Одного поля ягоды / Birds of a Feather

1943 Несмотря на жизнь в замке бóльшую часть года, Гермиона была впечатлена Усадьбой Риддлов. Она считала, что это из-за того, что простирающиеся территории и неевклидова архитектура Хогвартса делились сотней студентов, а с призраками и говорящими портретами он не был местом, в котором действительно можно было бы затеряться. В сравнении, в Усадьбе Риддлов — величественном старинном особняке георгианской эпохи, имитирующем поздний якобинский стиль, — было три жителя — или четыре, раз уж теперь Тома приняли в семью. В доме, как она заметила, пока изучала каждый этаж во время своего постоя, было больше дюжины спален, длинный коридор, заодно играющий роль семейной портретной галереи, винный погреб и множество комнат специального назначения: для курения, игры в бильярд, шитья, чтения книг и чистки ботинок. Там даже была комната в южном крыле для хранения игрушек, украшенная полками с плюшевыми животными, корзинами раскрашенных деревянных кубиков и сложенных разноцветных покрывал. Это было другим отличием между этим местом и Хогвартсом: комнаты и коридоры в Хогвартсе показывали следы использования тысячами молодых ведьм и волшебников за тысячи лет с основания школы. Он выглядел древним, сказочным, но никогда не старым. В сравнении, бóльшая часть Усадьбы Риддлов казалась пыльной и заброшенной, будто это была музейная выставка, показывающая сценки из жизни прошедшей эпохи британской истории. Она, должно быть, была младше Хогвартса на несколько столетий, но анахронические доспехи, и гобелены, и горгульи Хогвартса никогда не казались ей устаревшими, в то время как эти следы были повсюду в доме Риддлов. Одним из таких следов были фотографии на стенах, изображающие чопорных мальчиков в матросских костюмчиках, другим — отверстия, прорезанные в обоях для установки электрических выключателей. Миссис Риддл подошла к ней, пока она изучала чёрно-белые фотографии в комнате с игрушками. — Она тебе нравится? Детская? — спросила миссис Риддл, стоя на пороге. — Конечно, ты сможешь украсить её по своему вкусу, когда начнёшь ею пользоваться. — Прошу прощения? — сказала Гермиона. — Но зачем мне понадобится эта комната? — Когда ты решишь завести детей, где, ты думаешь, они будут расти? — миссис Риддл говорила терпеливым голосом, будто общалась с маленьким непослушным ребёнком. — Я скорее упаду замертво, чем разрешу своим правнукам расти в лондонской квартире. — Правнукам? — Гермиона едва удержалась от того, чтобы её челюсть не отвисла в наиболее неподобающей манере. — Вы думаете, что я — что Том и я собираемся… — Произвести потомство? — она закончила за Гермиону, будто это было самой естественной вещью на земле. (Это было, конечно, естественной вещью, но это не было самым тревожным предметом их разговора). — Я, разумеется, надеюсь, что вы поженитесь до того, как это произойдёт, но какую бы очерёдность вы ни выбрали, важно лишь что вы сделаете это вдвоём, и к тому же своевременно. Думаю, нашей семье не помешало бы поменьше публичных сплетен, как ты считаешь? — Извините, — сказала Гермиона, чувствуя себя всё более и более не в своей тарелке, — но мы с Томом, у нас всё не так, как Вы думаете. Мы просто друзья, миссис Риддл. — «Друзья», — миссис Риддл одарила её оценивающим взглядом. — И однако ты знаешь, что он читает в кровати всю ночь, а он знает, что ты разговариваешь во сне. Когда я была девочкой, это бы считалось наиболее далёким от простой дружбы. — Это не то, как это звучит, — быстро сказала Гермиона, — и в этом не было ничего непристойного, честно! — она, к своему неудовольствию, знала, что поколения юных мужчин и женщин произносили те же слова старшим, но, возможно, в этот раз ей поверят. — В любом случае, сейчас современные времена: стандарты изменились за последнее поколение. Я не против идеи замужества и детей, но я тяжело училась в школе и хотела бы сделать что-то с моим образованием, когда закончу. Просто повесить диплом на стену для меня недостаточно. Мамино образование тоже было не просто украшением стены. Она вышла замуж за папу Гермионы посреди своего обучения на медсестру, но это было лишь по некоторым внешним обстоятельствам проживания и трат на жизнь: было дешевле снимать квартиру вместе, а не два отдельных пансионата, но арендодатели не любили сдавать жильё неженатым парам. Мама с папой не завели Гермиону до тех пор, пока её папа не закончил свою ординатуру, и они не открыли собственную практику. В результате её родители были старше многих родителей её одноклассников в начальной школе. Но это не было чем-то плохим, это лишь означало, что у мамы с папой были успешные карьеры и большой семейный дом в Кроули, чтобы Гермиона могла по нему ползать младенцем. (Она размышляла, был ли поздний старт мамы с папой причиной, почему Гермиона была единственным ребёнком, ведь взрослой паре было бы трудно уследить за несколькими маленькими детьми. Но Гермионе всё ещё нравился пример, который они подавали, и она ценила, что они делали упор на усердие в учёбе и правильный выбор профессии. Если это значило, что у них не будет трёх или пяти детей, что было средним числом для британской женщины, она безропотно примет это. Она достаточно переживала за первокурсников Рейвенкло, и добавить к этому других детей — своих детей — стало бы действительно невыносимо). — Ты заинтересована в… ремесле? — спросила миссис Риддл, используя слово, будто оно оставляло плохое послевкусие у неё во рту. «Ремесло» было старым словом, вышедшим из употребления. Более подходящим современным термином было «трудоустройство» или «профессия», когда в нынешние дни зарабатывать на жизнь чем-то ещё, кроме сбора подати, уже не считалось презренным. Но лицо миссис Риддл помрачнело, и её губы крепко сжались, будто Гермиона призналась в том, что хочет сбежать с цирком. — Если я в состоянии и достаточно обучена, чтобы заработать себе на жизнь, почему бы мне сделать этого? — сказала Гермиона. — Дело не в деньгах — моя мать работает и занимается благотворительностью, хотя у нас было бы их достаточно, если бы она этого не делала. Но ей хочется этого, и она приносит пользу тем, что делает это. — Как современно, — было любопытно, как самые невинные слова из уст миссис Риддл могли звучать несколько оскорбительно. — Полагаю, идея твоей матери проявить должный интерес к твоему образованию соответствовала её положению. Но не мне указывать другой женщине, как ей воспитывать своего ребёнка. Миссис Риддл шмыгнула носом и продолжила: — Ты можешь