Одного поля ягоды / Birds of a Feather

1940 Рождественские каникулы наступили и прошли, и, хотя Гермиона рассчитывала получить заряд праздничного настроения и веселья, она оказалась в унынии. Но она не осталась совсем без надежды. У неё были проблемы, но она могла решить их. Это был лишь вопрос приложенных усилий. Она выяснила, сколько требовалось труда, и была, сказать по правде, рада, что отдала это в руки взрослого профессионала. Она гордилась своими академическими талантами, сопоставимыми лишь с Томом, но она в свои тринадцать лет знала, что не могла всё сделать в одиночку. Поэтому она передала полномочия, что, как ей было известно, давалось Тому с трудом, если вообще было ему посильно. Гермиона была отличным исследователем: синтез информации — способность находить и впитывать как можно больше книг и объединять всё в одну главную мысль — был её главным талантом. Том, в свою очередь, отставал от неё в этом смысле: когда он читал книгу или находил подходящую идею, он цеплялся за неё и не утруждал себя поиском альтернатив, если только она не бросит их ему в лицо и эмпирически не докажет, что они лучше. Главный талант Тома, в свою очередь, заключался в том, что он был автодиктатом. Ему не были нужны учителя. С несколькими книгами и достаточным количеством времени он мог обучить себя всему, что давал учебный план Хогвартса, — хоть это и мало чем отличалось от улучшенного метода проб и ошибок, а самообразование заняло бы больше времени, чем семь лет школьной программы Хогвартса. Это, говорил он, было одной из причин, почему он себя утруждал посещением занятий. («Не было ничего, — так же говорил он, — что было бы хоть сколько-то трудным в учебном плане второго года».) И оба они обладали превосходной памятью.       «Кому: Грейнджер       Ианнис Ласкарис никогда не подразумевал Переменный равелин как всеобъемлющую систему оберегов. Это защитный фундамент, хотя и устаревший с девятнадцатого века, который пользовался популярностью как более последовательный вариант пентагонального циркумскриптума Бахмайера.       По замыслу Ласкариса, он должен был сочетаться с вторичным слоем: либо с дополнительной защитой, либо с непредвиденным наступлением.       Крайне нежелательно накладывать его на Ваше имение без квалифицированного надзора, за исключением наличия опыта в многослойных оберегах. "Принципы магического укрепления Бахмайера" (Дж. Карел Хентшель Верлаг, 1862) часто рекомендуется в качестве руководства для начинающих в архитектуре оберегов и их основ…       С уважением,       С. Пацек,       Мастер оберегов, бакалавр 1937 года;       Пражский Институт Тайных Наук» В день, когда Гермиона получила своё письмо из Хогвартса, ей сказали, что Хогвартс — лучшая школа волшебства на Британских островах. Там были лучшие учителя, лучшая библиотека и тысячелетняя история обучения магии. Её это подкупило: среднему образованию Даунуэльской Среднеподготовительной школы для девочек было нечего противопоставить. Что они могли предложить, что не мог Хогвартс? Обучение по оказанию первой помощи? Машинопись, секретарство и ведение бухгалтерии? То, что в Даунуэльской школе не преподавали домоводство, было очком в их пользу, когда восьмилетняя Гермиона сужала список будущих вариантов образования. Гермиона никогда бы не стала презирать женщин среднего класса, нашедших для себя работу, которую бы не предложили предыдущим поколениям. Она была рада — она гордилась, — что современные женщины могли добиться успеха и независимости за пределами домашних обязанностей. Но она не могла не заметить огромной разницы между уважаемой должностью руководительницы пула стенографисток в конторе… и ведьмой. Когда она попала в Хогвартс, ей сказали, что Хогвартс — лучшая волшебная школа во всём мире. Она относилась к этому заявлению с долей скептицизма, потому что это было сказано её одноклассниками, а не профессором Дамблдором, и Том верно (но не очень красиво) подметил, что большинство учеников их года никогда не станут следующим Мерлином. И вот теперь она получила письмо от опытного взрослого волшебника, который показал, что Хогвартс, несмотря на весь его престиж, историю и репутацию, не учил всему, что касается магии, даже на факультативных предметах в старших классах. (Конечно, она уже в какой-то мере это осознавала, учитывая обиду Тома на профессора Дамблдора за «удерживание» информации, пока он не решит, что Том достаточно взрослый. Или пока Дамблдор «не сочтёт его достойным», как называл это Том, бормоча под нос о личностных проверках, и был ли Дамблдор одним из тех заблуждающихся стариков, считавших, что вытаскивание мечей из камней — это признак пригодности. Но это было другое, полностью оправданное дело. Она тоже не хотела, чтобы Том владел этой информацией ради его же блага.) Простейшие заклинания защиты преподавались при подготовке к Ж.А.Б.А. для учеников, которые сдали С.О.