***
Ваймс обрушился со стены валуном и свирепо уставился на тщедушную фигуру в рясе на скамейке. — Чайку, командор? — предложил Метельщик. — К чёрту чай! — огрызнулся Ваймс, вскочив на ноги. — Когда всё закончится? Когда всё должно закончиться?! — Терпение, ваша светлость, терпение, — увещевал Лю-Цзе. — Всему своё время. — У меня нет никакого времени! — прорычал Ваймс. — Я хочу знать, что должно случиться дальше! — Я уверен, что Вы и так знаете. Вам нужно успокоиться. Чашечка крепкого чая с ячьим маслом здорово укрепляет нервы. — Мне не нужно успокаиваться! Мне нужны ответы! Из храма к ним с чашкой в руке неспешно подрулил ещё один монах. Ваймс выхватил из его рук чашку и вылил содержимое на землю. — Я не доверяю вам! Откуда мне знать, что вы в него подмешиваете?! — Уверяю Вас, мы пьём то же, что предлагаем Вам. Вы зря так злитесь на ячье масло. Между прочим, оно очень полезно, — невозмутимо заключил Метельщик и подвинулся. — Присаживайтесь, ваша светлость. Спокойствие монахов выводило из себя! И в то же время... Обезоруживало. Ваймс сдался. Шипы ярости, которыми командор всего мгновение назад был готов заколючить кого угодно, вывернулись наизнанку. Колко стало на душе... — Вы не понимаете. Мне тяжело. Я говорю с людьми, которые скоро умрут. Словно привидения вижу! И я не могу на это повлиять... Я пытался вмешаться! — вскипел он — Карцер же вмешивается! — И ему это несомненно воздастся, сэр Ваймс, — заверил Метельщик. — История не человек. Она не станет терпеть, если к ней относиться без должного уважения. — А я чем лучше?! Я не могу повести этих людей за собой на верную смерть. Мне тут не место. Второй я тут лишний. Они же верят в меня! Верят в Джона Киля! Что я знаю, что делать, но я не знаю! Я чувствую себя жуликом, обманщиком! Я украл чужую жизнь. Я знаю этих парней. Они же меня послушают! Если я скажу им стоять, они будут стоять. Насмерть! Как я могу играть свою роль, когда знаю, что все умрут? Когда мне ничего не угрожает, потому что я не должен умереть, а они... Неужели для них ничего нельзя сделать?! Монахи переглянулись. — А как Вы жили и работали до этого? Неужели Вы считали, что все люди бессмертны? — Нет, но я уже видел их смерти! И вы заставляете меня их пересматривать! Я буду притворяться Джоном Килем — уверенным и невозмутимым, — потому что именно он должен взять закон в свои руки, когда всё слетит с катушек. Он должен сохранить порядок. Настоящий Джон Киль пожертвовал собой ради города! А что должен сделать я? Украсть чужой подвиг? Где здесь справедливость?! — Ваша честность воистину заслуживает уважения, командор, — сказал Лю-Цзе, отпив чаю. — По-вашему это смешно? — Ваймс злобно зыркнул на монаха рядом с собой. — Ох, конечно нет, ваша светлость. Вы просто должны понять: эти люди умрут, потому что по-другому быть не может. Увы, но история весьма своенравная особа, и на этом своём повороте она не даст Вам поблажек. Могилы не могут пустовать. Это не есть здорово, но и плохим это не назвать. — Мы говорим о человеческих жизнях! — Позвольте мне закончить, командор. Воспринимайте это как необходимость. Если кто-то умирает, значит кто-то рождается. Двадцать пятого мая люди умрут, чтобы через тридцать лет другие могли жить. Тут Ваймс не выдержал. Рывком притянул Метельщика за рясу к себе и прокричал ему в самый нос: — Не смейте говорить о пока ещё живых людях, как о шестерёнках! Вы тут со своими... Штуками! — совсем из ума выжили?! Это же люди! Обычные, смертные люди, из плоти и крови. Простые, как палка. А не какая-то там непостижимая материя! Они не могут знать того, что знаю я. А я знаю, что именно я стану причиной их смерти, потому что именно я заставлю их поверить в себя! Потому что я видел, как это делал Киль. Я не могу подвести этих людей, пока они мне верят. Да, я лишь притворяюсь Килем, но позволить им умереть лишь потому, что так надо!.. Лю-Цзе примирительно похлопал командора по руке, призывая того к спокойствию. Когда мир перестал ходить ходуном, монах выдавил: — Причиной их