***
Они с сомнительным видом покачиваются в автобусе. Бабушка, которая по стечению обстоятельств опять ехала с подростками одним рейсом, культурно отказалась от уступленного места. Парень решает начать диалог, чтобы хоть чуть прояснить события: — Ну, так... А откуда ты взялась вообще? Я тебя не видел здесь. — Из Феодосии, приехала к бабушке и сразу благодаря Анжелке нарвалась на приключения, — она хихикает и зачëсывает ванины волосы назад, — хм... Встречный вопрос: Ваня употребляет? На постоянке. Боря тушуется. Он не знает, что ответить, ведь один раз уже поплатился за свой поганый язык. Самым страшным сейчас кажется потерять Кису вновь, когда тот практически сам удостоил его второго шанса. — Нет. — Значит, Анжела с Ритой наврали? — на секунду Маша удивляется, а после сразу принимает серьёзный вид, чем накаляет обстановку, — Или ты друга прикрываешь? Борь, я тоже не пальцем деланная, и всë поняла ещë на дне рождения Бабич... — девушка поворачивается на Ваню, — бля, его знобит, не видишь что ли? — А? — Ага... Ай, ладно, — она укрывает его своей кожанкой, — давай честно только. Я ж вижу, что он не на герыче сидит, но травку курит регулярно. Верно? — Да что ж всë так сложно... — парень вымученно вздыхает и отводит взгляд на ошарашенную старушку, которая отошла аж в другой конец автобуса, — да, бывает. Давай закроем тему? — Давай. Тебе задание: передашь мою куртку Анжеле. Я выхожу на следующей, — Рогожан встаёт, и подходит к двери, держась за поручень, — и Ванечке скажи, чтобы не злоупотреблял. — Хорошо. Пока. — Пока, — помявшись, девушка возвращается и целует Кислова в макушку, прощаясь, — Пока, Вань. На следующей остановите, пожалуйста! Маша выскользнула из автобуса, и в окно Боря видит, как та уходит, не оборачиваясь. Сидит Хенк полностью ошарашенный. Что вообще, блять, произошло? Какая-то девушка, обчуханный Ваня, и никаких ответов. У блондина Маша вызывает слишком уж противоречивые эмоции. Вроде, она молодец: присмотрела за Кисой и даже не кинула предъяву за обблëванные джинсы. Ну а с другой стороны... Хенк не в курсе, какие конкретно у них были отношения, и из-за этого становится страшно. Ни одна из девушек с Ваней так не возилась, поэтому задняя мысль о том, что у них что-то серьёзное медленно копошится в глубине сознания. Вид сидящего рядом Кислова добавляет ещë большей тоски. Исходя из слов Маши, он принял экстази, но раньше от подобных препаратов его не накрывало. Да и отходняк был максимально минимальным... Парень рядом окончательно расквасился и даже уснул, прижавшись к спинке сидения. Своë умозаключение о нежности Вани в этот момент Хенк решает оставить при себе. На подъезде к Коктебелю Боря слегка толкает Кису в плечо, и когда тот открывает сонные глаза, помогает парню встать на ноги и держаться на месте. Покинув остановку, Хенкин почти тащит Ваню на себе. Он мысленно надеется, что родительницы друга дома не будет, потому что вести Кислова в свою квартиру — мероприятие слишком сомнительное и даже опасное. Уже в подъезде напротив железной двери Боря обнаруживает отсутствие у себя ключей. Видимо, забыл в спешке. Он с Кисой пару лет назад обменялся ими, чтобы в случае чего иметь возможность перекантоваться друг у друга. У Вани всегда была шумная связка: на ней висела куча брелоков, открывашка для пива и даже небольшая отмычка, подаренная Гендосом. У Бори же наоборот — только самое важное. — Киса, ало, ало! Давай, ключи где? — он хлопает Кислова по щекам, надеясь на внятный ответ, — ну? Бля-я-я... Хенкин до последнего желал, чтобы до такого не докатилось... Прижимая Ваню к стене, он начал смотреть по карманам. В конце концов дело дошло и до штанов, поэтому, прошептав «извини» куда-то в темноту