1939
Для Гермионы Грейнджер магия была любовью с первого взгляда.
Когда профессор Дамблдор пришёл к ней домой, он познакомил их с волшебным миром. Хоть это и было познавательно, и он показал свою волшебную палочку и простую трансфигурацию в гостиной, но это всё равно была лекция. И поэтому Гермиона впитала её с тем же академическим интересом, что урок по биологии или химии. Это не было
волшебно, не совсем. Это было обучающе. И хотя знания были своего рода магическими, это не было
магией.
Магия появилась в момент, когда упали кирпичи в переулке за мрачным пабом на Чаринг-Кросс-Роуд. Магией было видеть летающие мётлы, и движущиеся рисунки, и крошечных морщинистых человечков в золочёных ливреях с золотыми топорами.
На первый взгляд, магия была многогранной. Это было чудо, это была связь, это было родство. Это был целый мир, открывшийся перед ней, о существовании которого она никогда не знала, полный возможностей, ждущих, когда она их схватит. Он был наполнен людьми
как она.
Но эта любовь не была идеальной и продолжительной. Это была любовь медового месяца.
Гермиона всегда с нежностью будет помнить, как выбравшая её палочка усыпала пол Гаррика Олливандера листьями и лепестками цветов, и как продавец в книжном магазине уменьшил и завернул три дюжины волшебных книг, весело подмигнув и взмахнув палочкой.
Но также она всегда будет помнить, как на второй неделе занятий её одноклассники-рейвенкловцы смеялись между собой, когда хаффлпаффец на их уроке зельеварения взорвал свой котёл, и половина кожи на его ладонях слезла от ожогов. Он плакал, когда его отводили в больничное крыло, а остальные похихикали и вернулись к своей работе, будто не произошло ничего необычного. А в первую половину второго семестра в Хогвартсе Джаспер Гастингс был публично унижен за завтраком его матерью и сокурсниками-слизеринцами. Неделями с ним никто не разговаривал в коридорах, только издевались. Она могла лишь догадываться, что в Общей гостиной Слизерина было только хуже, где учителя не могли их видеть и вмешаться.
(И это она не обращала внимания, когда её называли всезнайкой ученики других факультетов. У неё был иммунитет после годов обучения в магловской начальной школе, и пусть сначала это и обжигало, она не считала, что жажда всё знать — это недостаток. Никто из других учеников Рейвенкло не выражал неодобрения её жажде постоянно учиться, и также этого не делал Том. И вообще, если она всезнайка, то Том Риддл — бессовестный учительский любимчик.)
Она знала, что была выращена в тепличных условиях, но объём их… их небрежного отношения к остальным человеческим существам был чем-то, с чем она никогда раньше не сталкивалась. Когда она спросила своих однокурсниц с Рейвенкло, они объяснили, что её неловкость была связана с культурными различиями между мирами волшебников и маглов. Волшебники несильно переживали о физических увечьях, потому что их можно было залечить за день. На волшебников из традиционных семей оказывалось давление, что надо жениться выгодно и рано, а публичная демонстрация
«девиантного поведения» снижала шансы потенциальных женихов и невест на достойную пару. Всё было бы хорошо, если бы Гастингс подождал, пока, так сказать, не закрепится в очереди, прежде чем потакать своим вкусам, но он этого не сделал, и всё вышло наружу, вот и всё.
Она была очарована. А теперь она была разочарована.
Магия, конечно, оставалась магией. Она всегда будет её любить, всё её простое удобство и великий потенциал. Она не могла себе представить, что когда-нибудь примет её как должное, как это делали ведьмы и волшебники, когда рождались, зная, кто они. Но люди, волшебные люди, потеряли для неё свой блеск. Она бессознательно предъявляла к волшебникам более высокие требования, как и ожидала, что семьи с достатком — как у неё, — будут щедры к тем, кому повезло меньше. Но оказалось, что богатство, как и магия, не делало людей, которые им владели, лучше, отличными от тех, у кого его не было. Она давала им презумпцию невиновности, но подтверждение вышло наружу, и она не могла его игнорировать.
Волшебников не заботила война.
Сначала Гермиона решила, что отсутствие реакции было связано с древним британским обычаем молча сцепить зубы. Не было смысла подрывать боевой дух и пугать малышей-первокурсников, поднимая из этого большой шум. Но через неделю Гермиона получила несколько писем и вырезок из газет от мамы, что по всему городу объявили комендантский час и веерные отключения. И даже тогда, казалось, никто в Хогвартсе не заговорил про это. Когда Гермиона сравнила «
Evening Standard» и «
Ежедневный пророк», который она нашла забытым в Общей гостиной Рейвенкло, там были едва ли какие-то упоминания.
Уведомление от Министерства магии, Отдел магического транспорта
Временные отключения от Международной службы портключей и терминалов каминной сети для следующих городов…
…Чтобы получить обмен или возврат средств, присылайте копии своих забронированных маршрутов на совиный адрес ниже.
