***
Собрав в доме гостей по поводу праздника возвращения скота, что знаменовал собой наступление осени, Сахи поняла, что это первый праздник, проводимый в их доме. Свадьбу они играли у дяди, а потом приехали сюда, потому что в этих стенах все многочисленные родственники бы просто не поместились или не смогли бы пошевелиться в тесноте. Наготовив кушаний, украсив стены, накидав в зале мягких подушек прямо на красивую шкуру леопарда и надев своё лучшее платье, Сахи сияла от предвкушения. На праздник пришли и сёстры, и их мужья, и подруги девушки. Многие гости были с детьми, поэтому в доме стало шумно и весело. Дядю Сахи тоже пригласила, подкупив его расположение любимым мясным рагу и вином. Она надеялась, что этот вечер пройдёт без споров и старший мужчина в их семье останется доволен праздником. Красивых юношей гости разглядывали с интересом и любопытством. Не каждый день увидишь в доме простых людей наложников мужского пола, к тому же, отмеченных самим царём и им же преподнесённых. — У тебя такие красивые волосы! — призналась одна из девушек Хосоку, таки решившись с ним заговорить после нескольких глотков вина. — Ты чем-то их подкрашиваешь? — Благодарю, госпожа. — Тот с улыбкой поймал прядь волос, накрутив кончик на палец. Сегодня Чимин заплёл его так, чтобы волосы могли красиво развеваться, если гости пожелают полюбоваться танцем. — Нет, я родился с этим цветом. В землях, откуда я родом, такое часто встречается. Они с Чимином тоже принарядились по случаю праздника. Простые по крою, но богато отделанные золотой вышивкой одежды красили их обоих. Золотые тиары сияли в волосах, огненных и чёрных. Изящные браслеты звенели на запястьях. — Никогда такого не встречала! — восхитилась девушка, а от природной красоты и обаятельной улыбки Чимина почти что смутилась. — Вы оба очень красивы, как будто из сказки. В их беседу вмешался Намджун, подойдя ближе. — Станцуете ли вы нам сегодня? — спросил он, не выражая своим видом и тоном затаённых обид — любимая племянница молила воздержаться от неудобных вопросов и колких комментариев. Но этот вопрос был вполне приличным. — Я сыграю, а Хосок станцует, господин, — отозвался Чимин. — Надеюсь, наши скромные умения развлекут дорогих гостей. Он взял флейту, когда первые кушанья уже были съедены, а гости выпили не по одной чарке вина. Заиграл негромко, задумчиво, не привлекая особого внимания, но голоса мало помалу стихли, а взгляды сосредоточились на музыканте. Танец Хосока напоминал летний костерок у реки: ласковый, тихий, игривый. Ему нужно было только развлечь гостей: не очаровать, не заворожить, не заставить потерять голову от вожделения. Это был семейный праздник, и Хосок танцевал разом для всех. Мелькали изящные ступни, звоном плясали браслеты на тонких запястьях. И глядя на него, любуясь, всматриваясь, Сахи вновь испытывала тёмное чувство зависти. От природы тонкая и лёгкая, она была напрочь лишена всякой грациозности, умела лишь бесшумно ступать по дому, но все попытки освоить искусство танца заканчивались провалом. — Наградило нас лето теплом! Урожай богатый выдался! Пусть грядущая зима будет мягкой, а огонь в наших душах не гаснет в ожидании новой весны, — поэтично выразился Намджун, подняв свой кубок с вином, когда танец был окончен. Он благосклонно улыбнулся юношам, словно в отсутствии Чонгука занял его место и чувствовал себя их господином. Не только наложники танцевали в тот вечер, но и сами гости от вина пустились в пляс. Кроме, конечно, Сахи, которая сделала вид, что уморилась от домашних хлопот и баюкала на руках сынишку веселящейся подруги, да и Намджуна, которому танцы были противопоказаны из-за хромоты. — Если сравнивать времена года с людьми, то ты совершенно точно весна, — неожиданно заявил он Чимину, чуть склонившись к нему. Тот сначала доиграл мелодию, а потом повернулся, чуть нахмурившись от недоумения. — Почему же, господин? Скорее уж, лето, тёплое и безмятежное. — Голос твой подобен ласковому ручейку, а нежности губ позавидуют первые цветы, — в Намджуне определённо говорило вино, вперемешку с желанием произвести на юношу более приятное впечатление, а не только ругаться при нём в этом доме. — Вероятно, это всё оправдывает возраст, ведь каждый человек, в зависимости от своих лет, переживает и весенний, и летний, и зимний период, за которым весны, увы, уже не настанет. От неожиданного комплимента взгляд Чимина на миг стал благодарным и почти кокетливым, а потом он снова опустил голову. — Это