Одного поля ягоды / Birds of a Feather

1945 Сбегать из Хогсмида во время выходных стало слишком обременено сложностями после того, как авроры ввели процедуру вписки и выписки в группах, разделяемых по спальням, где за любого отбившегося члена понесёт коллективное наказание вся группа. «Напомните им следить за своими друзьями», — было сказано старостам — подразумевая, что от студентов ожидалось докладывать о неповиновении друг друга. Тому это от всего сердца не нравилось. Это побуждало людей с высокомерным и богобоязненным характером принять своё истинное призвание — праведных ругателей. С самого первого года в Хогвартсе ему не нравились другие студенты, которые считали своей обязанностью доносить на своих товарищей учителям. Ему ещё меньше нравились те, кто считал это неоспоримым моральным долгом. Гермиона, не уладь он их ссору в первые несколько недель учёбы, могла бы стать таким человеком без его вмешательства. Значит, повезло, что он у неё был. Следующим лучшим вариантом после побега из Хогсмида было уйти во время матча по квиддичу. Они оставались на территории школы, поэтому старосты не были обязаны устраивать перекличку. А также квиддич интересовал не всех, и не все ходили на каждый матч, особенно не студенты, сдающие С.О.В. или Ж.А.Б.А., которые не были игроками в квиддич и не интересовались профессиональным спортом в качестве будущей карьеры. За полчаса до рассвета они с Ноттом оделись в простые чёрные плащи, шарфы и дублеты для дуэлей за завесой штор своих балдахинов. Нотт одолжил дублет Ориона Блэка из драконьей кожи, а Том убедил Трэверса отдать ему свой жилет в серебряных шипах. Когда он закончил затягивать его шнурки — и он сел на него лучше, чем на своего владельца, — Том выскользнул из кровати, а Нотт осторожно высунул голову из-за своих штор и затем надел свои ботинки, которые сами на нём зашнуровались, не проронив ни звука. Их осторожность была бесплодна: прежде чем они дошли до двери спальни, они увидели, что Лестрейндж уже проснулся и оделся в свои джемпер и бриджи для квиддича, полируя свою метлу с необычным усердием. (Это было буквальным значением фразы, к облегчению Тома. В прошлом году был случай, когда Трэверс сонно вывалился из кровати и разбудил всех пронзительным криком. Мальчик наступил на мокрый носок, брошенный на пол, и этот носок приклеился к его босой ноге. Клеящее вещество, что Том узнал сильно против своей воли, было выделением другого мальчика. Никто не признавался, кому принадлежал носок, поскольку все носили простые чёрные носки из магазина со школьной формой. Незаинтересованный в копании в их мозгах в поисках истинного нарушителя, Том заявил, что любая фигуральная «полировка метлы» должна происходить в ванной комнате с запертой дверью, а беспорядок должен быть немедленно вычищен из сливной решётки с помощью испаряющего заклинания). Лестрейндж тоже их заметил, и его тряпочка для полировки соскользнула с рукоятки метлы и оставила жирный развод на его белых бриджах: — Куда вы двое направляетесь? — спросил он. — На выход, — сказал Том. — Никуда, — сказал Нотт одновременно с ним. Они обменялись хитрыми взглядами друг с другом. — Я помогаю Риддлу выбрать кольцо для Грейнджер, — сказал Нотт. — Раз уж он собирается использовать традиционные клятвы, он может и всё остальное сделать, как положено. — Он метнул в Тома выразительный взгляд. — Да, — сказал Том. — С моей стороны будет некрасиво просто сказать, что я хочу на ней жениться, и остановиться на этом. И её репутации это ничего не сделает. Мы старосты школы: мы не только представляем наши факультеты, мы представляем Хогвартс. — Не ищите нас на праздновании в Общей гостиной после матча, — добавил Нотт. — Но мы хотя бы можем заранее тебя поздравить. Это Хаффлпафф против Слизерина, и Розье доложил, что их ловец не умеет нырять, а один из их загонщиков — целиться. — О, — сказал Лестрейндж. — Ну, дайте мне знать, если вам надо, чтобы кто-то сказал, что видел вас в раздевалке с пожеланиями удачи команде. В этом году я капитан, так что они согласятся со всем, что я скажу. — Умница, — сказал Том, призывая свою шкатулку с зельями из ящика прикроватной тумбочки и поворачиваясь, чтобы уйти. — Если бы ты мог зафолить ловца, чтобы растянуть матч как можно дольше, я бы не жаловался, — он вытащил баночку Морочащей закваски и бросил её Лестрейнджу. — Эта паста впитывается кожей и оставляет любого, ах, легко отвлекаемым. Если она каким-то образом прольётся на метлу перед матчем… Что ж, даже Слагхорн должен будет признать, что ни у кого в команде Слизерина нет большой склонности к зельеварению. — Понял, Риддл, — сказал Лестрейндж, подмигивая. Том наложил на себя Дезиллюминационное заклинание и покинул спальню Слизерина. Нотт следовал за ним по пятам, пришёптывая: — Это было самое неприкрытое подхалимство, которое мне довелось видеть. Как ты это выносишь? — Зная, что он поддерживает меня в любой момент времени, — ответил Том. — Я делаю одолжение Лестрейнджу, он делает мне одно в ответ. Это простой уговор, от которого мы оба получаем пользу. Нам не надо тратить время, притворяясь, что мы друзья. Я предпочитаю это в некоторой мере непостижимой договорённости, которая у нас с Дамблдором. Со стариком всё — скрытая проверка личности. — Я всё ещё не понимаю, о чём всё это, — сказал Нотт. — Дамблдор называет тебя по имени. Такая фамильярность, фу, у меня от неё мурашки, а ведь он даже не со мной разговаривает. Слишком жутко для меня. Единственный человек, кто называет меня по имени, — моя мать. — Что, даже не твой отец? — Особенно не мой отец. Он называет меня «мальчик». — Могло быть хуже, — сказал Том, пожав плечами. — Мой обращается ко мне как «ты» или «он». Том и Нотт обменялись ещё одним взглядом неудобного и неприятного товарищества. Без чьих-либо подсказок они безмолвно договорились, что никогда не будут говорить на эту тему снова. Они выскользнули из замка без происшествий, сделав крюк мимо лодочного сарая с новыми наложенными оберегами, которые Том был незаинтересован взламывать и чинить после каждого использования. До авроров дошло, для чего служила Астрономическая башня, и они сделали её сделали недосягаемой во внеурочное время для занятий, не касающихся учёбы. Студенты Хогвартса с настойчивостью и цепкостью тараканов разбежались, чтобы сойтись в другом месте: лодочном сарае. Таким образом, Том был вынужден прибегнуть к помощи летающего ковра Нотта, чтобы вывезти их с территории Хогвартса. Так он нашёл лазейку: озеро. Защитные чары территории Хогвартса были заякорены в землю и камень и сосредотачивались на дороге к деревне, будучи самой очевидной точкой входа, через которую незваный гость мог напасть на замок. На главных воротах сидели крылатые кабаны-охранники, но никто — кроме, возможно, Салазара Слизерина — не подумал о возможности проникновения в замок с воды. На ней не было чар, стоило сойти с земли и ступить в обширные владения Чёрного озера и притоков нагорья, которые его питали. Никаких защитных чар — но там был Гигантский кальмар, русалки и гриндилоу, и одно охраняющее чудовище, с которым Том был рад находиться в дружественных отношениях. «Говорящий, я слышу, Вы говорите слишком беспокойно, — сказал василиск, и его раздвоенный язык быстро высунулся в качестве осуждения. — Вы были слишком заняты со своей партнёршей, чтобы уделить мне время?» Том, слишком занятый обновлением утепляющих заклинаний на камне, на котором грелся василиск, поперхнулся посреди произношения вербальной формулы: — Откуда ты узнал о моей партнёрше? «Я почуял Вас не так давно возле берегов, где люди срезают травы под камнем цвета неба, — Том понял, что он имел в виду теплицы травологии. Откуда тысячелетнему животному, несмотря на свою разумность, знать, что такое теплица? — Она пахла землёй, и травами, и сильной магией. Она произведёт для Вас здоровый выводок, думаю. Вы хорошо выбрали. Прошлые Говорящие не очень хорошо выбирали партнёрш. Они предпочитали тех, у кого был красивый узор чешуи, но слабость чувств. Я говорил им, хоть они едва ли меня слушали, что слабые никогда не приносят хороший выводок. Они бросают одно хорошее яйцо в кладку, но у остальных тонкая скорлупа, и они не вылупляются… Я говорил им…» Том гладил морду василиска, а его болтовня скатилась в низкий счастливый рокот, он опустил голову, чтобы Тому было проще достать до жёстких чешуек возле ноздрей. Том скрёб пальцами по рогатым гребням, чувствуя сжатые мышцы, остающиеся неподвижными под его ладонью. — Это мой последний год здесь. Когда наступит следующий мороз, меня тут не будет, а ты должен будешь вернуться ко сну, — приказал Том. — А до тех пор следи за озером. Если ты заметишь взрослых волшебников, кто не является студентом, прогуливающихся здесь, я даю тебе разрешение на поражение их взглядом из-под воды — не раскрывай себя! — и оставь тела на берегу озера. Не ешь их! Василиск вздохнул густым, порывистым