Не теряй лицо

— Пригласите его на чай, милорд. — Прошу прощения? Лорд Ветинари оторвался от своих дум. Работу с бумагами его светлость всегда оставлял секретарю. Сам же он обыкновенно упражнялся в мышлении. На редкость полезный досуг. Документы мало заботили патриция, потому что читать слова на бумажках было для него слишком легко. То ли дело люди... Взглядом лорд Ветинари путешествовал по строчкам с той же целью, с какой монах перебирает свои чётки. Внимательный секретарь наверняка бы это заметил. Но Руфус Стукпостук был идеальный секретарь. А идеальный секретарь обязан быть не только внимательным, но и сообразительным. Настолько, чтобы в нужный момент притвориться, будто ничего не понял. А патриций, тем временем, продолжил. — Я не ослышался? Вы предлагаете мне, в качестве благодарности, пригласить сэра Сэмюэля Ваймса на ужин? — Не на ужин, сэр, а на чай, — поправил его Стукпостук. — Простое чаепитие ближе среднему классу. И, насколько мне известно, от чашки чая, равно как от пинты пива, не откажется ни один стражник. — Мы говорим об одном и том же человеке, Стукпостук? Лично мне думается, что я имею в виду герцога Анкского, командора стражи. — Да, милорд, я говорю о нём же. Но он ведь не всегда был герцогом. Ветинари переложил на угол стола стопку бумаг. Сцепил пальцы. Безмолвно выразил своё: «С этого момента будьте, пожалуйста, внимательнее к словам. Сегодня я в скверном расположении духа.» — А я не всегда был патрицием, Стукпостук. Однако то, чем я был раньше, стало фундаментом того, что я есть сейчас. Вещи должны совершенствоваться. У розы только два выхода: или отпустить шипы, или родиться ромашкой. — Вы, как всегда, правы, милорд. Однако, Ваймс именно что не был создан герцогом. Патриций вопросительно изогнул бровь. — Позвольте внести ясность, милорд, — размышлял секретарь. — Вы созданы, дабы быть тираном, патрицием этого города. Я создан, чтобы быть вашим секретарём. Ваймс же создан стражником. Возможно даже правильнее будет сказать «стражем». Для его незаурядного ума это идеальное прикрытие. Снобы возомнят, будто командором можно легко манипулировать. И когда обман вскроется, их уже настигнет правосудие. До того как Вы начали покровительствовать Ваймсу, тот был никем. У обычных людей на высотах сэра Ваймса, как правило, вскружило бы голову. Однако Ваймс, как бы это выразиться... Имеет власть над властью. Чем кичиться своими заслугами и титулами перед знатью, Ваймс предпочитает слову дело. Он работает. Хотя, прошу заметить, мог бы того и не делать. Но именно готовность командора трудиться на благо города выгодно отличает его от прочих аристократов. Он прогрессивнее, честнее и порядочнее большинства. Ветинари вздохнул. Всякий аппетит к работе совсем пропал. — Любезный Стукпостук, Вам же приходилось лично общаться с сэром Сэмюэлем? — Да, милорд. — Превосходно. И мне, разумеется, известно, что Вы не любитель что-то додумывать, за что я Вас и ценю, но замечали ли Вы, сколь сильна аура истинного благородства, исходящая от Ваймса? К таким людям не применимо понятие «средний». Их невозможно сравнивать с большинством. Они способны завоевать государство, поднять за собой народ. Они играют роли, — тут Ветинари понизил голос — И не замечают, как преображают мир. Они знают, что и когда нужно делать и делают это. А главное — они остаются собой. «Ваймсы» не «Моркоу». Люди их не любят такими, какие они есть. Временами даже ненавидят. Но «Ваймсы» приковывают взгляды. Их шёпот слышится громом, потому что такие люди созданы командовать. — Патриций продолжил развивать мысль с лёгкой улыбкой — Увы, таким людям свойственно заблуждаться. Они думают, что стерегут порядок. На деле, за порядком следит стабильность. А стабильность стережёт тиран. И вот как раз тиранов вроде меня, сторожа, вроде Ваймса, свергнуть могут в мгновение ока. Как и умелый тиран в состоянии изничтожить своего стража. Это противостояние старо как мир, Стукпостук. — Тогда почему же Ваймс всё ещё не пошёл на Вас войной, милорд? Ветинари подался вперёд — В этом весь трюк. — оглушительно тихо прошипел Ветинари — Ваймс может задушить меня. Отрубить мне голову. И всё же не душит и не рубит. И дело не в запугивании, и даже не в преданности. Фокус в том, чтобы у таких людей, как