только возраст, господин. Пройдёт несколько лет и очарование юности поблекнет, — негромко сказал он. Этот краткий разговор, как и тревога, осевшая на дне лучистых глаз, не остались незамеченными Хосоком, который, разгорячённый очередным танцем, сел рядом и подтолкнул Чимина к танцующим. — Отдохни немного, потанцуй, — солнечно улыбаясь, предложил он. — Я сам наиграю на флейте что-то простенькое. Чимин запротестовал было, но смеющиеся девушки уже потянули его в свой круг, и он вскинул руку, замер на месте, чтобы двинуться под музыку. Они с Хосоком оба давно не танцевали перед зрителями, но не забывали о тренировках — тело всегда должно было готовым подчиниться мелодии. Танец Чимина был подобен волнам на воде, гибкий, плавный, полный притягательной грациозности. Хосок и сам залюбовался им, не отнимая флейты от губ. Завораживающее было зрелище. — При всей скоротечности жизни несколько лет — это не так уж и мало, — проговорил Намджун себе самому, вновь приложился к кубку с вином и позволил себе лишь любоваться рассветом чужой юности. Грех было жаловаться на собственную жизнь. В большой семье Намджуна всё-таки уважали. Золота было достаточно. Боль в ноге давно уже стала привычной и беспокоила лишь холодными зимними ночами… Но оглядываясь назад, Намджун понимал, что что-то упустил, чего-то не понял, не предусмотрел. И дело было вовсе не в том, что он так и не женился, не обзавёлся наследниками — чужих вполне хватало, одиночества он не ощущал. Почему-то казалось, что жизнь прошла мимо, а впереди, в преддверии зимы, после которой весны уже не настанет, была лишь мрачная пустота, неизбежная и безжалостная. И самое печальное, что об этом ему не с кем было поговорить, да и просто некогда. Праздник продолжался до глубокой ночи. Танцы и песни сменились неспешными разговорами. Девушки помогли Сахи навести порядок. Старая служанка домывала посуду. Гости разошлись, распрощавшись, и в доме снова стало тихо. Хозяйка чувствовала приятную усталость и удовлетворение, распуская волосы, чтобы медленно расчесать их перед сном. — Чимин, ты не видел мой гребень? — Ты его убрала повыше, чтобы малыши не оцарапались, — напомнил тот, найдя искомое. — Отдохни, я причешу. Он встал у Сахи за спиной и бережно, прядь за прядью, проводил по чёрным волосам, густым и мягким. Нигде не потянул, не зацепил. Когда Чимин касался чьих-то волос, хотелось просто закрыть глаза и отдаться немудрёной ласке. — Хороший получился праздник, правда? — негромко спросила девушка, сомкнув ресницы. — А ты всех очаровал! Даже дядя не сводил с тебя глаз. — Это не то, чего бы я хотел, — пробормотал Чимин, и руки его дрогнули. Но продолжил он ровно и ласково: — Чудесный праздник. И ты была на нём очень красива, моя госпожа. — Очень! Настоящая красавица и хозяйка дома, — подтвердил Хосок, занося в комнату воду для умывания. — Жаль, что хозяина с нами не было, — нотка печали проскользила в голосе, чтобы тотчас исчезнуть. — Возьмите среди подарков, что принесли нам гости, всё, что вам понравится. Мне не жалко. — Ты очень добра к нам. — Чимин отложил гребень, собирая смоляное облако в простую свободную косу, чтобы не спутались во сне. — Утром мы все вместе разберём подарки и ты ещё раз порадуешься им. — Утром, — согласился Хосок. — Не буду вам мешать. Доброй ночи, Сахи. Ему хотелось поговорить с ней. Услышанные ненароком слова обеспокоили, но это тоже можно было отложить на утро. — Спокойной ночи, Хосок, — она обернулась с тёплой улыбкой и обратила свой взор на оставшегося юношу. — Чимин, ты мог бы научить меня играть на флейте? О танцах девушка не просила. Знала, что это бесполезно. Ей, как и хромому дяде, суждено лишь наблюдать за чужими танцами. — Не сейчас, но по возможности, как будет время, — поспешно добавила она. — Можем начать уроки завтра же, — светло улыбнулся Чимин. — С удовольствием научу тебя. В этом искусстве нет ничего сложного. — Но только не смейся, если у меня совсем ничего не получится, — с надеждой попросила Сахи. — Музыка — это красиво, но ужасно сложно! — Я не буду смеяться, — пообещал Чимин. — Но у тебя всё получится, госпожа. Я научу.3. Острые когти разлуки
29 апреля 2024 г. в 03:21
Молодые невольники засыпали на разных сторонах не слишком широкой кровати, стараясь не тревожить друг друга, но Чимин во сне сворачивался едва не котом, а уже через несколько часов обнаруживался под чужим боком. Хосок не возражал — близость, что подразумевала тепло и защиту, а не вожделение, его успокаивала.