подъезда, Хенк начал хлопать по одежде. — Ты ахуел?.. Немая радость проносится в голове, когда парень подаёт хоть какие-то признаки жизни. Хотя... Практически кто угодно и в любом состоянии будет как минимум шокирован, если его начнут трогать за задницу. Как максимум — прикончит на месте. У Вани сил нет, поэтому он оставляет попытку занести кулак для удара. А может, он и не пытался вовсе, настолько его жалкие дёрганья пальцами выглядят незначительно. Тем временем уже красный Боря с режущим по ушам щелчком открывает дверь, пропихивая Кису в прихожую. — Давай, давай, Кис. В Ванну! Стоит отвернуться на секунду, и Кислов уже с громким стуком врезается в косяк стены и рассекает лоб. — Ну ебана отхлебана... Киса! — Боря подскакивает и с сожалением смотрит на ходячее недоразумение в лице Вани, — пошли скорей. В уборной Хенкин стаскивает с Кислова верхнюю одежду и, наклонив парня, поливает его прохладной водой из душа. Следует сразу смыть всю эту противную хрень и хоть немного отрезвить шатена. — Блять! Пусти! — ничего внятного сказать не получается, а на бессмысленные брыкания сил абсолютно нет. Ваня вымученно хватает ртом воздух и со всей силы сжимает штанину друга. Мозг уже не успевает переваривать происходящее вокруг. Если бы Хенк не держал Кису за шиворот мокрой футболки, от его лица бы уже давно ничего не осталось, лишь кровавое месиво. Боря подхватывает ослабленного парня, и, аккуратно посадив на стул, идёт шариться по полкам на кухне в поисках перекиси. Удивительным образом нынешние события действуют на блондина: по-сути стоит волноваться, но почему-то хочется просто дать Ване обмякнуть в своих тëплых руках и никуда больше не отпускать. Поставить штамп на его лбу «Борино. Не трогать» было бы вообще чудесно, но такую мысль он задвигает в долгосрочную память до лучших времён. — Всë, Кис, давай, — Хенкин садится напротив, и пытается уловить лицо Кислова свободной рукой. Вообще, Боре искренне стыдно. Так пользоваться положением друга, чтобы получить крупицы возможности касаться, заглядывать в тëмные глаза и не видеть в них ненависти... Тошно от самого себя становится, но он не может ничего поделать. Ваня опять начинает засыпать и мелко дрожит. Он прожигает взглядом пол, когда Хенкин едва сжимает его подбородок, промакивая ваткой рану на лбу. Кислов не сопротивляется и начинает по-дурацки улыбаться, от чего парень рядом напрягается всем телом. По ощущениям это сравнимо с экзекуцией. Боря практически не дышит, наблюдая за шатеном и облегчëнно выдыхает, закончив начатое. — Тебе лучше? — получив в ответ заветный кивок, парень чуть ли не на себе тащит его в комнату. В комнате он укладывает Ваню на кровать — нужно дать ему проспаться. Подсуетившись, он оставляет на табурете активированный уголь и бутылку с водой. Хенкин выключает настольную лампу и слегка гладит Кису по голове: — Знаешь, я всë ещë жалею, что ты не мой парень... Напоследок потрепав кудрявые волосы, Боря уходит на кухню.***
На ночь Боря остался у Кислова, периодически заходя проверить его спящую тушку. Он ценит эти редкие возможности лицезреть Ваню на безопасном для себя расстоянии. Пугает только одно — тянущаяся из-за горизонта заря, предвещающая скандал. Киса никогда за словом в карман не лез, да и бил больно, без предупреждения, проникая ударами в самую загнивающую хенкину душу. К восьми утра из комнаты слышится отборный мат, глухой стук бутылки об пол и, по всей видимости, не совсем трезвый Ваня. Он выпутывается из одеяла, жалобно всхлипнув, и поднимает воду, запивая таблетки. В голове нет практически ничего, и мучает лишь ебучий сушняк в глотке. Прийдя на кухню, пазл не складывается, вызывая слишком бурное недоумение. «Ну конечно, не может же всë