дыханием, от которого нос Тома сморщился: «Как Вы желаете, так и будет, Говорящий». — Хорошо, — сказал Том. — И последнее: можно мне немного твоего яда? Нотт наблюдал, как он похлопывал изогнутые кольца тела василиска, сложенные до высоты плеча Тома, заметив: — Ты знал, что язык, на котором ты разговариваешь, называется «парселтанг»? Это очень редкая способность — так свободно владеть языком от природы. — Редкая в Европе, но не где-то ещё, — сказал Том. — Согласно Отделу международной магической торговли Министерства магии, яд василиска, который они импортируют для Мастеров зельеварения, продаётся персидскими аптекарями. Я посмотрел: это восемьдесят галлеонов за флакон и десять галлеонов пошлины сверху за проверку безопасности опасных товаров от Министерства. Несмотря на то, что каждая пробирка защищена сглазом от порчи и вмешательства, и должно быть очевидно, если с печатью неправильно обращались. Это чистая кража. Отвратительно. — Думаешь ли ты, возможно, это значит, что у тебя персидское происхождение? — спросил Нотт с некоторым сомнением. Том рассмеялся: — Думаешь, я похож на перса? Мог бы я провернуть это? Если другие английские волшебники признáют во мне перса по ошибке, я мог бы зарабатывать по восемьдесят галлеонов за флакон. И без налогов. То, о чём Министерству не нужно знать, им не повредит. Нотт выпустил нервный смешок: — По-моему, ты слишком похож на англичанина, Риддл. Может быть, если бы ты носил тюрбан, люди были бы более склонны поверить в это. — Тюрбан мне не пойдёт, — сказал Том. — Я слишком высокий, и мне не достаёт бороды, а меня не прельщает её отращивать, какой бы подходящей волшебнику она ни считалась. Итак, у тебя есть адрес? Том захватил инициативу наблюдения за наказанием у старост Слизерина пятого курса. Вместо того чтобы оттирать котлы, что маленькие негодяи предполагали своим наказанием, Том очистил их сам, зачаровав щётки для посуды, и вместо этого дал им писать строки. Он зачитывал вслух адреса «Нежелательных» и проинструктировал студентов переписать слова на пергамент. В конце смены он собрал пергаменты, отметил, какие адреса были отмечены неподдающимися расшифровке каракулями, и поправил воспоминания студентов, чтобы они лишь запомнили, как писали под диктовку из учебника зельеварения. Самой приятной частью было, что старосты и наказанные остались с ощущением, что были обязаны Тому ответную услугу. Нотт навёл справки для обнаружения местоположения подозрительных адресов и планирования их маршрута следования. Это было задание ассистента, напомнил ему Том, и прекрасно подходящим для приспешника вроде Нотта. Нотт не был доволен тем, что о нём думают, как о приспешнике, но Том также напомнил ему, что ему было настолько же легко не думать о другом мальчике вообще. Их план заключался в посменной аппарации. С галечного пляжа побережья озера в Шотландии в спальню Тома в Йоркшире, затем парно с Ноттом к менгиру перед фермерским домом Эйвери в Корнуолле. Затем их назначение, деревенская литейная мастерская в Тинворте, расположенная в корнуоллском округе Тинворта, деревне смешанного характера, что означало, что магловские супруги сквибов и волшебников могли законно покупать и сдавать собственность внутри защитных оберегов. Менгир, покрытый вырезанной паутиной огамических рун, стоял гордым ориентиром на унылом клочке травянистой вересковой пустоши. Рука Нотта провела по насечкам, осторожно огибая тёмно-коричневые полосы, которые протягивались явно и вертикально к основанию камня. За камнем вдалеке Том увидел широкий круг заграждений сухой кладки, а в центре — добротный фермерский дом в три этажа, соединённый с множеством зданий, выглядящих более новыми. Облачко дыма выплыло из трубы, и уголком глаза он заметил чёрных существ, похожих на летучих мышей, рассевшихся на крыше, но когда он устремил свой взгляд прямо на них, его зрение замутнилось, и они исчезли из виду. — Это дом Эйвери, — сказал Нотт, показывая на фермерский дом. — Его семья зарабатывает своё золото на разведении тварей. Вот этот камень — их точка аппарации, зачарованная с оберегом уединённости, чтобы убедиться, что игроки, которые приходят проверить продукцию или сделать ставку на сомнительный товар, не могли быть выслежены или задержаны никакой другой магией, включая должностных лиц министерского Подразделения зверей. Достаточное число волшебников Уэст-Кантри, которые не хотят вмешательства в свою поездку, используют эту точку в качестве перекладной для путешествий куда-либо ещё — всё, что просят Эйвери взамен, — подарок магической сущности, человека или зверя, чтобы поддерживать силу оберега. — Я не знал, что Эйвери жил на ферме, — сказал Том. — Я знал, что он богат, но со всеми деньгами его семьи лучшее, что они могли сделать, — фермерский дом? — По личному опыту, он величественней внутри, — сказал Нотт. — Не все выдающиеся волшебные семьи живут в простирающихся поместьях. Малфои из Уилтшира — исключение, не правило. Как заметила Грейнджер, королевские титулы — магловская аффектация, и то же и претенциозные резиденции. Зачем жить во дворце, если можно наложить чары Вечного Расширения и сделать из простого сельского домика дом любого размера, который ты захочешь? Это гораздо более впечатляюще. К тому же, это был вопрос безопасности, когда до Статута о секретности мы жили среди маглов, знавших, что мы лучше них, и ненавидящих, когда им об этом напоминают. В любом случае, если ты не собираешься делать подношение, мы обязаны двигаться. Том вытащил по пузырьку ядов василиска и акромантула, бросив ими в менгир. Камень зашипел, и побитые погодой коричневые кровавые разводы на поверхности почернели, оставив за собой меловые отметки сажи. Он почувствовал, как низкий гул поднимается от его ног к его горлу, тёплая и пьянящая магия, которая заставляла барабанные перепонки лопаться, а зрение переливаться от её силы. Так же быстро, как она появилась, вибрация сошла на нет, пока высокая, цветущая трава у подножья камня сбилась в хлипкие клочья чёрного ила. — Мощно, — выдохнул Том, сжимая руки, когда последние остатки магии утекли в землю. — Это древняя магия, — сказал Нотт. — Некоторые называют её примитивной, потому что её накладывают без палочек или сложных расчётов. Есть причина, почему на курсе древних рун в Хогвартсе сосредотачиваются на древнескандинавской слоговой азбуке, а не старинных кельтских ритуалах. Юный ребёнок может сотворить подвиги, не уступающие по значимости взрослому обученному волшебнику, если предложит собственную кровь и плоть для этого. Совет попечителей триста лет назад решил, что лучше всего детям об этом не знать. — Я приятно удивлён, что ты не использовал понятие «Тёмная магия», — сказал Том. — Люди, которые его используют, произносят это с таким тоном глубокого отвращения и истерии, что я не могу не найти это утомительным. Совет попечителей: они делают больше, чтобы затормозить дух академических изысканий в Хогвартсе, чем лелеять его. Была ли когда-либо другая группа волшебников более некомпетентная в своей работе, чем, конечно, Министерство магии? Сколько бы им ни платили, это слишком много! — Если я правильно припоминаю, — сказал Нотт, — попечительство — сугубо добровольная должность. Им не платят зарплату. — Что ж, — сказал Том, — по крайней мере они знают, чего стоят. Нотт вздохнул и взял Тома за руку, а затем парно аппарировал с ним к точке аппарации посреди деревенской лужайки, кругу, выложенном кирпичами, украшенными разноцветными булыжниками, отмечающими кардинальные направления. Тинворт был маленьким прибрежным городом с дюжиной пересекающихся улиц, пронизанных маленькими домиками в известковой побелке, а их влажные сланцевые крыши были раскрашены скользким мхом. Дверные наличники были неудобно низкими, и Том предположил, что они были из тех домов, которые горожанин сочтёт очаровательными, пока ему не придётся в одном из них жить. В этот момент он был вынужден признать, что ему очень повезло, что он сможет уехать насовсем после своего отпуска на морском берегу, в отличие от бедных деревенских жителей. С места, где стоял Том, он мог слышать «шуш» волн, разбивающихся о пляж, твёрдый солёный бриз, взъерошивающий капюшон его плаща. Он чуял аппетитный запах мясных пирогов, охлаждающихся в окне пекаря, что заставило его живот заурчать, будучи покинувшим Хогвартс до завтрака. Он услышал звон и лязг металла, ударившегося о металл… Нотт дёрнул Тома за рукав, а затем вытащил палочку и наложил на себя Дезиллюминационное заклинание. Том наложил своё. — Где это? — тихим голосом спросил Том. — В конце улицы, — ответил Нотт таким же тихим голосом. — Я проверил адрес особенного интереса в справочнике деревни Тинворт, и он совпадает с адресом магазина прямо над литейной мастерской. Квартира на втором этаже под Фиделиусом, но мастерская и магазин на первом — нет. Они открыты для посетителей. Единственный вход в квартиру — через магазин. Мастерская во внутреннем дворе, в неё можно попасть с бокового переулка улицы. Нам нужно быть осторожными, если мы не хотим устроить общественное зрелище. — Да, я понимаю, — сказал Том. — Вышвырни покупателей наружу до того, как мы начнём швыряться Непростительными. Но хорошо, что мы ушли так рано утром — кто придёт покупать новый набор кинжалов для зельеварения до завтрака? Она остановились напротив эркерного окна, одного из пары одинаковых, товары были представлены во всём их великолепии по обе стороны двери. В витрине слева были выложены профессионального качества ножи на мягкой ткани, от крошечного для вытаскивания косточек перочинного ножика до тяжелейшего мясницкого топора, который может разрубить прочную скорлупу дремоносного боба одним замахом. На рукоятках ножей было тиснение клейма изготовителя, «АШ», что, как выяснил Том, было именем владельца магазина, написанное на табличке, прикрученной к двери.       