обнаружить, что женщина со средствами с такой же лёгкостью может «приносить пользу», но ей лишь изредка придётся прибегать к обычному труду. Видишь ли, когда кто-то рождён или выращен в дворянском обществе, такая привилегия не обходится без обязательств. Социальное положение влечёт за собой социальную ответственность: от нас ожидают нравственного примера, благочестия, добродетели, благотворительности и благородства, и через это мы подаём пример нашим меньшим. «Noblesse oblige», как они это называют, является признаком истинного благородства — как в положении, так и в характере. Гермиона не могла перестать пусто таращиться на миссис Риддл, не в состоянии сформулировать подходящий ответ. Она понимала концепции добродетели и нравственного обязательства, но она не ожидала таких настроений от Мэри Риддл, из всех людей. Риддлы были… Не то чтобы злобными людьми, но из того, что она успела о них заметить, она были едва ли добродетельными. Они жили свои безбедные, спокойные жизни — жизни удовольствий, — и в этом не было ничего по сути своей плохого. Но самое милосердное, что она видела от них, помимо того, что они были любезными хозяевами по отношению к ней и Тому, — класть деньги в блюдце для сбора пожертвований и относиться к слугам с элементарной вежливостью. Помнить имена прислуги, предоставлять служебные «льготы» вроде разрешения собирать объедки с ужина для своих семей, позволять первыми выбрать из ненужных вещей и старого белья, которые они собирались отдать на благотворительность, и давать отгулы на полдня по воскресеньям, чтобы посетить церковь, — это Риддлы называли добротой, что отдавало унизительной снисходительностью в либеральных глазах Гермионы. Она никогда не видела миссис Риддл вяжущей носки или сматывающей бинты, или мистера Риддла открывающим двери своего дома солдатам, идущим на поправку, или отца Тома предлагающим руку помощи горничным, чтобы следить за домом или поместьем. Он был дюжим мужчиной, которого по каким-то причинам не призвали в армию, и в то же время все заботы о дворе и чистке конюшен были возложены на мистера Брайса — человека, ковылявшего на костыле. Отец Тома — схожесть их имён начинала приносить неудобства — не делал ничего, кроме недовольного хлопанья дверьми, а затем он уезжал на конные прогулки, когда мистер и миссис Риддл его игнорировали. Они уделяли больше внимания Тому, спрашивая, как он устроился в своей комнате, и нужны ли ему дополнительные одеяла, или хотел ли он, чтобы горничная оставляла грелку в его кровати после ужина, чтобы она была тёплой и уютной, когда придёт время идти в постель. — Думаю, есть гораздо более важные вещи, чем пытаться выглядеть благородными, — сказала Гермиона. У неё не было красноречивости Тома, чтобы очаровывать взрослых: она была слишком прямолинейной в рассуждениях, чтобы тягаться с убедительностью Тома, и хоть Том и находил это трогательным, это мешало в редких случаях, когда она хотела, чтобы другие люди не только сочли её аргументы убедительными, но и её персону приятной. — Эта цель достойна восхищения — привилегии не стоит принимать как должное, конечно, — но я всегда хотела привнести более активный вклад в общество. Связи с общественностью, гражданские дела или, возможно, даже государственное управление. — О, Гермиона, моя дорогая, — сказала миссис Риддл с огромным облегчением. Она похлопала Гермиону по плечу и продолжила. — Если тебе этого хотелось, почему ты не сказала? Уверена, я смогла бы устроить для тебя место в муниципальном управлении Северного Йоркшира, когда ты закончишь школу. Это к северу от долины и достаточно близко, чтобы ты могла жить здесь, а не в Аллертоне — довольно скучном маленьком приходе, если судить по нему. — Позицию? В муниципальном управлении? — На службе у олдермена. Им всегда требуются компетентные секретари. И снова Гермиона принялась барахтаться в поисках ответа. Пока она склонялась к открытости в разговорах, она умудрилась собрать достаточно самоконтроля, чтобы избежать не подлежащей исправлению грубости. — О, — сказала она, — ну, это очень щедро с Вашей стороны, миссис Риддл. — Благороден тот, кто благородно поступает, — великодушно сказала миссис Риддл. — Я хочу, чтобы ты чувствовала себя желанной гостьей, пока ты живёшь здесь. — О, — немного нескладно повторила она. — В таком случае, не слишком бы Вы возражали, если бы я одолжила Ваш мотор? Я знаю, что бензин сейчас нормирован, но я обещаю, что не использую слишком много. Я… Я хотела бы посмотреть деревню поближе, а подниматься вверх-вниз по холму не особенно приятно по снегу, особенно, если погода изменится на обратном пути. У неё была магия, чтобы заполнить топливный бак: они ничего не потеряют, даже если она одолжит автомобиль Риддлов и проедется до Йорка и обратно. Но она не собиралась настолько далеко — дальний конец Литтл-Хэнглтона был крайним местом, которое она собиралась исследовать. Там была информация, которую она искала, важная информация, которая ответит на вопросы, о которых она размышляла неделями, и деревня была лучшим местом, которое она знала для поиска ответов. — Ты можешь взять «Санбим», — ответила миссис Риддл. — Это тот, что постарше — Брайс будет знать, какой, если ты спросишь его. Разреши ему дать тебе полную экскурсию по деревне. Томас не терпит грязь на своём «Роллсе», когда погода становится слякотной, как зимой. А мой Том… — она вздохнула, — предпочитает лошадей и никогда не покидает границы участка в наши дни, так что он тоже не будет возражать. У Риддлов было два автомобиля? Почему-то, Гермиону это не удивило: судя по их образу жизни, они были неприлично богаты по стандартам среднестатистической семьи в Кроули. И у мистера Риддла был «Роллс-Ройс»! Она прочитала несколько руководств автомобилистов во время обучения вождению этим летом, и хоть у неё пока не было предпочтений по маркам — магловский эквивалент того, как молодые волшебники сходили с ума по новейшим гоночным мётлам, — она знала, что некоторые фирмы были роскошнее других. Эта машина стоила тысячи фунтов. Родители Гермионы заплатили сто пятьдесят фунтов стерлингов, чтобы установить обереги на оставшуюся часть дома, после того как поверенный Нотта добился одобрения бумаг Министерством. Поверх этого они заплатили пошлину за подачу заявления и ремонт двух каминов в доме с подключением к каминной сети, что в общей сложности вышло в сотни фунтов, и было достаточно дорого, чтобы мама с папой несколько раз серьёзно обсуждали семейный бюджет. В конечном итоге они