В. по нумерологии и древним рунам, но там не объясняли ничего даже близкого к техническим деталям, о которых писал мистер С. Пацек. Эти обереги были похожи на те, о которых говорила их староста, Девина Холбрук: простые заклинания для отпугивания маглов и заглушения шума. Выпускник Хогвартса мог их наложить, и их действие длилось от одного дня до месяца, и этого было достаточно для повседневной жизни большинства волшебников и волшебниц. Но лишь малая часть учеников Хогвартса сдавали С.О.В. по нумерологии или рунам в сравнении с более популярными предметами вроде ухода за магическими существами или предсказаний, поэтому число потенциальных мастеров оберегов Хогвартса год от года было разочаровывающе невелико. Это же относилось к волшебным художникам и ремесленникам, которые писали волшебные портреты или ткали волшебные гобелены, и мастерам, которые создавали полезные изобретения вроде исчезательных шкафов и зачарованных пресс-папье. Расспросив портреты в коридорах Хогвартса, Гермиона выяснила, что около последних трёх сотен лет большинство картин в Волшебной Британии были написаны итальянскими и французскими художниками. Эти художники переходили от усадьбы к усадьбе, рисуя членов наиболее знатных британских семей, что представляло собой очень странную реверсию традиционного джентльменского гран-тура. — Ах, моя дорогая девочка, — сказала одна жеманная ведьма, горестно качая головой. Её белые напудренные кудри, собранные на макушке, опасно закачались. — Некоторые из нас бы и предпочли художников-англичан, я даже одного знала лично, чтобы передать маньеризм наиболее приближенно к жизни. Но итальянцы — о! И французы! Они знали разницу между décolleté и déshabillé, и это всё, что действительно имело для меня значение. Я ничуть не жалею, что выбрала моего дорогого Клавдио или сладкогласого Лорана, если бы моим единственным выбором был старый унылый мистер Бингем. Я бы предпочла, чтобы с наибольшей точностью именно это, — она похлопала себя по кружевной пелерине, прикреплённой к её корсажу, — сохранилось для потомков. — Вы только послушайте, — сказал старый усатый волшебник с картины на противоположной стороне коридора. Он поглаживал свои усы и подмигнул ведьме. Фоном его картины была маленькая тёмная комната без окон с единственным столом и свечой на нём. Беловолосая ведьма захихикала и начала обмахиваться веером. Гермиона почувствовала себя несколько грязной, когда покинула портретную галерею. Её расспросы подтвердили, что образование, полученное в школах, отличных от Хогвартса, считалось правомерным и достойным. Хотя совет одного волшебника, что ей нужно говорить как можно медленнее и чётче — и как можно громче, озадачил Гермиону: может, они и иностранцы, но они не глухие. Ей растолковали, что, пусть они и были искусными работниками, надо было учитывать, что они не настоящие англичане. Как бы ей ни хотелось, Гермиона не стала напоминать им, что Хогвартс, а следовательно, и его портреты в настоящее время находились где-то в Шотландском нагорье. Учитывая, что волшебникам было тяжело принимать современные нововведения, которые появились после международного Статута о секретности, что произошло лишь где-то за десятилетие до вступления Шотландии в Соединённое Королевство, это могло бы стать равнозначным тыканью палкой в метафорическое осиное гнездо. (А уж если рассказать им, что Ирландия покинула Соединённое Королевство около десяти лет назад, — это было равноценно киданию гранаты в это гнездо.) Позже на той же неделе Гермиона предъявила Тому вещи, которые она узнала об уровне образования Хогвартса. Она знала, что Том отказывается следовать одному из основных постулатов общепринятых приличий: «Если не можешь сказать ничего хорошего, не говори ничего вообще». Но его честность иногда была полезна. В таких ситуациях он становился хорошим помощником в решении проблем, если только Гермиона не забывала делать прямо противоположное тому, что он предлагал. Гермиона не проводила много времени снаружи замка после того, как у них прошли занятия по полётам на мётлах в первом году, и она пролетела пару кругов над землёй с остальными. На улице смотреть особо было не на что: Чёрное озеро с каменистым берегом и сараем для лодок, который всегда был заперт, кроме одного дня в году, когда новая партия первогодок получала свои впечатления от Хогвартса. Там была хижина лесничего на краю Запретного леса, куда им нельзя было ходить, газон рядом с теплицами, и огороды для кухни, и поле для квиддича с прилегающими к нему раздевалками. Она сходила на один матч по квиддичу в прошлом году, Рейвенкло против Слизерина, и он её не впечатлил. Больше она на них не появлялась, и Том тоже. — Кажется, главная задача Хогвартса — выпустить всесторонне развитых учеников, — заметила Гермиона, прогуливаясь вдоль длинной колоннады Восточного двора. Это был настолько редкий погожий зимний день, что она впервые предложила Тому встретиться снаружи, а не в затхлом старом кабинете в подземельях. Стоял мороз, но в первый раз за несколько месяцев выглянуло солнце. Она заметила, что стала бледнее от нахождения в помещении в течение осени и зимы, но ей по-прежнему предстояло достичь прозрачных высот кожи Тома — он был прекрасен, как принцесса. Она знала, что, если