Литейная мастерская деревни Тинворт       Основана в 1497 г.       Владелец: Ансгар Шмитц       Мастер магической металлургии, 1922 года;       Брукспатронколлегиет, Гётеборг В витрине по правую сторону был магический портрет угольно-чёрного коня с блестящими вороновыми крыльями, вставшего на дыбы во время состязаний. Надпись на портретной раме гласила:       Чемпион национальных ставок Бодминской пустоши 1944 года       Митра       Владелец: мистер Тáран Эйвери А под ним на бархатной драпировке ткани лежал набор из четырёх подков с клеймом изготовителя «АШ». — Странно, — заметил Том. — Зачем летающей лошади подковы? Она летает! — Они не летают постоянно, — прошептал Нотт. — Они спят и едят на земле. В дикой природе они редко покидают землю — только чтобы оторваться от хищников. Большинство людей, если им надо летать, предпочитают мётлы, потому что у них меньше гонора. — Думаю, я предпочитаю аппарацию, — сказал Том. Он повернул голову, слушая лязг металла, раздающийся изнутри магазина. Он заглянул в окно в щель между оконной рамой и нарисованной лошадью. — Должно быть, владелец в мастерской. В магазине нет покупателей. Пойдём посмотрим. Не дожидаясь Нотта, Том толкнул дверь и зашёл в магазин. Маленький металлический колокольчик прозвенел над дверью. Том вытащил палочку и наложил невербальное заклинание Немоты, но заклинание зацепило только последний отзвук перезвона, и Нотт раздражённо хмыкнул. — Одну минуту, пожалуйста, я сейчас выйду! — раздался голос из-за пустого прилавка. Нотт потянул его за рукав. Том не обратил на это внимания, в течение нескольких секунд изучая планировку магазина, который держался под заклинанием Незримого расширения, чтобы уместить больше товаров, чем можно было увидеть снаружи. К его полному отсутствию изумления, в этом магазине продавали зачарованные метизы всех мастей, более экзотический ассортимент товаров, чем он видел в магазинах котлов и посуды в магазинах Косого переулка. Со стропил на потолке свисали клетки и ловушки, чтобы содержать питомцев или отлавливать паразитов; в крепких витринах были выставлены маленькие кинжалы для зельеварения, среднего размера серпы для сбора урожая и крупные охотничьи лезвия для мясников; замки, зачарованные против вторжения, и крюки, и дверные петли; приставленные к стенам маглоотталкивающие садовые ворота кружевной ковки, сияющие опасным ярко-синим от вырезанных рунических фраз. Том остановился у витрины: «Мгновенное тепло, отпугивание конокрадов» — с клеймами для скота, висящими вокруг большого камина, подключённого к сети. На витрине висела табличка, рекламирующая изделия на заказ, снабжённые индивидуальной магической подписью. «Ваши коровы вернутся домой!» «Что случится, если прижечь им человеческую кожу?» — размышлял Том. — Здравствуйте, простите, простите, что заставил Вас ждать! — худой темноволосый молодой человек вышел из-за двери за прилавком с табличкой «Только для персонала». У него были изысканные, отточенные черты лица и молочно-прозрачная кожа, и он носил рубашку из хрустящего льна с широкими рукавами, как у блузы, под жилетом из дамаста и аскотским галстуком, что выглядело очень похожим на щеголеватый портрет с фронтисписа любимого Гермионой мистера Дарси. Или, подумал Том, рассматривая бледность мужчины, его мягкие белые руки, его первоклассно пошитую одежду, совершенно не к месту в фермерской лавке, он напоминал главного героя книги, которую одежды нашёл в библиотеке Хогвартса, «Мистический мистер Максимилиан». Когда Том изучал Тайную комнату, он дошёл до раздела волшебной художественной литературы и обнаружил, что студентки и волшебницы в целом испытывали некоторое необъяснимое очарование по отношению к… Вампирам. Нотт ещё настойчивее потянул его за рукав. — Здравствуйте? Куда Вы пропали? Колокольчик прозвенел всего один раз… — сказал вампир, осматривая захламлённый, хотя и пустой, торговый зал. Том и Нотт наложили на себя Дезиллюминационные заклинания, но вампир не был уверен, что они ушли. Он протиснулся в распахнутую салунную дверь, отделявшую прилавок от торгового зала, заглянул в проходы, образованные полками с металлическими изделиями, останавливаясь то тут, то там, чтобы поправить стойку с каминными кочергами, смахнуть пыль с выцветшей таблички «Цена по запросу». Ноздри вампира раздувались. — Прошу вас, господа, не стесняйтесь. Меня ознакомили с законами этой страны, и в соответствии с ними я получил официальное подтверждение своей человечности, какой бы частичной она ни была. Том почувствовал, как Нотт скользит за ним, отступая к двери. Он схватил мальчика за запястье и почувствовал, что оно дрожало. — Оно чует нашу кровь, — выдохнул Нотт. Бледное угловатое лицо вампира предстало перед ними практически со слышимым «снап» и проблеском красного в его глазах. Нотт выдернул руку из хватки Тома. Плоская фляга из отполированной стали упала со стола-витрины с громким лязгом. Вампир жадно бросился к ним. Палочка Тома уже была в его руке. Клетки, подвешенные к потолку, упали и застыли в воздухе, прутья разматывались и разворачивались, словно цветущий лотос. Полосы плетёного металла вцепились в запястья вампира, потянув их назад, когда острые пальцы вцепились в лицо Тома. Они схватили существо вокруг горла и запутали его ноги матросским узлом, прижав их лодыжкой к лодыжке. Том почувствовал прохладное дыхание изо рта вампира на своей щеке, почувствовал железный привкус и увидел рубиновый влажный язык за высунутыми клыками. Позади него Нотт вскрикнул, вытащил палочку, вялым движением запер дверь и подвинул бархатные занавески, закрывая окна. Том подошёл вперёд, левитируя связанного вампира перед собой у кончика своей палочки, пока они не добрались до деревянного прилавка. Затем Том устроил вампира, с его перекошенным аскотом и прочей одеждой, лицом вверх на поверхность прилавка и направил концы металлических оков глубоко в дерево. Вампиры были магическими существами. Как и большинство магических существ, они часто имели собственную магию, отличную от волшебников-людей. Том вспомнил, как был отброшен и окровавлен русалкой, которую поймал в Чёрном озере. Он бросил в неё Оглушающим, но заклинание продержалось меньше десяти минут. Было лучше уповать на физические оковы. — Произошло печальное недоразумение, — сказал вампир, дёргая металлические путы на своих запястьях. Он был сильным: дерево скрипело от его рывка. — Я предположил, что вы воры, пришедшие с целью разбоя. Если вы отпустите меня, я соглашусь оставить это унижение позади и позволить нам расстаться как чужим в розовом румянце утра. Том призвал Приклеивающее заклинание на наручники, произвёл немного сложной трансфигурации, чтобы соединить металл с деревом, деревянный прилавок — с каменным полом, и закончил движение палочкой с заклинанием парализации, чтобы предотвратить ёрзание вампира. — Хотя бы снимите с себя Дезиллюминационные заклинания, — жаловался вампир. — Я знаю, здесь два волшебника. Да, волшебника. Ведьма бы никогда не отнеслась ко мне с такой несправедливостью. Им, сладким нимфеткам, рождённым под нежным покровительством Венеры, хватает ума, чтобы не считать меня порочным существом ночи. Я, — журчал он, — маэстро человеческого тела. Каждое моё касание приносит блаженство, каждый поцелуй — экстаз… — …Пока ты не высосешь их досуха, скверная минога, — резко вставил Нотт, отменяя Дезиллюминационное заклинание. — Тебе нравятся ведьмы настолько, насколько мне — трайфл: только он не пытается убежать от меня в криках ужаса. Фу, у этой твари текут слюни. Поспеши допросить его, пока кузнец не понял, что что-то не так. Том завершил своё Дезиллюминационное, палочка поднялась для ещё одного заклинания. Империо. Глаза вампира вытаращились, и его воля противостояла Тому с большей силой, чем у любого человека, с которым ему довелось себя испытывать. Кроме Дамблдора, возможно, но Том никогда не тёрся своим разумом о разум старика. Он только шептал по краю