решили, что это того стоило, а мистер Пацек сделал им выгодную скидку по дружбе, ведь они не могли рыскать в поисках более дешёвых альтернатив для защиты своего дома от бомб, газовых атак, пожаров и миномётных ударов. Эти мысли крутились на задворках её разума следующим утром, когда она в последний раз проверяла свой учебный ежедневник. Прочитав сообщение, которое в нём появилось ночью, она засунула его в свою сумку и направилась в гараж Риддлов, который находился за домом, невидимый с подъездной дороги. Задняя часть дома была не такой грандиозной, как передняя, ей недоставало готического великолепия балюстрад по обе стороны крыльца или фигурных парапетов на крыше. Мощёный камнем двор был центром этой территории, покрытый за зиму льдом с редкими чёрными комками, заметными на утрамбованном снегу, где опорожнилась лошадь, и это камнем замёрзло до того, как кто-то смог это убрать. Он был окружён хозяйственными пристройками, необходимыми для управления такой роскошной усадьбой, как дом Риддлов: гаражом, конюшнями, маслобойней, огородами и оранжереей со стеклянными стенами, чтобы держать свежие травы и цветы для стола Риддлов. Можно было услышать ржание коней поверх завывающего ветра, и Гермиона покрепче затянула шарф на горле, вызывая Согревающее заклинание на своём магловском пальто, и нырнула в гараж, в котором она знала будут самые большие двери из всех вспомогательных построек дома. Внутри она обнаружила комнату, в которой пахло бензином и металлом — поверх проникающего запаха конского навоза, который доносился, стоило ветру подуть в нужном направлении, — и там стояли небольшая карета и, судя по всему, повозка, опрокинутые на бок, чтобы освободить место для главных обитателей гаража — двух автомобилей. Один автомобиль был чёрным и прямоугольным, коммерческая модель, которая не особенно отличалась от той, что была у её родителей, — хотя у Грейнджеров он был синим. У него было запасное колесо, прикреплённое ремнями к багажнику, и она вспомнила, что видела его, когда мистер Брайс приехал в Грейт-Хэнглтон, чтобы забрать их с Томом с вокзала. Должно быть, это был автомобиль на каждый день, и по нему было заметно, что им часто пользовались: в корпусе были вмятины, а грязные разводы глины были разбросаны по белым покрышкам. Видимо, на нём проехались совсем недавно. Второй автомобиль был серебристо-серым, на хромированной защитной решётке не было ни пятнышка, подножки были тоньше, а капот двигателя — длиннее, украшенный сверху блестящей металлической фигуркой — отличительным знаком производителя. Гермионе было немного не по себе, когда она поняла, что этот автомобиль стоил двух плат за обучение, которые отдавали студенты лучших учебных заведений, как Оксфорд или Кембридж. А с точки зрения производительности не было большого различия между доступным автомобилем Риддлов, «Санбимом». Он был похожих габаритов с мотором Грейнджеров, и Гермиона знала, что могла бы зачаровать его теми же рунами, а значит сделать его лучше, чем «Роллс-Ройс». Но пока она использует палочку, чтобы наложить несколько Амортизирующих и Согревающих заклинаний для удобства. Эти заклинания продержатся несколько дней до того, как спадёт эффект, но это было быстрой работой, занимающей лишь несколько минут. Пока сойдёт. Она не была уверена, что любезность Риддлов, даже с учётом, что они разрешили ей водить их автомобиль, дойдёт до того, чтобы позволить ей вырезать таинственные символы под различными панелями. Её подозрения выстилались унизительным отказом: Риддлы могли быть относительно беззаботными в том, как они тратили свои деньги, но они не были безразличны к состоянию своих вещей. (Когда Грейнджеров пригласили на ужин в один из самых фешенебельных ресторанов Лондона, миссис Риддл заказала всем на закуску биск из лобстера, и устроила целую сцену с отправлением тарелок обратно на кухню, когда Гермиона заметила, что в её был кусочек панциря. Гермиона вытащила его и положила на край тарелки, но миссис Риддл увидела это и за ухо притащила метрдотеля к их столу). Устроившись на водительской половине переднего дивана, она завела мотор, и карбюратор начал прогреваться. Гермиона открыла свою сумку и достала пару книг. Первой был справочник геодезиста области Хэнглтона и прилегающих долин, который она нашла, роясь в обширной личной библиотеке Риддлов. Он был выпущен в 1889 году, когда Северный Йоркшир был учреждён отдельным гражданским округом от Южного, Восточного и Западного Йоркширов. Карты в книге показывали основные дороги и границы деревень Литтл- и Грейт-Хэнглтонов, что поможет ей найти дорогу без необходимости останавливаться каждые несколько минут, чтобы спросить направление у местных. Вторая книга была зачарованным ежедневником, который в последнюю неделю или около того был очень полезным, чтобы оставаться в курсе запутанного плана Нотта по исследованию местонахождения семейства Гонтов. Гонты. Они были тайной посреди всего этого. Волшебная семья, Гонты изолировались от остального британского общества за последнее столетие. Нотт изучил исторические записи и родословные, которые хранились в кабинете его отца, и обнаружил, что до своей самоизоляции Гонты владели землями в Ирландии. Ниточка оборвалась: их земли были проданы до рождения Марволо Гонта, мужчины, который подарил Тому его среднее имя. Марволо, согласно старинному гобелену, чьи чары истрепались несколько десятилетий назад, был дедушкой Тома по материнской линии и последним записанным Гонтом в «Справочнике чистокровных волшебников» Кантанкеруса Нотта. На многих зачарованных гобеленах, сотканных экспертами магических искусств, имена и родственные связи ведьм были записаны не с такой тщательностью, как волшебников. Магический мир гораздо чаще предоставлял ведьмам основные экономические и гражданские права: на владение делом или собственностью, или на участие в политике или дипломатии — в отличие от официального статуса, или его отсутствия, магловских женщин. Однако, как и в магловском обществе, традиционным для ведьмы было брать фамилию мужа после свадьбы, тем самым «лишаясь» собственной. Судя по записям Нотта, ведьмы с «лучшими» семьями брали двойную фамилию через дефис, если девичья фамилия её матери была выше по статусу, чем её отца, или если её собственный статус был выше статуса её мужа. Тем не менее, большинство создателей волшебных семейных древ опускали ведьм после первого поколения, если они выходили замуж, вместо этого продолжая следовать за мужем, что превращало материнские линии