смерти станет потеря крови или удар тяжёлым предметом по голове, но ею не можете быть Вы. Поймите, Ваймс, если Вы хотите вернуться в прежнее настоящее, что-то должно остаться неизменным в прошлом. Ваймс остыл. Нет даже... Потух. Шипы ярости впились ему в лёгкие. Дышать стало тяжело. И как-то не нужно... Ваймс пошатнулся, так что монахам пришлось его придержать и усадить на скамью. — А если я слягу в могилу? Есть такой исход в альтернативных временах? Человечки в рясах округлили глаза. — Что-что? — переспросил Метельщик. — Кто-то должен умереть, чтобы кто-то другой жил. Если в этой реальности история Сэмюэля Ваймса из настоящего кончится здесь, в прошлом? Можете мне ответить? Вдруг истории нужно именно это. Могилы ведь должны быть заполнены. И я заполню могилу Джона Киля собой... Лю-Цзе беспомощно посмотрел на Ку, ища поддержки. Ку же флегматично пожал плечами, как бы говоря: «Давай сам! Делай что хочешь, но я умываю руки» — и, прежде чем товарищ что-то сообразил, был таков. Впервые на безмятежном лице Метельщика появился намёк на хмурость, но делать было нечего: нужно как-то выкручиваться. — Но послушайте, ваша светлость, как же будущее! — Что будущее? В нём нет ничего такого, ради чего стоило бы вернуться. Я сделал в нём всё, что было в моих силах, — бесцветно изрёк Ваймс. — Стража будущего Анк-Морпорка работает как часы. Лучше просто некуда. В ней теперь служат замечательные люди. И тролли, и гномы! Даже Шнобби Шнобс! Тогда зачем там я? Там я больше не стражник. — А как же Карцер? Он же на свободе и ему тут не место так же, как и Вам. Вы оба должны вернуться в будущее, чтобы Вы смогли арестовать его. Ваймс помолчал. — А вот фигушки. Никуда он отсюда не денется. Он тут в ловушке вместе со мной. Я и здесь его прищучу. И даже если я умру, уверен, Сэм не подведёт. Карцеру от него не скрыться. Господи, лишь бы парень понял, что юнцом ему в одиночку с психами, вроде Дана, не тягаться... — Но Вы же не можете позволить ему остаться! Вы сами не можете остаться! — почти взмолился Лю-Цзе. — И ради чего? Ради чего всё это? Послушайте, я понимаю, что сам требовал меня вернуть. Но, посудите сами, для чего. Ведь, если я должен доиграть свою роль до конца, кто сказал, что я должен жить? По первоначальному... Плану? Ведь всё закончилось смертью Киля. Так что теперь я сам не знаю, ради чего мне возвращаться. Я оставил свой след в будущем. В прошлом же я пойду со стражниками до конца и подам пример юному Сэму. Он возмужает, вырастет упрямым, неотёсанным, но справедливейшим человеком. Именно он поднимет стражу с колен, но потом, через тридцать лет, он вернётся в прошлое, займёт место Киля и круг замкнётся. Всё встанет на свои места. А я буду лежать в могиле. Потому что моя миссия будет выполнена. У его светлости сэра Сэмюэля Ваймса, герцога анкского, командора стражи Анк-Морпорка нет будущего. Есть лишь несколько дней до конца его истории в этом варианте прошлого. И знаете, я даже рад. Потому как я всегда боялся спокойной смерти. Что я никогда не покину пост стражника, буду стареть, дряхлеть, пока не стану лишь немощной и полоумной тенью себя прежнего. Хотя, по правде, такого героического финала я тоже не заслужил. Он принадлежит Джону Килю. Как и всё это. Но зато я буду знать, что жил ради работы и умер за неё. Лю-Цзе затрясло. — Сибилла! Подумайте о ней, господин Ваймс! Вы же разобьёте ей сердце! Вы же её герой! Ваймс замолк. Пауза начала затягиваться. — Да, она расстроится... — мрачно заключил Ваймс. — Ну вот! — уже было обрадовался Метельщик, когда командор добавил: — Я не заслужил её слёз. Но она будет сильной. Будет ведь? Она же... Большая девочка. Она поймёт. Она будет горда, если я «скончаюсь при исполнении», или какую легенду там сочинят про мой уход. Стража о ней позаботится. Мои ребята смогут, я уверен, — последнюю фразу он просипел почти беззвучно — Они у меня самые замечательные... И тут не выдержал уже Метельщик. — Стоооп! — возопил он, и краски вокруг померкли. Чёрно-белый Ваймс замер на скамье, словно