прокомментирует это, Том язвительно ответит, сквозя то ли высокомерием, то ли гневом. Иногда она могла подбросить монетку от его предсказуемости. — Под «всесторонне развитыми» ты подразумеваешь «обычные», — исправил её Том. — А под «учениками», дай мне направить тебя к более точному определению: «отсталые слои населения». — Знаешь, если мы будем спорить о семантике целыми днями, мы ни к чему не придём, — сказала Гермиона, — но я думаю, куда бóльшая проблема — что Хогвартс готовит учеников к работе в волшебном обществе, но из-за размера этого общества выбор возможных профессий не так уж велик. — Насколько я вижу, существует многоуровневое ранжирование стандартных волшебных профессий, — сказал Том, немного замедляясь, чтобы Гермиона могла поспеть за его длинными шагами. На нём был его зимний плащ, подаренный на Рождество, и он закручивался у его щиколоток в манере, которую он, несомненно, счёл достаточно драматичной. Волшебные плащи напоминали Гермионе обёрнутые у горла покрывала. Она предпочитала пальто. По крайней мере, когда ты его носишь, ты не споткнёшься о подол, поднимаясь по лестнице. (Она всё ждала, пока Том поскользнётся от комбинации заледенелых ступенек и длинной мантии, но он этого не делал.) — Профессии на наивысшем уровне после выпуска из Хогвартса включают в себя все должности в Министерстве магии, больнице Святого Мунго и профессиональную игру в квиддич. Лучше всего играть в команде в первом составе, но никто не станет свысока относиться к недавнему выпускнику в резерве, — сказал Том. Он поднял руку, стоило Гермионе открыть рот, чтобы поспорить: никто из них особенно не любил самый популярный волшебный спорт, и считать это высшим уровнем для них было чистым недоразумением. — Это то, что авторитеты Хогвартса, по крайней мере профессор Слагхорн — а большинство считает его хорошим знатоком таких вещей, — расценивают хорошими, высокооплачиваемыми профессиями для выпускников школы. И это, — добавил он, будто слова оставляли плохое послевкусие во рту, — уважаемо в обществе. Средний уровень, — продолжал Том, — это работа в магазине. Стоять за прилавком в Косом переулке, работать клерком в подсобке или исполнять заказы в аптеке или галантерее. Это было бы не так плохо, если бы работа в магазине означала быть подмастерьем у одного из лучших владельцев, но как часто кто-то вроде Олливандера предлагает такую работу не своим ближайшим родственникам? Позиции в банке Гринготтс тоже считаются вторым уровнем, хотя я слышал, что они оплачиваются сходно или выше, чем в Министерстве, но все знают, что этим местом руководят гоблины, и это и близко не настолько респектабельно, как работать на волшебников и волшебниц. Наконец, последний и низший уровень — и должен признать, тут я согласен со Слагхорном, — это волшебная неквалифицированная работа, — сказал Том с толикой презрения. — Выращивать и собирать ингредиенты для зелий, рассекать саламандр и крылаток на органы и заниматься разведением магических существ. Для половины работы тебе даже не понадобится пользоваться палочкой из-за дурацких специальных указаний вроде «нарезанный серебряным кинжалом в свете полумесяца» или «вырванный дланью чистой девы в первый день весны». В любом случае эту работу может сделать даже самый жалкий дурак, неважно, сдаст ли он хотя бы один Ж.А.Б.А. — Это кажется практически… средневековым, — сказала Гермиона. — Но не так уж это и удивительно? Волшебная Британия по населению напоминает средневековый город, а в те времена большинство людей, чьи семьи владели каким-либо делом, занимались именно им. Сыновья пекарей становились пекарями, кузнецы учили кузнецов. А местные лорды — это как нынешние старинные семьи, — Гермиона остановилась на пару секунд в раздумье и продолжила. — Я не могу дать им определение в твоей ранговой системе, но для них же там нет места? Служба для них необязательна. — Преимущество богатства поколений, — с горечью сказал Том. Его ноздри раздувались, и Гермиона видела, как тонкая струйка белого тумана вырвалась из его сжатых зубов. Он остановился посреди прохода и стал всматриваться в зазоры между колоннами на скалистые камни, простирающиеся внизу. — Я не хочу быть частью этой системы, Гермиона. Ты можешь представить меня кланяющимся и расшаркивающимся перед другим человеком ради моего хлеба? Я не могу. Я лучше буду голодать. Я никогда не был особым конформистом, уверен, ты уже это знаешь. И у меня нет никакого желания им стать — ни сейчас, ни через пять лет, вообще никогда. — Что же ты будешь делать? — спросила Гермиона. Она воздержалась от замечания, что «кланяться и расшаркиваться» будет лишь естественным продолжением его притворству Хорошего Мальчика, которое его никак не беспокоило, если было ему выгодно. У неё также начали зарождаться подозрения, что Том Риддл питает социалистические симпатии. Его риторика была не новой: она уже слышала её в контексте перераспределения власти рабочими для уничтожения угнетающей классовой системы. Но Том, она полагала, если он когда-либо читал листовки, которые раздавали на улице и оставляли