Ваймс, было за что сражаться. И когда появится тот, кто этим обладает, подмена понятий — лишь дело времени. Сейчас Ваймс сражается за закон. Значит моя цель — быть законом. Стукпостук посмотрел в потолок, пошевелил губами, будто хотел распробовать эту мысль. — То есть Вы хотите выяснить, что нравится командору? Ветинари вздёрнул бровь. — Я имел в виду немного иную подмену понятий, но Ваше право считать так... — вздохнул он. — Нет-нет, послушайте. Человеку вроде Вас не составит труда подчинить себе кого угодно, даже сэра Сэмюэля. Вы говорите о противостоянии таких людей, как он, таким людям, как Вы. Но равно как Ваймс не свергает Вас, так и Вы не подчиняете Ваймса. Зачем же так рисковать? У Вас есть средства. Тогда почему «пряник», милорд? — «Пряник» есть «пряник, — хмыкнул патриций. — Однако кормить или бить им по голове каждый решает сам. Но вернёмся к тому, с чего мы начали. Карцер — опасный субъект, хоть и не политический. Он сеет панику. А возиться с паникующим населением всегда утомительно. Разумеется, за его ликвидацию Ваймс получит награду. И награда обязана ему не понравится. Это заставит его думать. А чем больше Ваймс думает, тем более злится. В свою очередь гнев командора — его топливо. Его рычажок. Разумеется, опасный, как бочка с порошком #1, и всё же действенный. — Милорд, но не кажется ли Вам, что в последнее время Вы... Перегибаете? В комнате стало заметно прохладнее. — Я тиран, Стукпостук. Нужно, чтобы шестерёнки вращались. Стражник должен бегать. В случае Ваймса — круглосуточно. Потому что Ваймс всегда должен оставаться Ваймсом. Потому что его Ваймсовостью я всё ещё сижу в этом кресле. И если Ваймс работает, пока ненавидит меня, я готов с этим смириться, — отрезал патриций. — И чего же Вы добьётесь? — Стабильности, Стукпостук, — Ветинари звучал невозмутимо. Но и тут Стукпостук повёл себя как идеальный секретарь. Ему были слышны фальшивые аккорды в симфонии речей патриция. Это значило лишь одно... Смятение. Тогда Стукпостук пошёл на отчаянные меры. — Может всё же попробуете быть более человечным, милорд? Результат тот же, но сложностей меньше. Нам это выгодно. —Стукпостук, — Ветинари потёр висок. — Я ценю твою заботу, граничащую с опекой, но такое не представляется мне возможным. Видишь ли, в моей работе немного искренности — вещь опасная, но абсолютная искренность просто фатальна. Я не могу быть с Ваймсом человеком. — Но разве Вы уже им не становитесь? Милорд, я впервые вижу, чтобы Вы были настолько... В тупике. И дело точно не в работе. Труд поднимает Вам настроение. Ветинари проницательно посмотрел на Стукпостука, ожидая, пока тот закончит мысль. И Руфус не подвёл: — Ваймс Вам не подчиняется. Ваймс так противоречив, что его действия нельзя точно предсказать, можно лишь предугадать их последствия. Он истинный моркпорец, потому что даже со своими Злобой и Гневом сумел заключить выгодную сделку. Теперь он регулярно переплавляет их в Непоколебимую Веру в справедливость и Силу Воли. Он не нуждается в начальниках, кроме себя. И Вам это нравится. Не в шестерёнке. Но в Ваймсе. Стукпостук смолк. Ветинари обречённо откинулся на спинку кресла. — Браво, Стукпотук. Я тиран и всё же человек. А Ваймс по-прежнему Ваймс. Он, право как терьер: упирается носом в землю, берёт след, и копает. Копает, пока не отроет кости. И ведь до чего-то же докопается... Он уникален, Стукпостук. Он обладает стражническим складом ума и инстинктом выживания уличного бандита. Он неподкупен, он не берёт и не брал мзду, он прямолинеен, упёрт. В нём нет ни зависти, ни алчности. Даже свой гнев он умудряется... Арестовывать. И больше всего меня пугает то, что я не хочу его менять. Почти. Сейчас он почти идеален. Досадно лишь, что он не мой. Одно дело, когда нечем шантажировать меня, но он... Как он живёт? Я совершенно не понимаю этого человека. Впервые кто-то не даётся мне в руки. Что может произойти такого, чтобы он понял наконец, чего я от него жду? Стукпостук вздохнул. — Он человек дела, милорд, Вы — слова. Но это тот самый случай, когда Вы должны сделать первый шаг. Иначе Вы его потеряете. Патриций выразительно и красноречиво промолчал. Стукпостук сделал шаг назад и смиренно потупил взгляд. — Приношу свои извинения, милорд. Я просто донёс до вашего