вытесанный из гранита. Лю-Цзе обошёл его с одной стороны, затем с другой. Постоял. Ещё раз обошёл, замер. Задумчиво покачал головой. К тому времени из храма на улицу уже вывалила часть монахов. — Босс, что случилось? У нас же и так в этом месяце издержки выше... — начал один из них, но Метельщик перебил его строгим: — Тихо! У нас непредвиденные осложнения. Монахи оживлённо зашушукались. Тем временем Лю-Цзе прошёл в глубь сада. Там он остановился у одной из дверей, которая, на первый взгляд, вела в никуда. Метельщик поворошил немного свою рясу и выловил из её складок связку ключей. Весьма причудливую... На кольце было всего три ключа и брелок в виде коробка. Бормоча себе что-то под нос, Лю-Цзе нажал на брелок. Дверь отозвалась мурлыкающим «Би-бип!», а её наличники мигнули оранжевым. И лишь после этого человечек в рясе сунул ключ в замочную скважину, отпер дверь и исчез в пространстве за ней. Его не было чуть меньше пяти секунд, но когда он вновь появился, выглядел монах весьма запыхавшимся и куда более... подгоревшим. Метельщик отряхнулся, запер дверь. Дверь что-то пискнула, и после щелчка Лю-Цзе вернулся к Ваймсу. Монах дважды хлопнул в ладоши, и часы снова затикали. Миру вернулись краски. Ваймс отмер и недоверчиво покосился на Лю-Цзе. — Что это было? — спросил он. — Не отвлекайтесь, командор, — отмахнулся монах. Ваймс заглянул ему за спину. — У тебя ряса дымится... — в лёгком замешательстве заметил командор, но Метельщик стоял на своём. — Соберитесь, Ваймс! И попробуйте вспомнить: встречали ли Вы кого-нибудь особенного? Или случалось ли накануне что-то неожиданное? Более неожиданное, чем всё прочее. Чего Вы совсем не ожидали от себя, или от кого-то? К лицу Ваймса внезапно прилила жизнь. Лю-Цзе понял это не только по вновь заблестевшим глазам, но и по резко зардевшимся командорским щекам. — Да?.. — протянул Ваймс с плохо скрываемым смятением. Метельщик вытаращился на него и схватился за голову. — Ёлки-и-гонги! Это та самая! — Что «та самая»? — нахмурился Ваймс. Метельщик принялся расхаживать взад-вперёд и причитать про себя: «Не хорошо, не хорошо, не хорошо!». Не будь он лыс, так точно бы принялся рвать на себе волосы. — Ваймс, послушайте, — вновь обратился монах к командору. — Вы можете остаться и умереть героем. Тогда семь могил на кладбище Мелких Богов исчезнут. Однако люди всё равно умрут! — Это ещё почему? — опешил Ваймс. Меланхолию как рукой сняло. — Могилы раскопают через тридцать лет, Ваймс. Смертью стражников дело не кончится. Пострадают мирные граждане, причём куда больше, чем Вы помните. У этой вселенной есть две версии: если Вы вернётесь, история восстановится, но если останетесь, наступят необратимые последствия. Вы откроете совершенно иной виток летописи. Я не шантажирую Вас, поверьте. Конечно, это не полная правда. Исходов гораздо больше двух, но все они в той или иной мере похожи либо на один, либо на другой вариант. Без Вас настоящий Анк-Морпорк не будет прежним. Но Ваймс выглядел так, словно одновременно и слушал, и нет. Его слух лишь автономно воспринимал информацию. Мысли же были заняты совсем иным. — Ветинари не мог позволить раскопать могилы... — Ветинари несомненно прекрасный правитель, ваша светлость, но сейчас... — Что случится с Анк-Морпорком? Где будет чёртов Ветинари, если я умру? — подскочил Ваймс со скамьи. Метельщик судорожно выдохнул. Без срывов, без срывов, без срывов. Тишина, спокойствие, кусок ячьего масла... — Спокойно, командор, присядьте. Я не могу Вам сказать точно, что будет с патрицием. Однако я могу пообещать Вам одно: у Вас есть будущее. И в нём есть то, ради чего стоит вернуться, Ваймс. Даже если это будет стоить жизни семерых ваших близких товарищей. Ваймс проницательно взглянул на монаха. — Почему я должен вам верить? Лю-Цзе вздохнул. — Хорошо. Что если мы предъявим Вам доказательства? Мы раздобудем то, что убедит Вас в существовании вашего настоящего. Увы, мы не можем вернуть Вас прямо сейчас: не забывайте про Карцера. Миссия Джона Киля ещё не закончена, а