Проснувшись, он подтянул выше покрывало, закутывая плечи Чимина. Тот что-то тихо проворчал во сне, и Хосок притих, вновь проваливаясь в приятную дремоту.
В этом доме спокойно спалось. Они пробыли здесь чуть больше суток, но чувство безопасности уже отравляло обоих, заставляло расслабиться, забыться, перестать тревожно вскидываться.
Поэтому Хосок проспал. Когда он, оставив спящего Чимина, бесшумно двинулся по коридору, то услышал голоса из кухни и не решился заходить. Выскользнул из дома в конюшню, но и там его ждало разочарование — Чонгук уже накормил, напоил и обиходил лошадей. Только и осталось, что ещё раз пройтись жёстким гребнем по гриве старой кобылки, да вплести в неё золотые нити из собственной прически.
Говорили, что огнегривые лошади в горном храме были лучшими от Эллады до Индии. Говорили, что жрецы в том храме знали особое лошадиное слово. Говорили даже, что те лошади вспыхивали огнём в битве, уничтожая в пламени всё вокруг.
Никакого особого слова Хосок не знал. Не довелось узнать. Храм был разрушен до того, как Хосок достиг нужного возраста, но лошадей любил и мог позаботиться как никто иной.
— Нам бы с тобой погулять, — приговаривал он, проводя ладонями по изогнутой шее. — Не дело только стоять в конюшне. Такая старушка не дойдёт до реки, но я найду тебе лужайку поближе и упрошу нашего господина отпускать нас на прогулку.
— Хосок? — позвал Чонгук из-за спины, краем глаза заметив в конюшне рыжие всполохи и легко узнавая, кому принадлежит этот цвет — лошади были куда темнее. — Ты уже проснулся? Я сомневался, стоит ли будить вас. Особенно Чимина, он играл до рассвета. Как спалось?
— Проснулся, да слишком поздно, — тот обернулся, ярко улыбаясь, и тут же шутливо пожаловался: — Мой господин лишил меня любимой работы, всё сам сделал на конюшне. Но спалось очень хорошо, спокойно. А тебе? Ты отдохнул?
— Я по привычке, — оправдался Чонгук. — Завтра подожду тебя, если ещё буду здесь.
Он подошёл ближе, коснулся ладонью морды пожилой кобылы, поглаживая.
— Наверное, отдохнул, — ответил на последний вопрос. — Но долго спать не мог, поднялся рано. А ты… умеешь стрелять из лука?
От наложника, присланного из дворца, можно было ожидать красоты, стати, учтивых манер, ласковых рук и игривых глаз, танцев, пения… Но точно не того, что он будет стрелять из лука.
— Немного, — спокойно ответил Хосок, не отводя взгляда. — В детстве учился. До охотника или воина мне далеко, но птицу сбить… смогу, наверное.
— Мы могли бы съездить на охоту. И, наверное, тебе тоже что-нибудь хочется? Чимину мы купили флейту. А чего хочешь ты? Может, новую, собственную лошадь?
С флейтой это, конечно, не сравнится, браслеты бы куда больше подошли. Но что толку в этих браслетах — просто украшение, не больше.