сведения. — Стукпостук, подойдите ко мне, будьте так любезны, — Ветинари поманил секретаря жестом. — Да, милорд, — Стукпостук бесстрашно приблизился к своему господину и участливо склонил голову набок, — Что такое? — Взгляните сюда, — патриций извлёк из ящика стола затёртого вида лист бумаги. Тот на поверку оказался картой города. — На что это похоже? Секретарь сощурился над планом. — На Анк-Морпорк, милорд. Ветинари невесело усмехнулся. — Как всегда непревзойдённое отсутствие воображения. Но я бы хотел, чтобы Вы капнули глубже. Позвольте Вам помочь, — и Ветинари, вооружившись карандашом, очертил все магистрали города. Потом вывел на бумаге спираль, которая блуждала по переулкам и мостам, перекидывалась по несколько раз через Королевскую и Брод Авеню и связывала воедино весь Анк-Морпорк. Патриций со скучающим видом подпёр щёку кулаком, не удосужившись даже взглянуть на карту. К чему? Самый лучший гид по Анк-Морпорку был не на бумагах, о нет. — Ну? — снова спросил Ветинари. — Это похоже на... — Секретарь удивлённо распахнул глаза, поражённый своим открытием, — На паутину, милорд! — Превосходно. А что же тогда в этой паутине дворец? — Паук, милорд? — Молодец. А теперь скажите мне, кто мозг этого паука? — голос Ветинари приобрёл стальные нотки, но Стукпостук не робел. — Вы, милорд. — Именно, — резко ответил патриций. — Я поддерживаю «паутину» в целостности. Это я латаю дыры. Это я денно и нощно слежу за всем, что в ней происходит. Это я кормлю «паука». Как, по-твоему, я могу заблудиться в паутине, которую я же и сплёл? Как я могу потерять в ней Ваймса? Он просто не может взять и исчезнуть так, чтобы я этого не засёк. Даже ниточек не нужно. Его харизма и без того прорезает небеса, а след от его передвижений виден, должно быть, даже с луны. И слепой бы его отыскал! Повисла пауза. — И где же он сейчас? Ветинари выдохнул. Если сегодня ему придётся признать правоту собственного секретаря — день станет совсем невыносимым. — Какое это имеет значение? Пока Ваймс занят делом, мне не составит труда отыскать его, где бы он ни был. — От тона патриция в эти мгновения струхнул бы любой. Да что там, больше половины самых влиятельных личностей города сейчас добровольно прыгнули бы в яму со скорпионами. Но только не Руфус Стукпостук. — Если Ваймс будет мне нужен, я достану его и из-под земли. — Вы в этом уверены, милорд? Слова резко оборвались. Ветинари молчал. Стукпостук разделял безмолвие своего господина. А ведь... Уж что-что, но с Ваймсом, ооо... Ветинари никогда не был уверен. С Ваймсом всегда существовал тот самый шанс один на миллион. Никакие планы, стратегии, тактики с ним не вечны. Этот упрямец всегда умудрялся достать из закромов нечто такое, что в один миг рушит любую оборону. Всё равно что решить исход шахматной партии ударом топора по доске. Ну пустим так, но ведь плох тот лис, что не роет запасного выхода. Так ведь и тут Ваймс впереди всех! Моргнул, и вот уже у тебя не осталось путей к отступлению. И только ты соберёшься с силами, чтобы наконец проучить этого твердолобого, неуёмного кретина, как вдруг обнаруживаешь, что в этом уже нет нужды. Сэмюэль сам, потом и кровью, невыразимо нерационально, донельзя неизящно возвращает всё на прежние места, возрождает твой порядок из пепла. Всё, чтобы тебе вновь было удобно. Не потому что ты лорд. Потому что ты часть его города. Неотъемлемый фрагмент картины его мира. Вот то единственное, в чём Ветинари был уверен: всё наладится. Через муки, неудобства, беспорядок прийти к стабильности. Это то, что Ваймс умел. Они оба умели. И дивно было, что хоть патриций Ветинари и славился своей аскетичностью, с Ваймсом он отказывался от комфорта как-то даже... Охотно. Без мысли: «Стращать себя для твёрдости рассудка». Просто получал удовольствие от каждодневного противостояния с человеком сходного образа мышления. И это было страшно. Ещё после дракона он понял, что этот человек ему не безразличен. Он слишком важен для города, чтобы город его переварил. А после... Боги, его и впрямь пугало то, как быстро вошло в привычку включать Ваймса в свои планы. Каждый свой план. Теперь все они строились вокруг Ваймса. Сначала был интерес, потом появилась улыбка, а теперь он понял, что с ним такое уже было. Однажды. И ему стало страшно...