в запутанные дорожки тупиков и неразрешённых вопросов. Она смирилась, что ей придётся терпеть Нотта в качестве её подельника, если она хочет решить эту загадку. Растущий список опасений проносился в её мыслях, пока она выруливала на автомобиле Риддлов из гаража, вниз по холму и на основную дорогу, которая проходила через центр деревни. На дороге было не так много другого транспорта. Несколько повозок, запряжённых лошадьми, покрытых клеёнками, чтобы защитить свой груз, велосипед-другой, но никаких моторов. Водители телег приподнимали кепку для Гермионы, когда она объезжала их, медленно двигаясь по скользкому битуму. В Йоркшире зимой было не на что смотреть: земля была покрыта слоем снега, сухие каменные стены и заборы живой изгороди разделяли одного жильца от другого. Они представляли собой сетку из тёмных границ, возвышающихся над квадратными формами ветреных пастбищ. Это придавало сельской местности Северного Йоркшира вид большого белого покрывала. Место встречи было участком дороги за владениями деревни, скрытого из поля зрения маглов… Здесь! Деревянный дорожный знак вырос из утрамбованного снега на краю дороги, две стрелочки показывали в разные направления. Грейт-Хэнглтон, 5 миль. Литтл-Хэнглтон, 1 миля. Она осторожно надавила на педаль тормоза: автомобиль остановился на льдистой дороге. Выходить из магически согретого салона на холодный ветер было тяжело, но она справилась и подошла к указателю, проваливаясь под замёрзшую корку с каждым шагом. — Нотт? — она заглянула за указатель. — Привет? Ты где? Прямоугольная часть воздуха замерцала, и появился Нотт, одетый в чёрную мантию под толстым зимним плащом с меховым воротником и золотой застёжкой у горла в виде дубовой ветки, украшенной желудями. Он указал палочкой на землю, где череда рун была расплавлена в снегу. Гермиона осмотрела последовательность, переводя каждую букву в голове, и укладывая их значение в контекст друг друга. — Эй! — сказала Гермиона, поднимая глаза от земли и уставившись на Нотта. — Эта моя руническая схема! Ты даже украл идею писать на снегу! — Какая разница, где я её взял? — пожал плечами Нотт. — Тебе всё равно никто не поверит. Он стёр отметки с Инсендио, и, когда закончил, стряхнул снежную кашу с ботинок: — Ты знаешь, куда идти? — Да, — сказала Гермиона. Она засомневалась, но затем добавила. — Ну, у меня есть карта и общее представление, где искать. Но будет быстрее, если мы поедем на автомобиле. Нотт сузил глаза на мотор: — На этом? Это то, что маглы используют в качестве повозок? Оно странно пахнет — и где лошади? — Их нет. Это запах бензина. — Бензина? Гермиона поискала в своей памяти термин из алхимии, который бы понял волшебник. Учебники по этому предмету всегда использовали соль того или масло этого, чтобы описать то, что современные магловские химики называли сульфатами и нитритами. Не то чтобы волшебные алхимики прошлого — или настоящего — были невежественными или глупыми, но они были ограничены старыми обычаями, и одним из них было использовать традиционные названия ингредиентов. Она считала, что это было в какой-то мере связано с тем, как долго жили волшебники, а алхимики, в частности, как правило, жили даже дольше обычного. — Эм, — сказала она, — дистиллированная и очищенная нафта? Он используется в качестве топлива. — Какое варварство, — сказал Нотт. — Как быстро оно может ехать? — Сорок пять миль в час, полагаю, — сказала Гермиона. — Может, шестьдесят на хорошей дороге под гору. Нотт насмешливо фыркнул: — Новые «Чистомёты» могут развивать скорость до восьмидесяти миль в час. — Но ты не можешь уместить двоих людей на одном и одновременно обедать в воздухе, — заметила Гермиона. — А у меня есть корзинка сэндвичей с курицей под сидением. Уверена, если ты попробуешь съесть их на восьмидесяти милях в час, ты оценишь задачу по вытаскиванию замёрзшего майонеза из своих ноздрей. — Агх, Грейнджер, тебе правда надо спорить обо всём? Гермиона фыркнула, но противостояла порыву подтвердить слова Нотта. Она держала рот на замке, пока Нотт садился на пассажирское сидение слева, сморщив нос от магловского салона, на который не были наложены чары расширения, как на безлошадные повозки Хогвартса. По крайней мере, её колдовство обеспечивало им приятное тепло. Она вновь завела мотор, и они поехали вверх и вниз по многим холмикам, которые составляли долину. У подножия одной из долин угнездилась деревня Литтл-Хэнглтон, а на противоположном горном хребте, на одной из самых высоких точек, стояла Усадьба Риддлов. На другой стороне деревни был другой хребет, тёмный и лесистый, в то время как холм Риддлов представлял собой чистую и ухоженную лужайку, покрытую снегом, окаймлённую декоративными теневыми деревьями. Лесистый хребет был на краю деревни — и, согласно картам геодезистов, там заканчивались владения Риддлов. От главной дороги отходила второстепенная, утоптанная грязная тропинка вместо гладкого асфальта, налитого на щебень, который был стандартом для общественных автомобильных дорог по всей Англии. Это было указанием на то, где начинается частная собственность, и, дёрнув рычаг переключения передач, Гермиона направила машину по трассе в рощу тёмных деревьев. Водянистый солнечный свет конца декабря мгновенно скрылся за пологом заснеженных ветвей, как будто в мгновение ока наступили сумерки. Нотт достал палочку и вызвал Люмос. Гермиона, закатив глаза, щёлкнула переключателем для фар, чтобы осветить дорогу. Они завернули за угол, мотор был на самой нижней передаче. Нотт не убирал свою палочку, но держал её в руках в захвате для дуэли. — Вот это место, — выдохнул Нотт. — Останови повозку, Грейнджер. Гермиона переключила рычаг передач на нейтральную скорость. Нотт выпрыгнул с переднего сиденья, сделал несколько шагов с тропинки и вверх к краю леса, где начал копать под деревом без листьев. Спустя минуту он вернулся, и в его руке в перчатке лежал колючий стебель, увенчанный горсткой крошечных колокольчатых серо-фиолетовых цветков, ломких и повреждённых зимним морозом. Сезон сбора урожая давно прошёл. — Буквица, — объяснил он, раскрывая один из цветков, чтобы изучить стеблеобразные нити внутри. — Волшебная буквица. Мы выращиваем это круглый год в нашей солнечной комнате дома. — Так же называется «веттоника» или «английский лесной чистец». Часто используется для целебных зелий и противоядий, — процитировала Гермиона по памяти. Она читала об этом много лет назад в учебнике по травологии, «1000 магических растений и грибов». — Лучше всего собирать