— Можно и съездить.
От того, что можно будет вновь провести часть дня на широкой лошадиной спине, Хосок засветился, а предложение о подарке его почти испугало.
— Зачем мне лошадь? Это дорого, да и держать лошадь специально для меня?.. Мне ничего не нужно.
— Лошади всего две, — ответил Чонгук, слегка дёрнув плечами. — Если мы захотим взять с нами Чимина, кому-то придётся ехать на одной. Но ты подумай ещё, вдруг тебе всё же захочется. Место в конюшне ещё есть.
Хосок вздохнул, опустил взгляд и тихо попросил:
— Чонгук, госпожа Сахи добра и великодушна, но не заставляй её возненавидеть одного из нас, слишком выделяя подарками. Если ты хочешь не просто привести новую лошадь в свою конюшню, а подарить, тебе стоило бы прежде сделать ей сопоставимый подарок.
Чонгук нахмурился, и даже старая кобыла серьёзно фыркнула, подтверждая правоту чужих слов.
— Пойдём завтракать, госпожа Сахи очень постаралась над мясом, — он кивнул в сторону выхода.
Хосок огладил напоследок все три лошадиных морды и молча пошёл за Чонгуком.
Чимин всё же встал, хоть и тёр временами глаза, но уже вовсю помогал госпоже на кухне, разгоняя любую тоску мелодичным голосом.
— Хочешь поехать на охоту? — спросил у него Чонгук, попробовав мясо.
— Я не умею охотиться, — тот поднял взгляд, — но на охоту хочу.
— Я могу научить тебя, — продолжил генерал. — Думаю, что играть на флейте куда сложнее, чем направлять стрелу, — и чуть-чуть улыбнулся, хотя чувствовал на себе внимательный взгляд жены.
— У меня не слишком сильные руки, — признался Чимин, — возможно, ты будешь недоволен. Но я хотел бы поехать с вами.
Почему-то он понял, что участие Хосока в охоте — дело решённое.
— Тогда я соберу всё необходимое, — решительно сказал Чонгук. — Хосок, подготовишь лошадей после завтрака?
— А я соберу вам еды, — встряла Сахи, сдержавшись от лишних комментариев.
Прочие мужчины на охоту отправлялись рано утром, а не посреди дня, но раз Чонгук счёл необходимым поехать сейчас — кто она такая, чтобы спорить с мужчиной об охотничьих делах.
После завтрака лошади были готовы, оба невольника одеты в самую простую и удобную одежду. Хосок сел на того же коня, что и вчера, предварительно забросив на покрытую попоной спину Чимина. Тот схватился за тёмную гриву, а Хосок успокаивающе хохотнул и пообещал, прижимая его ближе:
— Не бойся, я не дам тебе упасть.
— Будьте осторожнее, — попросила Сахи, провожая их у ворот. Но целовать не стала.
Чонгук уверенно кивнул ей и прибавил своему жеребцу скорости.
На этот раз путь был ещё дольше. Реку они перешли в более узком месте, где вода едва ли скрывала лошадиные копыта. Солнце сегодня то и дело пряталось за облаками, так что в пути было не так уж и жарко, но Чонгук несколько раз притормаживал и передавал своим спутникам флягу с водой.
— Остановимся, как обогнём лес. За холмом есть небольшое озеро. Птицы часто слетаются туда. Вдруг нам повезёт, — пояснил он и двинулся дальше.
Хосок только кивнул, смахивая свободной рукой пот со лба. Тесные объятия с Чимином, жар лошадиной спины, температура собственного тела — это делало для него день куда жарче, чем для Чонгука.
«Чимин, наверное, совсем извёлся», — подумал Хосок, но тот почти дремал, пригревшись в надёжности чужих рук.
— Вот здесь, — велел Чонгук, останавливаясь.
Место было хорошим: отлично просматривалось, чтобы следить за лошадьми, но и до озера было неблизко, чтобы не распугать отдыхающих в нём журавлей раньше времени.
Он спустился на землю и снял со спины колчан.
— Стоило бы потренироваться, да? — и как вчера — вдали от дома, окружённый лишь природными просторами — улыбнулся. — Если никого не подстрелим, не страшно.
— Зато здесь красиво: и вода, и птицы, — воодушевлённо подхватил Чимин.
