***
Том знал, что большинство государственных британских школ-пансионов делили людей на классы или группы. Хогвартс, в свою очередь, имел четырёх основателей и четыре соответствующих факультета. Конверт, который ему дал Дамблдор, был запечатан каплей сургуча с печатью герба Хогвартса. Разделённый на квадранты, он изображал льва, орла, барсука и змею. Тому больше всего понравилась змея. Он немного почитал об основателях, когда рылся в книжном магазине в Косом переулке, но у него не было денег ни на какие книги, кроме учебников из списка, и ещё ему надо было вернуться в приют до того, как Марта закроет ворота и отругает его за опоздание. У него был соблазн написать Гермионе и спросить, какие дополнительные книги она купила, чтобы подготовиться к Хогвартсу, но он вспомнил, что она Предательница. Она была Иудой со старомодной причёской и неправильным прикусом. Поэтому Том пошёл к Распределяющей шляпе злее, чем хотел, и невежественнее, чем желал. Учеников первого года вызывали сесть на табуретку в алфавитном порядке, что означало, что Гермиону распределят в первой половине большой группы толпящихся у входа учеников, а Тома — во второй. Шляпу надели на её голову, она посидела в ней пару минут, её волосы выбивались из-под полей, а белые пальцы сжимали коленки. «РЕЙВЕНКЛО!» Когда пришла очередь Тома, он прошагал вперёд, не смотря по сторонам, ставя ступни друг перед другом, будто он шёл по бревну, окружённый наблюдательными глазами и поворачивающимися головами более взрослых учеников, как голодными акулами. Он не смотрел на профессора Дамблдора — единственного взрослого волшебника, которого он знал среди учителей за преподавательским столом. Ему было неважно, на какой факультет его отправят. В Хогвартсе всем давали изучать одинаковые предметы, поэтому он выучит всё вне зависимости от герба на его мантии или кровати, в которой он будет спать. Шляпа упала ему на глаза. — У Вас светлый ум, мистер Риддл, — сказала Шляпа голосом, который шуршал и шелестел, как бумажные пакеты, вытряхиваемые на продуктовом рынке. — У Вас такая жажда знаний, такой голод к обучению. Рейвенкло бы принял Вас. Но… — …Да? — поторопил Том. Отсутствие реакции со стороны наблюдателей по его левую руку заставило Тома предположить, что Шляпа говорила не вслух, а прямо в его сознание. — Вершиной добродетели Рейвенкло является не учёба или знания. Это мудрость. Но… Вижу, вижу. Ваши аппетиты и потенциал склоняются куда-то ещё, мистер Риддл. Я вижу, что Слизерин Вам подойдёт гораздо больше. Зерно добродетели Салазара лежит в Вас — не простое коварство или амбиции, а обещание величия. Прежде чем он надел Шляпу, он видел лицо Гермионы. Она следила за ним с напряжёнными плечами, и по выражению её лица, жидкому блеску её глаз он мог сказать, что она отчаянно хотела отвернуться и вообще не обращать на него внимания, но там было что-то — он не мог понять, — что заставляло её продолжать смотреть. Она была единственной в школе голодных акул, кто, он знал наверняка, не была ни голодной, ни акулой. Но… Она была ведьмой. Она не была его другом. Она была волшебной. Она была предательницей. Она была Особенной. — А, мистер Риддл. Я могу пролить для Вас капельку света. В давно минувшие годы моего создания, так называемые времена легенд и преданий, жил-был юноша, который выбрал Слизерин, и которого Салазар взял в ученики. Он любил девушку из Рейвенкло, которая сказала ему, что не отдаст ему своё сердце даже при последнем предсмертном вздохе. У него было стремление. Он хотел величия и славы, хотел завоевать сердце своей возлюбленной, но для его достижения юноша отбросил мудрость и совершил великое преступление, которое оказалось для него гибельным. В смерти он узнал, что происходит с теми, кто обходится без мудрости, и когда узнал достаточно, только тогда обрёл некое примирение. Честолюбие и ум никогда не должны быть раздельными стремлениями, и то же самое можно сказать о рыцарстве и стойкости. Ибо