сознания профессора, как порхающая бабочка, отступая, когда Дамблдор объявлял о конце демонстрации приложенной окклюменции, исполненной мастером этого искусства. Вампирам запрещали пользоваться палочками, поэтому они не могли накладывать заклинания. Вместо этого у них был природный талант легилименции, похожий на талант Тома. У них была способность чуять и околдовывать добычу в податливый ступор. Простой трюк, мощный, но тупой инструмент, лишённый точности и отточенной остроты умственной магии Тома. Вместо того чтобы прорываться собой, как он это сделал с Вайкардом Козелом, волшебником, организовавшим диверсию в Монтрозе, Том пошёл окольным путем, рассеивая свое внимание на одну, затем две и, наконец, три прощупывающие ветви, которые прокрались сквозь поверхностное сопротивление вампира. Разум вампира попытался заблокировать ему вход в одну точку, и щуп в ответ отступил, но два других прорыли тоннель глубже, протаскивая блестящие зеленовато-жёлтые нити границы заклинания Империуса через ручейки и реки памяти существа. «Легче. Контроль без ущерба. Вспомни, как ты захватил Эйвери. Не уничтожай его разум, но сделай его своим», — напоминал он себе. Том медленно дышал, собираясь с силами и успокаивая громкие удары своего сердца. Он чувствовал, как его контроль устанавливался над чужим сознанием. И так это и было: совершенно чуждо. Под организованной мыслью и памятью, типичными для разумного существа с высшим разумом, скрывается разум зверя, находящегося в спячке. Тому было тревожно исследовать зверя, похожего на человека, изнутри, без отвлекающего хаоса чисто животных чувственных инстинктов, который он обнаружил в разуме акромантула. Том всегда считал «базовые потребности», которые он иногда ощущал, слабостью низших людей, которую можно подавлять, когда бы он ни захотел. Вампир рассматривал свои собственные побуждения не как врага, а как неотделимые от самого себя. Он и зверь были одним целым, и вместе они были физическим проявлением жажды крови. Его глаза распахнулись. — Как тебя зовут? — спросил он вампира, чьи голодные глаза блестели, как вишенки на торте. — Вацлав Яношик. — Хранитель Тайны — вампир. Это многое объясняет, — сказал Нотт. — Без палочки, но способный на физические подвиги и разумное мышление. Устойчив к атакам магии и легилименции. Ну, большей части легилименции. — Что наверху? — продолжал Том. — Мой шедевральный проект, — сказал вампир. — Ведь я всего лишь скромный подмастерье. — Что, — сказал Том, сжимая путы своей воли крепче вокруг разума вампира, — именно за проект? — Канал. — Поясни. — Магический входной порт, изготовленный из зачарованного металла в стиле барокко Шлоссгартена. — Ты имеешь в виду… проход. — Если Вам так угодно, — вздохнул вампир. — У вас, англичан, нет вкуса. — Ты поддерживаешь Тёмного Лорда? — Я не поддерживаю этого человека. Он думает слишком по-смертному близоруко — слишком нетерпелив, всегда торопится, когда нужно выжидать. Но я поддерживаю его принципы. В конце концов, у кого-то должен быть некоторый вкус. — Но почему? — спросил Нотт. — Что есть у него, чего ты хочешь? — Раз уж вы так настаиваете на этом, полагаю, у меня нет другого выбора, кроме как ответить, — сказал вампир сдавшимся голосом. — Международный Статут о секретности запрещает растление магловских женщин, как бы жарко они ни умоляли об этом. Это бы глубоко расстроило маглов и вынудило бы их на охоту за ведьмами, которая бы лишь сильнее расстроила волшебников. Поэтому я должен обращаться к ведьмам, но их не так просто сбить с пути, чтобы снова и снова приглашать меня для их удовлетворения. Пока дело не дойдёт до моего собственного, на что они отвергают меня так же резко, как стрела Эроса пронзает мою грудь, — он отчаянно вздохнул. — Это выходит за пределы унижения. Мужья, однако, не слишком сочувствуют моему бедственному положению. Но однажды, когда не станет международного Статута, больше не будет защиты маглов… В этот день я смогу раз и навсегда утолить вечное проклятье, возложенное на меня, усмирить жажду, которая поднимается во мне, когда я слышу предохранительные клапаны, срывающиеся внутри меня. О, как громко оно ревёт в моих ушах, какое ужасное искушение для моей бедной прóклятой души! Но знайте, что я не держу зла на Вас и Вам подобных, волшебник. Это правда, и Вы знаете, что это правда. — Почему ты не можешь «сбить с пути» волшебника? — спросил Том. — Почему ты так одержим ведьмами? — Питали бы Вы слабость к тому, чтобы лизнуть бородатое горло волшебника? Почувствовать, как его декларация экстаза жарко выплёскивается на Ваше бедро? Нет? Я так и думал, что нет. Нотт издал звук рвотных позывов. Том не обратил на него внимания: — Как мне подняться наверх? — Вы должны знать Тайну, что каким-то образом Вы уже знаете. И… — Да? — Зачарованный спусковой затвор двери для персонала, смоделированный по подобию шедевров работы кузнецов-гоблинов. — Какой пусковой механизм? Вампир прикусил губу. Том надавил сильнее, но Нотт прервал его, сказав: — Прикосновение. Это ведь прикосновение? Провести пальцем по щели — вот что открывает моё семейное хранилище повышенной защиты. — Да, — с неохотой сказал вампир. — Отпечаток ладони. Если Вы освободите меня, я открою замок для Вас. Вы уже знаете тайну, как это усугубит положение? Я могу пообещать, что буду держать своё соблазнение при себе. Как простой бюргер с цивилизованными взглядами, я вполне готов к переговорам. Несмотря на обещания вампира не заниматься соблазнением, он томно лежал на деревянном прилавке, будто его привязали к экзотической кровати, а не для допроса. Он облизнул свои бледные губы, клыки всё ещё были выдвинуты, и провёл по ряду молочно-белых, блестящих зубов кончиком своего влажного языка. Том взглянул на руки существа, затем на дверь, затем снова на скованного вампира. Он держал свою палочку поднятой и наготове. — В этом магазине продают кольца? — Множества видов, — ответил вампир. — Бочковые кольца для бочонков бондарей. Бирки для ушей и носа для распознавания скота. Кольца крышек для аптекарских банок. Крючки котлов… — Обручальные кольца. — Под прилавком, третий ящик снизу. Постучите палочкой по ручке и скажите пароль «Nibelungen». — Спасибо, — сказал Том. — Всегда пожалуйста. — Поскольку до сих пор ты был максимально готов к сотрудничеству, мне почти жаль это делать, — сказал Том. Он наложил заклинание Немоты на лицо вампира и со взмахом палочки разрезал льняной манжет с жемчужными пуговицами, отодвигая рукав, чтобы явить тонкое белое запястье. Он расправил плечи и, указав палочкой на ладонь существа, начал отрезать её от запястья, прорываясь через кость. Чёрная кровь, густая, как смола, капала на каменные плиты. — Блядь, — пробормотал Нотт, ни к кому конкретно не обращаясь. Он скривился от резинового щелчка локтевого отростка. Том провёл палочкой, затягивая металлические наручники, чтобы зажать культю запястья и остановить поток крови — импровизированный жгут. Это было больше, чем нужно вампиру. Поскольку он был неживущим существом, шансов умереть от любительских хирургических навыков Тома не было. По крайней мере, не от потери крови. Затем он переправил оторванную руку к задней двери, приложив её к вырезанной панели под табличкой «Только для персонала». Блестящая кровь бежала по дереву с железной ковкой. Замок на другой стороне щёлкнул. Дверь открылась бесшумно. Том собирался пройти в неё, но его остановил голос Нотта. — Ты не собираешься убрать снаружи, до того как зайдёшь внутрь? — Нотт показал на закрытое окно. В магазине послышался звон ударенного металла. — Я бы предпочёл не драться с Мастером металлургии, если мне не требуется, — сказал Том. — Однако, раз уж «осторожный» — моё второе имя… Он сложил товары вокруг двери, чтобы преградить путь внутрь, переворачивая витрины и Уничтожающие ножи сквозь дерево так, чтобы острия пробивались сквозь вход. Это создало опасный беспорядок: любому, кому удастся силой открыть дверь, придётся иметь дело с целой башней металла с острыми краями. В качестве завершающего штриха он снял с потолочных балок несколько пружинных ловушек и разложил их полукругом вокруг баррикады. — Что это за ловушки? — с любопытством спросил Том, взмахивая палочкой, чтобы раскрыть дуги. Ловушки были грамотно сконструированными устройствами, которыми можно было управлять на расстоянии. Полезная мера безопасности. — Бурые медведи вымерли в Британии. — Это волчьи капканы, — сказал Нотт. — Любой с палочкой может открыть их. Они не обездвижат волшебника надолго. — Но дуги всё равно причинят боль, когда захлопнутся на ноге? — Э-э… Да. — Сойдёт. Удовлетворённый своей работой, Том повернулся к задней двери. Нотт, удручённо взглянув на скованного вампира, поспешил за Томом, на мгновение засомневавшись, стоит ли призвать тавро для клеймения со стойки возле камина, засунув его в дверной косяк, чтобы он не захлопнулся вслед за ними. Он не закроется, Том