Отдел приносит извинения за причинённые вам неудобства.
Это был перечень крупных городов в Центральной и Восточной Европе, и он был спрятан на странице девять посреди статьи о навязчивых фейерверках, запущенных зрителями на последнем матче по квиддичу между «Кенмарскими коршунами» и «Уимбурнскими осами», что привело к штрафам за любые последующие случаи и отчёту о ремонте крыла в больнице Святого Мунго.
Гермиона показывала Тому расхождения между магловскими и волшебными газетами в воскресенье в библиотеке, пока они подписывали схемы для задания по травологии.
— Это напоминает мне французских аристократов, — заметила Гермиона. — Они сидят в своих башнях, и едят пирожные, и устраивают балы-маскарады, пока однажды крестьяне не постучатся в их дверь.
— Поэтому они изобрели рвы, — сказал Том, не поднимая головы от иллюстрированного справочника подвидов каракатицы. — А раз среднестатистический волшебник может увернуться от горящего кола, то гильотина не доставит ему никаких хлопот.
Гермиона не стала комментировать, что привидению башни Гриффиндора, сэру Николасу де Мимси-Дельфингтону, оказалось не так просто избежать гильотины. Она знала, что Том скажет, что он сам в этом виноват, и это результат его некомпетентности. Ну какой волшебник позволит, чтобы его арестовали и разоружили маглы? Однозначно неумелый, а значит, его смерть не была потерей для волшебного сообщества.
Она представляла, как самодоволен Том от того, что призрак Слизерина, по слухам, сам лишил себя жизни. Том не станет обращать внимания на мотивы поступка и сразу перейдёт к тому, что призрак его факультета погиб от руки волшебника. Поскольку волшебником, о котором шла речь, был сам барон, а его смерть наступила по его собственной прерогативе, а не по чьей-либо ещё, то в целом это был гораздо более достойный конец, чем смерть от руки магла.
Гермиона считала, что у Тома был очень нездоровый взгляд на смерть и смертность, помимо его огромного недостатка восприимчивости к чувствам других людей. Она отмечала это раз или два в своих письмах, но Том сказал, что это были его искренние убеждения, и он не считает, что ему надо скрывать их. Он уважал её мнение, но почему она не может оказать ему чести проявить уважение и к его? Она не уважала его? Неужели она отвергала его убеждения, как это делали христианские миссионеры в Папуа, на Цейлоне и в Тонге, потому что, выросшие в кирпичных домах, — а не в общинных домиках, пальмовых хижинах или сиротских приютах, — они по своей природе знали всё лучше других?
Она не знала, что ответить на это, поэтому она ничего не сказала.
Когда Том говорил с ней через слова на бумаге, он был убедителен лишь потому, что выстраивал фундамент резонных замечаний. Но в жизни в свои самые страстные и убедительные моменты он даже не нуждался в этой прослойке резонности.
— Я не понимаю, почему ты не переживаешь из-за этого, — сказала Гермиона, царапая пером пергамент сильнее, чем требовалось. — Им раздали противогазы и эвакуировали половину детей из Лондона.
— Всё просто, — ответил Том. — Мы же не в Лондоне, разве нет? Никто в Хогвартсе не переживает, потому что все знают, что это самое безопасное место в Британии.
— Мы не проведём в Хогвартсе весь год, — заметила Гермиона. — Мама говорит, что хочет, чтобы я осталась тут на Рождество, потому что здесь безопаснее, чем в городе, и к тому же с нового года введут талоны. Но учителя не дадут нам остаться тут на лето, поэтому нам придётся вернуться в Лондон, неважно, что там будет происходить. И… И ты даже ни капельки не беспокоишься!
— Я всегда знал, что вернусь, — сказал Том, — я ничего не могу с этим поделать, — он наклонился вперёд в своём кресле, постукивая кончиком пера над бутылочкой чернил, чтобы стряхнуть лишние капли. — Понимаешь, Гермиона, как я уже говорил, приют Вула — это Ад на Земле. Перенеси ад на поле боя… Ну, ад остаётся адом, не так ли? Лишь одним уровнем ниже, если послушать Данте по этому вопросу. И в чём будет разница, когда к этому придёт? Больше сирот, меньше еды, никакого электричества и иприт в качестве комплимента. Я всё это уже видел, ну, кроме иприта, разумеется. К счастью, я слышал, что каждому положен бесплатный противогаз.
У Гермионы упала челюсть:
— Я буду считать, что твоё безразличие — это стратегия выживания. Правда, не очень хорошая. Я не рассчитываю, что ты из тех, кто будет рыдать, но я никогда не стану осуждать тебя за это — каждому иногда надо хорошо выплакаться, — она прочистила горло, не обращая внимания на раздражённый вид Тома, и продолжила: — Но ты прав. Если
моей семье надо переживать о талонах, то твои условия будут ещё хуже. Мне надо подумать, как это исправить…
— Ты собираешься разгромить Германию и закончить войну? — с недоверием спросил Том.
