хенкалина:
Привет, ты как?
18:24
Почему-то гаджет теряется в руках, падает на кровать. Кислов, будто ошпаренный, отскакивает в другой конец комнаты и хватается за голову. Объяснить такую реакцию даже самому себе возможным не представляется. Сам факт того, что придётся продолжать строить из себя актёра погорелого театра неопределённое количество времени пугает до безумия. Единственным правильным решением видится лишь игнор. Недолго. Час-два, три — максимум. Потом Киса обязательно ответит на сообщения, просмотрит все отметки в тиктоке, лайкнет репосты... Да, обязательно...хенкалина:
Придёшь завтра в школу? Меня отец гонит
18:29
Чуть успокоившись, Ваня садится обратно, стеклянными глазами прожигает чат с Борей. Слова выглядят как нечитаемые символы, незнакомые иероглифы, на расшифровку которых уйдёт много лет — буквы попросту не складываются в нужном порядке.хенкалина:
Кис, ты чë? Всë в порядке?
18:31
Нет, не в порядке. Охуеть, насколько не в порядке. Мысль о том, что каким-то образом ему предстоит встречаться с человеком, который ему даже как друг больше не симпатизирует, обрывает остатки здравого смысла. Волей-неволей на ум приходят Рауль, бьющийся о стену в больнице Мел и затерявшийся Гендос. Поверить в ложь, обëрнутую жалким подобием правды тяжело, но у Кисы получается. Всë ради конечной цели — мести кудиновскому выблядку, ведь так? И нет никакой попытки всë исправить, вернуть на круги своя. Кислову уже давно похуй. Хочется в это верить.хенкалина:
Кис, что-то случилось? Что не отвечаешь?
18:35
А у Вани мозги вдребезги разлетаются, пачкая черепную коробку мерзкими каплями при виде каждого входящего сообщения. Не может он вывалить из себя любовь, если нет еë, всë наглухо затянуто колючими терниями, сокрыто где-то внутри. Сердце йокает по-прежнему только на Машу, на воспоминания о еë чутком характере, нежных манерах, умении поддержать. Рогожан — прекрасная девушка. Только вот стыдно перед Борей почему-то за неспособность ответить взаимностью... Он ведь тоже хороший, да? Ничем не хуже Маши... Раньше всë было проще: мир ощущался как чëрно-белое кино. Одни — добро, другие — зло. Тот же самый режиссёр. Элементарно, блять. Сейчас же люди вокруг перемешались, а попытки их понять превратились в беспантовую демагогию. Всë просто не вяжется с прежним восприятием действительности. Возникает резонный вопрос: что делать дальше? Бесконечно долго убегать от Бори попросту не получится. Если от учëбы и скуки можно было спрятаться, закинувшись таблетками и травкой, то Хенк по сути своей вездесущ. Он всегда оказывается рядом по одному Богу известным обстоятельствам. Ну а с фантомным Божеством, направляющим Борю, Ваня тягаться не готов даже под самой убойной дурью. Кисса: нужно встретиться сеггодня сейчас 18:39 Руки сами набирают сообщение, потому что мозг давно атрофировался, представляя собой только сомнительную массу в голове. Терпеть нет сил. Прошло меньше суток с официального начала пиздеца, а Ваня уже сдался. Идти наперекор своим чувствам невыносимо. Ещë хуже от того, что эти самые чувства слишком неопределённые, не поддающиеся объяснению.хенкалина:
А
Окей, где и когда?
18:40
Отвечает сразу. Охуеть, какой молодец! Образцовый семьянин, хули. Это ж не Ванечка, у которого мысли все в одну кучу смешались, а потом разлетелись без шанса на повторное воссоединение, рассредоточившись, кажется, по противоположным краям Вселенной. Кисса: во дворе у меня через пол часа 18:43хенкалина:
Без проблем
18:43
И не отказывается ведь... Киса выходит из сети и безвольным мешком валится на кровать. Уже поздно начинать верить в Бога, но Ваня обращается ко всем Святым, которых только знает: лишь бы это всë поскорее закончилось... Представить страшно, что будет дальше, и как это разрулить без второго трупа.***
Когда Кислов собирается выходить на улицу, мама смотрит телевизор. Его монотонный звук чуть успокаивает, пока парень стоит в прихожей. Привести себя в более-менее нормальный вид ощущается непосильной задачей. Да и незачем. Ради Маши хотелось стараться, а тут... Хенк и Хенк, чë он там не видел? Куртка надета, шнурки завязаны, лицо, вроде, тоже не настолько плачевное... Но что-то не так. В прочем, уже похуй. Выйти во двор кажется очень простым действием, но каждая ступенька вниз будто ведёт не на улицу, а на самое дно, где уже разлагается пара трупов. Прохладный воздух резко обдаëт и без того подрагивающее тело. Нет, Ване уже не страшно, и пальцы его колеблются не от безысходности. Просто в голове практически сложился пазл, идеально-простая картинка, всë как он привык. Не хватает лишь последней детали, вершащего эту историю аккорда. Он присаживается на скрипящие качели и переключает трек в наушниках: занятия интереснее, чем выводить линии на земле кроссовками не находится. От резкого наплыва злости начинает трясти, и Ваня сжимает ключи настолько сильно, что едва не