в общественных телефонных будках, мечтал о перераспределении власти, чтобы отдать её всю себе. (И он никогда не стал бы сбрасывать со счетов полезность жаждущих рабочих, особенно тех, кого можно было бы склонить на свою сторону зажигательной речью-другой.) — Ты никогда не устроишься на магловскую работу банковским служащим или управляющим землёй. Я не могу придумать ничего обходящего систему, если только после Хогвартса ты планируешь вообще не браться за работу. Продолжение образования: формальная стажировка или самостоятельное обучение Мастерству? — если кто и мог самостоятельно овладеть магической дисциплиной, так это Том. — Всё, что тебе нужно будет сделать, — создать оригинальное изобретение в нужной области и получить оценку на него у признанного Мастера. Оригинальные изобретения иногда требовали опасных экспериментов: именно поэтому Мастера искали учеников, особенно самых плодотворных, участвовавших в создании знаменитых изобретений. Современная гоночная метла, Надзор, омнинокли, Омут памяти. Но она надеялась — надеялась, — что к выпуску из Хогвартса Том научится быть более ответственным. — Неважно, что я буду делать, если я смогу заработать себе на проживание, — сказал Том, беззаботно пожав плечами. — Ты просто ещё не решил, что? — А ты уже решила, что собираешься делать? — Том вернул ей её вопрос, не отвечая на свой. — До того как я узнала о магии, я хотела учиться медицине, — сказала Гермиона, делая пару шагов ближе к парапету. Вдали внизу были камни и ледяная корка озера. — У моего отца всё ещё остались старые связи с военных дней в Королевском медицинском корпусе. Я бы не хотела быть обязанной кумовству, но ведь это не совсем кумовство, правда? Это лишь помогло бы мне зайти внутрь и дало бы мне равное положение, которое я бы получила по собственным заслугам, если бы родилась мальчиком, а не девочкой. Я думала, что это позволит мне принести наибольшую пользу — доказать, на что способны молодые девушки, помочь следующему поколению карьеристок, как это делали медсёстры отряда добровольной помощи во время Великой войны до моего рождения. Она подняла свои замёрзшие пальцы к губам и подышала на них. В одной книге она прочитала о заклинании, которое создавало переносной бестопливный огонь. Оно было бы очень полезно сейчас, если бы она выучила, как его накладывать. — Но после того, как я узнала, что я ведьма, я также поняла, что никто здесь не интересуется женским суфражизмом или продвижением прав женщин на работу, — продолжила Гермиона. Это была одна из первых вещей, которые она спросила про волшебный мир, и это было решающим фактором в принятии магического общества. Ей нравилась эта часть в гражданстве двух наций, но были и вещи, которые ей импонировали меньше. — Однако это не значит, что волшебный мир идеален: там тоже есть неравенства — просто не такие, как в магловском мире. Поэтому я решила, что попытки совершить изменения для совершенствования Волшебной Британии будут более эффективны в качестве бюрократа Министерства, а не целителя из Святого Мунго. Том облокотился на колонну, и Гермиона увидела, как затряслись его плечи. Через короткое мгновение она поняла, что он беззвучно смеялся. — Не могу сказать, — выплюнул Том, вытирая глаза, — что эти выродки без подбородков будут очень довольны перспективой Министра магии быть маглорождённым — а маглорождённых министров никогда не было, — и уж тем более такого, кто будет учить их принципам общественных приличий. — Я ничего не говорила о том, чтобы стать Министром магии! — Зачем тогда вообще утруждать себя работой в Министерстве? — Чтобы реструктуризировать нечестные порядки? — жёстко ответила Гермиона. — Работа в Отделе магического транспорта впоследствии поможет мне подключить к каминной сети дома зарегистрированных опекунов-маглов вроде моих родителей. И больше им не придётся ехать тридцать миль до Косого переулка. И это мы ещё живём в районе Большого Лондона: каждый маглорождённый, живущий за пределами прилегающих к Лондону графств, застрял в гораздо более печальном положении, чем мы. — Да, — сказал Том с горящим взглядом, — но ты можешь сделать всё это и даже больше, будучи Министром. — Но разве «выродки без подбородков», как ты их зовёшь, вообще позволят мне стать Министром? — Восхитительная штука о кровосмешении, — сказал Том тихим голосом, отталкиваясь от колонны и приближаясь на шаг к Гермионе, — что оно не только оставляет их без подбородков, но и без хребтов тоже. Белый шлейф его дыхания долетал до её лица, гонимый порывом ледяного воздуха. Несколько взъерошенных ветром кудряшек упали на его брови, отбрасывая тени на его тёмные глаза. Его уголки губ изогнулись с выражением веселья, которое было вряд ли чем-то, кроме насмешки. «Кожа белая, как снег, губы алые, как кровь, — вспоминала Гермиона. — Но он ничуть не похож на принцессу». — Не знаю, что это должно означать, — сказала Гермиона, нервно теребя одежду. — Это значит, Гермиона, — сказал Том, наполовину прикрыв глаза, — что если ты когда-либо будешь баллотироваться в министры, я отдам за тебя свой голос.