***

Ваймсу было не по себе. Он сидел в удобном кресле, красивые и сильные, если не сказать больше, женщины, угощали его (или скорее пытались угостить) шампанским. Он ведь не ослышался? Мадам намекнула, что в её интригах для него найдётся место? И до чего же мерзко, пакостно, беспокойно становилось на душе от мысли... Что поддаться искушению и согласиться сейчас было так легко. Эта женщина умна. И опасна... Даже Ветинари — Ветинари! — не скрывал того, что читает людей. Патриций порядочно брал их, как и любую книгу, с полки, открывал, скользил глазами по тексту, даже если знал его наизусть. Вы были предупреждены. А она... Она словно клала руку поверх обложки и тут же с поразительной точностью воспроизводила содержание. Без единой запинки, без намёка на сомнение. Не разобрать даже: она угадала или всему виной какая-то магия? Чего от неё ожидать? «В конце концов главное, что наконец появился достойный человек, который действительно способен возглавить стражу...» Боги! Откуда? Конечно способен! Чёрт, а ведь как хорошо звучит... Остаться, исправить ошибки, которые уже отразились на истории, сделать мир лучше, избавить его от дураков. Как он всегда хотел... Всё казалось сейчас таким простым, что Ваймс ужаснулся тому, с какой готовностью он почти вступил в игру! Все решения были на поверхности, протяни руку да возьми. Уж куда проще — пораскинуть мозгами и наконец-то сделать всё правильно... Да, жизнь становится значительно легче, когда ты уже подглядел все ответы в конце учебника... Однако сыр бесплатный только в мышеловке. Что-то было не так. Да что там, всё было! Ничему нельзя было доверять в этом помещении, в этом времени! Ни сладким речам, ни напиткам. Даже теням! Тени... В деформированной материи вселенной была брешь, заполненная звенящей тишиной, Ваймс чувствовал! Снова оно... Присутствие. Было далеко за полночь и всё было неспокойно. В прочем, едва ли в присутствии такой женщины, как мадам Мезероль, Ваймс мог чувствовать себя в безопасности. Он не в праве ошибиться. От его решений сейчас зависит... То что происходит сейчас. В настоящем, его сейчас. Ему нельзя колебаться. Ему нужно отделиться от себя. Взглянуть на свои поступки со стороны, сверху (желательно без вмешательства потусторонних сил). И он это умел. Он же стражник. Кто-кто там сторожит стражу? «Да, ты мог бы всё изменить. Но что, по-твоему, из этого выйдет? В этом городе? В это время? Посадить в кресло патриция Капканса и ждать, когда он слетит с катушек, чтобы его место занял...» Ваймс тряхнул головой. Проклятье. Ветинари был всегда и везде. Даже в его мыслях... «О чём ты думаешь? Ты вообще доживёшь до дня, когда это случится, если решишь остаться? Не мели чепухи! Ты вернёшься. Ты должен вернуться! Ты ещё поднимешь стражу с колен. Но это сделает Сэм Ваймс в годы правления лорда Хэвлока Ветинари, а не Джон Киль». — Я ни на чьей стороне. Я выполняю свою работу. То, что считаю своей работой. Я делаю то, что должен, и когда я с этим закончу, я вернусь домой. У меня нет в планах Вам мешаться. Будьте покойны, — сказал Ваймс, как отрезал. — Вы точно хорошо понимаете, отчего отказываетесь, сержант? — немного разочаровано улыбнулась мадам. Ваймс, а вместе с ним и его угрожающая аура, подался вперёд. Но Мезероль не шелохнулась. — Я знаю, ради чего я отказываюсь. Я уже всё для себя решил. Ненавижу расстраивать женщин, но Вы уж меня простите. Мадам лишь пожала плечами. — В таком случае, дверь там, сержант Киль, — покачала она головой. Ваймс незамедлительно кивнул, поднялся с места, подлетел к выходу. Но на миг задержался в дверном проёме когда за спиной послышался голос: — Какая жалость... Ваймс обернулся, поморщился. Нет, он скажет. Это опасно. Возможно даже смертельно. Но когда это его останавливало? — Да и вот ещё что. Передайте своему очаровательному юному спутнику, что ему не обязательно следить за мной в вашем присутствии. Если, конечно, он следит не за Вами. Лицо мадам Мезероль ничего не выражало, но Ваймс был готов поклясться, что температура в комнате заметно упала от её взгляда. И это красноречивое молчание... Господи! Внешне она и на толику не похожа на Ветинари, но одно только это мгновение тишины! Неужели родственники? Так определённо не стоило делать. Сегодня он узнал слишком много и сказал немало лишнего. Если вдруг его убьют, то хоть будет за что. — До свидания, мадам, — кивнул Ваймс и выкатился в неприветливый мрак ночи. Огоньки свечей в комнате описали пируэт и замерли. Мадам постучала ногтями по чашке. — Хэвлок, — сказала она теням. Тени безропотно подчинились и тут же соткали из своей материи фигуру молодого человека. — Я, мадам, — послышался тихий голос Хэвлока Ветинари. — Будь