— Нет, — сказала Гермиона. — Я собираюсь придумать что-то, чтобы сделать наше лето лучше или хотя бы безопаснее, если мы не сможем остаться в Хогвартсе или использовать магию без угрозы отчисления. Мама говорит, если в Лондоне будет слишком небезопасно, нас соберут и эвакуируют в деревню. А если мы всё время будем вне Лондона, то не только не сможем видеться друг с другом, но и не сможем поехать в Косой переулок, и тогда мы начнём факультативы третьего курса без учебников!
Гермиона практически задыхалась в конце. Она всегда,
всегда начинала новый учебный год со свежими знаниями из всех заданных учебных материалов в голове. Сделать по-другому было равносильно прийти на урок неподготовленной. Это было немыслимо. Она не приходила на занятия без бумаги и ручки. Гермиона Грейнджер никогда не шла на урок, будучи не в состоянии вспомнить содержание школьного учебника и открыть нужную страничку, стоит только увидеть название темы на доске.
(Тома забавляли маниакальные учебные привычки Гермионы, и он не раз называл её педантом. Гермиона не понимала методов занятий Тома: он ходил кругами, запоминая основные мысли лекций, пока его самопишущее перо набрасывало заметки его потока сознания. Он едва ли делал записи на занятиях, и, когда она смотрела через его плечо, в основном это были сокращения и отсылки к книгам и авторам вне списка дополнительного чтения от преподавателей.)
— Тогда что ты собираешься делать? — спросил Том, с интересом подняв брови.
— Я попрошу маму придумать, куда тебя поселить вне приюта, — твёрдо сказала Гермиона, не зная,
как ей это удастся, но понимая, что
, если Том пострадает, или его раздавит насмерть в переполненном бомбоубежище, она никогда себе этого не простит.
— Господи Боже, ты же не заставишь свою семью меня усыновить? — сказал Том, на его лице промелькнуло отвращение, но затем он сгладил его. — Я не нуждаюсь в семье, даже ради удобства.
— Чтоб ты знал, моя семья — замечательные люди! — сказала Гермиона, но не без толики желчи. — Мой отец считает, что у тебя светлый ум и хорошие перспективы, а моя мать… Ну, она нечасто говорит о тебе, но я никогда не слышала от неё ничего плохого. Ты им нравишься. Если бы ты не был волшебником, я уверена, они бы оплатили тебе учёбу в хорошем университете. Папа был впечатлён, когда я объяснила ему, зачем мне нужны его книги по латыни, — Гермиона остановилась на секунду, думая о последствиях. — И вообще, — она добавила, — мне кажется,
«Том Грейнджер» — красивое имя. Оно тебе идёт.
Том закатил глаза:
— Ровно настолько, насколько тебе идёт
«Гермиона Риддл».
— Тогда
«Том Риддл-Грейнджер», — сказала Гермиона, улыбаясь.
Он состроил гримасу:
— У тебя ещё остались какие-то ужасные варианты, чтобы подкрепить свою веру в то, что члены семьи должны носить одну фамилию? Тогда попробуй повторить
«Гермиона Грейнджер-Риддл» вслух три раза, прежде чем раскрыть рот.
— Думаю, маму хватит сердечный удар, — сказала она. — Но этот дефис, по крайней мере, придаёт аристократичное звучание.
— Отбросив лирику, это лучшая идея, что пришла тебе в голову? — спросил Том. — Или вы с семьёй собираетесь снимать комнаты в «Дырявом котле» всё лето? Это будет стоить больше сотни фунтов с учётом обменного курса. Твоя семья не нуждается в деньгах, но это всё равно огромная сумма для постоя в Лондоне. Особенно, если ты не знаешь, сколько это продлится, и тебе придётся делать так каждое лето, пока идёт война.
— Было бы дешевле, если бы моим родителям можно было бы снимать квартиру в Косом переулке, — проворчала Гермиона. — Было бы легче, если бы мы были достаточно взрослыми, чтобы снять её на своё имя.
Нечестно, что мы, дети, должны сами придумывать решение, потому что директор и профессора и пальцем не пошевелят для этого.
— Я начинаю припоминать, как кто-то говорил, что мы должны всегда слушаться учителей…
— Если их долг учительской заботы истекает летом, и они снимают с себя ответственность за наше благополучие, — сказала Гермиона, — то мы не обязаны их слушаться. Но только на протяжении лета. Возможно, нам придется взять всё в свои руки, если на то будет необходимость. Это, конечно, не повод предаваться анархии.
Ей это не нравилось, но что ещё ей оставалось?