***

Лишь когда Гермиона вернулась в свою спальню, она поняла, что Том так и не дал ей внятного ответа, что он собирается делать в отношении его планов после Хогвартса. Она сбросила свои ботинки и со стоном упала лицом в кровать. Если кто-то и был идеально подходящим для политической карьеры, это был Том Риддл. Он мог воспроизводить идеальную манеру поведения политика: при желании он мог общаться с правильным количеством уверенности и искренности, чтобы желчные старики пересмотрели свои взгляды, хотя их убеждения были окаменевшими с начала века. Он обладал особой манерой убеждения, которая через полтора десятилетия позволит ему соперничать с опытным парламентарием. Единственным недостатком Тома было бы отсутствие искренней озабоченности социальным прогрессом — но это и было квинтэссенцией политика. Если смотреть на вещи реалистично, сколько политиков действительно заботились о пересмотре прав для обездоленных и угнетённых? Было ли вообще важно, что они не придавали этому значения и не понимали этого, покуда они поддерживали идеалы общественного прогресса? Многие знаменитые либеральные политики были выпускниками институтов «старичков», происходили от пэров королевства или владели собственными титулами и никогда не жили жизнь работающей матери, но это же останавливало их от желания улучшить универсальные условия труда… — Гермиона? Голос прервал поток мысли Гермионы. Гермиона подняла лицо от подушки: — Да? — Твоя сова принесла тебе почту, пока тебя не было, — голос шёл от одной из её однокурсниц, Шиван Килмюр. Она была девушкой сдержанного нрава, с волосами такими светлыми, что её ресницы и брови были практически невидимыми. — Вот. Шиван подошла к кровати Гермионы и бросила конверт на синее стёганое покрывало. Гермиона подняла его и перевернула, чтобы изучить сургучную печать. Она была тёмно-бордовая, с изображением башни с двумя перекрещенными у основания мечами. Мастер оберегов, который увидел её рекламу в «Ежедневном пророке», прислал ей ответ. — Где ты купила свою сову? — спросила Шиван, садясь на свою кровать. — Сова моей мамы приносит письма только по утрам. Если мне нужно проверить почту, я должна идти прямиком в совятню. Твоя очень хорошо обучена, раз знает, как доставить письма в твою комнату. — А, — отрешённо сказала Гермиона, запуская палец под печать и соскабливая сургуч, — Том тренировал мою сову в течение лета. Жиль привык приносить письма по утрам и вечерам, и он научился тихо сидеть на подоконнике, пока получатель не заберёт свою почту или не напишет ответ. Она не знала, что не все совы такие, но она знала, что Том доказал, что обладает удивительным умением обращаться с животными. Жиль никогда не бросал посылки в двенадцати футах от стола, отчего всех вокруг окатывало молоком и горячей кашей. Он не воровал бекон и сосиски с тарелки, как, она видела, делают совы других учеников. И он никогда не оставлял мёртвых животных или другие отходы на окне её дома: мама бы не одобрила питомца, чтобы убрать за которым Гермионе бы надо было лезть по стремянке. — Том? — нахмурилась Шиван. — Том Риддл? — Да, тот самый Том Риддл. — Тебе надо быть осторожной с ним, — голос Шиван неприятно изменился. — Почему? — удивилась Гермиона, поднимая глаза от письма. — Я слышала, как люди говорили, что он жульничает с домашними работами. — Что?! — глаза Гермионы сузились. — Ты где такое услышала? — Но это же, скорее всего, правда, — сказал Шиван. — У Риддла самые лучшие отметки из всех. Если бы он был в Рейвенкло, никто бы и не думал об этом — но он же в Слизерине. Говорят, слизеринцы сделают всё что угодно ради хорошей оценки. — Никто не говорил, что слизеринцы не могут быть умными, — сказала Гермиона, опуская письмо, чтобы не порвать его своим кулаком, — или хаффлпаффцы, или гриффиндорцы, раз уж на то пошло, — она вспомнила, что Шляпа чуть не отправила её в Гриффиндор. — В любом случае, я слышала, что Шляпа предлагала определить Риддла в Рейвенкло, и он иногда одалживает книги в библиотеке нашей гостиной. Ему не нужна помощь, чтобы разгадать головоломки двери, и его не выгоняет Холбрук и другие старосты. Кто тебе сказал эту чушь? Шиван сжала губы в тонкую линию и, избегая тяжёлого взгляда Гермионы, моргнула и поболтала ногами: — Антонелла Эверард и Эвандина Чаффли в женском туалете на третьем этаже. Я слышала, как они говорят о нём, из кабинки. — Они вруньи, — твёрдо сказала Гермиона. — Думаю, они просто злятся, что ученик не из «надлежащего волшебного материала» постоянно обходит их в рейтинге учеников. — Но ни Эверард, ни Чаффли не принадлежат «Священным двадцати восьми»… — Шиван замялась. — Я никогда не слышала, чтобы они говорили, эм, ну, знаешь, — её голос опустился до шёпота, — слово на букву «г». — Не обязательно использовать такие слова, чтобы быть отвратительным человеком. Я знаю, что Эверард однажды сказала за моей спиной, что у меня вид изуродованного бобра, и ты веришь им на слово? — Гермиона заскрипела зубами. Ей было плевать, что её называли всезнайкой, но она ненавидела, когда девочки копали под других девочек, оскорбляя их внешний вид или интеллект. И она совершенно не выносила на дух, когда кто-то подразумевал, что девочке надо обесценивать свой ум, чтобы считаться симпатичной. — Кроме того, мы ходим на защиту от Тёмных искусств и трансфигурацию со слизеринцами. Ты видела, как Риддл орудует палочкой. Ты