юный Сэм Ваймс пока не готов. Вы должны дойти до конца. Не до фатального! Когда настанет подходящий момент, обещаю, мы привлечём все ресурсы, чтобы доставить Вас в ваше время. Мы поможем Вам, но в ответ помогите вашему городу. А будучи мёртвым, Вы этого, боюсь, не сделаете. Ваймс помолчал. Проклятье, за живое... — Хорошо... Понял. Я всё сделаю, — вздохнул он, и Лю-Цзе возликовал. — Но скажите, — Ваймс посмотрел в глаза Метельщику строго и требовательно, но в то же время как-то потеряно — Какие ещё последствия могут наступить, если в этом времени я... Напортачу? — Уверяю Вас, хуже вашей смерти ничего случиться не может. Ни о чём не беспокойтесь, просто будьте собой, хорошо? И помните о Вашем будущем. Ваймс кивнул понуро. Думать об абстрактном будущем было легко. Но как выкинуть из мыслей о нём образ худосочного подрагивающего от напряжения тела, судорожное сопение и тонкие губы, что льнут к тебе с поцелуем?.. Когда Ваймс покинул сад при храме, к Лю-Цзе неслышно подошёл Ку. В каждой руке его было по чашке чая. Наверняка с ячьим маслом... — Ну, что он сказал? — Поинтересовался он и протянул одну чашку Метельщику. Лю-Цзе благодарно кивнул, но от вопроса отмахнулся. — Истеричка... — сделал монах угрюмый глоток. — Что, прям настолько плохо? — удивился Ку. Лю-Цзе негодующе поджал губы. — Боги на пороге. И что будем делать? — Не знаю. Я сказал ему, что мы что-нибудь придумаем. Но это та самая, понимаешь? — Чего?! Без портсигара? Метельщик многозначительно посмотрел на товарища. Ку присвистнул. — Нда, плохо... — рассудил он — А может ну его, а? Оставим Ваймса тут с его заморочками, петля замкнётся и всё? — Ты что, нам без него и его... —Лю-Цзе пощёлкал пальцами, силясь подобрать нужное слово. — Пустим друга. — Точно. Где мы ещё помещение также дёшево снять сможем? Без этих двоих. Нам для целой команды место нужно, а Анк-Морпорк — город возможностей, как-никак. — Вот же ж... — Ага... Грудь Ку внезапно зашипела. «Пш-пш! Сэр! У нас всё готово! Приём!» Ку достал из кармана, скрытого в складках рясы, маленькую коробочку с длинной, тонкой палкой. — Сворачивай всё, Рамэ, у нас срочное дело, — произнёс он в решётку на коробочке, нажав какую-то кнопку. «Пш-пш! Но, сэр!..» — послышалось в ответ. — Выполнять! — прикрикнул Ку. «Пш-пш! Да, сэр...» — Собирай мобильный отряд, Рамэ. Нам понадобится несколько прокрастинаторов на два часа, гаечный ключ, куча напильников, лом, набор подручных бесят-чинил и фунт ячьего масла. И ради Бога, Рамэ, кончай уже каждый раз говорить «Пш-пш!» Собеседник замялся. «Будет сделано, сэр...» Ку кивнул, сложил длинную палку хитроумного устройства и убрал коробочку обратно в карман. — Ты что-то придумал? — поинтересовался Метельщик. Ку ласково взял Лю-Цзе за руку и ободряюще похлопал её по тыльной стороне. — Есть такое. Не волнуйся, сейчас я тебе всё устрою.***
– Господа, разве так можно? Вы не должны... брать закон... в свои... руки. Ваймс смешался и умолк. Вслед за ним то же самое сделал и мир. Иногда мозгу требуется некоторое время, чтобы поспеть за языком. А где, собственно, закон? Где он в эту минуту? Закон всегда был... где-то рядом. Когда он выполнял свою работу, когда он сталкивался с трудностями, закон не покидал его. Всё дело в значке стражника. Значок крайне важен. Да. Недаром он сделан в форме щита. Он защищает. Вот только кого и от кого? Ваймса он всегда сберегал от самого себя. От Зверя внутри. Зверь ненавидел закон, ненавидел порядок, ненавидел контроль. Зверь руками Ваймса душил вервольфов, вытаскивал его из проруби. Ртом Ваймса Зверь рычал. Смотрел на мир через крошечные оконца зрачков командора, так что всякий, кому не посчастливилось заглянуть Ваймсу в глаза, встречался со Зверем взглядом. Долг Ваймса заключался в том, чтобы не дать Зверю вырваться. Потому что Зверь не думает о людях, он не заботится ни о ком, кроме себя. Зверь не кидался и не отбивался. Ему было незачем задумываться о стойках и защите. Зверь вообще никогда не думал. Это была его единственная слабость. Потому