Магловский Лондон становился всё опаснее. Волшебный Лондон был дорогим, многие его части были недоступны её родителям. Проживание в Косом переулке означало, что они не смогут приходить и уходить, когда им нужно, а им обоим надо было ходить на работу в клинику отца. Поскольку у мамы и папы не было своих волшебных палочек, им надо было рассчитывать на неё, или, если её почему-то не будет рядом, на потворство других волшебников, чтобы их пустили через проход. Мама ходила в Косой переулок, чтобы купить продукты, и её пропускал или какой-то добрый волшебник, или буфетчик из «Дырявого котла» по её просьбе. Гермиона знала, что не все волшебники будут рады маглам, слоняющимся по Косому переулку без присмотра, знают они о магии или нет. В худшем случае кто-то разозлится и доложит о них, и мама с папой впадут в немилость обливиаторов Министерства с их негибкой политикой
«сначала почисть, потом задавай вопросы».
Или она может быть эвакуирована в далёкую деревню в провинции, где было большинство городских детей. Она будет разлучена и с родителями, и с Томом, потому что его вышлют с другими сиротами из приюта Вула. Её родителям придётся преодолеть большие трудности, чтобы доставить её обратно в Лондон к отъезду «Хогвартс-экспресса», но это было возможно. Они могли позволить себе оплатить проезд на поезде, и у её родителей был автомобиль и достаточно денег, чтобы купить бензин на чёрном рынке, потому что официальный отпускался по талонам с первой недели сентября. Но у Тома ничего этого не было.
— Ох, Гермиона, — сказал Том, опуская подбородок на ладони и осматривая её крайне самодовольным взглядом. — С каждым днём ты становишься всё ближе к тому, чтобы дотянуться до света.
Гермиона фыркнула и вернулась к книгам.
«Я слышала, как Том говорил, что магия ограничена лишь знаниями и воображением, — думала Гермиона. —
Если бы мы только могли пользоваться магией летом! Я знаю, что мы можем использовать её для самозащиты и внештатных ситуаций, мы можем добиться того, чтобы официальные выговоры вычеркнули из наших личных дел, обратившись в Министерство, но, как и в Попечительском совете Хогвартса, у старинных семей есть преимущество, которого у нас нет.
Я в библиотеке Хогвартса. Больше нигде нет такого источника магических знаний, как здесь. Мне лишь не хватает воображения, но у меня есть целый учебный год, чтобы что-то придумать».
Она знала, что воображение не было её сильнейшей стороной. Том уже подтвердил, что у него с ним было гораздо лучше, когда завершал свои трансфигурации с первой или второй попытки, пока она тратила половину занятия, сфокусировавшись на визуализации. Они были лучшими на курсе, большинство их одноклассников достигали каких-никаких успехов только к концу, а добрая четверть вообще не была способна на успешную трансфигурацию. Но на уроках заклинаний они были равны, потому что предмет требовал точной работы волшебной палочкой и чёткого времени. Вот там-то её знания из учебников играли хорошую службу.
Когда она вернулась в Общую гостиную после ужина, Гермиона решила подойти к своим планам логически.
Она подошла к старосте с шестого курса, которая читала в одном из альковов у окна башни Рейвенкло. В прошлом году Девина Холбрук была старостой пятого курса, что означало, что это она знакомила девочек-первокурсниц с жизнью в Хогвартсе. Шесть старост Рейвенкло разделили обязанности так, что первокурсники обращались к одному и тому же человеку за советом и наставничеством вплоть до третьего года, а все старше четвёртого считались достаточно взрослыми, чтобы самостоятельно решить свои проблемы, если могли, или спросить сокурсника, если нет. Гермионе показалось, что это разумная система. Ей было интересно, делают ли так же на других факультетах.
— Девина, можно с тобой поговорить? — спросила Гермиона.
Шаг первый: всегда выясняй факты.
Девина подняла палец, водя глазами по странице книги, лежавшей у неё на коленях. Она выдохнула, опустила палец и закрыла книгу резким движением.
— Да? Грейнджер, так?
— Я слышала, что люди говорят, что Хогвартс — самое безопасное место в Британии. Это правда?
— Переживаешь о слухах? — спросила Девина, наклоняя голову. —
Говорят, что Хогвартс безопасен, это правда. Но ты же не собираешься просить меня повторить тебе это? Я лишь могу подтвердить, что, согласно моим знаниям истории, Хогвартс никогда не был захвачен вражескими силами. Гоблинские восстания, датские вторжения, кризисы престолонаследия до Статута, снова гоблинские восстания. Они приходили и уходили, и на замок никогда не нападали, всё было успешно отражено.
Таким образом, доказательства действительно указывают на то, что Хогвартс — безопасное место. Я не уверена, что оно
самое безопасное, потому что я слышала, что невыразимцы в Отделе тайн в Министерстве заперли свои кабинеты крепче, чем гоблины свои карманы. Но на каком бы месте в списке он ни стоял, Хогвартс действительно безопаснее среднестатистического дома, и тебе не надо ни о чём переживать, пока ты здесь.
— Уф, хорошо, — сказала Гермиона, доставая из кармана мантии пергамент и набрасывая заметки карандашом. — А что именно делает Хогвартс таким безопасным?