Хосок усмехнулся, спрыгнул на землю, поймал его и бережно поставил рядом.
— И ветра здесь почти нет, ничто не помешает стрелять, — добавил он.
Чонгук протянул им обоим два простых лука, гибких и лёгких, как они сами.
— Стрелы острые, аккуратнее с ними, — посоветовал он, раздавая спутникам и их — по три штуки на каждого, не особенно надеясь, что хоть одна из них сможет подстрелить птицу с большого расстояния, но рассчитывая сделать это самостоятельно, если все не улетят слишком далеко. — Чимин, показать тебе, как держать лук?
— Ох, пожалуйста, да, — попросил тот, пытаясь натянуть тетиву маленькими пальцами.
Передав свой лук — более увесистый и жёсткий — Хосоку вместе с колчаном, Чонгук обошёл Чимина со спины и накрыл его руки своими, направляя.
— Ноги расставь чуть шире, — попросил он, прижимаясь плотнее. — И помни, что стрела — это продолжение твоего взгляда. Ты должен поразить цель сначала глазами, остальное за тебя закончит стрела.
— А во что мы стреляем? — почти шёпотом спросил Чимин, потому что ощущения от прижавшегося к нему тела были… необычными.
Мышцы у Чонгука были каменными, а плечи — широкими. Казалось, откинь Чимин голову, он сможет уложить её на это плечо.
— Для начала можешь прицелиться вон в то дерево, — Чонгук кивнул вперёд, направляя кончик стрелы на самый широкий ствол в нескольких метрах от них. — По птицам попасть будет сложнее, они имеют свойство улетать, — щекочуще хохотнул он над ухом юноши.
Чимин смешливо фыркнул, стрела сорвалась из-под пальцев и упала на землю, немного не долетев до цели.
— Не смеши меня! — потребовал он, ещё раз хихикнув, и Хосок ласково заулыбался. То, как легко оттаивал в тепле и безопасности его приятель, грело душу. Может быть, если Чонгук не решит однажды избавиться от них, Чимин сможет прожить вполне довольную, спокойную жизнь.
Чимин прицелился вновь, слушаясь ладоней Чонгука. Прищурился, глядя на ствол перед собой, закусил губу и на выдохе выпустил стрелу.
— Высоковато взял, — Хосок задрал голову, глядя на оперение стрелы сквозь листву. — Но попал.
— Молодец! — похвалил Чонгук, отступая от Чимина и наклоняясь за первой, не долетевшей до цели стрелой. — Попробуй ещё. У тебя отлично получается.
Теребя в пальцах перьевой хвостик стрелы, он обернулся к Хосоку.
— И ты попробуй. Нужна помощь? — предложил он.
— После Чимина, — кивнул тот, следя взглядом за полётом третьей, последней. Её можно было считать самой удачной, она крепко вошла в дерево на нужной высоте.
— Молодец! — Хосок послал юноше быструю улыбку, подскочил к стволу, высвобождая стрелу и, подпрыгнув, ухватился руками за нижнюю ветку, чтобы по дереву добраться до второй.
Дремлющий и незаметный в листве леопард ещё мог проигнорировать неумелого стрелка, но вот добыча, сама лезущая в пасть, пройти мимо не могла. Острые, как кинжалы, когти ударили по ветке, задевая ткань и тонкую кожу, и легко вспороли их. Ноздри хищника вдохнули сладкий запах свежей крови…
— Чонгук! — Хосок, испуганно вскрикнув, слетел с дерева. Шишки и синяки сейчас были меньшим из зол.
Лошади, оставшиеся неподалёку, испуганно заржали, пока хищник спускался вниз, теряя всякую сонливость в считанные секунды. Чонгук дёрнулся к Хосоку и силой отпихнул за себя. В его руке уже блестело остриё кинжала.
С дикими животными, нацелившимися тобой перекусить, разговор был короче, чем с двуногим врагом — Чонгук бросился на леопарда раньше, чем тот успел определиться, на кого стоит напасть первым.