ранит себя. — Привет, Кис. Что случилось? — рядом появляется Хенкин, по виду не менее встревоженный, чем сам Кислов. — Отойдëм, разговор есть, — Киса хватает парня за руку и тащит куда-то за угол, чтобы не привлекать лишнего внимания. Обстановка медленно, но верно накаляется, приближаясь к температуре адского пекла. Внутри плещется кислота, готовая вот-вот выжечь собой не только маленький Коктебель, но и весь Крымский полуостров. — Сейчас буду говорить я, оке? Оке, — Стоящий напротив Боря хмурится, но всë же кивает, — это всë — ахуеть, как странно. Я целый день места себе, блять, не нахожу, чуть самовыпил нахуй не устроил! Чувствую себя каким-то инвалидом! — он переходит практически на крик, — ты ахуенный друг, спору нет, но я не могу прекратить думать о том, какую ошибку мы сегодня совершили! Ваня прерывает пламенную речь, чтобы закурить, возмущённо чиркая зажигалкой. Хенк непонимающе кривится. — Чего ты хочешь? — Исчезнуть, блять! Мы всë проебали, и проебали сначала по твоей вине, а потом и по моей! Ты думаешь, я ничего не видел, ничего не помнил? Мне эта херня покоя не дает ещë с того момента когда ты меня засосать решил! Там, у базы, помнишь? — затянувшись посильнее, Киса чуть не закашлялся, — и знаешь, что я понял? Дружба наша закончилась ещë тогда, когда ты удумал какую-то херь с этими чувствами! — речь сбивчивая, несвязная, поэтому Боря ничего не говорит и продолжает слушать, — ты хоть представляешь, как мне жить после этого? Ты представляешь, что я чувствовал всë это время? Впервые решил подумать не только о себе, а ты, блять, и готовенький сразу! — Кис, я опять хуëвый, правильно? — Правильно, блять! — Ладно, давай забудем. Извини. — Всë у тебя просто! Ай, блять, чего я от сына мента хотел? У вас всех всегда всë просто, никакого загруза! Только вот не бывает в жизни так! — сигарета выпадает из руки, и еë окончательно тушит Кислов, — ты не представляешь, как я опять буду мучиться! Это для всех я вечно угашенный малолетний алкаш и наркоша, но никто нихуя не желает меня понять, и ты — в том числе! Нервы с концами сдают, и Ваня пытается ударить Хенка. Попытка не венчается особым успехом, и Боря перехватывает летящий в свою сторону кулак, придавливает разбушевавшегося Кису к стене. — Вань, успокойся, пожалуйста. Не нужно делать меня виноватым, здесь никто не виноват. Давай просто разойдёмся. — Да не разойдёмся мы нихуя! — лицо неприятно саднит от трения о кирпичную кладку дома, — знаешь, ты просто ахуевший! Мне, блять, стыдно за всю эту хуйню! Перед Машей стыдно, перед тобой! Но и ты мудила тот ещë! Пишешь, пишешь, строишь из себя всего такого дохера умного и доброго, только вот какой смысл, если я опять, блять, буду мучаться?! Я из прошлых косяков ничего не простил, а тебе, сука, смелости хватило ещë и моим состоянием после наркоты воспользоваться! Нихуëво устроился! У меня в голове не укладывается, как ты вообще мог меня тогда... Трогать! Самому от себя не мерзко? И как я после такого могу тебя простить?! — Кис, перегибаешь уже... Чего ты от меня хочешь? Давай ты успокоишься, и мы поговорим, — конечно, Ваня не успокоится, но Боря оставляет мельчайшую надежду на конструктивный диалог. — Чего я хочу? А ты сам ещë не догадался? Оставь меня в покое наконец, блядота! Знать тебя больше не желаю! Подачки твои, помощь и вся хуйня мне тоже не нужны! Съебись отсюда и не возвращайся! Ты же отпрыск ментовский, должен мои права знать, не? — Всë, всë, тихо... — Хенк разворачивает Кису лицом к себе и стискивает в примиряющих объятиях, — не оставлю я тебя. Давай, дыши... Ваня выпутывается из цепкой хватки и сплëвывает под ноги, едва не попадая в Борю. — Отъебись.***
— Ма, я спать. Не дожидаясь ответа, Кислов проныривает в комнату, снова валится на кровать и начинает плакать. Неслышно, утыкаясь лицом в подушку. На фоне всë ещë шумит мамин сериал, но уже не расслабляет: персонажи тоже затеяли какую-то драму. Воздуха не хватает. Столько всего пережить, столько всего сделать, ради того, чтобы оборвать всë на корню... Обида застревает в горле даже после всего высказанного, а чувство ненависти к Боре не отступает. Почему он просто не мог держать свою любовную херь при себе? Хенк и так накосячил непростительно много, а после сегодняшних событий вообще не понятно, как смотреть ему в глаза. Да и не только ему... Собственное отражение в зеркале уже не кажется своим. Самой близкой и реальной частью тела оказывается недавно зажившая татуировка. Ваня проводит пальцами через футболку и выдыхает. Вспоминать лучшее время в своей жизни, самобичеваться и проваливаться в ностальгию всегда было частым занятием Кислова, только вот знать об этом другим не обязательно. Даже самым близким. Проще же закидываться таблетками, гаситься травкой, а потом шлифовать всë алкашкой и сигами: схема эта намного надёжнее окружающих людей. И сегодня Ваня ещë раз в этом удостоверился.