величие без мудрости несостоятельно, а мудрость без величия неслыханна. — Истинная мораль этой истории, — сказал Том, — по-видимому, что разделять учеников по их качествам — ужасная идея, поэтому это распределение по определению бессмысленно, — он не видел причин быть вежливым, ведь Шляпа могла читать его мысли. — В нём столько смысла, сколько Вы его ему придадите, — сказала Шляпа с сухим смешком. — Возвращаясь к Вашему распределению… — Подождите, Шляпа! Как ученик мог научиться «в смерти»? — спросил Том. — Он же мёртв. Как это возможно? — А это, я полагаю, история для следующего раза. — Я хочу знать! — потребовал Том. Он решил немного надавить на Шляпу. Она не была животным или пьяной настоятельницей, но, раз она могла говорить, может, у неё был разум. А любой разум может быть принужден. СКАЖИ СЕЙЧАС ЖЕ… — Значит, мистер Риддл, — заговорила Шляпа в голове Тома, — Вы сможете получить ответы, которые ищете, отправившись в СЛИЗЕРИН!***
Том не жалел, что был в Слизерине. Зелёные подкладки его мантий шли к его цвету глаз, волос и лица. Зелёный свет подводных окон придавал ему серьёзность и загадочность, а не делал его бледным и больным, как Лестрейнджа и Нотта. Ему импонировал утончённый вкус тех, кто отвечал за убранство гостиной и спален Слизерина. Круглый год топились камины, поэтому, в отличие от остальных холодных и влажных подземелий, жилые пространства Слизерина всегда были тёплыми и сухими. А на столбиках его балдахина были выгравированы змеи. Сначала это было немного странно, что к нему там относились не так, как к остальным. Стол Слизерина не хлопал ему, как Трэверсу, которого распределили сразу после него. Никто не разговаривал с ним и не смотрел в глаза — но они смотрели на его мантии, — не передал ему щипцы для еды, когда она появилась на столе. Тому было всё равно. Там было много других блюд, из которых можно было выбирать. Он ничего не ел целый день, кроме тарелки пустой овсяной каши на завтрак: на тележке «Экспресса» в ассортименте были только леденцы и сладкая выпечка, никакого нормального обеда, но и не сказать, что у него были деньги, чтобы совершать такие покупки. Том привык, что к нему относились по-другому, это не было для него проблемой. И со временем он нашёл себе место в иерархии первокурсников, и теперь они тоже относились к нему по-другому, но не потому, что они смотрели на него, как дикие собаки на антилопу с повреждённой ногой. До этой поры он не размышлял, как бы было, если бы его распределили на другой факультет. На следующий день после Рождества Том решил спросить у Гермионы о её факультете. Гермиона сидела в самом конце единственного длинного стола в центре Большого зала, и Том сел рядом с ней. Даже с сокращённым населением замка ученики делились по факультету и году. Было небольшое смешение в факультетах по годам, но не особенно сильное, а поскольку Том был одет в свою мантию Слизерина — у него не было других, — никто не пытался сесть подле него. Сказать по правде, герб Слизерина был полезен, чтобы находить себе хорошее место за столом, подальше от людей, которые будут тянуться через его тарелку — омерзительно, — или толкать его локтями с обеих сторон. Он заметил, что большинство маглорождённых, когда не были на уроке, не носили свои школьные мантии поверх рубашек и брюк. Это было ожидаемо, но неофициальным правилом было, что ученики должны наряжаться к ужину. Том слышал, как слизеринцы за едой комментировали неряшливый вид тех, кто был ниже по статусу крови, поэтому лично он следил за тем, чтобы надевать мантию, когда покидал жилые помещения Слизерина. Том держал свои мысли при себе о том, кто одет неряшливо, а кто нет. Он видел одного магглорожденного старшекурсника из Гриффиндора, который пришел на рождественский ужин в официальном вечернем костюме, включающем в себя чёрный фрак и высокий накрахмаленный воротник, царапающий подбородок. Этого же гриффиндорца он видел за завтраком по выходным, одетого в полный