добр, ответь тётушке на один вопросик, — начала женщина, и в тоне её звенели льдинки — Ты же был послушным мальчиком? — Прошу прощения, мадам? — Помнится, я настаивала, чтобы ты не приближался к Килю. Было такое? — Да, мадам. — И ты, конечно, как весьма сообразительный юноша, прислушался к напутствию любимой и мудрой тётушки? — Разумеется, мадам, — сдержанно ответствовал Ветинари. — А какое слово ты бы поставил после «разумеется», Хэвлок? — вопрос мадам звучал как шелест оголённой шпаги. Выпад, — «Да» или «нет»? — укол. Но в жилах Хэвлока текла кровь Ветинари. Стойка. — Зависит от того, чем Вы сами хотите заполнить пробел, мадам, — невозмутимо отозвался он. Блок. Женщина улыбнулась почти хищно, но отчего-то даже оскал не уродовал её лица. То не была улыбка акулы или змеи. Так улыбается лезвие ятагана: холодно и смертоносно. Неумолимая угроза, заточённая в булат, смертоносное произведение искусства. — Тогда скажи мне, мальчик мой, как Киль сумел понять, что ты здесь? Даже тётушки тебя не заметили. — снова выпад. — О, я докладывал Вам, мадам. Теперь Вы убедились в том, что мы имеем дело с настоящим гением. — Блок. Мадам усмехнулась тем самым смешком, который предвещал мышке в когтях пустельги скорую кончину. — Ах, ты маленький лгунишка, — пожурила мадам с интонацией острой как пики. Укол. Хэвлок Ветинари воплощал собой саму невозмутимость, и ни один мускул на его лице не выдал той паники, что уже мучительно медленно запускала свои костлявые пальцы ему под кожу. Мадам наконец обернулась, причём с таким изысканно невинным видом, будто и в самом деле была белой овечкой. Мезероль задумчиво и словно печально даже склонила голову на плечо, сложила руки в молитвенном жесте. В ухе её сверкнул жемчуг. Ей не к лицу, — подумал про себя Хэвлок. Мадам хихикнула. — О, прости меня, сладенький. Задумалась на миг, как в следующий раз тебя поколочу, если ты вдруг вновь будешь дурить, — улыбка, тонкая, как бритва, рассекла её лицо. Мадам Мезероль подперла щёку изящным кулачком. — Как думаешь, как много Килю нужно от нас на самом деле? И так ли уж нам нечего ему предложить? А, сладенький? Сколько в его словах неправды? — Мне кажется, он говорит правду, мадам. Он человек, задающийся великими целями. Он достаточно самоуверенный, так что в их достижении он полагается исключительно на себя. — Самоуверенный? Да, пожалуй. Хотя мне думается, что его упрямство куда более граничит с самоубийственностью. Мадам Мезероль посмотрела прямо в глаза Хэвлоку — синеву его глаз прятать в тени он пока научился лишь фигурально. — Хэвлок, видишь ли, — начала Роберта и артистично положила ладонь на грудь, — Твоя тётушка совсем замучилась с этой головной болью! — Принести Вам воды, мадам? — Ты же мой драгоценный племянник! — ахнула мадам. Но это была лишь «стойка». — Но я про другую боль. А вот и укол. Хэвлок похолодел. Он почти почувствовал, как по позвоночнику его лизнула капелька холодного пота. — Мадам? — переспросил юноша. Но Роберта уже переключилась. — Может я теряю хватку? Отчего же моё очарование не подействовало на Киля? Мадам сетовала так искренне, что поверить в её честность было невозможно. Слова её сочились ядом. Медленнодействующим ядом... Когда мадам так задавала вопрос, это означало лишь одно: лёд под её визави уже пошёл трещинами. — Разумеется нет, мадам. Вы были безупречны, — отозвался Хэвлок. — Но мысли Киля, возможно, были заняты чем-то иным в этот момент. Я наблюдал за его глазами. — И? — требовательно спросила мадам. Хэвлок неоднозначно кивнул. А то, с каким восторгом он ответил, выдало юношу с потрохами: — Очень интересно... — Вот он и оступился И мадам очередным выпадом, резким, как молния, сбила племянника с ног. — Как будешь исправлять? — елейно проворковала она. Ветинари в один миг был уложен на лопатки. — Прошу прощения, мадам? — Исправляй, Хэвлок. Не держи меня за дуру. И не вздумай мне больше лгать. Хитри с кем угодно и сколько угодно, но со мной... — она погрозила молодому ассасину пальцем. Вся напускная нежность в миг растворилась, и каждое слово Мезероль звучало как удар плетью. Хэвлок не дышал. Благо уже натренировался. Она какое-то время пристально разглядывала его, после чего продолжила. — В прочем, тебе повезло, что твоё новое... Увлечение нам так удобно. Хэвлок всем своим естеством почувствовал приближение бури. Пожалуй, хватит блокирования... — Могу я спросить, чем оно удобно для нас, мадам? — выпад. Она вспорхнула с кресла и подошла к племяннику. — Давай-ка сделаем вот что, дорогой, — Хэвлок Ветинари слушал её с настороженным вниманием, с каким слушают далёкие раскаты грома. — Ты Ветинари. А Ветинари умеют получать выгоду из всего. Ты хорошо меня понимаешь, мой