и одолеть его можно лишь острым умом стражника, рассудком человека со значком: мечом, щитом и законом. Только истинный стражник знал зло в лицо, потому что носил его в себе. И хоть Ваймс и звал его «Зверем», лицо зла было человеческим. Бывали случаи, когда и значка было недостаточно. Тогда на помощь приходила магия бутылки. Сейчас Ваймсу казалось, будто он снова попал под действие этой магии. Мир бешено вращался. Где закон? Поперек улицы возведена баррикада. Кого она призвана защитить и от чего? Городом правит безумец и его держащиеся в тени дружки, так где же закон? В чьих руках оказывается закон во времена, как эти? Если люди не должны брать закон в свои руки, то кто должен? Тот, кому известно, что происходит и как всё устроено. Где Ветинари, когда он так нужен? Уж вот кто точно всегда знал, «где спрятан цыплёнок». Природа щедро наградила его непревзойдённой способностью держать всё под контролем. В руках Ветинари правила прыгали через горящие обручи, крутили кунштюки, безропотно ему подчинялись. И закон работал. Всё было на своём месте. Даже если что-то было непонятно, со временем всё обретало смысл. Не сломано, не чини. Как он это делал? Обнаруживал порядок в абсолютной дисгармонии, раскладывал хаос по полочкам. Как пить дать, Ветинари из прошлого так не смог бы. И долго ли ждать, пока сможет? — задумался Ваймс. Что же теперь, а? Существует уравнение: Сэм Ваймс, люди, власть, баррикада. Сэм Ваймс получил приказ... неправильный приказ. Есть люди за баррикадой. Для Сэма Ваймса сейчас это враги... но эти люди не должны быть его врагами. И ко всему прочему у него, возможно, нет будущего. Пусть монахи говорят что угодно, но Ваймс всё равно был уверен: будущего больше не существует. Не осталось ничего реального, никакой надежной опоры, только Сэм Ваймс, у которого нет права быть здесь... Похоже, в попытке разрешить неразрешимые вопросы его мозг высосал из тела все силы. В глазах темнело. Ноги подкашивались. Не осталось ничего. Только ошеломленное отчаяние. И грохот взрывов. Взрывы грохотали почти непрерывно. Фейерверки разлетались по улице. Гремели тамбурины, трубы выдували неизвестные в природе аккорды, пронзительные, рвущие барабанные перепонки голоса распевали священные песнопения. Из-за угла появилась колонна извивающихся в диком танце монахов. Ваймс стоял на коленях, вокруг него топали по булыжникам десятки обутых в сандалии ног. Как будто сквозь туман он видел развевающиеся грязные рясы. Ржав что-то кричал танцорам, но те лишь улыбались и махали руками в ответ. Что-то маленькое, сверкающее и круглое с затейливым «Динь!» упало на землю подле Ваймса. Нечто покрутилось на месте сверкающий мушкой, пока не легло плашмя. Монахи, не переставая вопить, кружиться и потрясать бубнами, завернули за угол и скрылись в переулке. – Презренные язычники! – воскликнул подошедший решительным шагом Ржав. – Сержант, ты не ранен? Ваймс никогда не был алчным человеком: богатства никогда его не привлекали. Но блестяшка, что дразнила глаза Ваймса солнечным зайчиком, так и кричала «Подними меня!». Ваймс протянул руку, аккуратно подцепил ногтем и бережно, как величайшее из сокровищ, уложил на ладонь серебрящийся блинчик. Камень со звоном отскочил от нагрудника Ржава. Кочан капусты угодил ему в колено, когда капитан поднес к губам рупор. Ваймс уставился на предмет у себя на ладони. Монета. Стоимостью в шесть Анк-Морпоркских пенсов. Цена целого пира для Шнобби. Но было в этой монете что-то более ценное, чем плотный ужин в столовой. От шестипенсовика, помимо холода, веяло ещё и чем-то... Родным. Близким, знакомым. Дрожащими пальцами он перевернул монету аверсом вверх. С оборотной стороны на Ваймса посмотрел — именно посмотрел! — горделивый профиль патриция Анк-Морпорка. Его сиятельства лорда Хэвлока Ветинари. Сейчас. Здесь. Его тиран снова был рядом. Ваймс растерянно и заворожённо таращился на монету. Ещё никогда он не был так рад шести пенсам! Никелевый Ветинари улыбался Ваймсу из своей металлической темницы. Не