костюм из охотничьего твида и броги, а в другой день — в брюках-галифе и чулках под плащом для верховой езды. (Том полагал, что задирать нос перед укоренившейся аристократией гораздо проще, если ты сам был аристократом.) — Каково это, быть в Рейвенкло? — спросил Том, когда остатки ужина были убраны со стола. — Это твоя попытка выведать секреты факультета? — ответила Гермиона, промокая губы салфеткой, прежде чем положить её на пустую тарелку. Она исчезла через мгновение. — Я слышала, что в Общей гостиной Хаффлпаффа есть то ли дверь, то ли проход, который ведёт напрямую на кухню. У них есть общая жестянка с печеньями, и каждую пятницу и воскресенье они вместе пьют какао. — Что ж это за «секрет», если даже ты знаешь про это? — «Даже ты»? В смысле! — сказала Гермиона, возмущённо пыхтя. — Это не прямо-таки секрет, они тебе про это расскажут, стоит лишь спросить. В любом случае, я не верю в «факультетские секреты». Там нет никаких секретов, только малоизвестная информация, о которой никто не знает, потому что никто не потрудился почитать «Историю Хогвартса». Том взял эту книгу в библиотеке, но бросил её, стоило ему прочесть имя автора на обложке. Она была написана той же старой перечницей — кхм, прославленным историком, — которая написала учебники по истории магии. Оказалось, что она вела этот предмет в прошлом веке, пока их обожаемый профессор Катберт Биннс не занял её место. — Местоположение Общей гостиной Слизерина считается «секретом факультета», — заметил Том. — Старосты нам сказали в первый день, что никто, кроме слизеринцев, не видел её на протяжении пяти веков, и, если они застукают, что кого-то пустили внутрь, они устроят голосование факультета по поводу наказания, потому что с тех пор, как его в последний раз применяли, прошло столько времени, что они уже забыли, какое оно было. — Ты выставляешь Слизерин в ужасном свете, — Гермиона потрясла головой. — Никто из наших старост не давал нам никаких похожих правил. Это было скорее: «Не сорите, помните о своих библиотечных сроках, и если вы оставите книгу в Общей гостиной, не злитесь, что она пропадёт». Не припомню, чтобы кто-то говорил, что нам нельзя пускать никого внутрь, но я не представляю, как они могли бы это предотвратить, ведь наша система с паролями такая простая, — она скривилась. — Они говорят, что она надёжна, но теперь я понимаю, почему они нам сказали, что могут пропадать вещи. — У вас не меняется пароль через день? — спросил Том. Он думал, что у всех факультетов есть дверной проём, арка, стена или проход, которые открывались под тематическими паролями, в зависимости от чувства юмора старост. Три месяца в прошлом году они использовали названия разных магических пород змей. — Нет, у нас тест. Головоломка, — сказала Гермиона. — Есть зачарованный дверной молоток, который — знаешь, почему бы мне просто не показать тебе? Я собиралась в свою комнату, чтобы кое-что взять, но ты можешь просто пойти со мной, ведь никто не запрещал приводить друзей. Уж точно не охранник, если друзья смогут разгадать загадку. Я не ношу форму по выходным и не думаю, что он это замечает. Гермиона оттолкнулась от стола, и Том последовал за ней. Они прошли через двери Большого зала и вошли в восточное крыло замка по тому же маршруту, по которому Том и слизеринцы ходили на уроки астрономии. — А если я скажу, что Распределяющая шляпа говорила, что я могу влиться в Рейвенкло? — Она так сказала? Я не удивлена, — сказала Гермиона. — Ты в рейтинге выше любого другого рейвенкловца в нашем году, кроме меня, у нас ничья. В нашей гостиной с прошлого года обсуждают, что тебе надо было быть в Рейвенкло. Она провела его по винтовой лестнице, которая простиралась вверх на семь пролётов до шестого этажа замка. — Я сказал Шляпе, что мне плевать на факультеты, — сказал Том, тяжелее дыша на верху лестницы, чем у её подножья. — Поэтому она отправила меня в Слизерин. Но я счастлив, что я не в Рейвенкло, а то мне пришлось бы это