убедится в этом. Он прикрепил руку вампира к входной части с помощью очень прочного заклинания Приклеивания. Дверь для персонала вела к шаткой деревянной лестнице, перила с каждой стороны были заставлены плоскими разобранными картонными коробками разных размеров. Она вела на второй этаж, в квартиру над магазином, чья простая деревянная дверь открывалась с помощью Алохоморы. «Полагаю, есть хорошая причина, почему германцы известны как аккуратисты», — подумал Том, когда осмотрел состояние квартиры на втором этаже. Последние два дома, в которых они рылись, были очень похожи: зашторенные окна, карты на стенах, полки, заполненные свитками, заполонённые подлыми планами. В этой квартире стоял поцарапанный деревянный плотницкий стол на козлах, на котором были разложены части сложного проекта по работе с металлом, а также множество маленьких миниатюр. Том мог определить, чем будет конечный результат: ворота в стиле барокко с причудливым навесом. На первый взгляд это выглядело безобидным. Возможно, это вредно для бухгалтерских книг, но безвредно во всех остальных отношениях. Он изучил жилое помещение. По сравнению с помещениями, которые он видел раньше, жилище вампира отличалось тем, что в углу вместо кровати стоял гроб. Крышка была снята, гроб внутри был обтянут роскошным красным бархатом. На подушке даже сидела куколка летучей мыши с крылышками из мягкой коричневой замши. Нотт направился прямо к свиткам, которые разворачивал, выразительно выдыхая после каждого: — Ворота — это не просто ворота. С этими людьми же никогда не бывает просто? Шедевр, который не является оригинальным изобретением, будет произведением, улучшающим существующую идею. Минога, прикреплённая к столу внизу, проектировала современные ворота безопасности с использованием существующих рунических зачарованных структур вместо более политически спорного подтверждения крови. Министерство предоставило ему допуск на исследование документов, подробно описывающих строительство самых известных общественных портов Британии, включая золотые ворота за станцией взвешивания палочек в атриуме Министерства магии и ворота Хогвартса с кабанами. Для британского правительства нетипично даровать статус Мастера неволшебным частично людям и вдобавок небританским гражданам, — продолжал Нотт. — Мастер-куратор Ансгар Шмитц от имени своего подмастерья Вацлава Яношика договорился о том, что после завершения работы над шедевром и его оценки комиссией Мастеров чар эскизы и патент на техническое усовершенствование будут переданы в Министерство магии. Комиссия не будет обязана даровать мистеру Яношику статус Мастера, они лишь должны будут провести одну честную оценку. В любом случае, с дипломом Мастера или нет, Министерство станет владельцем патента, сможет использовать его самостоятельно или сдавать в аренду местным ремесленникам за авторские отчисления. — Коварно, — сказал Том. — Думаешь, Министерство бы правда утвердило вампира Мастером в любой магической дисциплине, таинственной или не очень? Не представляю, каким образом они могли бы выставить это в хорошем свете. Министерство может препятствовать разумным нелюдям владеть палочкой, но даже без палочки у них может быть достаточно интеллекта и компетентности, чтобы доказать своё мастерство в искусстве, которое большинство обычных волшебников едва ли может познать. Как много студентов на нашем курсе Ж.А.Б.А. по древним рунам? Восемь. Сколько из них станут Мастерами чар? Ни один. Большинство из них записались туда, потому что древние руны — престижный предмет из-за своей сложности. Они закончат школу с рейтингом «в десятке лучших», не прилагая к этому никаких усилий, благодаря размеру класса. Вампир, доказавший, что он лучше, чем лучшие выпускники Хогвартса… Это удар в лицо гордости достойного волшебника. Нотт покачал головой с хмурым от задумчивости лицом: — Спенсер-Мун более либерален, чем предыдущие министры, но его сострадание больше склоняется в сторону благополучия маглов, чем прав существ. Договорённость между мастером Шмитцем и Отделом магического образования гарантирует мистеру Яношику честную оценку, но нет пункта о том, что эксперты должны быть выбраны случайным образом из анонимного пула. Если Отдел составит комиссию из особенно строгих проверяющих, в частности из старинных родов, нет ни единого шанса в успешной аттестации. — Не думаю, что его это заботит, — сказал Том, — если Мастерство не его цель. Он не движим академической квалификацией. Он не человек. Какой смысл в официальном государственном дипломе для бессмертного существа? Он видел, что правительства приходят и уходят. Он знает, что они дёшевы, и жалки, и заняты поверхностными стремлениями вроде бюджета и прибыли. — Откуда ты это знаешь? — спросил Нотт. — Прочёл в его мыслях? — Нет, — сказал Том. — Мне это не нужно. Для меня это очевидно. Так бы я думал, если бы я был бессмертным. Мне также очевидно, что вампир и Министерство играют друг с другом. Министерство, будучи бесполезными и жадными, как обычно, хотят патент, ведь как часто грамотный Мастер прибывает в Британию, готовый отдать что-то стоящее бесплатно? Семьи, владеющие производством мётел, купаются в золоте, сидя на хороших патентах веками. Поэтому они приняли троянского коня и посчитали себя умнее от этого. — Тогда сдашь ли ты его снова, как в прошлый раз? Если всё началось из-за прокола Министерства, им ещё меньше понравится признавать это. — Это было бы лучшим выбором, — признал Том. — Как и в прошлый раз, ни один из нас ни эксперт в оберегах, ни в разрушении проклятий, и если план — прорваться через ворота Хогвартса, это затронет лично нас. Будет проще переварить некомпетентность, если она не будет сформулирована целиком как вопрос «недосмотра Министерства». Представь это как ошибку одного Отдела, магического образования, и позволь межведомственной политике ОМПП и кабинета Министра поглотить их. Кабинет Министра и так в шатком положении после Монтроза. Спенсер-Мун и его дружки будут тыкать пальцами как можно дальше от себя. Это единственное, что защищает Министра от того, чтобы его вызвали в Визенгамот для подачи заявления об отставке. — Как бы ты ни наслаждался хаосом, — сказал Нотт, — я надеюсь, ты понимаешь, что дестабилизация правительства не приносит народу Британии никакой пользы. — Вообще-то, я понимаю это, — ответил Том. — И? — И что? — сказал Том. — Мне больше нечего добавить к моему заявлению. — Понятно, — сказал Нотт. — Ну, без твоего умения обращаться с палочкой я бы задался вопросом, была ли часть твоего титула «Прекрасного» такой же вымышленной, как часть «Принц». — Твоя критика необоснованна, — сказал Том. Он кивнул на чёрный плащ с капюшоном и чёрный шерстяной шарф на его лице. — Ты Зелёный Рыцарь, который одевается с ног до головы в чёрное. — Да, но если ты собираешься быть Принцем, исходя из символизма, а не законного признания, — настаивал Нотт, — это должно что-то символизировать. Если британский народ — не твои подданные, то кто они? — Мои портмоне, — сказал Том. Они были посреди сбора бумаг и книг, чтобы забрать их из комнаты — непрестанно переругиваясь, — когда услышали грохот падающего металла внизу. Нотт остановился в своей задаче запихивания свитков в сумку, чтобы отодвинуть занавеску и выглянуть на улицу. — Кузнец у входа, пытается толкнуть дверь. Он знает, что мы заперлись изнутри, — доложил Нотт. — Должно быть, он открыл замок двери, но понял, что она загорожена мусором, который мы сложили внутри. Крак! Крак! Крак! — Похоже, он вызвал подкрепление, — комментировал Нотт. — Не могу посчитать, сколько народу аппарировало: по меньшей мере трое, больше, если они парно аппарировали с пассажирами… За скрежетом и раскатами клацающих металлических дуг вскоре последовали громкие стоны. — О, это, должно быть, больно, — сказал Нотт, скривившись. — Это волчьи ловушки. Тебе стоит поскорее придумать, как нам отсюда выбраться. Они вскоре поднимутся. — Schau dir die Hand an! Die Hand an der Tür! — Я не говорю по-немецки, но я могу догадаться, когда Франц и Генрих кричат «die Hand», это значит, что они знают, что ты сделал с вампиром… Том перестал обращать внимание. Яростно нахмурившись, он начал срывать плакаты со стены и отрезать обложки с рунических слоговых азбук, которые брал с полок. Бумага, бумага — ему нужна была бумага, разорванная в самую большую кучу, которую он только мог собрать. Ему ничуть не нравилось уродовать книги, но те, которых коснулась эта участь, были обыденными справочниками, и их было легко заменить. Всё, что имело большее значение, чем сохранение бесценных знаний, — сохранение бесценной жизни Тома. Он трансфигурировал рваную бумагу в стекло. Чистые осколки блестящего свинцового хрусталя, прозрачного, как рудниковая вода, с гранями такими острыми, что они могут порезать одним взглядом. Когда массовая трансфигурация была закончена, Том вытащил флакон с ядом василиска и вылил