ожидали, командор? — как бы говорил он. Наоборот, — мысленно отвечал Ваймс — тебя-то я и ждал. Тогда обещайте, что не подведёте меня, Ваймс. Да, сэр. И Ваймс едва не козырнул монете. Но это было не важно Ветинари — его Ветинари — разговаривал с ним. Даже на расстоянии в тридцать лет. Мир содрогнулся. Но Ваймс больше не был беспомощно дрейфующим кораблем посреди бурного моря. Он чувствовал натяжение якорной цепи, которая разворачивала его носом к набегающим волнам. Собрав все свое достоинство, капитан снова вскинул рупор и едва успел произнести: «Предупреждаю вас...», как метко брошенный камень выбил рупор из его рук. – Ну хорошо, – прошипел Ржав, развернулся и с надменным видом зашагал к стражникам. – Сержант Киль, прикажи своим людям стрелять. Дать залп поверх баррикады. — Нет, – ответил Ваймс, когда поднялся на ноги. – Тебя, вероятно, контузило, сержант, – нахмурился Ржав. – Стражники, приготовьтесь выполнить приказ. – Первого, кто выстрелит, зарублю лично, – пообещал Ваймс. Он не кричал. Просто доводил до сведения людей перспективы. Выражение лица Ржава не изменилось. Он оглядел Ваймса с головы до ног. – Вооруженный мятеж, сержант? – Никак нет, сэр. Я не солдат. К мятежу никак не способен. – В городе военное положение, сержант! – рявкнул Ржав. – Официально! – Да неужели? – спросил Ваймс. На них обрушился очередной шквал камней и гнилых овощей. — Эй, парни, поднять щиты! — Вы обязаны выполнять приказы, сержант! — лютовал Ржав. — Я обязан сохранять порядок, — ответствовал Ваймс. Ржав по виду готов был в любой момент разразиться неумолимой тирадой или выкинуть ещё одну несусветную глупость. О да, в глупости Ржаву не было равных. Благо Ваймс уже решил, что он будет делать дальше. Пока Ржав в отчаянии искал, на кого переложить сержантские обязанности, Ваймс приблизился к нему и вновь подал голос. — Отставить, ребята! Кажется, я понял, в чем загвоздка, капитан, – бодрым тоном произнес Ваймс. – Возникло легкое недопонимание, сэр, но мне кажется, сейчас все уладится... Этот удар юный Ваймс запомнит надолго. Классный удар. Как по учебнику. Ржав бревном рухнул на мостовую. Киль повернулся к замершим в немом ужасе стражникам. – Для протокола: это сделал сержант при оружии Джон Киль, – сообщил он. С позволения Сэмюэля Ваймса при негласной поддержке лорда Ветинари, — пошутил Сэм про себя и улыбнулся собственным мыслям. Подумать только, Ветинари дёргал его за ниточки даже сквозь само Время! – Но что мы будем делать дальше, сержант?! – взвыл Фред Колон. Что мы будем делать? — рассуждал Ваймс — Стоять на страже мира и порядка. И мы сделаем всё, чтобы «преступление против мира и порядка» не случилось. — Какое такое преступление, сержант? — растерялся Колон — Разве кто-то может..? Ваймс встряхнул головой сразу как понял, что последняя мысль покинула чертоги его разума и достигла ушей собравшихся. — А? — спросил он — О, поверь мне, может. Но мы будем готовы. Дышать стало значительно легче. Ваймс разжал кулак, в котором он доселе грел шестипенсовик, и ещё раз взглянул на аверс. Патриций стал чуточку теплее в командорской ладони. Ваймс улыбнулся и, ничего не загадывая, запустил монетку в полёт. Но в этот раз он точно её поймает. Хлоп! Монета легла на тыльную сторону ладони, а Ваймс даже не взглянул на неё. Чтобы чувствовать, глаза не нужны. — Теперь у нас всё получится.***
Ваймс думал. Хуже нет, когда ты остро нуждаешься в отдыхе, но тратишь последние силы на умственную активность. Ещё и мысли всё такие гнетущие. Всё складывалось хорошо. Даже слишком... Баррикады разрастались, горожане, стражники и даже солдаты принимали сторону восставших. Ваймс сунул руку в карман и выудил из него шестипенсовик. Не здешний. Его шестипенсовик. Монета... Нет, не обожгла руку холодом. Не порезала и не царапнула. Она не сделала ничего такого, за что Ваймс мог бы на неё разозлиться. Просто легла в ладонь. На аверсе — тиран Ваймса. Любимый и ненавистный. Ничего не поменялось. Так, — рассуждал Ваймс, — если на этой монете Ветинари, значит он