правда думаешь, что ему надо жульничать? Шиван потрясла головой: — Я всегда хорошо относилась к Эверард и Чаффли. Я знаю их семьи: они не соглашаются с травлей маглов. Они очень далеки от семей, которые хотят узаконить охоту на маглов. Гермиона ужаснулась: — Есть волшебники, которые хотят охотиться на маглов?! Шиван стала пунцовой: — Это веками было незаконно. Об этом не говорят в компаниях, и единственным людям, которые на это решаются, двести лет, и они происходят из определённых семей. Никто не обращает на них никакого внимания, только на их хранилища, полные золота, надеясь его унаследовать, когда они наконец-то сдадутся и дадут дуба. Эверард и Чаффли из хороших семей по сравнению с такими, — она почесала нос и добавила. — Пожалуй, это грубо с их стороны называть людей, как вы с Риддлом, ненадлежащим волшебным материалом, но, по крайней мере, они не отрицают, что вы оба волшебники. Они никогда этого не говорили, даже наедине. «Маленькие благословения», — подумала Гермиона. — Шиван, — она начала настойчивым голосом, — в следующий раз, когда ты услышишь, что они обсуждают Риддла в туалете, ты должна тут же доложить об этом их декану. Жульничество — это серьёзное обвинение, и с этим должен разбираться профессор Слагхорн. Посмотрим, что они скажут на это. Шиван кивнула: — Это разумная идея. Я не знаю, почему они не принесли доказательства профессору вместо распространения сплетен… Мерлин, если только они правда выдумывают истории о нём. — Если ты всё ещё считаешь Риддла жуликом, можешь последить за ним на трансфигурации. Сама увидишь, какой он волшебник, — сказала Гермиона. — Профессор Дамблдор бы не позволил никакой бесчестности на своих уроках. Гермиона вскоре вернулась к своему письму, а Шиван — к своему учебнику по зельеварению. Позже вечером, когда Гермиона писала своей маме, она поняла, что, не раздумывая, вступилась за Тома Риддла за вполне резонную претензию. Она была поборницей справедливого отношения ко всем, но одна лишь история о сплетнях девочек из туалета спровоцировала в Гермионе бурную реакцию, мгновенную защиту Тома. Но Том же делал то, в чём его обвиняли. Он жульничал с домашними работами. Просто не со своими. («Я лишь позволил мошенничеству случиться, — сказал бы Том. — Есть разница».) Её нравственное отношение к жульничеству не менялось. Ей не нравилось ни собственное мошенничество, ни помощь с мошенничеством другим... Но обидные обзывательства за спиной ей нравились ещё меньше. Её не прельщала мысль о том, чтобы вставать на чью-то сторону, — казалось, что она одобряет действия одной стороны и осуждает другую, — но, если бы ей надо было выбрать, это была бы не сторона тех, кто говорил о ней такие вещи, как Антонелла Эверард. Том Риддл был нечестен в учёбе, мошенником или помощником, или как он там себя называл, но самое главное — он никогда её не обзывал. «Сделал бы он то же самое для меня? — размышляла Гермиона. — Защитил бы он меня от его соседей по спальне?» У неё были подозрения, какие семьи имела в виду Шиван, те, у кого старинные фамилии и тяжеловесные хранилища. «Священные двадцать восемь», генеалогический справочник, похожий на книгу пэров, которую начали издавать более чем за сто лет до появления волшебного эквивалента. Гермиона скептически относилась к обеим. Она покупала и сохраняла газету каждый раз, когда там печатали комментарии Т. М. Риддла о своих академических успехах в разделе заметок о школах. Она могла лишь представить, что делали состоятельные семьи, когда видели свою фамилию напечатанной в роскошной книге, и как беспринципный издатель может увидеть выгоду в потакании их неуместному тщеславию. «Я не знаю, что бы он сделал, чтобы изменить эту ситуацию. Я знаю, что он не считает их своими друзьями: каждый раз, когда я слышу, как он использует слово "друг", оно звучит с презрением. Традиционные ожидания от дружбы — или те, что я считаю, она должна выражать — не совсем относятся к нему. Я знаю, что у него есть свои стандарты, — подытожила Гермиона. — Они не совпадают с моими, но мы знаем друг друга достаточно долго, чтобы он прекрасно понимал, какие вещи я считаю приемлемыми или нет». Ей было легче фокусироваться на менее сложных, более конкретных вещах. У неё были свои проблемы, те, которые она могла понять и найти пути разрешения, потому что для них существовало решение. В отличие от этих странных, запутанных отношений, этой однобокой дружбы — она не могла придумать лучшего определения, — которая была у неё с Томом.       «Дорогая мама,       Ты раньше писала о состоянии Лондона, и войне, и о том, что мы будем делать, когда закончится семестр. Это не выходило из моей головы с начала года, и с тех пор я выяснила, что школа непреклонна в отношении продления пансиона на время школьных каникул. Вместо того чтобы поехать с членами общества Св. Иоанна в Нортгемптоншир на июль и август, я нашла нам способ остаться в безопасности в Лондоне. И это также будет означать, что тебе больше не придётся пользоваться общественными бомбоубежищами: я знаю, вам с папой не нравится, что они такие переполненные и шумные, особенно когда кто-то начинает паниковать из-за еды или воды. Всё, что нам нужно сделать, — очистить подвал и пустить туда волшебника для наложения защиты.       Я копила весь год, и я знаю, что это выйдет дороже, чем я рассчитывала, но я нашла мастера оберегов, который сможет выполнить эту работу без ведома Министерства магии. Его зовут мистер Сигизмунд Пацек, и я приложу его квалификации к этому письму. Мне сказали, что его альма-матер, Дурмстранг, — это Хогвартс Скандинавии и Славянских государств, а институт, присвоивший ему степень Мастера, специализируется на магической архитектуре и строительстве. Он берёт за свои услуги 30 фунтов в день, я знаю, что это довольно много, но он заверяет, что его обереги продержатся до десяти лет с минимальным обслуживанием. Также он может делать другие вещи, помимо оберегов: он сказал, что умеет накладывать заклинание Незримого расширения, которое, согласно "Практическому подходу к продвинутым заклинаниям", расширяет измерения…»