его на груду стекла, а затем исполнил движение «рассечь воздух и взмахнуть» для левитации всей звенящей кучи в воздух. — Ты собираешься мне помогать или так и будешь стоять с раскрытым ртом? — резко спросил Том, слишком сосредоточенный для того, чтобы заботиться о любезности. Он вспомнил, как мыл посуду в «Кабаньей голове» перед пятым курсом. Это было в какой-то мере такой же простой работой заклинаний… только грязнее. — Что тебе нужно? — спросил Нотт, доставая палочку. — Встань на колени возле двери, где они не смогут увидеть тебя с лестницы. Я буду с другой стороны. Как только я левитирую стекло за дверь, тебе надо будет наложить Щитовое заклинание и удерживать его. Держи его крепко, не дай ему упасть. Неважно, как много криков о помиловании ты услышишь снаружи. С крайней осторожностью Том направил груду стекла, как блестящее хрустальное облако, ввысь, в воздух, на уровень потолка. Он не мог допустить колебаний, иначе яд василиска капнет вниз, а звук звенящего стекла привлечёт внимание. Наиболее эффективным будет, если оно придёт без предупреждения. Предостережение испортит сюрприз. В полнейшей тишине стекло выплыло за дверь, в тёмные тени стропил над шаткой лестницей. Волшебники сняли волчьи капканы, и он слышал, как они допрашивают знакомый голос вампира. — Wer hat dir das angetan, Vašek? — Zwei Herren, mächtige Herren… Ich glaube es ist der Prinz aus der Zeitung… Первый из волшебников начал подниматься по лестнице на второй этаж. Том жестом показал Нотту занять позицию, и мальчик повиновался, беззвучно проговаривая Щитовое заклинание и направляя полукупол, чтобы накрыть проход двери. Лоб Тома сморщился. Ему требовалась твёрдая сосредоточенность, чтобы удерживать массу стеклянных осколков, болтающихся в воздухе и не издающих ни звона. Со своего положения на первом этаже волшебники должны были видеть только открытый дверной проём, никаких движущихся фигур внутри и никаких звуков движения. Они с Ноттом сгорбились по обе стороны двери, скрывшись из виду. Нотт, внимательно вслушиваясь в скрип и стон шагов на лестнице, дал знак пальцами. Раз, два, три. Подняв шесть пальцев, прежде чем закончить пересчёт. Шесть волшебников, значит. Усмиряя своё дыхание, чтобы оно оставалось тихим и спокойным, Том услышал нарастающую громкость скрипов, шёпот на немецком, бормотание заклинания: «Гоменум Ревелио». Один из волшебников закричал от боли: — Etwas hat mich gebissen! С лестницы послышалась возня, затем крик: — Schau hinauf! Том остановил заклинание левитации, резко дёрнув палочкой в движении Оппуньо. Хрустальные осколки упали сверху, как немой дождь. И так началась оркестровая интермедия чистого хаоса. Нотт был прав, отметив, что Том наслаждался этим, хотя, по правде говоря, Том больше наслаждался тем, как его планы воплощаются в жизнь. Хаос ради хаоса не был его обычной склонностью. Со своей стороны, Нотт с бледным лицом и прижавшийся как можно ближе к полу упорно держал Щитовое заклинание, отражая искры света, которые паникующие волшебники стреляли во все стороны. Том всегда задавался вопросом, в чём разница между укусом василиска за конечность, обычное место инъекции и попаданием яда прямо в мозг. Он предположил, что дело в природе магического змеиного яда, о котором в учебниках по уходу за магическими существами содержится очень мало информации. У разных пород змей были разные типы яда, каждый из которых имел свою физическую механику. Некоторые яды поражали сердце, другие — нервы, третьи разрушали органическое вещество, которому оно подверглось. Он предположил, что яд василиска относится к последней категории: ему нужно было переварить добычу, окаменевшую от его смертоносного взгляда. В конечном итоге искры остановились, и стоны на ступенях смолкли. Том встал и отряхнул свою мантию. — Ступеньки сделаны из дерева. Они теперь ослаблены. Я бы не рисковал опустить на них свой вес. Нам нужно левитировать себя вниз и наложить Амортизирующее заклинание внизу, — сказал он. У подножья лестницы Том отлевитировал тело немецкого волшебника, чьё лицо было зачернено до неузнаваемости, перед собой, как марионетку. Он протащил его через открытую дверь, ведущую в торговый зал, намеренно не обращая внимания на руку вампира, всё ещё приложенную к руническому замку, и заставил его безвольно покачать рукой. Ничего не произошло. Никакого ответа огня заклинаний, которого он ожидал. Он вошёл в магазин, всё ещё держа волшебника перед собой, его мантия оставляла влажные разводы на каменных плитах, и изучил разгром некогда аккуратных витрин с товарами. Существовала хорошая причина, почему рекомендовали аппарировать через установленные точки аппарации, а не напрямую в здание. Никогда не знаешь, переставил ли кто-то мебель с твоего последнего визита. Вампир, Вацлав Яношик, был освобождён от пут вокруг своих рук. Крупный волшебник, намеревавшийся обернуть трансфигурацию металлических оков на одной лодыжке, склонился над стойкой с палочкой в руке. Волшебник был пожилым мужчиной, широкоплечим седеющим блондином с волосатыми голыми руками, покрытыми блестящими шрамами от слоев заживших ожогов. На нём была традиционная рубашка с широкими рукавами и кружевным воротником, шнуровки были расстёгнуты, открывая светлую кожу на груди, а поверх неё был фартук из гладкой красной кожи с узором в виде овальных чешуек. Драконья шкура, догадался Том, вроде дуэльного жилета Трэверса, который он одолжил, чтобы носить под чёрной мантией. — Ты сдашься или будешь бороться? — холодно сказал Том. Он услышал, как Нотт последовал за ним, но он не видел другого мальчика. Он решил, что тот наложил на себя Дезиллюминационное заклинание, осознав ценность хорошего сюрприза. — Ты можешь пойти тихо, а можешь… хаотично. Для моей дичи такие предложения необычны, ты должен гордиться такой привилегией. Когда ты пойдёшь под суд, я обещаю, что скажу хотя бы одну хорошую вещь о тебе на заседании. Министерство магии не будет так снисходительно к тебе. — Сдамся за что? — выплюнул светловолосый волшебник, Мастер металлургии Ансгар Шмитц. — Я не совершил никаких преступлений. А ты? Ты вломился в мою частную собственность. Ты изуродовал моего подмастерья. Ты прячешь своё лицо, будто слишком боишься, что тебя увидят. — «Я не совершил никаких преступлений», — повторил Том бесстрашным голосом. — В лучшем случае неполная правда. Попробуй ещё раз. — Ты можешь называть себя Принцем, но в тебе лишь простое, неиспытанное высокомерие второго сына юнкера, — сказал Шмитц, произнося последнее слово как «юн-ках». Он провёл палочкой, и стальной обруч, удерживающий левую лодыжку вампира, потемнел от сияющего металла до тусклого чугуна, а затем до ржавой необработанной руды. Вампир потянул за застрявшую конечность, и обруч рассыпался на пыльные обломки камня. — Что ты говоришь, Вашек? — Он англичанин, лишённый вкуса и культуры. Англичан не знают как народ поэтов и мыслителей, — сказал вампир. Этот kleiner Prinzling не знает, о чём ты говоришь. Юнкер, jung Herr. Молодой лорд, у которого нет ничего к своему имени, кроме пустого титула и возвышенных претензий, стремящийся продвинуться вперёд посредством самых сомнительных начинаний. Я знаю это хорошо: когда-то и я таким был. И посмотри, куда меня это привело… — вампир пусто засмеялся, проводя обрубком руки для жуткой выразительности. — Когда-то я был получеловеком. Краем глаза Том заметил движение в камине. Крышка на урне с летучим порохом поднялась невидимой рукой. Серебряная пудра заблестела на полу, маленький зелёный огонёк вспыхнул бесшумным существованием. След испачкал покрытые порошком каменные плиты. Том прочистил горло, отчего левитирующий волшебник закачался. Комок слизи, ранее бывший волосами, капнул с растворяющегося черепа и разбрызгался о пол: — Кхм. Может, я и англичанин, но я не англосаксонского происхождения, что делает меня практически таким же немцем, как вы. Я не знаю, почему вы беспрестанно издеваетесь над моей английскостью. Лично я не думаю о вас хуже оттого, что вы немцы. У меня вообще-то есть немецкие друзья, — это было слишком щедрой интерпретацией фактов, ведь его единственный не-совсем-немецкий «друг» был ближе к Гермионе и её семье, чем к Тому. Но всё, что принадлежало Гермионе, по праву принадлежало Тому как её мужу-волшебнику, и этот факт был правдой, следовательно, и всё остальное тоже. Q.E.D., quod erat demonstrandum, как писали нумерологи. Вампир и кузнец переглянулись, а затем прыснули от смеха. — Нам всё равно, англичанин ты или немец по крови, — сказал Шмитц. — Они на вкус практически одинаковые, — добавил вампир. — Кроме октября. Тогда пиво и горчица дают крови некоторое брожение. Поверьте мне на слово, это достаточно неприятно. — Мы осуждаем тебя за твои благородные аффектации, — продолжил Шмитц. — Давай поговорим откровенно. Если я агент Революции, как ты подозреваешь, то почему ты так думаешь? — Министерство говорит, это