Она видела, как волшебники хмурились в немом неодобрении, когда кто-то пользовался перьевыми ручками — которые она до сих пор использовала, когда писала в поезде или на улице, где не было хорошего места, чтобы пристроить бутылку чернил, — но они всё равно держали карандаши для вещей типа рисования или заполнения астрономических карт. Волшебные карандаши, правда, были похожи на толстые квадратные палки графита, обёрнутые шнурком или бумагой, а не тонкие деревянные цилиндры, изготовленные на станке, к которым она привыкла.
— Во-первых, тут есть учителя, конечно, — сказал Девина. — У всех есть квалификация Мастера в предметах, которые они ведут, так что поверь, у них больше знаний, чем у среднестатистической волшебной домохозяйки. У меня нет доказательств, что они могут потягаться с аврорами в дуэли, но я подозреваю, что профессор Дамблдор и профессор Меррифот дадут им фору.
Во-вторых, основатели Хогвартса встроили своего рода защиту в стены замка. Я никогда не видела её своими глазами, как и мои предки, но это то ли слух, то ли написано в «
Истории Хогвартса». Считается, что в случае опасности, обратившись за помощью в трудную минуту, замок оживёт и отразит атаку. Понимай как знаешь.
И, наконец, в-третьих, — сказала Девина, прочищая горло и давая Гермионе поспеть со своими бешеными записями, — ежедневная защита в виде оберегов, установленных по прилегающей территории. В большинстве домов волшебников есть что-то вроде простейших оберегов: защита от гномов, отпугивание маглов, а для семей, живущих в окрестностях Балликастла или Татшилла, — подавление шума, чтобы не слышать криков, когда в деревне проходит матч по квиддичу. В Хогвартсе есть обереги, сделанные основателями, — самая сильная защита от взлома, о которой я когда-либо слышала. Никакой аппарации, никаких портключей, ограниченная внутренняя каминная сеть — никто не может зайти, пока директор не одобрит лично.
Гермиона всё записала, кроме части про квиддич:
— И каждый может установить обереги вокруг своего дома?
— Полагаю, — сказала Девина. — Но не все умеют их зачаровывать. Большинство предпочитает заплатить профессионалу за работу, чем годами учиться мастерству самостоятельно или сделать всё впопыхах и переделывать каждый день. Это может сработать для лёгкой глушащей защиты от игры в квиддич раз в неделю, но все, кому нужны серьёзные обереги, нанимают мастера оберегов.
— А как найти одного… Как найти мастера оберегов? — спросила Гермиона.
— Ты можешь послать сову Министерству, чтобы получить их список, — ответила Демина, пожав плечами. — У них есть дежурные надзиратели в Отделе магических происшествий. Именно они устанавливают барьеры в ожидании прибытия и работы обливиаторов. Извини, я не могу рассказать больше — я не надзиратель, а банковскими делами и документами нашей семьи занимается моя мама.
— Спасибо, я так много узнала, — благодарно сказала Гермиона, убирая пергамент. — Будучи выращенной маглами, я рада, что у меня есть кто-то, кто может мне всё это объяснить, — и, позаимствовав совет из арсенала Тома, она одарила Девину Холбрук широкой улыбкой. — Надеюсь, что ты станешь старостой школы в следующем году. Я не представляю, кто бы справился с этой работой лучше.
Девина расцвела и похлопала её по плечу.
— Всегда пожалуйста, Грейнджер.
Гермиона поднялась в спальню, крепко задумавшись.
Она хотела установить в их доме обереги, но она не хотела привлекать к этому Министерство.
«Не думаю, что мне стоит прибегать к услугам надзирателей из Министерства — обязаны ли они подавать отчёт обо всех своих неофициальных вызовах на дом? Это похоже на то, что врач обязан нарушить конфиденциальность пациента, если он считает, что было совершено серьёзное преступление. Если я попрошу их совершить волшебство в магловском доме, это может быть нарушением Статута о секретности», — подумала Гермиона, закусив губу. Она не хотела, чтобы её родителям стёрли память, а надзиратели Министерства работали непосредственно под началом обливиаторов!
Она знала, что некоторые забвения нельзя было отменить, и если её родителей отправят в больницу Святого Мунго, чтобы вернуть память — и непонятно, сколько это займёт, — что будет с ней? В магловском мире это будет выглядеть, будто её родители пропали без вести и оставили её без взрослого опекуна, тогда она будет в одной лодке с Томом.
«Мне нужен мастер оберегов, — решила она. —
Но неофициальный. Мастер оберегов с чёрного рынка, если они существуют».
Гермиона считала, что покупка бензина на чёрном рынке в случае чрезвычайного происшествия морально обоснована. Ничего не было бóльшей необходимостью, чем найти способ вернуться в Хогвартс, чтобы учиться магии. Можно подумать, немцы разгромят Британию только потому, что её отец купит несколько канистр бензина у какого-то сомнительного человека в подворотне, чтобы вовремя отвезти её в школу.