мальчик? — она звучала ласково, но мягкость её тона била под дых. — Да, мадам, — ответствовал Ветинари без промедления. Оборона. — Тогда время пустить в ход твои харизму и обаяние, дорогой. Что-то мне подсказывает, что они привлекут Киля куда больше круглой суммы. Я тоже следила за его глазами. Он выглядел так одиноко. Знаешь, кого мне это напомнило? Ну же, Хэвлок, что за грустный вид? Улыбайся, дорогой, улыбайся! Улыбка — меч и щит дипломата. Давай же, порадуй тётушку: побеседуй с нашим общим знакомым об условиях выгодных соглашений. Хэвлок замер. В воздухе вокруг него гудело напряжение, как от натянутой тетивы. Глаза юноши поглотили весь свет, какой только способен был в них отразиться, и стали от этого не голубыми, но ультрамариновыми. — На каком языке мне стоит вести переговоры, мадам? — спросил Ветинари. Голем и то звучал эмоциональнее и живее. Парирование. Мадам заулыбалась. — Ласки, мальчик мой! — напутствовала она — Переговоры ведутся только на языке ласки! Тебе ли не знать, сладкий? Ты же из рода Ветинари! — Блок. Выпад. Укол! Мадам отточенным движением смахнула с одеяния юноши невидимую пылинку, а после положила руки племяннику на плечи. — М? — почти кокетливо спросила она. — Я Вас не подведу, мадам, — отчеканил Хэвлок Ветинари. Отступление. — Ох, ну конечно не подведёшь, дорогой! — она развернулась в сторону двери в главный зал и добавила — Как будто у тебя есть выбор... Укол. Юный убийца чувствовал, что с каждой минутой его сердце бьётся всё медленнее и медленнее. Словно у рептилии. Яд действовал. — Ах, и Хэвлок, — позвала мадам Мезероль, ухватившись за ручки двери, — Не играй с огнём. Обожжёшься. Сердце Ветинари умолкло. Он произнёс холодно: — Конечно, мадам. Она улыбнулась ему в ответ. — Это мой племянник, — не без тщеславия ответствовала Мезероль, — И будь добр, в следующий раз уведоми меня заранее. Мне не хочется играть в покер и посреди партии выяснить, что кто-то за столом играет со мной в дурака. А то ведь у меня может сложиться впечатление, будто мой собственный племянник возомнил себя умнее меня! Право, что за вздор! Ты же, конечно, так не думаешь, да, дорогой? — Она рассмеялась звонко и мелодично. Ха-ха — «Ты». Ха-ха — «у меня». Ха-ха-ха — «на крючке». Хэвлок натянуто улыбнулся. Она подмигнула ему. Мадам снова одержала верх. Когда-нибудь, я тебя превзойду, — мысленно зарёкся будущий лорд. — Удачи, Хэвлок. Ступай и победи. Развлекайся пока можешь. А тётушка обо всём позаботится!

***

В эту ночь незадачливый пьяница, волей случая очутившийся на Лёгкой, услышал бы шорох шагов. Шаги сменило резкое «Фьюю!», а за ним короткое, тупое «Тюк!». Шаги стихли. У фонарного столба застыл силуэт человека. — Ты бы хоть стрелы менял, — послышался голос сержанта Киля. Звучал он невозмутимо. — А как бы ты ещё узнал, что это я? — заговорили с ним тени. — Да хоть по чувству смертельной опасности за моей спиной. — Не упражняйся со мной в остроумии. Я не в духе. Ваймс усмехнулся. Когда Ветинари выходил из себя, он мгновенно становился таким человечным. В свою очередь доводить его до белого каления было бесчеловечно. Но весело. И по-своему даже мило. Теперь понятно, отчего патриций так любил провоцировать самого командора. Ваймс повернулся к юноше. — Похоже, будто я шучу? — отозвался он. — Мадам тобой не довольна, Джон. Тебе не следовало её расстраивать, — предостерёг убийца в момент, когда воплотился из тьмы подворотни в нескольких шагах от Ваймса. — Неужели? Значит я всё делаю правильно, — заключил Ваймс, пока вытаскивал из фонарного столба арбалетный болт. — А ведь я уже могу впаять тебе не одну статью. И вандализм, и скрытое ношение оружия после наступления темноты, и покушение на должностное лицо... Когда возня с болтом закончилась, Ваймс сделал затяжку, готовый позволить новой порции дыма заполнить лёгкие. Призрачный ветерок пощекотал Ваймсу нос, и дымить стало нечем. Впервые на памяти Ваймса аромат Анка был настолько острым, что срезал кончики сигарет. Из командорских зубов теперь торчал лишь жалкий жёваный обрубок. А ещё через миг Ваймс понял, что даже самые пронзительные сквозняки обычно давят на горло изнутри, а не снаружи... — Не надо со мной шутить, — с расстановкой процедил Хэвлок Ветинари. Его глаза сейчас горели ярче фонаря и были значительно ближе. Умопомрачительно близко... — Тебе не к лицу бахвальство и глупость. — Лезвие надавило сильнее. Волосок, на котором держалась сейчас жизнь Джона Киля, был не многим толще стилета ассасина. — Ты выставил меня посмешищем перед мадам. — Ваймс задумался, что сейчас ощущается острее: лезвие у жизненно важных артерий или слова Ветинари — А я ненавижу, когда меня выставляют дураком. Последние слова юноша