потому, что вы хотите бегать и убивать людей. Желательно, маглов, — сказал Том. — Но я не верю в это. — Почему бы и нет? — Это имело бы смысл для мотива только низших из низших. Вы двое кажетесь грамотными парнями. Если бы вам хотелось безнаказанно убивать людей не мытьём, так катаньем, вам не нужно было бы присоединяться к Революции ради этого, — сказал Том. — Поэтому единственным разумным объяснением, почему вы бы в это ввязались, — нравственный фиговый листочек, который она вам даёт. Вы хотите, чтобы праведность была на вашей стороне, потому что вы идеологи. Или хуже — социалисты. — Что такое, — сказал вампир, — социалист? — Приверженец социализма, перераспределительной формы правления, при которой частная собственность отменена, — сказал Том, вспоминая брошюры, которые он нашел брошенными, как мусор, на улицах Лондона. — Он существует как противовес таким системам, как меркантилизм или феодализм, которые способствуют накоплению личных или наследственных состояний, поместий и аристократии. — О, да, — кивнул вампир. — Я нахожу достаточно нечестным, что мой титул был отобран у меня после моего предначертанного звёздами повторного пробуждения… Ах, эти минувшие воспоминания выжигают меня, как гневливость солнца, — он пробежался пальцами по своему съехавшему аскоту. — Но теперь я вижу, что это было не что иное, как обременение. Система разделяет нас за пределами чувств и разума: она служит немногим, и даже им не очень хорошо. Вам стоит однажды испить из этого колодца Мимира, маленький принц, ведь его воды ближе и слаще, чем Вы думаете. Вы никогда не сможете закрыть свои глаза, стоит Вам однажды увидеть истину. — Ты достигнешь всего, что хочет твоё сердце, если отвернёшься от слабого шёпота своего Министерства, — сказал Шмитц. — В этом новом мире, который должен быть провозглашён, нет ни титулов, ни принцев, ни покровительства, ни статуса крови, ни родословных. Твоя ценность будет определена по плодам твоего труда и эрудиции. По магии. Магии и силе. А в тебе, я провозглашаю, нет недостатка ни того, ни другого. — Заманчиво, — сказал Том, наблюдая за всполохом и устремлением взгляда кузнеца. — Очень заманчиво. Но нет столько социализма, чтобы когда-либо даровать мне желание моего сердца. — Я боялся, что ты это скажешь, — сказал Шмитц, взмахнув своей палочкой. Последние оковы, удерживающие вампира у деревянного прилавка, лопнули, как карамелька, под чудовищной силой. Вампир налетел на Тома, обнажив клыки, и его последняя целая рука была готова схватить его за горло в далеко не нежной ласке. Том наложил Спотыкающийся сглаз, отбросив вампира на несколько широких шагов назад. Его заклинание было мощным, но вампир был сильнее человека-волшебника, и его неживущее тело противостояло магии, которую накладывали напрямую на него. Том подозревал, что так случится. Они тянули время, и Том не мог их винить, он бы сделал то же самое. Немым заклинанием парящий, раздутый труп мёртвого волшебника был переключён с перевёрнутым столом у входной двери, тем самым, с лезвиями для приготовления зелий, вытолкнутыми из-под расколотой крышки. Стол пролетел по воздуху и ударился в вампира, когда его ноги напряглись для ещё одного прыжка в сторону Тома. С кошачьим воплем вампир был прибит к стене за прилавком, всегда-заточенные кинжалы проткнули его тело и известковый камень под ним. Он был пригвождён к месту с точностью образца бабочки, грустные обрывки его изысканной рубашки болтались по полу белыми лентами, постепенно поглощаясь разрастающимся пятном смоляно-чёрной крови. Его секундное отвлечение более срочной угрозой дало Мастеру-металлургу возможность. Шмитц швырнул его обратно на стойку с серпами, и он почувствовал неприятное ощущение, когда острые кончики делали глубокие порезы в одолженном дуэльном жилете Трэверса, оставляя синяки на плоте под ними. Лезвия не проткнули покрытую серебряными шипами кожу — драконья кожа была устойчива к физическому ущербу, а также магическому, — но его дыхание было выбито из него, и он был оглушён силой удара… Шмитц указал палочкой на лоб Тома: — Империо. Оставайся на месте. Брось палочку. Если легилименция Дамблдора была лёгким взмахом крыльев мухи в его разуме, то сила воли Шмитца буравила его сознание с изяществом и тонкостью кувалды. Это должно было быть приятно. Это проклятие было предназначено для того, чтобы сделать свою жертву поддающейся уговорам, ухватившись за впечатления тепла, утешения и близости. Оно носилось в сознании Тома, пытаясь ухватиться за те чувства и воспоминания, которые принадлежали только ему, но не могло их найти, не могло сомкнуть свои скребущиеся жёлтые клешни ни на чём, кроме скользкой тени. Том перенёс боль, чувствуя, как его сознание колеблется и спотыкается среди поля туманных образов, перемежающихся чёрным мерцанием целлулоидных рамок, и он почти не мог понять, исходят ли они из его глаз, из воспоминаний, которые его глаза когда-то видели, или из чьих-то позаимствованных воспоминаний… Шарф на его лице стал теплее и ближе, когда вязаная шерсть пропиталась кровью из его носа и слезами из его глаз. Он не плакал, больше десяти лет не плакал, однако из его глаз вылились слёзы без его разрешения, и он ничего не мог с этим поделать. Он не мог контролировать собственное тело… Кроме своей руки. Его рука пульсировала от тепла под его сжатыми пальцами. «Брось её», — повторил голос в его голове, умасливая его своей настойчивостью. Больше никаких уговоров, только одно жёсткое требование, которое прорывалось сквозь его резонирующий череп. Том раскрыл руки. Палочка упала. В полуфуте от того, как она должна была стукнуться о пол, где он призвал её обратно и дал волю подавленному потоку всей своей ярости в единственном немом заклинании. Экспеллиармус! Мастера металлургии Ансгара Шмитца отбросило назад так же, как он проделал это с Томом, прямо в руки бригады авроров, выходящих из камина. Авроры впереди вскрикнули, когда в них врезался разъярённый кузнец весом в двести пятьдесят фунтов, но те, что были позади и всё ещё выходили из камина, поставили их обратно на ноги, держа безмолвные заклинания обездвиживания наготове на кончиках выставленных вперёд палочек. Нотт зашёл последним, высунув голову из-за обеих каменных боковых панелей рамы камина, прежде чем неохотно выбраться. Его глаза расширились, когда он увидел беспорядок в торговом зале: серпы со стальными лезвиями, блестящие на плитах, капающий, разлагающийся волшебник, оставляющий кровавую лужу у входной двери, и, наконец, вампир, прибитый к стене, как мишень для дартса шумного бара. — Это Хранитель Тайны, которого вы искали последние несколько недель, — сказал Нотт, когда он наконец-то собрал свои разбросанные мысли, указав на вампира на стене позади прилавка. — Который был вовлечён в аферу Монтроза. Он Хранитель Тайны комнаты наверху, где я нашёл бумаги, которые показал вам. После того как Шмитц был связан и обезоружен, было лишь естественно, что глаза авроров обратились к Тому. Один аврор с золотым сияющим значком на мантии неотрывно смотрел на Тома в его порванной чёрной мантии и мокром чёрном шарфе, обмотанном вокруг лица. Ему очень повезло, что кровь была плохо различима на чёрном. Иначе бы он произвёл жалкое первое впечатление. С некоторой неохотой аврор подошёл к Тому и протянул руку. Том принял её. Мужчина пожал её с крепкой хваткой: — Эвелин Макклюр, глава Управления авроров. Вы, должно быть, знаменитый Принц Прекрасного. Ваш напарник Рыцарь доложил о шести телах наверху… — он оглянулся на подчинённых авроров, которые у двери закатили тело в чёрную сумку. — Или пятерых. Это двести галлеонов за голову лакеев, пятьсот — за коллаборациониста и одна тысяча за главного «нежелательного», мистера Вацлава Яношика. Итого две тысячи семьсот галлеонов. На какой счёт нам следует перевести награду, сэр? Или к Вам следует обращаться «Ваше Высочество»? — Я делаю это не ради денег, если Вы считаете так. Я не наёмник, — резко сказал Том, ощущая некоторые намёки за словами главы Управления авроров. — Придержите средства в трасте. Разве это не ничтожное одолжение для настоящего героя Британии? Когда война закончится, я посвящу его комитету по восстановлению. Мне не жаль атриума, но общественные работы — обязанность Принца. Я стремлюсь быть великодушным. Губы аврора Макклюра сжались, и его глаза прошлись по фигуре Тома, его порванной мантии и кончику белой палочки, высовывающейся из его рукава. Наготове, но не вытащенной: — Вы говорите как молодой человек. Сколько именно Вам лет? Я был бы более справедлив к Вашей враждебности, если бы её объяснял юношеский пыл. — Достаточно много, чтобы знать, что я не должен делать вашу работу за вас, — ответил Том. — И достаточно юный, чтобы не знать, что Ваш дублет из драконьей кожи — стандартного производства аврората, — сказал Макклюр, отбрасывая складку плаща Тома, чтобы явить жилет под ней. Или был. Его сняли с