***

Весенние дни становились теплее, а моменты украденного солнечного света — всё менее прерывистыми. Каждое утро, когда Гермиона выглядывала из окна своей спальни, она видела, что озеро меняет цвет по мере того, как тает толстая корка его ледяной поверхности, темнея с яркого ледникового белого в серый и, наконец, в глубокий и бездонный чёрный. Гермиона проводила больше выходных часов, прогуливаясь по окрестностям с Томом, и каждый раз, когда они слышали звон часовой башни, они останавливались, чтобы послушать. Точнее, она останавливалась, а он нетерпеливо притопывал ногой, ожидая, пока она его догонит — он ходил быстрее, и его ноги были длиннее, и он хотел вернуться внутрь как можно скорее. Но она замечала его засунутые в карманы брюк руки и видела подпрыгивание его гортани, как он сглатывал и смотрел в сторону, чтобы изучить каменную кладку на пешеходной дорожке или поросшие зеленью холмы вдалеке. Это выдавало его внутреннее беспокойство и доказывало, что он не так уж безучастен, как ему хотелось казаться: это доказывало, что не только она пострадала от ползучего чувства опасений. Она считала оставшиеся в семестре дни, но, в отличие от своих соседок по комнате и, в отличие от Гермионы прошлого года, она не тревожилась о том, сколько времени осталось до прихода итоговых экзаменов. Ну, это было не совсем правдой. Она всё ещё переживала о том, чтобы получить «превосходно» по всем предметам, чтобы правильно выбрать факультативы на третий год и чтобы её магическое образование давало ей наибольший результат: она чётко осознавала, что выбрала Хогвартс в счёт магловского университета и возможности стать доктором Грейнджер. Школьные оценки, и рейтинги учеников, и размеренная жизнь в стенах Хогвартса, как бы она ни была благодарна возможности отвлечься, меркли по сравнению с опасностью, лежащей снаружи. Жиль тоже получал больше, чем положено, упражнений на свежем воздухе. Почти через день он летал в Лондон и обратно, принося письма из дома и копии «Таймс» и «Evening Standard». Бóльшую часть весенних месяцев было спокойно, и британцы, как писала мама Гермионы, постепенно привыкали к покупкам по талонам из продовольственных книжек и к более скромной жизни. На волшебном рынке, в свою очередь, в продаже было всё так же много говядины и шоколада, как и прошлым летом, поэтому маме с папой не нужно было сильно менять свой образ жизни. Они знали, что было предпочтительно, чтобы они делали хоть какой-то вклад во имя национальной солидарности, поэтому вместо того, чтобы каждый вечер подавать на ужин кусок мяса, они ели его пять раз в неделю. Среднестатистический британец, у которого не было доступа к волшебному рынку (или к нечистому на руку мяснику), мог себе позволить есть мясо только два раза в неделю.       «Моя дражайшая Гермиона,       Мистер Пацек приходил сегодня днём, чтобы сделать замеры нашего подвала. Мы сочли его очень профессиональным, вежливым, любезным гостем и во всех отношениях прекрасным молодым человеком. Сначала мы и не подозревали, что он волшебник — он появился на нашем пороге в гарусе, с портфелем в руке, и ничто его не выдавало. Я думала, что легко могу отличить волшебников: их шляпы обычно не подходят ко времени или сезону, их пуговицы пришиты обратной стороной, и они носят тапочки вместо подходящей обуви.       Он остался на чай и поделился с нами довольно захватывающими новостями: он покинул Континент, потому что там появился какой-то смутьян, который захватил несколько министерств, и мистер Пацек решительно не согласен с его политикой. Оказывается, этот новый Великий министр активно набирает учеников, настоящих и бывших, из Дурмстранга — что, как выяснилось, волшебная альма-матер и для него, и для мистера Пацека. Мистер Пацек заметил, что у него было слишком мало предложений помимо работы с этим мистером Гриндевальдом, венгерским гражданином немецкого происхождения, и поэтому решил искать свою судьбу за границей. Ему повезло, по его словам, ведь только на прошлой неделе на Норвежскую магическую ассамблею было совершено нападение, а Дурмстранг, скорее всего, скоро окажется в осаде, так что все, кто не эмигрировал или не капитулировал, могут быть арестованы.       