шипел уже в самый рот Килю. Сердце мужчины ухало в груди, но виной тому было не желание скрыться от опасности, а скорее неконтролируемое стремление слиться с ней, расшибиться о неё. Ваймс не сводил глаз с острого лица ассасина. Не мог не отметить как напряжены тонкие губы, как сверкает голубая радужка под густыми ресницами. Ваймс ненавидел и презирал себя за то, в какую степь унесло его мысли, но сейчас Ветинари был... Бесподобен. Будущий лорд пленял, делал безвольным, мысли с ним становились путаными и несобранными. И потому сейчас, когда быстрая смерть показалась ему милостью, Ваймс сказал: — Так я был прав... — Взгляд Ветинари казался отлитым из свинца. — Ты боишься её? — неосторожно обронил Ваймс. Лезвие надавило ещё сильнее. — А что насчёт тебя? Не поверю, будто страх тебе не ведом, — прошипел Ветинари. — Ведом. Ещё как... — спокойно ответил Ваймс. — Я боюсь. Мне бывает страшно. Но я слишком трус, чтобы признаться себе в этом. — Тогда чего? — на грани слышимости спросил убийца. — Себя. — железно ответил Ваймс. Ни тени гордыни, ни капли тщеславия. Голая правда. Молчание повисло между ними в самодельной удавке из связывающих их обстоятельств. — Как тебе это удаётся? — не в силах скрыть своё восхищение, убийца отхлынул от Киля. Давление на шею спало. Никак, — подумал Ваймс, — Ты преображаешь пространство вокруг себя. Ты меняешь реальность, людей... меня. В тебе есть сила, способная искажать сам мир. Ты прекрасен. — Я тут не причём, — отвечал Ваймс, перед этим выплюнув остаток сигары. — Я нахожу не потому что хорошо ищу и не потому что ты плохо прячешься. Дело не в этом. — И? — вздёрнул бровь Ветинари. Ваймс выдохнул. — Так сразу и не объяснишь. Тебя ни с кем не спутать. Ты ни на кого не похож. Ты удивительный. Я просто тебя чувствую. Мне не нужны глаза, чтобы понять, что это ты. Не до конца ложь, не до конца правда — в сущности даже не ответ — но по-другому Ваймс объяснить не мог. Болтавшееся между ними в петле молчание начало тухнуть. Ваймс уже был готов почувствовать укол и что-то тёплое стекающее по шее. Однако удар, что прилетел вслед за этой мыслью, оказался куда неожиданнее. Юный ассасин налетел на сержанта и слепо ткнулся в его губы своими. Поцелуй вышел с горьким привкусом табака и... Разочарования. Потому что Киль не отвечал. Ветинари потянул мужчину за ворот рубашки — он ещё верил, что этот донельзя неловкий момент нужно просто перетерпеть. Всего несколько жалких мгновений: трепещущие ресницы, смежённые до рези веки, боль в мышцах от напряжения, неровное сопение. И ничего. Ответа не последовало. А печальная истина заключалась в том, что Сэм Ваймс был слишком ошеломлён, чтобы сделать хоть что-то. Проклятье! — думал Ваймс оторопело, — Он хоть понимает, что творит? Я сам-то знаю, что делать?! Ветинари отстранился, сделал шаг назад, воззрился на чужие широко распахнутые глаза и невротически подрагивающие морщинки у уголков губ. Внутри всё смешалось: от разочарования и обиды, до печали и стыда. Хэвлоку показалось, что внутри него лопнули струны виолончели и расцарапали ему сердце. — Ты..! — начал Ваймс, гневно скрючив пальцы, будто в любой момент задушит молодого человека. Но тот не реагировал — убийцу таким не проймёшь. Да и какая разница? Даже если он не сумеет сломать Килю руки за попытку нападения, его уже ничего не может напугать. Уму не постижимо... Как он мог так просчитаться? Вот к чему приводит излишняя самонадеянность. Не играй с огнём — обожжёшься. Это имела в виду любезная тётушка? Но тут... — Балбес ты, вот кто! — и — страшно представить — сержант схватил ассасина за плечи и принялся трясти его, как тряпичного. — Ты думай что делаешь, в конце-то концов! С таким не шутят, парень! — рокотал Киль — Я думал, ты меня зарежешь! О таком предупреждать надо! Тоже мне, роковой соблазнитель! А если б я в нос тебе за такое дал? Тебе что, восемнадцать, что ты такие пенки мочишь?! — Да... — протянул Ветинари с опаской. И только сейчас Хэвлок словно прозрел: Киль не злился на него. Он просто... Был в замешательстве? Да, он морщил нос и супил брови, но всё это было как-то беззлобно. Почти беспомощно, даже. Ваймсу несказанно повезло, что юноша не видел в Киле смертельной угрозы — кинжал-то из руки ассасина никуда не делся. А вот если бы Ваймс поднажал ещё хотя бы чуть-чуть... Об этом лучше не думать. А вот о чём стоило задуматься... Хэвлок. Был. Смущён. Светская жизнь дородного наследника его к такому явно не готовила. Но это было любопытно. Хотелось узнать больше. Что ещё можно себе позволить с Килем? Тем временем, новое осознание в очередной раз трахнуло Ваймса по голове. Ах, да... Ему ведь и впрямь сейчас... — Гм... — сказал Ваймс — Я в том смысле... — к