поздним сентябрём, когда лепестки уже полностью сформированы и приобрели глубокий фиолетовый оттенок. Высушенные и перемолотые листья часто завариваются и используются в качестве зелий от похмелья. Пыльники можно сорвать и измельчить в припарку, чтобы вылечить… — …Змеиные укусы, — закончил Нотт. — Продолжай. Если их травы просочились из их сада и начали расти так близко к магловской дороге, значит, они не обновляли свои защитные обереги. Они не узнают, что другие волшебники проникли на их территорию. — Для владельца собственности незаконно не поддерживать свои обереги, живя так близко к поселению маглов! — возмутилась Гермиона. — Особенно, когда речь идёт о волшебных растениях или животных. Несколько лет назад в «Пророке» подняли большой шум, когда чей-то плотоядный куст оторвал ногу магловскому почтальону. — Ты можешь на них донести потом, — сказал Нотт, которого явно не заботило, что он нашёл улики о вопиющем нарушении закона. — После того, как мы соберём информацию для себя. Не то чтобы это многое даст — магловское благополучие ушло далеко вниз в списке вещей, которые сейчас заботит Визенгамот. У авроров есть дела поважнее, чем выписывать мелкие штрафы, — он резко остановился, когда машина завернула за следующий угол. — Не то чтобы эти люди могли позволить себе их оплатить, это точно. Между костлявыми, голыми деревьями стояла скромная маленькая лачуга, её низкая крыша прогибалась под толстым слоем снега. Толстые сосульки свисали с карнизов лишь в нескольких дюймах от того, чтобы коснуться сугробов, собравшихся вокруг стен дома, чтобы расчистить проход к грубой двери, сложенной из щербатых досок. Тонкая струйка дыма тянулась из покосившейся трубы лачуги. В общем, она выглядела… Неприветливо. «Разве Гонты не были чистокровной семьёй? — подумала Гермиона, глядя на маленький домик. — Я думала, так говорилось в книге Нотта». Она подумала, что ведьма могла бы жить тут. Это было классическое изображение дома ведьмы, места, где непослушные дети становились отважными героями в течение сказки на ночь. Такой она видела магию до Хогвартса, но, узнав, что она сама ведьма, она стала понимать лучше. Сейчас она знала, что у чистокровных ведьм и волшебников есть поместья, слуги и семейные библиотеки, полные книг, которые она никогда не найдёт на полке «Флориш и Блоттс». Тайна сгущалась. — Мне надо остановиться здесь, — сказала Гермиона. — Если я продолжу ехать, нам не хватит места, чтобы развернуть мотор. А если я не смогу его развернуть, придётся ехать задним ходом аж до главной дороги — и я пока это не очень умею. Нотт что-то пробормотал о магловских приспособлениях, но собрал свой плащ и расправил мантию, прежде чем открыть дверь. Гермиона застегнула своё пальто и убедилась, что её палочка была в правом кармане, а затем заглушила двигатель и вышла со своей стороны. Им потребовалось несколько минут, чтобы подняться по грязной тропинке к входной двери, и за это время она успела осмотреть место: снег скопился овальными фигурами по бокам дома, и из-под него торчали жёсткие сорняки. Когда-то там были клумбы, волшебная травница или травяной сад, но они истощились за несколько лет пренебрежения. Территория не была окружена какими-либо серьёзными оберегами: она не чувствовала никаких эффектов принуждения развернуться и вернуться к дороге, а также не чувствовала покалывания, которое означало, что её присутствие было обнаружено и включило связанную сигнализацию внутри дома, эквивалент дверного звонка в волшебном мире. Дойдя до дома, они с Ноттом увидели наиболее отвратительную картину: к двери было прибито разрезанное замёрзшее тело мёртвой змеи. Её чешуйчатая кожа опадала длинными полосами, как своего рода мумифицированный банан, а в промежутках между кожей и сморщенной серой плотью виднелись десятки тонких полосок — рёберных костей, — соединённых с узловатой линией позвонков. Они обменялись озабоченными взглядами. — Стучи ты, — быстро сказала Гермиона. — Я быстрее вызываю Щитовое заклинание. Нотт скорчил мину, но поднял кулак в перчатке к двери в поисках самого чистого места, чтобы коснуться её. Он остановился на участке в паре дюймов над змеёй, но ему пришлось неуклюже поднять руку выше головы, чтобы это сделать. Тук-тук! Они подождали минуту. Ничего не произошло. Нотт поднял руку, чтобы постучать снова. Дверь распахнулась, и из мрачной глубины дома вылезло странное существо с всклокоченными волосами и такой же бородой неопределённого цвета, одетое в разные слои похожей на мешок одежды, придававшие ему вид бродяги. Самым любопытным в нём были его глаза, быстрые и тёмные, с особенным испытующим видом, который, как с удивлением заметила Гермиона, был направлен одновременно в двух направлениях. Существо — удивительно обезображенный мужчина — открыло свой рот, полный сломанных зубов различных оттенков жёлтого и коричневого, и рефлекторно Гермиона вызвала невербальное Протего. Его отбросило щитом, и он сделал несколько шагов назад. На это он зашипел, и в неё отлетела слюна, пока он рылся в своём рубище в поисках собственной палочки. Гермиона держала свою палочку выставленной, её внимание было направлено на удержание щита. Среди членов клуба по домашней работе Гермиона была одной из лучших заклинателей, а после Тома — лучшей с точки зрения сосредоточенности и последовательности. Нотт встал перед ней, держа себя внутри защиты щита: — Вы — Вы знаете о семье по фамилии Гонт? Мужчина немного повернул голову. — Министерские люди, а? — сказал он. Мужчина говорил так, будто он выучил английский вторым языком. Его согласные были искорёжены и непоследовательны, будто его нёбо не было сформировано, и ему было непривычно использовать эти звуки. Напротив, некоторые слоги звучали странно свистящими. — Нет… — Я не хочу никого из вас здесь, — пробормотал мужчина. — Кем они себя считают… — Я не… — …Эти мерзкие грязнокровки, ходют и ходют, и говорят мне что делать… Мне! — Не мог бы ты заткнуться и дать мне сказать? — огрызнулся Нотт. — Ты правда не знаешь, кто с тобой разговаривает, ты, тупая скотина? Он снял перчатку со своей правой руки и помахал своим перстнем перед носом мужчины. — Я Теодор Эрасмус Нотт, сын и наследник Кантанкеруса Нотта и Эннис Селин-Гэмп из Брокстоу, чистой волшебной крови последние восемнадцать поколений. Я не из Министерства и — самое главное — я не, — губа Нотта скривилась в поистине презрительной усмешке, — грязнокровка. Я ищу и готов заплатить за любую информацию о семье Гонт. Информацию о покойном Марволо Гонте и любых