делать несколько раз в день. — Ты знал, что Шляпа предлагала мне Гриффиндор? — Что? — Том фыркнул. — Ты? В Гриффиндоре? Он терпимо относился к большинству рейвенкловцев, что отражало мнение его товарищей по Слизерину. Они не составляли интересной компании, но они в большинстве своём были тихими, вежливыми и воспитанными. Профессор Слагхорн выделил полку в своём кабинете для фотографий любимых учеников. Больше половины из них были слизеринцами, но было немало рейвенкловцев, ставших знаменитыми изобретателями и уважаемыми учёными. Они присылали Слагги подписанные копии разных научных журналов, когда печатали их труды, и профессор гордо хвастался ими за учительским столом после утренней почты. Это контрастировало со спортивными звёздами Гриффиндора и единственным хаффлпаффцем, который, по воспоминаниям Тома, обнимал единорога на своей фотографии. — Она сказала, что во мне убеждение Гриффиндора и логика Рейвенкло, — объяснила Гермиона, — и затем дала мне выбрать. Я сказала, что предпочла бы быть на факультете, где люди могут сесть и здраво обсудить свои мнения. Убеждения — это неплохо, но с ними мало что можно сделать, если другие люди с тобой не согласны. О! Мы пришли. Они остановились у деревянной двери с прикреплённым большим бронзовым дверным молотком в виде головы орла. Гермиона приподняла кольцо под его клювом и ударила один раз. Металл задрожал, перья начали двигаться и трепетать. Строгие глаза орла раскрылись с его клювом, металл издавал приятное звяканье, напоминающее о вытряхнутом ящике со столовыми приборами. — Когда дверь не дверь? — спросил орёл. Гермиона ободряюще посмотрела на Тома. Том уставился в пол на мгновение, потом с недоверием взглянул на Гермиону. Серьёзно? Это и есть надёжная система безопасности Рейвенкло? — Когда она приоткрыта, — ответил Том. Он подождал, притопывая ногой. — Верно. Дверь широко отворилась. — Это было ужасно, — сказал Том, проходя через порог и внутрь Общей гостиной Рейвенкло. — Но это гораздо лучше. Расположенная в отдельной башне, Общая гостиная была круглая, с изогнутыми стенами, заполненными книжными полками, и окнами, выходящими на Восточный двор, виадук, школьную территорию и озеро — с одной стороны, и Астрономическую башню — с другой. Через каждые пару метров в стенах были сделаны маленькие уютные уголки, в которых было ещё больше книжных полок и мягкие удобные банкетки для чтения. Самый большой читальный уголок находился напротив камина, и в нём стояла белая мраморная статуя царственного вида женщины в короне. Она держала волшебную палочку в одной руке и свиток в другой. Купол потолка был расписан как планетарий и точно соответствовал временам года, насколько Том мог судить. «Зачем нам надо ходить на уроки астрономии в одиннадцать вечера, если волшебники могут точно изобразить звёзды на потолке?» — ворчал Том. Слизеринцы и хаффлпаффцы жили на самых нижних уровнях замка, а Астрономическая башня была на одном из самых высоких. Проход туда занимал около двадцати минут сквозь ночные неотапливаемые коридоры, чтобы прийти на урок. И потом им надо было брать тот же извилистый путь, чтобы вернуться в кровати. — Я читала, что Ровена Рейвенкло верила, что любой, кто мог пройти её задания, достоин зайти внутрь, неважно, с какого он факультета, — сказала Гермиона. — У большинства волшебников нет и толики логики, поэтому дверь обычно работает. И старшекурсникам дают вопросы посложнее, так что это не всегда легко. Взгляд Тома вернулся на книжные полки: — И каждый может одалживать книги? — Если ты вернёшь их на место, когда дочитаешь, — сказала Гермиона, нервно оглядывая гостиную, будто она боялась, что староста выпрыгнет из-за дивана в любой момент. — Но большинство из них — просто старые учебники, которые люди оставляют каждый год, и у нас нет библиотекаря, чтобы наводить порядок. Уверена, никто не заметит… — Хорошо, — очень довольно ответил Том. Он подошёл к ближайшей полке и начал выбирать.***