производства тридцать лет назад, а излишки никогда не были выставлены для коммерческой продажи. Он принадлежал Вашему отцу? Его убил Тёмный Лорд? И поэтому Вы пошли против него? Возмездие, смею я предупредить Вас из личного опыта, — это опасный и всепоглощающий путь… — Сэр, — перебил аврор, протягивая палочку Ансгара Шмитца. — Мы изучили её. Последним заклятием было Империо, правильно наложенное с сильным намерением. У нас есть достаточные улики, чтобы отправить его прямиком в Азкабан в ожидании суда. Макклюр изучил Тома, ослабившего шерсть на носу: — У Вас носовое кровотечение, но ясные глаза. Вы разрушили Империус. И ранее Вы противостояли Круциатусу. Кто Вы? Вы не можете быть просто озабоченным частным лицом. Я отказываюсь в это верить. — Princeps civitatis, — сказал Том. — Первый среди граждан. Я не просто гражданин, я самый озабоченный гражданин. — Тогда я должен с благодарностью потребовать Ваших гражданских показаний в день заседания суда, — сказал Макклюр. — Как я могу Вам написать, Принц? — Оставьте объявление в «Ежедневном пророке», — ответил Том. — Разумеется, если Вам не слишком стыдно публично признать, что этот гражданин снова произвёл гражданский арест, когда он должен был быть Вашим. Если Ваши авроры проводят меня через атриум, минуя стойку идентификации палочки, я найду время в своём занятом расписании, чтобы присутствовать. Вскоре аврор Макклюр был вызван для обсуждения того, как отодрать жалующегося вампира от стены и как прикрепить ему руку, если это вообще нужно сделать. Пока они были отвлечены, Том выдвинул ящик под прилавком, чтобы просмотреть подборку обручальных колец, разложенных на бархатном подносе с ребристыми краями. Большинство из них были серебряными, несколько — золотыми, и все представляли собой простые гладкие кольца с небольшим орнаментом или драгоценными камнями. Он услышал присутствие Нотта до того, как увидел: никто не мог сказать так много тихим шмыгом, как он. — Чего ты хочешь? — Эти кольца для захудалых деревенских ведьм и рабочих жён. Если ты хочешь приличное реликвийное кольцо, тебе надо найти ювелира. — Но это приличные кольца, — Том держал одно кольцо, чтобы изучить бумажную этикетку, привязанную на верёвочке. — «Чары: подбор размера, прочность, всегда на месте». Смотри, клеймо изготовителя. Его сделал Мастер, — он положил кольцо, заметив ещё одно, серебряное с узором из листьев, рельефно поднимающимся по окружности. — Я хочу это. Шестнадцать галлеонов. У меня только двенадцать и восемь сиклей. Ты же мне займёшь остальное? — Никто не заметит, если ты возьмёшь его, не заплатив. Авроры с радостью закроют на это глаза во имя помощи Принцу, — отметил Нотт. — И это меньшее, что может сделать товарищ Шмитц, чтобы возместить тебе за проклятье тебя. Вергельд — это всё ещё законно. Технически. — Это для моей жены, — настаивал Том. — Всё должно быть, как положено. Нотт вздохнул и порылся в мантии в поисках монетницы. Он бросил четыре галлеона на колени Тому, и Том пересыпал монеты в ящик, взял кольцо с листьями и закрыл ящик шкафа. — Ты же знаешь, что её палочка сделана из виноградной лозы? — заметил Нотт. — Это лавр. — Лавр будет смотреться на ней ничуть не хуже. Нотт снова вздохнул, почесав живот под драконьим жилетом Ориона Блэка: — Я слишком голоден, чтобы с тобой спорить. Пошли купим пэсти.

***

Когда они вернулись в Хогвартс, матч по квиддичу между Слизерином и Хаффлпаффом всё ещё шёл. Мальчики из Слизерина сидели на трибунах, наблюдая, как охотники Слизерина наматывают сложные круги вокруг оторопелой команды Хаффлпаффа. Он шёл всё утро и день, и даже люди с квоффлом вместо головы, вроде Розье, опустили руки, устав от размахивания флажками. Они освободили места, когда увидели Нотта и Тома, входящими в секцию, и Том благодарно сел, чувствуя боль в спине после усилий недавней дуэли. — Где вы были всё утро? — спросил Трэверс. — Мы не видели вас за завтраком. — Какой счёт? — сказал Нотт, не обращая на него внимания. Он вытащил большую коробку пэсти из сумки. Запах баранины и подливки наполнил трибуны. Эйвери потянулся к коленям Тома, чтобы схватить один, но Нотт шлёпнул его по руке. — Риддл, бери первым. Если ты дашь этим дикарям добиться своего, останешься только с крошками. Том взял пэсти. Он был тёплым, и, когда он его разломил, от начинки из кубиков репы и тушёной баранины поднялись завитки пара. — Счёт 470–60, — сказал Розье. — Лестрейндж делает пересменки среди запасных, чтобы дать команде отдохнуть. Правила квиддича позволяют замены для еды и сна, но не травм — это единственный способ продолжать матч на протяжении недели. Хотя я рассчитываю, что Лестрейндж закончит его, когда прозвенит звонок на ужин, ведь Слизерину уже гарантирован Кубок по квиддичу в этом году. И Кубок школы тоже. О, спасибо, не откажусь. Следующие несколько минут были заняты громким жеванием. — Лестрейндж сказал, что вы ушли рано утром в поисках чего-то, — сказал Эйвери, вытирая масляные хлопья с губ. — Он не сказал зачем. Вы нашли это? Или это были пэсти? Очень вкусно. Они по вкусу точь-в-точь как те, что в деревенской пекарне рядом с моим домом. — Да, — сказал Том. — Я купил обручальное кольцо. Мальчики искренне его поздравили, даже Нотт, который сделал это вяло. Слизерин выиграл матч, 640-70. Гриффиндорцы выступили против судьи с особенной страстью, что игра была куплена: да никогда в жизни такой разрыв счёта может быть обоснованным. Должно быть замешано какое-то жульничество. Но доказательства не были найдены, и команда Слизерина была объявлена победителем. Вечеринка в Общей гостиной продолжалась за полночь. Том пошёл спать пораньше, несмотря на то, что капитан Лестрейндж настаивал, чтобы он произнёс речь и поднял тост перед воодушевлённой толпой с кубком виски. Он сбросил побитый жилет Трэверса на кровать мальчика и рухнул на свою, вращая серебряным кольцом снова и снова между пальцами. Он мог сфабриковать речь старосты школы с места, каждое предложение — как номер творческого притворства, без единой искры усилия. Но тогда почему речь о собственных истинных чувствах было так тяжело озвучить? Почему было так просто болтать о самых сокровенных желаниях своего сердца с парой заключённых в тюрьму бандитов, но это было утомительной задачей в присутствии того, чьё мнение по этому вопросу имело значительный вес? Он не боялся встретить Круциатус, но ему вселяла ужас перспектива озвучивать свои желания перед холодным и непонимающим внешним миром. Некоторые из его желаний были достаточно приемлемыми, но чем честнее он был наедине со своими мыслями, тем больше его идеи казались, выражаясь снисходительным языком, безумными.       1. Я хочу странствовать по миру, увидеть хижины из пальмовых листьев в Тонге и быть редким англичанином в Гонконге, спать в гостиницах для путников и собирать сувениры на каждом уличном рынке, зная, что моё путешествие закончится в ухоженном доме и на пустом месте в кровати подле моей жены.       2. Я хочу, чтобы Гермиона знала, что так же, как я знал, что я другой — Особенный — по сравнению с другими детьми, с самого начала, я знал, что она была такой же, как и я. Она тоже это поняла с первой нашей встречи. Особенное качество, которое было у нас и которого не было у других, не было выбором. Никогда не было.       3. Наше пребывание вместе навечно — это тоже не выбор.       4. Я хочу, чтобы она в полной мере осознала, что значит для нас быть вместе.       5. Я не забыл тот странный порыв, когда мне требовалось толкнуть Гермиону в грязь, чтобы смотреть, как она извивается и краснеет, и моргает мне своими большими сияющими глазами. Я хочу, чтобы она спросила меня своим чопорным голоском в-первом-ряду-у-доски: «Том, что всё это значит?» — будто у неё нет ни малейшей догадки, почему Том Риддл смеётся до упаду от Гермионы Грейнджер, прижатой к земле и беспомощной под ним. Это ведь звучало достаточно безумно? Это не было безумно, потому что Том рассудил, что он — стержень рациональной мысли, но остальные люди, худшие мыслители, могли уловить ложное представление… Тем не менее, решил он, Гермиона, как объект подобных желаний, обязана знать о них. Он также решил, что ему не нужно говорить много слов. Любой мог сказать слова вроде: «О, моя дорогая, моя дражайшая, солнце встаёт в твоих глазах и садится в моём сердце». Поэты и вампиры пробили себе дорогу в мире, используя эти пустые слова, поверхностные признания средь бессмысленных отношений. И близко никакого сходства с его собственным, конечно. Он был другим. Его связь с Гермионой была другой. Слова не могли и надеяться описать глубину их связи. Не было нужды в выразительных речах, не когда было лучше показать Гермионе, что он имел в виду. Когда она, наконец, увидит и поймёт, у неё не будет другого выбора, кроме как согласиться с этим. Гермиона была смышлёной ведьмой. Ей хватит ума, чтобы не отрицать само собой разумеющуюся и естественную правду.