тоже. Был только он сам. Был и Сергей, стоявший впритык. И улыбался, постоянно улыбался. Но теперь шире, обнажая белые зубы. - Серёжа, ты... вернулся? Вопрос прозвучал тихо и немного глупо. Дима не был уверен, что стоял перед ним Сергей. Он не был уверен, что тот вообще его слышал. Но он и сам был как будто не свой. Он ни разу не был пьян, но ощущалось сейчас именно это. Сергей ему не отвечал, он не сказал ни слова за всё это время, как и девушка. Но он слабенько кивнул, что вызвало на лице священника улыбку. Он почувствовал нежные ладони на своей талии, которые аккуратно притянули его ближе к себе, ближе к телу. Теперь Дима чувствовал его дыхание где-то на своей щеке, мечтательно улыбнулся. - Я тебя люблю... Серёжа. В глазах парня что-то сверкнуло, Дмитрий Сергеевич хотел было дёрнуться в сторону, напугавшись на мгновение своих же слов, но ему не дали. Его поцеловали в губы. Но кажется, что он не чувствовал их вовсе, но отчаянно пытался. Сергей углублял поцелуй, но Дима словно целовался с воздухом. Отчаянно простонал ему в рот, ведь не ощущал он его губы вовсе, как будто их там и не было. Хотел почувствовать своего Сергея, который теперь плавно опускал его на пол, куда и уложил спиной секундой после. Нечаев разорвал поцелуй, выпрямил спину. Дима же смотрел сквозь странную пелену, тихо вдыхал губами воздух, рассматривая лицо своего любимого мальчика. Он хотел услышать те слова в ответ, хотел знать, что Сергей испытывал к нему всё то же самое, что священник не сошёл с ума, что всё, что случилось с ним за последние пару месяцев - это не плод его воспалённого сознания. Но парень молчал, чем сильно заставлял его страдать. Наверное, как страдал и его Сергей всё это время. - Сергей, мой мальчик. - он сглотнул подобравшуюся слюну, понизил голос, превратившийся в какой-то отчаянный хрип. - Я тебя люблю. Нечаев продолжал улыбаться. Дима не понял, но с него медленно стаскивали уже расстёгнутые брюки, полуспустив их вместе с бельём до колен. Он не сопротивлялся, заглядывая ему в лицо. Немного дрожал, начиная беспокоиться, так как Сергей совсем не собирался отвечать. Через секунду Дмитрий снова заметил тёплые губы на своих, но их не чувствовал. Зарылся Нечаеву руками в волосы, немного сжав, будто пытаясь притянуть к себе ещё ближе. Ближе было некуда, он начинал паниковать. - Серёженька, я тебя люблю. - просипел он ему в рот, но ответа снова не последовало. Нечаев плавно вёл ладонью по его телу, всё ещё скованному одеждой, вызывая у Димы подрагивания и тихие выдохи. Почему же он не отвечал? Сергей вдруг увёл руку ниже, заставив священника немного вскрикнуть от неожиданности. Ощущения были странными, как будто отдалёнными, как будто происходило это не с ним. Как будто не по-настоящему. - Я тебя люблю, Сергей. - выдохнул он снова, пытаясь заглянуть парню глубоко в глаза. Такое же молчание, такое же добродушное, родное лицо. Сергей поцеловал его куда-то в лоб, чего он тоже не почувствовал. Сергей, ему нужен был Сергей. Как воздух. Воздух, которым он дышал вот уже двадцать лет. Он без него задыхался, без него умирал. Неправильно, эгоистично, но он хотел, ужасно хотел услышать те слова тоже. С губ Сергея. Он же наверняка чувствовал к нему то же самое, наверняка давно хотел признаться, но не смел. Боялся оттолкнуть своими "порочными" чувствами Димитрия от себя. Архимандрит прикусил губу, с уголков глаз сорвались мокрые дорожки, которые парень поспешил ласково утереть пальцами. Дима сам вложил в него такую мысль. Любить - неправильно. - Я тебя люблю, Серёжа. Нечаев приобнял его под