Следовательно, не было ничего предосудительного в существовании чёрного — или серого — рынка. Любая экономика построена на изменчивых переплетениях спроса и предложения. Ни одно правительство, каким бы могущественным или карающим оно ни было, не может полностью контролировать желания и потребности сорока миллионов человек, поэтому всегда найдутся «слепые пятна». В британском мире волшебников население исчислялось десятками тысяч, но закономерность сохранялась.
Ей надо просто поискать получше.
***
Проходили недели и месяцы, тепло позднего лета перешло в осень, а затем в снежную, студёную зиму.
Гермиона поспевала за всеми предметами, по выходным занималась с Томом, а когда у неё появлялось немного свободного времени перед ужином, зарывалась в библиотеке, чтобы поискать информацию об оберегах и их изготовлении. Она заметила, что видится с Томом реже, чем в то же время в прошлом году, но, похоже, это его не беспокоило. Он успел сблизиться со своими однокурсниками из Слизерина, но он продолжал сидеть рядом с ней на их общих уроках — защите от Тёмных искусств и трансфигурации, — а его «друзья» всегда придерживали для него место за ужином. Она предполагала, что Том сидел с ними на общих уроках Слизерина с Гриффиндором, судя по его жалобам на их недостаток навыков и слабое знание английского языка.
Она называла их его
«друзьями» в кавычках, потому что он никогда ничего не говорил о них хорошего: у него было больше привязанности к Арахису, чем к Эйвери, Лестрейнджу и Трэверсу. Когда она спросила, что хорошего он видел в слизеринцах, его ответ был весьма красноречив. Но она не могла считать комплиментами слово «богатый» или тем более «легковерный». Он не уважал их, и она не верила, что когда-либо станет. Они могли лишь оставаться «друзьями», и, пока он говорит о них с таким презрением, у них не было бы ни единого шанса на настоящую и искреннюю дружбу.
— Но с какой стати мне нужно быть с ними друзьями, Гермиона? — спросил Том с лёгкой улыбкой, собирающейся в уголках его губ, резко выделяя очертания его скул. — У меня есть ты.
То, как он это сказал, приносило беспокойство, словно дружба была каким-то имуществом, как открытка с шоколадной лягушкой или монетка в кармане.
«Ты мой галлеон, — он подразумевал это с блеском в глазах и наклоном головы, —
а все остальные для меня — кнат. Лучше у меня будешь ты, а не четыреста девяносто три кната. Они, может, и равноценны, но никогда не будут равны».
Она знала, что он не имел в виду ничего плохого, а до их знакомства ему вообще не с кем открыто было поговорить. Она решила, что у него просто не было достаточно опыта в том, чтобы… чтобы приятно общаться.
«Он мог заставить себя звучать учтиво, если хотел, — сказал тот голос осмотрительности в дальней части её сознания. —
Ты разве не видела, как он ведёт себя с профессором Слагхорном?»
Но кем бы она ни была для него, это не осталось незамеченным. Она «дружила» с девочками из Рейвенкло в их спальне: они дружелюбно разговаривали друг с другом несколько раз в день и вместе просматривали конспекты занятий во время еды. Но единственное, что было у них общим, — магия и учёба, и отношения, построенные на этом, были… Академически плодотворными, но в конечном счёте неудовлетворительными на эмоциональном уровне.
Быть строгой к Тому и его невозможности заводить искренней дружбы было бы нечестно. Если не сказать лицемерно.
Это был день в середине ноября, в который они вместе тренировали заклинания в заброшенном кабинете в подземельях, когда Гермиона решила рассказать Тому о своём личном проекте. Не сказать, что она специально держала его в неведении, но ей было приятно что-то изучать без цели получить ещё одну отметку «превосходно». Да, получать сплошные «превосходно» было здорово, но у неё было ещё пять лет школьных заданий впереди, поэтому одна отличная оценка была незначительна в потоке её блестящих результатов.
(Если бы это был год сдачи её С.О.В., разумеется, это было бы совсем другое дело.)
У Тома тоже были свои личные дела — которые он оставлял при себе. Она знала, что он всё ещё искал ответы о магическом контроле разума, когда ему выпадал шанс избавиться от надзора библиотекаря или быть незамеченным другими учениками. Даже угроза ареста и тюремного заключения не была достаточной, чтобы остановить его. По правде, он быстро ознакомился с техническими аспектами закона, но это не слишком усмирило её беспокойство.
— Ты знала, что заклинания контроля разума незаконны только, когда применяются на людях без их согласия? — лениво спросил Том, поставив пять чашек вверх дном и спрятав кнат под одну из них. Арахис, ручная крыса Тома, смотрел на это своими острыми глазами и подёргивающимися усиками. — Это было незаконно только по отношению к волшебникам и ведьмам, но в 1717-м они пересмотрели закон и включили в него и маглов.
— Не вижу проблемы, — сказала Гермиона. — Но это унизительно, что волшебникам надо было пройти через референдум, чтобы считать моих родителей достойными правовой защиты. И я не понимаю, кто согласится на то, чтобы их разум контролировали? Если ты ценишь человека настолько, чтобы уважать его право на согласие, разве ты не можешь просто попросить его сделать что-то по собственной воле?