концу этой фразы любые оправдания потеряли всякий смысл. — В щёку! Сперва это делают в щёку, прах тебя побери! Приличия! Тебе так сложно быть порядочным?! Ветинари замялся ни то пристыженный, ни то обескураженный. — Я приношу свои... извинения? — как-то растерянно обронил он. Одной ногой юноша уже медленно отступал во тьму. Чёрт. Перегнул. Именно в такие моменты способность видеть и слышать себя со стороны покидала Ваймса. Но будь он проклят, если после такого позволит Ветинари просто уйти! Не так скоро, не так смазано! Столько лет! Только не сейчас. Только не с Ним. С ума сойти: он сделал это! Ветинари поцеловал его! Первый! Сам! Где был этот хвалёный миг сладостного забвения, когда Ваймс в нём так нуждался? «Окружающий мир перестал существовать»? «Все тревоги отпустили»? «Сладкая дрожь по телу»?! Да хоть просто: «в глазах всё померкло»! Чтобы просто приникнуть к этим губам, обласкать их языком, не отпускать подольше и не думать ни о чём. Где всё это?! Может ты не заслужил? — Стоять! Да чтоб!.. Рефлексы командора просто так не замаскируешь — вышло жёстче, чем он хотел. Но что поделаешь? Ваймс слишком боялся, что манерное «Хэй!» или нейтральное «Подожди!» не остановят. Чёрта с два! Он мучился не один год. Он заслужил эти мгновения, даже если это навсегда изменит историю! Даже если это будет последним, что он сделает в своей (или Джона Киля) жизни! Ветинари замер. Устремил на сержанта опасливый взгляд через плечо. Ваймс настиг его. И что теперь? «Парень, тут такое дело...» — нет, не так. «Послушай, ты мне», — тоже ересь. «Поцелуй меня ещё раз!» — фу, боже, нет. До такого он не опустится. Нужно что-то своё. Что-то Ваймсовое. Ну будь что будет... Мужчина пристально посмотрел в глаза ассасину. В них всеми оттенками лазури переливались загадка, угроза... Интерес. Ваймс облизал палец и совершенно беспардонно потёр молодому человеку щёку. Тот хотел было брезгливо поморщиться, отпрянуть, но что-то удержало его от этой глупости. — Без штукатурки тебе лучше. О. О... Хэвлок на миг превратился в потерянного совёнка: нескладного и невзрачного. Молодой ассасин непонимающе похлопал на сержанта глазами. Его затошнило. Снова. Как тогда, в переулке. И вряд-ли дело было в пятнышке чужой слюны на щеке. Юноша решительно ничего не понимал, он запутался окончательно. Волнение и страх мешались в гремучую смесь с трепетом, умилением и полнейшим ступором. Он даже не дышал. Восхищение завладело его сознанием и телом. Так бы он и остался стоять, если бы Ваймс не привёл его в чувства мягким хлопком по плечу. — Беги уж. Светает, — по-отцовски тепло и дружелюбно хмыкнул Ваймс. И пока Киль моргал, Ветинари, скинув оцепенение, растворился во мраке. Ваймс поступил глупо. На что он надеялся? Его не должно быть здесь, а рядом с Ветинари ему тем более нет места ни под личиной Киля, ни под любой другой. Но у юного Хэвлока были такие невозможные глаза... Боги, да у парня, небось, вся жизнь перевернулась! Он видел этот взгляд. И слишком хорошо его знал. Ветинари сегодня очнулся. Ваймс хотел — безумно хотел! — ответить на тот невинный поцелуй. Перенестись бы назад во времени (как будто он уже не устал от прыжков по истории), пережить этот момент ещё раз. Он бы притянул Ветинари к себе, огладил острые плечи и целовал бы, целовал, целовал. За всю жизнь! Ваймс хмыкнул и поплёлся прочь. Когда он поднёс к губам очередную сигару, пальцы задержались у рта немногим дольше обычного. Чудно... Часом позже, возвратившись в своё убежище, Хэвлок, стоя у умывальника, приводил свой внешний вид и свои мысли в порядок. Что же произошло там, на пересечении Лёгкой и Паточной? Холод должен отрезвить. Ветинари уже набрал в пригоршню воды, как вдруг в его собственном отражении сам собой нашёлся ответ на все его вопросы. На левой щеке, в том самом месте, где воспоминания о мягких прикосновениях заскорузлой кожи были ещё живы, вырисовывалось ассиметричное, пухлое, кривое сердечко. Омерзительная, непотребная, вопиющая, вульгарная пошлость! Но это был знак. Знак, что он ещё может надеяться. Символ, послание, обещание... Сентиментальный, наивный порыв толкнул молодого ассасина невесомо коснуться кончиками тонких пальцев размытого контура. Такая нелепость! Такая... Трогательная искренность. И внутри Ветинари что-то опрокинуло плошку с ласковым, обволакивающим теплом. Это яд тётушки вышел из его сердца, и оно забилось вновь, разгоняя по телу не просто очищенную, но посвежевшую кровь. Хэвлок умылся, а после, неожиданно для себя, рассмеялся. — О Боги... — выдохнул он, ущипнув себя за переносицу, — Я что, правда привстал на носочки?! А Киль-то ниже, — добавил он про себя с мечтательной улыбкой. И всё же мадам проиграла.