Гермиона, похоже, что магический мир столкнулся со своими собственными проблемами…» Она показала Тому письмо, когда они готовились к своему последнему экзамену школьного семестра. В это время года библиотека была многолюдна, поэтому они договорились вставать пораньше и занимать места к самому её открытию в восемь утра. К позднему утру было бы невозможно найти свободный стол, и, если какие-то места освобождались, то старшеклассникам хватило бы влияния, чтобы занять их первыми. Помогало то, что они могли хранить кексы в зачарованной заклятием стазиса коробке Тома. Им нельзя было есть в библиотеке, но, если они сидели в уголке в самом дальнем конце, никто их не видел. К тому же кексы были такими вкусными, когда хранились горячими, и было совсем несложно найти заклинание для уборки крошек. — «Смутьян»? — сказал Том, просматривая конец страницы. Он фыркнул. — Это ещё мягко сказано. Этот министр Гриндевальд — самый настоящий Тёмный Лорд. — Что! — вскрикнула Гермиона и сразу же накрыла рот руками, бегая глазами из стороны в сторону в поисках высматривающего библиотекаря. — Как? — За счёт убийств, подчинения и террора против множества людей, очевидно, — сказал Том, поднимая бровь. — Как ещё, ты думаешь, кто-то зарабатывает себе титул «Тёмный Лорд»? Разумеется, не большинством голосов совершеннолетних граждан. — В смысле, как ты это узнал? — спросила Гермиона с новой попыткой. — Я не видела этого в «Ежедневном пророке». Гермиона была бесспорно первой в истории магии. На всех остальных предметах — кроме астрономии — она с трудом боролась за то, чтобы сравняться с Томом в практических демонстрациях и теоретических знаниях. На этих занятиях нужно было много читать и писать эссе, чем длиннее, тем лучше, — всё это Гермиона делала превосходно, что в равной степени вызывало у Тома скуку. Однажды он жаловался, что предпочёл бы творить историю или писать её сам, а не слушать, как какой-то дряхлый старый профессор бубнит им причины того, почему гоблины не заслуживают права на жизнь. Она читала о Тёмных Лордах, конечно, и самые худшие из них были такими поворотными точками в истории волшебства, что она рассчитывала заметить признаки зарождения нового на ранних стадиях его становления. Она считала, что это было похоже на вулкан. Земля тряслась, и каждый мог заметить дым, запах серы, бегущих из своих нор зверей за дни или даже недели до его извержения. Сейчас Гермиона регулярно читала «Ежедневный пророк». Не так фанатично, как другие ученики, — только самые важные новости и официальные заявления, — и она не встречала никаких признаков необычных явлений в мире волшебников. Но, подумав, она не удивилась. Как часто «Пророк» писал о чём-то за пределами Британских островов? Даже ирландские новости часто оставались незамеченными, не считая статей о квиддичных матчах на поле «Нетопырей», которое находилось в Ольстере. — Мальчики в моей спальне говорили об этом, — сказал Том. — Но они идиоты. Они не знают ничего важного, лишь повторяют то, что однажды произнесли их отцы. — Что они говорили? Мне стоит рассказать моей маме? — спросила Гермиона. Её мама выражала беспокойство о безопасности Волшебной Британии. Защитными оберегами подвал мог обезопасить их от обычных налётов и артиллерии, но он не смог бы служить постоянной защитой против группы решительных и хорошо обученных волшебников. — Она уже много месяцев хочет эвакуировать семью в деревню. — Та часть, что Дурмстранг — альма-матер Гриндевальда, некорректна, — сказал Том. — Нотт говорит, что он туда поступил в прошлом веке, но не закончил, потому что его отчислили на последнем курсе за… — Том остановился, изгиб его губ выдавал легчайший намёк на угрюмость, — опасные магические экспериментирования. Выражение лица Гермионы было торжествующим, но Том проигнорировал это с легкомысленным взмахом руки. — И Гриндевальда, и его последователей, оказывается, не заботит статус крови, — продолжил Том. — По крайней мере, не так сильно, как «двадцать восемь», — иначе у него было бы куда больше последователей из Слизерина в моей гостиной. И пока он не интересуется Британией. Кажется, они идут на Норвегию, чтобы консолидировать их контроль в Скандинавии, — он наклонил голову и провёл пальцем по складке бумаги, где письмо было сложено в аккуратные трети. — Интересно, что норвежское Министерство было атаковано лишь через несколько недель после вторжения в Норвегию немецкими маглами. Прогнило что-то в Датском королевстве… — Дания была захвачена около месяца назад, — добавила Гермиона. — Лондонские газеты пишут, что они под немецкой оккупацией. Том кивнул: — Маглов больше заботит война, чем волшебники, как им и положено. Ни у одного магловского правительства нет ничего эквивалентного той значимости, которую наш мир придаёт защите магического общества и его членов. Вообще-то, международный Статут о секретности совершенно не упоминает статус крови. Он лишь ссылается на «волшебных людей и существ». — Мы маглы три месяца в году, — заметила Гермиона. — Может, нам нужно сделать что-нибудь, каким-то образом внести вклад… — Я ненавижу жить как магл, и ещё сильнее я ненавижу магловскую войну, но мы не обязаны ничего предпринимать по этому поводу. Мы не маглы. И прежде чем ты сделаешь несколько предложений, ты должна знать, что я отказываюсь заниматься какими бы то ни было спасательными операциями, — сказал Том. Он положил письмо на стол, аккуратно сложив его обратно в конверт. — Лучше всего скрестить пальцы и надеяться, что к моменту окончания Хогвартса Гриндевальд всё еще будет на свободе. Гермиона послала ему неодобрительный взгляд: — С какой стати тебе вообще этого желать? — Насколько просто, ты считаешь, получить Орден Мерлина в мирное время, Гермиона? — сказал Том ровным голосом. — Он бы решил все эти докучливые проблемы с нашими будущими карьерами, как думаешь?