стал патрицием. Значит, Ветрун вскоре умрёт. Насколько пришествие к власти Ветинари значимо? История же не может переписать это событие, так? Ветинари важен. Для города. И для меня... Без него я не налажу работу стражи, не стану командором, герцогом. В городе повсеместно будет нарушаться закон, а никому не будет до этого дела, всё сломается. Я сломаюсь. Да, он сам едва не развалил стражу. Но ведь потом восстановил. Это считается искуплением? Едва ли. Он тот ещё подонок. Однако, я бы ничего не добился, если бы не... Он. Ваймс сощурился на монету. Патриций из меди и никеля под его пронзительным взглядом нисколько не смутился. Хотя под прицелом Ваймсовых глаз любой живой человек побелел бы от испуга и ощущения, что в нём медленно и скрупулёзно выжигают дыру. Любой. Но только не этот. Проклятье, — мысленно выругался Ваймс, — где ты сейчас? Ты же всегда всё обо всём знаешь. Но что с тобой сделает Киль? Как он на тебя повлияет? Ты уже знаешь, что скоро твоя любовь... Что тогда? Пожалуйста, скажи, что обойдётся без глупостей. Ты должен быть патрицием. Ты же станешь? Я ведь не сломал тебя? Ты... Всё тот же в настоящем? Ты мой Ветинари? Ты не можешь позволить раскопать могилы. Ты, прах тебя побери, пометил себя знаком. Если ты не знал, то догадывался. Кажется, теперь я начинаю понимать... Ваймс окинул взглядом своих людей, собравшихся за баррикадами, и его поразило осознание. А если Джон Киль не умрёт? Если никто не умрёт? Ветруна должны свергнуть, а дальше амнистия. Мы можем выстоять. Главное продержаться! Но тогда в какой момент стоит остановиться? Когда он должен вернуться? Ваймс снова перевёл взгляд на монету. Нахмурив косматые брови, он глядел на серебрящийся блинчик, старательно выискивал в патрицианском лике что-то чужеродное. Хоть какое-нибудь отличие, чтобы убедить себя, что это не его мучитель! Ведь может такое быть? Вдруг подделка? Может он поспешил? Может ради такого будущего не стоит бороться? В глубине души ему хотелось, чтобы профиль Ветинари растворился, словно окунутый в кислоту. Но этого не произошло. Вместо этого Ваймс с каждой секундой всё более явственно осознавал, что хоть ему и безумно хотелось домой, он не может бросить этих людей. Не теперь. Он взялся довести их до конца, и он их не бросит. Не сломается. Время не ждёт. Но может в этот раз будущее дождётся его? Совсем немного, совсем чуть-чуть задержаться. Что же имел в виду Метельщик? Ради чего стоит вернуться? Да, конечно, высокий чин и миллиард на банковском счету звучит очень даже неплохо, однако... Он ведь так и не женился и не завёл детей. И не мог. Потому что по горло увяз в бездонном омуте пары глаз невозможной, неповторимой лазури. Дорогая, любимая матушка давно уже не встречает сына после работы. Ваймса никто не ждёт дома. Но руки пианиста дёрнут за цепь, и Ваймс опрометью помчится на зов. Хватит ли ему сил признаться? Нужно ли Ветинари это знание? Тем более, теперь Ваймс вник в совершенно иную, запретную и сокровенную часть личности патриция. Сердце тирана Анк-Морпорка похоронено вместе с сержантом Килем на кладбище Мелких Богов. Даже Ему Ваймс не нужен. Тогда, где его место? Здесь, в прошлом, в качестве учителя и наставника юной версии самого себя? Там, в настоящем, где он будет Его Светлостью Герцогом Анкским? И Ваймс понимал, что в обоих случаях его ответ отрицательный. Ему хотелось, искренне хотелось, чтобы у него было место, куда он мог бы вернуться. Подсознание даже нашёптывало, что он прекрасно знает, у чьих ног это самое место. Но он гнал эти мысли. Ведь это абсурд. Он не мог. Просто не мог. Хотелось вернуться. Но одновременно с этим возвращение его страшило. Тоска и отчаяние душили. Да что ему, в самом деле, разорваться?! В этом времени останутся его люди — их он покинуть не может. В этом времени Ветинари... Его чувства к нему взаимны. Но это не тот Ветинари, а все эти люди должны умереть, чтобы жили другие. Если он останется, Анк-Морпорок — его бессердечная красавица — изменится навсегда, никогда не станет прежней. Так