Следующие несколько вечеров Том провёл, наслаждаясь гостеприимством Рейвенкло. Он подозревал, что пара рейвенкловцев, проходивших через свою Общую комнату, хотели спросить, что слизеринец делает в их башне, но, заметив его сидящим за чтением в уголке подле стопки книг, оставили его в покое. Он полагал, что существует негласное правило, что каждого, кто занят книгой, нельзя прерывать. Это было хорошее правило, подумал Том, и в конце концов они привыкли к его присутствию и стали здороваться с ним, как с другим «орлом». Ему также помогало, что он ждал пару минут, чтобы любой другой рейвенкловец, входящий с ним в гостиную в одно время, имел равные шансы ответить на вопрос дверного молотка. А если он ошибался, Том очень вежливо давал подсказку или отвечал за него своим самым добрым, самым приятным голосом. Он даже помогал с заданиями на каникулы: он заметил, что рейвенкловцы тщательнее подходят к исследованиям для эссе и не испытывают такой неловкости в просьбе о помощи, как слизеринцы. В Слизерине, если ты просил помощи с домашней работой, не считая тех, с кем ты был близок по крови или семейным связям, ты должен был вернуть что-то в ответ равной значимости. Том редко просил слизеринцев о чём-то, потому что ему было мало что обменивать и мало что было нужно от других — не считая подспорья для розыгрышей, разумеется. Но за прошедшие месяцы у него накопилось немало одолжений: его товарищи по курсу предпочитали оказать Тому одну среднюю услугу за помощь по пяти разным предметам, чем пять мелких одолжений нескольким людям. (Благодаря этим одолжениям в этом году у Тома была самая большая рождественская закупка в его жизни. Половиной стали бесполезные вещи типа конфет, и шоколадных лягушек, и волшебных шахмат — какой смысл играть в игру на два человека, если твой оппонент — Том Риддл? — но ещё он купил учебник по нумерологии, на который положил взгляд летом, а Грейнджеры прислали ему новый зимний плащ взамен поношенного, который он купил на первом курсе и который теперь был ему настолько короток, что подол болтался в нескольких дюймах под коленями). Поздно вечером, когда Том читал в оконной нише, открывавшей лучший вид на озеро, Гермиона подошла к нему с обёрнутой коробкой в руках. — Можно я присяду? — спросила она. Том подвинулся. Набитая банкетка издала лёгкий «пуф!», когда Гермиона приземлилась рядом с ним. — Завтра тебе исполняется тринадцать, — сказала Гермиона, протягивая коробку. — Я подумала, что дам тебе подарок на несколько часов раньше, раз ты здесь. Том поднял взгляд со своей книги, «Введение в нумерологию», и перевёл на коробку. Она была прямоугольной, обёрнутой в зелёную бумагу, а края были подоткнуты и закреплены волшебной изолентой. Он развернул бумагу, явившую ему металлическую коробочку с маленькими застёжками по краям крышки, похожую по размерам на жестянки, в которых магловские магазины продают песочное печенье и рождественский пирог. Внутри был толстый кусок шоколадной помадки, на котором глазурью было написано: «Счастливого 13-летия, Том!» — мятно-зелёными буквами. — Я знаю, что ты любишь практичные подарки, — сказала Гермиона, расправляя юбку, — поэтому на коробку наложено заклинание стазиса. Ты можешь складывать туда еду, а она никогда не испортится — если ты заработаешься и пропустишь обед, ты всегда можешь положить туда еду с завтрака и съесть позже. Или ты можешь купить ингредиенты для зелий, чтобы они оставались свежими, но если ты так сделаешь, не советую больше использовать её для еды. Я прочла, что Министерство получает сигнал, когда несовершеннолетний волшебник использует свою палочку, но они не могут определить, когда кто-то использует зачарованные предметы, даже если это происходит в магловском месте. Ты не можешь давать зачарованные предметы маглам — это нарушает Статут, — но самому пользоваться ими безопасно. — Лазейка, — сказал Том, приподняв бровь. — Чтобы обойти ограничение для несовершеннолетних, всё, что нам нужно, — набить