наследниках его имени или крови, особенно о местонахождении Меропы Гонт, предполагаемой дочери Марволо. Ты их арендатор? Ты знаешь, где они? Мужчина, который рассматривал выставленную палочку Гермионы, устремил всё внимание на Нотта, чья юность и подбитый мехом плащ делали его личность неопределённой. Мантия под плащом была очевидно сделанной волшебниками, из струящихся рукавов выглядывали льняные манжеты, украшенные жемчужными запонками и тонкой чёрной вышивкой. Нотт не прилагал никаких усилий, чтобы слиться с толпой, как это делала Гермиона в своём пальто для вождения, магловском джемпере и юбке. Во время набегов Гермионы на магическое право она прочитала, что волшебникам рекомендуется надевать магловскую одежду и сливаться с толпой при ведении дел за пределами волшебных поселений, а для сотрудников Министерства эти рекомендации стали официальной политикой. Косой взгляд мужчины задержался на перстне Нотта — толстом золотом ободе на среднем пальце с перевёрнутым семейным гербом. — А тебе-то что? Зачем тебе Меропа? — гневно сказал мужчина, делая шаг назад от них, но не убирая руки с палочки. — Ты знаешь её? — Нотт залез в свой маленький портфель, который надел под плащ, и достал маленький бархатный мешочек, который издал металлический звон, когда он потянул за завязки. — Она маленькая воровка, вот кто, — выплюнул мужчина, на его глазах появился жадный блеск. — Воровка, лгунья, потаскуха, моя сестра. — его лицо стало более острым, а неопрятная борода заколебалась. Гермионе потребовалась секунда или две, чтобы понять, что он хмурится. — Зачем ты задаёшь все эти вопросы? — Я генеалог, изучающий чистокровные родословные, — Нотт достал книгу из своей сумки и открыл на заложенной странице, переворачивая её к мужчине. На отмеченной странице была движущаяся иллюстрация семейного герба: зелёный щит с выгравированной каймой, которая колыхалась, как морские волны, а на вершине была серебряная змея, свернувшаяся в форме круга. — Род Гонтов. Согласно записям и гобеленам, сохранившимся в других семьях, последним отпрыском дома был мистер Марволо Гонт, сын Моргануса Гонта, родившийся в 1877 году и умерший в 1927 году. Нотт перевернул на следующую страницу, на которой было ветвистое семейное древо с маленькими картинками голов с именами под мужскими записями: — Если больше нет других членов семьи, тогда в следующем издании придётся отразить вымерший статус имени и крови. Но… Ты говоришь, Меропа Гонт твоя сестра? Тогда ты и сам из Гонтов? — Да! — яростно сказал мужчина. — Морфин Гонт, сын Марволо, — он ударил себя в грудь и продолжил. — Столетия чистой крови в этих венах у меня — и ни одной капли грязи! Нотт закашлялся и попытался скрыть издевательское веселье от слов мужчины. — В чём дело? — сказал мужчина, Морфин Гонт, чьи тёмные глаза засветились от злобы. — Думаешь, я шутки шучу, а? У тебя может и есть пёстрая книжка, но моя кровь лучше твоей. Морфин поднял грубую руку к лицу Нотта, как до этого сделал Нотт, и на его пальце было золотое кольцо с чёрным камнем. В то время как у кольца Нотта были изысканные украшения, обыгрывающие дубовый орнамент семейного герба, кольцо Морфина казалось лишь простым вырезанным камнем. — У меня тоже такое есть, прям как у тебя. Не думай, что лучше меня, — сказал Морфин. — Я последний живущий потомок Салазара Слизерина, так-то! Держу пари, что это больше, чем ты можешь сказать о себе, ха! Краем глаза Гермиона заметила, что выражение лица Нотта изменилось, затем он успокоил его. Раньше там было отвращение и скука, но теперь он вновь заинтересовался разговором с поразительно неприветливым Морфином Гонтом. Нотт выглядел заинтригованным. — Так ли это, мистер Гонт? — спросил Нотт. — Это выдающееся заявление. Уникальное, если это правда. Стоит того, чтобы записать его с Вашим именем в следующем издании. Но есть одна вещь, которая мне нужна, и я не уверен, что Вам составит труда её предоставить… — Конечно, правда! — Докажите, — сказал Нотт. — Поговорите со змеёй. — Они же сейчас в зимней спячке? Нотт глубоко вздохнул, стараясь держать себя в руках. Затем он поднял палочку и вызвал: — Серпенсортия! Маленькая, футом длиной травяная змейка упала из кончика его палочки на снег у их ног. Без следа страха Морфин наклонился и поднял её, поглаживая извилистое тело и бормоча что-то странным, шипящим голосом. Змея зашипела в ответ, оборачиваясь вокруг кулака Морфина, и добрых полминуты они, казалось, вели оживлённую беседу. Глаза Нотта расширились, и на мгновение его презрение растворилось в нескрываемом благоговении. — Парселтанг, — пробормотал он. — Никто не слышал его в Британии столетиями. — Ну, каково, а? — позвал его Морфин, высвободив змею из пальцев, а затем — небрежно — перебросив её через плечо. Гермиона открыла свой рот, чтобы что-то сказать, но Нотт бросил в неё предостерегающий взгляд. — Никогда не думал, что увижу это, — заметил Нотт. — Подтверждённое заявление. Простите, мистер Гонт, но Ваша сестра тоже обладала такой способностью? — Ага. — Знаете ли… — неуверенно начал Нотт, — Знаете ли Вы что с ней стало? — Она сбежала с магловским мальчишкой много лет назад, — Морфин пожал плечами. — Увидела его, влюбилась, окрутила его и не вернулась. Он, правда, вернулся, он вернулся — вернулся обратно в свой большой дом на холме, вон там… — Морфин забросил голову в сторону грязной тропинки, — Но я никогда его больше не видел на его коне с тех пор. — он разразился смешком, играясь пальцами со своей палочкой со злобной улыбкой. — Если он вернётся, он своё получит. Сполна — кем он себя возомнил? Магловский мусор! Грязь вроде него, порочащая кровь Салазара… — Спасибо, мистер Гонт, — сказал Нотт, прерывая Морфина посреди его тирады. Он удостоил Морфина кротким поклоном, затем бросил мужчине мешочек монет. Морфин поймал его в воздухе, перевернул и высыпал кучку сияющих золотых галлеонов в свою грязную ладонь. Морфин попробовал один на свой жёлтый зуб, пока Нотт сморщился и старался сохранить вежливый вид. — Мне пора идти. Хорошего дня, мистер Гонт, — Нотт задом пошёл от Морфина, который пересчитывал свои монеты и тёр их между пальцами. — Кстати, мистер Гонт? Вам стоит почистить свой сад и обновить свои обереги на случай, если инспекторы Министерства когда-либо увидят это… Место. Морфин не слушал, и Нотт лишь закатил глаза и развернулся в сторону тропинки, жестом показывая Гермионе опустить палочку и последовать за ним. Тихим голосом он прошептал Гермионе: — Ты можешь доносить на него, сколько