что же ему делать? Кто сейчас нуждается в Ваймсе больше всего? Слёзы хлынули из глаз и смыли собой Ветинари. — С Вами всё в порядке сержант? Юношеский голос выдернул Ваймса из раздумий, и он поднял взгляд на свою юную ипостась. — Да, парень, а что-то не так? — чуть сипло спросил Ваймс, а про себя не без иронии отметил, что в это время всё не так. — Вы уже минут пятнадцать смотрите на эту монету, сэр. И у Вас... Глаза на мокром месте, — осторожно заметил юный Сэм. Ваймс поспешил зажать шестипенсовик в кулаке. — Это от бессоницы, — отмахнулся он. Сэм кивнул. — Вам добавить? — Чего? — Ваймс серьёзно уставился на юношу. — Да вот... Просто подумал, может Вам не хватает на что-то. Я присяду? — он указал на пространство рядом с Килем, и Ваймс без лишних возражений освободил юному себе место. — Я, помню, также смотрел на пенни, когда понимал, что вот бы ещё полпенни — всего полпенни! — и я мог бы купить матушке домой целых полфунта хлеба. Ваймс невесело хмыкнул. — Разве ж таким кусочком наедятся двое? — спросил он, хотя точно знал: нет. — Честно, не особо, сержант. Но мы с матушкой как-то перебиваемся. Да и к тому же, это ведь всего полтора пенни! — А всё что почти даром заведомо вкуснее... — покивал Ваймс и потянулся за сигаретами. — Вроде того, сержант, — потёр шею юноша. — А дальше случилась стража? — догадался Киль. — А дальше случилась стража, сэр. — Надеюсь, что теперь вы сможете себе позволить больше, чем полфунта хлеба. Они одновременно тяжко и горько вздохнули, и вздохи их были полны своих невыраженных тревог. Выдохнули они почти синхронно и едва не слаженно. Со стороны казалось, что это вздохнул один человек, просто очень шумно. Если бы существовал чемпионат по синхронному горькому вздыханию, то дуэт сержанта и младшего констебля определённо взял бы на нём золото. Ваймс закурил. Они были такие разные.... Словно пригревшиеся подле друг друга орёл и воробушек. Один — царь небес, гроза куропаток. Он последняя тень, которая унесёт с собой кролика, пока его более удачливый товарищ, по счастливой случайности щипавший травку чуть в стороне, будет смотреть на всё это и думать: «Ё-моё, Гарри, вот это ты даёшь!». А что до второго... Он едва оперился (если несуразные клочки пуха считаются за перья). Он был желторотый и нескладный. Кролики при виде его скорее умерли бы сами — от умиления. Один — царствует в вышине, второй... Ну ему ещё рано, да и кому он там нужен, если быть до конца откровенным, так что пусть лучше сидит в гнезде да помалкивает. Может, конечно, в младшем констебле и было что-то орлиное, если принять воробьёв за некую карликовую породу орлов. Однако у этого воробушка совершенно точно было сердце орла. А ещё у него было будущее. Примерно тридцать лет... У тебя ещё всё впереди, — подумал про себя Ваймс, — Ты ещё оперишься. Ты ещё станешь орлом. Не волнуйся, никто не посмеет на тебя обрушиться, пока я воспитываю себя. — Знаешь, младший констебль, — произнёс Ваймс. — Что, сержант? — Пожалуй, ты прав. Мне и впрямь, кое-чего не хватает. Молодой Сэм засуетился, захлопал по карманам. — Не-не, вольно, младший констебль Ваймс, — махнул Ваймс рукой — Не денег. Тебе и твоей матушке нужнее. Тем более, что шесть пенсов для кого-то — целое состояние. И будь я проклят, но я вернусь и потрачу эти чёртовы шесть пенсов в своём времени, — мысленно добавил он. В этот момент на Ваймса нашёл диковинный сентиментальный порыв. Протерев монету рукавом (с Анк-Морпоркскими деньгами о мерах предосторожности забывать не стоит никогда. Мало ли, где они побывали...), Ваймс на удачу чмокнул шестипенсовик и щёлчком запустил его в воздух. На что он гадает? А какая разница! Главное само ощущение — трепет неопределённости, интрига. Монетка легла на законное место, на тыльной стороне кулака Ваймса, и Сэмюэль Ваймс заглянул под ладонь с каким-то странным, но приятным предвкушением. «Его светлость». Конечно. Как будто иначе и быть не могло. Ваймс улыбнулся. Ветинари улыбнулся ему в ответ. И улыбкам этим Время не было преградой.