карманы зачарованными предметами перед посадкой на поезд. — Мы пока не научились зачаровывать предметы, — сказала Гермиона. — Мы лишь начнём изучать основы в следующем году, когда у нас начнутся факультативные предметы. — А к тому времени, когда мы научимся накладывать достаточно сильные чары, чтобы они продержались целое лето, нам уже будет по семнадцать, и ограничение на нас даже не будет распространяться, — со вздохом сказал Том, надевая крышку обратно на помадку. — Что ж, спасибо за коробку. Ты можешь поверить, что мы знакомы уже пять лет? Мне было восемь, когда я впервые встретил тебя. Даже не кажется, что так давно… Гермиона резко ударила по стене алькова: — И у нас осталось только пять лет в Хогвартсе. Время так быстро идёт, нам исполнится по восемнадцать, не успеем оглянуться. — Это хорошо. Не могу дождаться, когда я смогу использовать палочку, когда захочу, аппарировать, куда захочу, и зарабатывать деньги, как захочу. — Том, — сказала Гермиона после пары секунд молчания, — ты помнишь, что я писала об обязанностях британского гражданства? — Ты написала сочинение про налоги, Гермиона, — сказал Том. — Тебе повезло, что ты это писала мне — любой другой бы уснул на середине. — Тебе повезло, что это я тебе писала, — Гермиона подняла подбородок с вызовом. — Никто не проводит исследования так, как я. В любом случае, я к тому, что беспокоиться надо не только о налогах. Если война затянется, они начнут призывать солдат, — она сглотнула. — Государство финансирует твой приют, поэтому у них есть доступ к записям всех мальчиков, которые там живут, сколько им лет и когда им исполняется восемнадцать. — Маглы, призывающие волшебников? Это смехотворная идея, — сказал Том с усмешкой. — Я бы посмотрел, как у них получится. — Так случалось раньше, — сказала Гермиона. — Граф Ричмонд взял с собой волшебников на битву при Босворте в 1485 году. — Те волшебники явно не были мной, — ответил Том. — Большинство, скорее всего, были маглорождёнными, чьи семьи были найдены и угрозами их заставили сотрудничать. Или они были жадными… — …Но ты жадный! — перебила Гермиона. — …Приспособленцами, — Том продолжил говорить, игнорируя её сердитый взгляд, — которые хотели занять удобное место службы придворного волшебника. Однако у меня нет семьи, которую можно было бы шантажировать, и я никогда не стану ничьей дрессированной обезьянкой, тем более магловской. Он поискал и выяснил, что пра-пра-что-то-там дедушка Абраксаса Малфоя был придворным волшебником у магловского короля. Сейчас это было незаконно из-за Статута о секретности, но тогда было возможно, и он подумал, что было бы очень вероятно, что Абраксас Малфой преклонился бы перед маглом, если бы это дало его семье ещё одну усадьбу и поместье. (Они будут отрицать это до последнего, но это не помешает им хвастаться своей коллекцией белых павлинов.) — Я знаю, что шансы у этого невелики, — сказала Гермиона, — но только если ты позаботишься о предосторожностях. Лучше тебе не возвращаться в приют после шестого курса, и у тебя должно быть всё подготовлено перед выпуском из Хогвартса, чтобы ты мог переехать в волшебный мир навсегда, сразу же, как это станет возможным. Если война будет идти настолько долго и ты вернёшься в магловский мир, все будут удивляться, почему этот трудоспособный молодой человек шляется по Лондону. Ты можешь накладывать Конфундус на всех, кто спросит, но использование магии на слишком большом числе маглов рано или поздно попадёт в поле зрения Министерства. — Тебе не надо обо мне беспокоиться, — сказал Том, закатив глаза, — я могу позаботиться о себе. — Ты знаешь, что я переживаю о таких вещах! — крикнула Гермиона. — Я переживаю о каждом экзамене, который нам дают на занятиях, хотя мы оба знаем, что у меня снова будет «превосходно». Я… Я просто… Она прочистила горло и быстро отвернулась, её глаза устремились сквозь окно башни Рейвенкло. Был поздний вечер, предпоследний день декабря, там не было