хочешь, Грейнджер. Какая же дремучая травестия. Они протопали к автомобилю, который оставался таким же тёплым внутри, как и когда они ушли. Гермиона, державшая палочку перед собой всё время, откачала грязь и высушила растаявший снег со своего пальто и чулок. Она всё ещё с трудом осознавала, что только что увидела. Мужчина говорил со змеёй. Она не знала, о чём они говорили, но она была уверена, что змеи обычно так себя не ведут — они не слушают и не ждут ответа, как эта маленькая травяная змейка, когда Морфин перешикивался с ней перед ними. Этот мужчина был дядей Тома. — Что ж… — сказала Гермиона, пытаясь завязать разговор. — Это то, на что похоже чистокровное кровосмешение? — Вот так выглядит худший вид чистокровных, — ответил Нотт сквозь стиснутые зубы. — Мы отслеживаем наши родословные не только из тщеславия — это чтобы избежать подобных вещей. Ты видела его глаза? — Я старалась не смотреть. Пялиться невежливо. — У него есть зачатки легилименции. Слабой и нетренированной — ничего изощрённого, как умеет Риддл, — но Гонт сразу понял, что я не придал значения его хвастовству. — Ты правда собираешься добавить его в следующее издание книги? Челюсть Нотта сжалась. Он злобно смотрел из окна пассажирского сиденья: — Он чистокровный и наследник Слизерина, истинный потомок Салазара Слизерина. Он во всех отношениях омерзительный, но титул по праву его. — Могло бы… — с сомнением начала Гермиона, — могло бы это быть и титулом Тома? Ты сказал, что искал наследников Марволо Гонта по имени и крови. У Тома нет имени Гонтов, но есть кровь. Не значит ли это что-то? — Не знал, ты из тех, кто придаёт значение нашим «бессмысленным» титулам вежливости. — Мне… — сказала Гермиона, которая фыркала в сторону «Справочника чистокровных волшебников» Нотта и «старинных и благородных домов» с их претенциозными девизами на латыни. — Мне не нравится идея, что они будут у Морфина Гонта, что у него будет официальная известность за что-то, к чему он не приложил никаких усилий, чтобы заслужить, что лишь подтвердит его гнусное мнение ещё сильнее. А даже ты считаешь, что он зашёл слишком далеко. Её руки вцепились в руль, кожаные водительские перчатки заскрипели: — Он совершенно гнилой — ты слышал, как он называет свою собственную сестру? За несколько минут разговора, в которых он говорил о Меропе Гонт, Морфин использовал слова хуже, чем я когда-либо слышала от Риддлов, у которых нет ни малейших светлых чувств к ней. А что он сделал со змеёй! Он просто выбросил её, будто ничего такого! Может, это и животное — но он мог с ней разговаривать! И он прибил её гвоздём к двери! — Успокойся, Грейнджер, — сказал Нотт, ухватившись за сидение, — тебя заносит по всей дороге! — Извини, — Гермиона глубоко вздохнула, выравнивая автомобиль и ослабляя хватку на рулевом колесе. — Что мы теперь будем делать? — Мы? — Ну, разумеется, мы не можем сказать Тому об этом! Он не знает, что его мама была ведьмой, и что его дядя — отвратительный старый поборник чистой крови, — Гермиона устало вздохнула. — Если Морфин Гонт может так говорить об отце Тома только потому, что он магл — и если он зашёл так далеко, чтобы оскорбить другого чистокровного волшебника, — то он не сдержится, если когда-либо встретится с Томом. Том не любит, когда его оскорбляют, он очень чувствительный, знаешь… — …Чувствительный, — в неверии повторил Нотт. Гермиона не обратила на него внимания и продолжала: — …И я знаю, что у Тома возникнет искушение сделать что-нибудь глупое и навлечь на себя неприятности. Так что, очевидно, мы должны оставить это между нами, ради его же блага. Под этим она имела в виду Морфина Гонта, который возненавидит Тома просто за его существование, и чьё существование оскорбит Тома в ответ. У некоторых людей были настолько сильные разногласия в идеологии и характерах, что их лучше было держать отдельно, сохраняя мир ради всеобщего блага. Это был здравый смысл. Ещё в начальной школе она усвоила, что если две стороны не могут ужиться, то их легче разлучить, пока они не смогут пожать руки и помириться. Это было на пользу всем: можно вспомнить пример раздела Ирландии два десятилетия назад, в результате которого остров был разделён на суверенную республику на юге и часть, управляемую Великобританией, на севере. (Её назвали наивной за то, что она считала, что такое разделение могло остудить пыл, но она искренне верила, что могло. Это было рациональное решение, когда другим вариантом была война). Всё остальное — полученное наследие — можно было не оставлять в секрете. Но она не ожидала перспективы вывести на свет Морфина Гонта или Меропу Гонт Риддл. Его семья и её отсутствие в его детстве и юношестве были деликатными темами для Тома, который чувствовала себя нечестно обездоленным с рождения. Только сейчас Риддлы начали давать ему вкус того, на что он имел право по рождению, и его бы просто опустошило открытие, что обе стороны его семьи в самой сути их естества были беспечными эгоистами, у которых была возможность помочь, но вместо этого они так надолго бросили одного из своих. Гермионе было трудно представить это, ведь что такое магия и деньги, как не средства, способные изменить мир? Это обратит все недавние подвижки, которые Том сделал для собственного становления великим волшебником и великим человеком. Гермиона переживала за Тома. Она знала, что он и сам был склонен к великому эгоизму — идея Непростительных заклятий не беспокоила его ещё на первом курсе — и, кроме того, он никогда не позволял несправедливости оставаться без ответа. Это было бы похоже на личную позицию Гермионы по отношению к несправедливости, если бы Том не был так сосредоточен только на тех несправедливостях, которые направлены непосредственно на него. (Держать свою руку на его под столом во время трапез в Усадьбе Риддлов быстро стало привычкой). Лучше было быть осмотрительными в отношении того, как передать новости, по крайней мере, на данный момент. Нотт погрузился в тихую задумчивость: — Ты бы не возражала против «претенциозного вымышленного стиля», связанного с именем Риддла, если бы альтернативой ему был Морфин Гонт? — Они же безвредны, разве нет? — спросила Гермиона. — Как члены кланов в Шотландии. Они мало что решают в наши дни, ведь большинство современных шотландцев говорит на английском и зарабатывает в городах — они даже не носят тартан на ежедневной основе. Не знаю, что даёт «наследник Слизерина», но если чистокровные волшебники считают, что это важно, тогда, я уверена, Том мог бы добавить это к своей подписи, если