— В книге по праву сказано, что некоторые волшебники могут получить исключение при особых обстоятельствах. В исследовательских и образовательных целях, — ответил Том.
Он переставил чашки так, чтобы та, с кнатом, потерялась, и щёлкнул языком. Арахис прыгнул к нему на ладонь и начал обнюхивать чашки.
— Полагаю, где-то есть волшебники, которые изучают свою специализацию с помощью тренировки заклинаний контроля разума друг на друге, — выдохнул Том. Его глаза были сфокусированы, и он сидел неподвижно. — А самое интересное о заклинаниях контроля разума — то, что ты можешь их использовать на животных и существах, если существо не зарегистрировано как собственность какого-то волшебника, кто не давал на это согласие. Был прецедент в 1840-м, когда кто-то жульничал на чемпионате по скачкам, заколдовав гранианского крылатого жеребца, чтобы тот сбросил наездника на последнем круге. Конечно, это было бы законно, если бы владелец дал на это разрешение, но их всё равно бы признали виновными за договорной матч.
— По закону, — медленно начала Гермиона, — волшебник может покупать животных и опробовать на них заклинания, и даже зоомагазин и разводчик знают, что на эти создания будут наложены незаконные заклятия, и никто ничего с этим не делает?
— Это не будет незаконно, — сказал Том. — В этом-то и суть. Но я не вижу смысла публично заявлять, что ты собираешься использовать продвинутые заклинания на своих питомцах. Это лишь поставит тебя на карандаш, ведь зачем вообще тренироваться на животных, если ты не собираешься потом перейти на людей? Если бы это был я, я бы нашёл достойную причину, чтобы завести много одноразовых животных, например стажировка для квалификации Мастера зельеварения, — брови Тома сдвинулись в раздумье. — Это не такая уж плохая идея. Мастерство зельеварения вполне может пригодиться.
Гермиону возмутило понятие
«одноразовые животные». Она решила отложить это до другого удобного случая. Если она сейчас попробует предъявить это Тому, он, несомненно, припомнит ей её вкусовые пристрастия для своей стороны спора, и он закончится, вполне очевидно, тем, что Гермиона откажется от мяса на неделю, пока Том будет корчить рожи из-за слизеринского стола, устраивая целое представление из того, как он накладывает стейк и сосиски на свою тарелку за ужином.
Однако, если бы он произнёс
«одноразовые маглы», она бы оставила его в ту же минуту и потребовала бы объяснений. Это преступало черту, из-за которой он не смог бы возвратиться, и чего она не смогла бы ему простить.
Гермиона была осведомлена в отвращении Тома к общему магловскому населению. Те, кого он раньше называл в своих письмах
«батраками», практически в тот же час превратились в
«маглов». И Гермиона, пытаясь свыкнуться с его враждебностью, обратилась мыслями к людям, которые окружали его, когда он не жил в Хогвартсе. Она вспомнила своих ровесниц, которых встретила в приюте, когда ей было девять. Они смотрели на неё как на что-то внеземное, и им сложно сдержаться от того, чтобы не потрогать её шерстяное пальто, и золотистые пуговицы, и шёлковые ленты в волосах. Ей было явно не по себе. Она не могла облечь в слова, почему, но она покинула то место не с лучшими впечатлениями — это также был первый раз, когда она встретила Тома. И ещё там была миссис Коул… Слово «
приятная» было далеко не самым подходящим для описания этой женщины.
— Ну, — с нажимом сказала она, — если бы я решала, я бы отправила сову в Отдел магического образования и держала бы актуальный список всех, кто проходит программу получения степени Мастера. Ко всем, кто занимается темами, выходящими за рамки компетенции их руководителя, стоило бы приглядеться повнимательнее.
— Ах, старая головоломка, — вздохнул Том, его тёмные ресницы опустились в притворном смирении. — Ты душишь инновации ради моральной целостности. Я нахожу смешным, что это исходит, кто бы мог подумать, от тебя, Гермиона, ведь я слышал, как ты не раз жаловалась на стагнацию волшебного общества.
Гермиона сосредоточенно пыталась превратить вилку в ложку, а её — в нож. Плавные, последовательные трансфигурации было сложно выполнять с учётом самоограничений по времени, и ещё сложнее, когда перед ней не было примера, чтобы скопировать, но она хотела подготовиться к тому, что они начнут их проходить после Рождества. Это был один из основных навыков продвинутых техник трансфигурации, поэтому никогда не было слишком рано, чтобы стать в них умелой.
Она остановилась, держа палочку наполовину приподнятой. После нескольких лет дебатов она знала, чего добивался Том. Он прощупывал границы её, что она называла, нравственного компаса, пытаясь выяснить, как далеко он может зайти, и куда можно нажать, чтобы её направление на север слегка сдвинулось в его сторону. Тома не волновало, что её компас не совпадал с его или что он, казалось, на свой не особо-то и полагался. Том придавал своему внутреннему компасу не больше значимости и функциональности, чем аппендиксу.