ничего, кроме курганов снега и замёрзшего озера, а вдалеке виднелась хижина лесничего, в окне которой горел весёлый жёлтый свет. В отражении чёрного стекла глаза Гермионы казались подозрительно влажными, пока она не вытерла лицо рукой и не обернулась к нему. — Моего отца призвали в прошлую войну, — сказала Гермиона, совсем слегка охрипнув. — Он сказал, что это были два худших года в его жизни. Ему было восемнадцать, когда война началась, и он отсрочил призыв, потому что учился в университете, но затем его забрали санитаром в медицинский корпус. Он не мог отсрочивать призыв вечно, видите ли, и, в отличие от «старичков» на его курсе, у него не было троюродного брата в призывном пункте. Он нечасто говорит об этом, но я знаю, что он это ненавидел. Понимаешь, Том, если война пойдёт плохо, и немцы захватят Британию, они не дадут никому возможности подождать, пока им исполнится восемнадцать, прежде чем их призовут. Я не думаю, что они остановятся на мальчиках. Кто-то должен работать на оружейных заводах. Гермиона обхватила себя руками. Её плечи ссутулились, и в тот момент она выглядела… Маленькой и несчастной. Раньше он не обращал особого внимания на её внешность. Он знал, с объективной точки зрения, что у Гермионы самые густые волосы из всех девочек, которых он когда-либо видел. Она редко заплетала их в косы, никогда не делала завивку и не закалывала в модные причёски. В обычный день они гривой пушились вокруг её лица, а теперь, когда она была — расстроена? Испугана? Том не знал, как это назвать. Он никогда раньше не видел её в таком состоянии — она была похожа на кошку, опущенную в воду. Ему не нравилось, что она так выглядела. Это выглядело неправильно. Неестественно. Это напомнило ему о редких случаях в его жизни, когда он болел, и его кожа становилась на пару тонов бледнее, приобретая серый оттенок, а глаза оттенялись фиолетовыми синяками от усталости. Его черты лица были узнаваемы, но его отталкивало то, каким слабым он выглядел. Да, подытожил он. Слабость. Гермиона не должна позволять себе выглядеть слабой. Но скоро Гермиона собралась и заговорила тихим голосом: — Если они попытаются забрать нас на службу летом, до того как нам исполнится семнадцать, я убегу. Они никогда не пустят нас обратно в Хогвартс, если они будут достаточно отчаянны, чтобы забирать детей. Если они не отберут у нас к тому времени волшебные палочки, они запрут нас в бараках. Мы будем не единственными, кто будет думать о побеге. — Я бы тоже убежал, — сказал Том. Сколько он мог помнить, он был выше своих ровесников, и он был одним из самых высоких мальчиков в своём году. С его ростом, и строением лица, и манерой речи он знал, что к шестнадцати годам те, кто не знают его, поверят ему, если он попытается прикинуться восемнадцатилетним. Он никогда не думал, что это может быть для него невыгодно. — Мы убежим вместе, правда? — Я бы не стал убегать ни с кем другим. Это было правдой. Если бы у него был выбор, он бы предпочёл быть один. Он никогда не чувствовал себя одиноким и никогда не считал, что ему необходима компания других людей. Если у него не было выбора и его заставили бы взять кого-то с собой, лучше бы это не был балласт типа любого другого ребёнка из приюта, любого мальчика, с которым он делил спальню, любого… Любого человека, в общем-то. «Кроме Гермионы», — полагал он. Много лет назад он решил, что она была полезной. Это было абсолютно утилитарное решение. — Даже если нам придётся делить палатку? — сказала Гермиона. — Они не дадут никому младше семнадцати снять квартиру в Косом переулке. — Даже тогда, — сказал Том. — Если это волшебная палатка. — Обещаешь? — Обещаю. Она протянула руку, и он её пожал. Она подержала её лишь на секунду дольше необходимого, но, казалось, опомнилась и выпустила его. Колокола часовой башни Хогвартса забили в тишине. Двенадцать ударов. Он посчитал их один за другим. Полночь. — С днём рождения, Том, — пробормотала Гермиона. — Загадай желание.