захочет податься на работу после Хогвартса. Может, после этого он перестанет думать, что люди станут воспринимать его всерьёз только если у него будет Орден Мерлина. Лишь по мнению Гермионы титулы, пэрство и дворянство были визитной карточкой прошлого. У них была историческая ценность, которая внесла вклад в образование современного Союза, и некоторое влияние в парламентской палате лордов, но в эти годы это было скорее кивком традиции, а не назначение политической власти. Её не волновало, что те, у кого были титулы, пользовались ими: это было связью с предками, и по большей части это ничем не отличалось от того, чтобы проследить своё собственное наследие до племён древних бриттов или последующих англосаксонских лордов. Если бы она захотела назваться потомком королев-воительниц иценов, какой это могло причинить вред? Если она не окружит себя флёром горделивости, как миссис Риддл, и не станет вести себя так отвратительно, как Морфин в своём самоуверенном превосходстве, то она находила это в некоторой степени приемлемым, если не искренне поощряемым. (Но она также не призывала кого-либо выбрасывать гильотины в ближайшее время. Их стоило оставить: было справедливо, что историческая ценность идёт око за око). — «Наследник Слизерина» это не титул, который можно претендовать, — сказал Нотт. — Его нельзя просто написать на листе бумаги, чтобы другие в это поверили, — это надо подтвердить. — Как ты попросил Морфина? — нахмурилась Гермиона. — Тому надо поговорить со змеёй, и тогда он сможет добавить это в свой список достижений? Ну, если это всё, то это не так уж и сложно? — Что-то в этом духе, — сказал Нотт, задумчиво почёсывая свой подбородок. Он не стал объяснять, что имеет в виду. Гермиона припарковала машину на верху холма, с которого открывался красивый вид на Хэнглтон, затем распаковала обед, который Риддлы приготовили и сложили для неё этим утром: сэндвичи с курицей в карри, глиняный горшочек с картофельным салатом с хрустящими маринованными огурчиками и перепелиными яйцами и пару маленьких, терпких яблок, собранных в саду поместья. Она указывала на местные достопримечательности Нотту, которому особо не была интересна экскурсия, и он не был впечатлён размером города — в нём было меньше тысячи жителей — или поместьем Риддлов в конце долины, которое выглядело гораздо менее величественным с такого отдаления не могло вырисовываться так, как было вблизи. — Поместье моей семьи примерно такого же размера, — бесстрастно сказал Нотт. — Больше, если считать площадь, добавленную чарами Расширения на дом и участок. Мои предки наложили их до принятия Статута — потом Министерство запретило их для частного использования, чтобы защитить хрупкие умы блуждающих маглов, ведь Мерлин упаси, чтобы увидели что-то, что больше внутри, чем снаружи. — Чары Расширения не запрещены Министерством, — поправила его Гермиона. Она любила точность, когда это касалось ссылок на законы, так же, как она не терпела, когда слышала известные цитаты, искажённые публичной риторикой. — Их публичное использование лишь ограничено некоторыми зарегистрированными лицами с лицензиями и определёнными видами применения. Создатели и зачаровыватели сундуков всё ещё могут использовать их для волшебного багажа, и от тех, у кого они были до ужесточения правил, не ожидают, что они от них откажутся. Другие люди, включая Тома, считали её педантом из-за этой склонности — хоть она и не могла сказать, это потому что она знала правила лучше них, или потому что она настаивала, чтобы они знали, что она знает. В любом случае, разве это не было гражданским долгом знать законы своей нации? Претенциозным латинским девизом Визенгамота, в конце концов, был «Ignorantia juris neminem excusat» или «Незнание законов не освобождает от ответственности». — Если я такая невыносимая, то почему ты ещё здесь? — Потому что мне, видимо, нравится истязать себя, — сказал Нотт. Он ткнул палочкой в свёрток вощёной упаковочной бумаги, перевязанный верёвкой, что вызывало маленький клубок пара. Внутри находился сэндвич, разрезанный на треугольные половинки, с пряной курицей и свежей зеленью из огорода. — Кроме того, — продолжил он, — ты чрезвычайно невыносима, но когда вы двое невыносимы на публике, вы каким-то образом обретаете способность заставлять других людей делать то, что им говорят. Это нечто выдающееся — и это довольно полезно. И ещё я знаю, с какой стороны намазан маслом мой хлеб. Может, пока этого достаточно — но ещё лучше, чтобы он был промаслен с обеих сторон. — Это искусный способ оправдать свой личный интерес. — Если бы ты была слизеринкой, оправдываться не было бы нужды. После обеда Гермиона отвезла Нотта обратно к указателю в Хэнглтоне, месту их изначальной встречи. — Полагаю, увидимся в следующем семестре, — сказала Гермиона вместо прощания. — Если только ты не найдёшь ещё информации, — сказал Нотт, отряхивая последние крошки с плаща. — Теперь, когда мне известен характер местности, должно быть проще вернуться в другой раз с помощью аппарации. — Как ты сюда добрался, если не аппарировал? — спросила Гермиона. — Мы только начнём учиться аппарации весной. — С магией, как ещё? На этом Нотт щёлкнул пальцами, и с маленьким хлопком «поп!» замещённого воздуха перед ними появилось тщедушное существо, похожее на гоблина. У него были большие янтарные глаза, которые выпирали на худом лице, как яблоко изо рта молочного поросёнка. Огромные перепончатые уши торчали по бокам головы, а кожа была такой тонкой, что просвечивала на полуденном солнце. Оно было одето в вышитое полотенце, завязанное узлом на каждом плече, хотя его самым отличительным предметом одежды было толстое кручёное золотое ожерелье с выгравированными рунами, обёрнутое вокруг его шеи. Нотт подал ему свою руку, и без колебаний существо положило маленькую ладошку с узловатыми пальцами на ждущую ладонь Нотта. — Эмити, — приказал Нотт, — перенеси меня на заднюю часть, южный угол конюшни должен подойти. Маленькое существо нахмурилось, и с более громким «поп!» они растворились в воздухе, оставив Гермиону таращиться на пару следов на снегу. Покачав головой, Гермиона вернулась в автомобиль, который отвезла обратно в гараж Риддлов, припарковавшись рядом с «Роллс-Ройсом» мистера Риддла. Когда она вышла, она почистила снег и грязь с кузова и капота, а затем заполнила топливный бак заклинанием Долива. Возможно, её не интересовало «благородство характера», о котором говорила миссис Риддл, но самое меньшее, что она могла, — быть вежливой.