— Вместо того чтобы тратить моё время на спор, важнее ли нравственность или инновации, — сказала Гермиона чопорно, — я бы предпочла найти возможность инноваций с нравственностью. Никто не говорит, что надо выбирать только одно в ущерб другому.
Том смотрел, как Арахис показал на чашку, как хорошо тренированная охотничья собака. Том перевернул чашку и явил бронзовый кнат.
— Некоторые люди считают, что ходить по промежуточной позиции означает недостаток убедительности, — заметил Том. — Но я считаю, что человек, который может успешно пройти по золотой середине, может показать двум группам людей обе стороны. Он может оказаться не самым популярным, но он будет
лучшим.
— Я не думаю, что популярность или превосходство много для меня значат, — сказала Гермиона. Она засомневалась, но добавила: — Конечно, здорово иметь таких людей, как ты, но я предпочту сохранить свои принципы в неприкосновенности, а не жертвовать ими ради чужих мнений.
— Знаешь, — размышлял Том, — Макиавелли однажды озадачился, лучше ли государю, чтобы его боялись или любили. Ты и так знаешь, что выбрал бы я. Но я не до конца уверен, что он бы знал, что делать с тобой, ведь ты сама не знаешь, что тебя заботит больше — до тех пор, пока ты считаешь себя правой.
— Думаешь, из меня бы получился хороший государь?
— Думаю, из тебя бы получился эффективный.
— Вот и хорошо, — сказала Гермиона. — Неважно, боятся его или любят, если правитель неэффективен. Общественное мнение также не является индикатором достоинств государственной политики лидера. Ты можешь заменить государя на парламент, если он окажется более надёжным гарантом социального прогресса.
— Посмотрите, кто расставил свои приоритеты, — сказал Том с одобрением. Он поднял кнат, потёр его большим пальцем и забросил его в карман своих брюк.
***
Гермиона решила, что лучше решение — самое простое.
Послонявшись раз в Большом зале после завтрака, Гермиона заметила, что добрая треть жителей замка были подписаны или одалживали копии самой крупной газеты Волшебной Британии, «Ежедневного пророка». Некоторые читали издания про спорт или досуг, старшеклассницы любили журналы мод и жёлтую прессу, а те, кто сдавал Ж.А.Б.А., просматривали научные публикации, готовясь к своим стажировкам после выпуска из Хогвартса.
Но самым популярным изданием был «Пророк». Она временами читала его, копия-другая всегда оставалась на стуле или столе в гостиной Рейвенкло, любой мог взять его в свою спальню. Она никогда не думала о собственной подписке, потому что мама покупала и посылала ей магловскую газету с Жилем, семейной совой. Она предпочитала читать отчёты о вкладе Великобритании в военные действия, чем тратить своё время на ранги игроков в квиддич или наглые нарушения Статута пьяными двоюродными дедушками на своих 150-летних юбилеях.
С ограниченным населением Волшебной Британии было вполне естественно, что газете каждый день приходилось выдумывать «новости», чтобы заполнить заголовки. Она видела подобное в местечковых газетёнках, когда в детстве вместе с семьёй отдыхала в маленьких приморских деревушках. В них рассказывалось, как овца-призёр родила близнецов, с приложенными фотографиями очаровательных маленьких ягнят. «Ежедневный пророк» докладывал о простуде талисманов местных команд по квиддичу. Их фотографии, однако, были анимированными.
Она заставила себя прочитать «Пророк» от корки до корки и таким образом нашла решение.
Если ей надо поймать волшебника, ей надо сплести сеть.
Требуется:
Частный индивидуальный мастер оберегов для обеспечения безопасности резиденции в Лондоне.
Оплата по рыночной ставке и выше возможна в галеонах или фунтах стерлингов.
Необходимо доказать, что вы знакомы с Переменным равелином Ласкариса.
Запросы направляйте на имя Грейнджер
по адресу: Отдел частной корреспонденции объявлений,
канцелярия «Ежедневного пророка», Косой переулок, дом 43.
Она составила письмо для офиса «Ежедневного пророка» и приложила мешочек галлеонов.
Большинство давало свой собственный адрес для совиной почты, но Гермиона не хотела привлекать лишнее внимание и подставлять родителей, оставляя их магловский адрес в популярной газете. Она также не хотела оставлять свой адрес в Хогвартсе: читатели решат, что это какая-то уловка или шутка, если увидят, что ученик оплатил рекламу. Поэтому она решила дополнительно заплатить «Пророку», чтобы они хранили письма, пока за ними не прилетит её сова. Теперь ей оставалось уговорить маму, потому что рыночная цена частного мастера оберегов была больше, чем все её карманные и подаренные на день рождения деньги вместе взятые.
Хорошо, что у них с мамой была одна фамилия,
Грейнджер.
Она позаботилась о магической стороне вопроса и была уверена, что мама справится с остальным.