быть так просто!» — думается Кислову, и он шумно падает на стул рядом со спящим Борей. — Эй, э-эй! Ментовщина, подъëм! Вообще, Киса не совсем представляет, что ему нужно сделать. Поблагодарить? Вроде, да, ведь если бы не Хенк, он бы так и валялся в своей блевотине на чужой хате. Но с другой стороны... Боря всë равно сильно накосячил, и простить ему все обиды будет равносильно полному отрешению от своих принципов... «Тяжело» — вновь думает он и трясёт парня за плечи. — Ебать, Киса, с добрым утром. Как ты? — Не видно? И что за хуйня такая случилась? Где Маша? — Честно, я сам не понял... — голос заспанный, хрипловатый, — короче, — Хенк ставит чайник и возвращается на своë место, — Ты на Машку наблевал у какого-то чела в Щебетовке. До Коктебеля она не доехала с нами, — выпаливает он на одном дыхании. — Ой блять... — Киса вымученно стонет, — она ничего не сказала? Перезвонить ей? Написать? Чë делать-то? — Она в курсе, что ты употребляешь иногда. — Травка — не наркотик. — Но вчера ты-то не травку курил. Объясни, чем ты так загасился хоть? — Короче, Костика помнишь? Из параллели? — Не помню... — Ну бля... — сообразить что-то с бодуна ощущается непосильной задачей, а вспомнить фамилию какого-то разъебая вообще что-то из области фантастики, — Этот... Ну гашик такой, рыжеватый. Блять, похуй! — А-а-а... — Пизда. Короче, я таблами закинулся. Немного. И с градусом проебался. Бомбалейло полное... — он прикрывает лицо ладонями и опять вздыхает, — доигрался, короче. Хенк старается не подавать виду, что абсолютно шокирован такими душеизлияниями со стороны Кислова. Разговор чувствуется как променад по минному полю: шаг в лево, шаг в право — смерть и крах с концами, без шанса на вторую попытку. — А хуëво мне так, потому что в таблы столько херни кладут, что там это.. Чëрт... Э... — Чëрт ногу сломит? — Да-а-а... Ну, так с Машей что? — Ничего. Вышла из автобуса. У неë, вроде, мать в УНКе работает. В общем, попал ты. — Блять, Борь... Слышать своë имя голосом Вани — явление практически нереальное. Одно простое «Борь» заставляет всколыхнуться чему-то внутри, пожаром загореться в сердце, опаляя собой остальные органы. — Я так виноват... Блять! Прости, прости, прости, — голос звучит совсем тихо, но Хенк, кажется, вот-вот оглохнет, — я хуй знает, что на меня нашло. Я скучал, правда... Кислов касается шершавых костяшек бледной руки, и так страдальчески заглядывать в глаза, что Хенк теряет дар речи. Момент ощущается слишком фантомным, невозможным, придуманным, словно фильм с неправильным сценарием. Парень не понимает, что несëт. Эмоции нахлынули слишком резко, и горячие слëзы закапали на потëртый стол. Боря смотрит ошарашенно, думая, как подступиться и не спугнуть парня в секунду уязвимости. — Борь, я... Мы... Можем попробовать. Он делает паузы между словами не для того, чтобы Хенк уловил суть, а исключительно для себя. Каждая буква, каждый звук даëтся адскими мучениями, и даже сам Кислов не понимает, почему это говорит... Мысли же всë ещë забиты Машей? На такое высказывание Боря только сильнее сжимается, не веря в услышанное. Парень напротив сбрендил, не протрезвел или блефует, но точно не испытывает ничего к Хенкину, да? Что вообще происходит? Он же не употреблял вместе с Кисой... — Ты тоже меня прости... Я поступил как мудак тогда, — он несмело пододвигается к парню напротив, откидывает чëлку и заглядывает в бездонные глаза. А дальше всë как в тумане: Ваня нежно касается своими губами чужих, утягивая в смазанный поцелуй. Хенк отвечает не сразу, колеблется полсекунды и, едва не стукнувшись зубами, проталкивает язык глубже. Боря мягко проходится по влажным дорожкам тëплыми пальцами, утирает слëзы и чмокает в лоб, щëку, макушку...