поясницей, снова невесомо и прозрачно целуя. Поцелуем, который Дима не мог почувствовать. Он расставил ноги чуть шире, позволяя Сергею в себя войти. От его плавного толчка его слегка прогнуло, он слегка запрокинул голову, теперь рассматривая Царские врата своего же храма. Привычное убранство вернулось, остался лишь тот странный голубоватый цвет. Он рассматривал иконы из такого странного положения. Сергей продолжал медленно двигаться, но Дима совсем ничего не чувствовал. Створки Врат отворились, из них полился белый свет, больно бивший по глазам. Его звали... как будто звали туда. Но ему... не хотелось. Совсем не хотелось. Ему это мешало. Мешал Бог. Мешал почувствовать своего Сергея, быть с ним рядом, обнимать, целовать. Мешал Сергея любить. Снова перевёл взгляд карих глаз в голубые Сергея. Тепло. Дима улыбнулся, подставил неживому поцелую шею. Наверное, это было так сладко - ощущать его губы. Он точно должен это узнать... Улыбнулся. - Отрекаюсь. Михаэль стоял напротив. Храм был тихим, можно было слышать шипящее потрескивание сотни свечек. Немного устало улыбался, разглядывая спокойное лицо настоятеля храма, глаза которого были закрыты, они бегали под веками, но на губах играла безмятежная улыбка. Счастливая. - Всё это время я подходил не с той стороны, да, Дима? Не нужна мне была твоя душа. - тихо молвил, бегая зрачками по чужому лицу. - Свою душу ты продал ещё тогда... продал своему Дьяволу, подарив ему жизнь. А она у тебя тёплая, Дима. Ты заставил меня её коснуться... да и мою забрал тоже. А я думал, что у меня её больше нет! Проклятье, Дима... мы оба застряли в том мальчишке. Ваши страдания слишком болезненные, Дима, мне же тоже больно. Вы мне надоели... Михаэль спокойно рассмеялся. - Как и Бог, Дьявол, оказывается, тоже у каждого свой. Тело Димитрия немного качнулось вперёд и он чуть было не припал к его губам, но был остановлен тёплыми пальцами. - Ого... Димитрий. Глупый, в Дьявола влюбился? Михаэль рассмеялся чуть громче, но затем тихо добавил: - Или заставил Дьявола себя полюбить... Выровнял тело священника, убрав руку от его губ. Глаза Михаэля с интересом, как будто его не было здесь никогда до этого, рассматривали помещение. Он о чём-то думал, с каким-то сожалением. - Извини, отец. За всё. Всё равно никто не мог слышать. Никто не скажет, что у Дьявола были чувства. - Я тебя прощаю, сынок. Миндального цвета глаза широко раскрылись, снова вглядываясь в священника. Тот приоткрыл слипавшиеся веки, и невозможно было определить, спал он или бодрствовал. Но его ноги вдруг подкосились, Дмитрий Сеченов собирался падать, но его подхватила под поясницей чья-то тёплая рука. - Когда придёт ваше с ним время... вы встретитесь снова. Ты будешь Богом, Дима. У тебя будет своя Земля... и даже свой Рай. Всё, что пожелаешь. Обещаю. Даже Дьявол. Прозвучали его слова в ночной тишине. Паникадило издало странный скрежет, Михаэль слегка приподнял голову, брови немного насупились. Но двери храма вдруг с шумом распахнулись. - Вечно такой шумный. - Михаэль усмехнулся. - Твой Дьявол. - Дима!!! Послышались чьи-то очень быстрые приближающиеся шаги. Дмитрий пришёл в сознание, нелепо бегая глазами по лицу Михаэля, пытаясь понять, что происходит. - Проснулся? Если твой мальчик увидит, что я тебя держу за талию, он проделает во мне вторую дырку! Я не сразу смог избавиться от шрама, Дима! Но Дима, кажется, уже не слушал. Выпутался из чужой руки, делая неуклюжий шаг вперёд. На губах расплывалась неуверенная, робкая, неверящая, но самая сладкая и счастливая на свете улыбка. - Мой мальчик...