Животное оказалось крупным. Надумай дикая кошка встать на задние лапы — превзошла бы самого Чонгука в росте. Но тот не боялся ни острых когтей, ни жадной звериной пасти, сцепившись с леопардом в схватке, повалив его в прыжке, прокатившись и придавливая противника к земле всем своим весом. Ловко пробивая грудную клетку острым кинжалом, отчего леопард взревел, пытаясь сопротивляться, и оставил несколько широких борозд на плече Чонгука, вцепившись в него лапой.
Чонгук и сам зарычал, вонзая кинжал в его грудь по самую рукоять. Горячая звериная кровь хлынула по руке, но Чонгук не дёрнулся, пока леопард под ним не перестал дышать. Сердце ещё долго и гулко трепыхалось в его собственной груди, когда он выбирался из объятия зверя.
— Вы… в порядке? — и обернулся к своим спутникам с тревогой в глазах.
Хосок оглядел не пострадавшего Чимина и резко кивнул.
— Да, — севшим голосом выдохнул он, сжимая собственное разодранное плечо. — Чонгук, надо перевязать… Ты ранен.
— Сейчас, — тот словно не замечал собственной боли, подошёл ближе. — Сядь, сними рубашку, я помогу…
Он мельком взглянул на перепуганного Чимина и попросил:
— Достань, пожалуйста, флягу с водой. И придётся спуститься к озеру, но лучше не ходи один, я пойду с тобой.
Тот кинулся к мешку, а Хосок опустился на траву. Стягивая рубашку с плеч, глубоко судорожно вздохнул несколько раз с каким-то тонким всхлипом, а потом вдруг обеими руками вцепился в Чонгука, вжимаясь лицом в его живот.
— Прости, прости, — шептал он, содрогаясь всем телом, — я помню, что тебе неприятно… Я сейчас соберусь…
— Перестань, — попросил Чонгук, глядя на его раны и ссадины и чувствуя, что сам хотел бы попросить прощения. — Я… хотел украсить твои руки браслетами, но не кровью, — выговорил он, пока Чимин не подал ему воду.
Чонгук попросил ополоснуть его ладони, а потом перенял флягу и вылил большую часть воды на плечо Хосока, осторожно, не трогая свежие раны руками. Оставил лишь немного на пару глотков, чтобы смочить пересохшее горло.
— У воды должна расти трава, она смягчает боль. А дома мы наложим тебе повязку, — успокаивающе говорил он, придерживая целое плечо Хосока и осматривая, насколько глубоко с ним познакомилась лапа леопарда.
Не до кости — уже хорошо.
Хосок разжал пальцы, сжимающие чужую одежду, и прижал их к своему рту, словно запрещая себе касаться и издавать хоть звук. Чонгук поймал его взгляд своим.
— Посиди немного, ничего не бойся, мы скоро вернёмся, — попросил он и совсем странным жестом обвёл его щёку горячей ладонью. — Всё хорошо. И я сам буду в порядке.
Плечо саднило, хотелось снять с себя не только пропитавшуюся кровью одежду, но и кожу. Но Чонгука куда сильнее волновали чужие перепуганные глаза, в том числе — и Чимина за спиной.
— Наверное, нам впредь лучше оставаться во дворе и стрелять по мишеням, — проговорил он, отступив от Хосока, и поманил Чимина за собой.
— Чонгук, у тебя есть с собой вино или хаома? — очень серьёзно спросил тот, спускаясь следом за воином к озеру. — Раны лучше промыть ими, а не водой.
— Я не очень люблю пить, поэтому нет, — покачал головой Чонгук, пробираясь сквозь густые камыши и распугивая всех птиц своей тяжёлой поступью.
С другой стороны, охотиться они на них сегодня уже вряд ли будут.
— Поможешь мне с травой? Я пока наберу воды, хоть лошадей немного успокоить, да руки вымою, — попросил он, оглядываясь на берегу и быстро находя нужную зелень с большими листьями. — Вот эту. Можешь набрать побольше, мне тоже стоило бы обработать плечо. Ай… — неудачно шевельнул рукой Чонгук, снова почувствовав боль.
— Я наберу, — быстро пообещал Чимин. — И воды, и травы. Сними рубашку, сможешь? Я промою, иди ближе к воде…
С кровью он умел обращаться. Всегда слишком маленький, слишком слабый, слишком болезненный для охоты, он часто собирал лечебные травы с матерью и дедом, тот был хорошим врачевателем.
— Не бойся за Хосока, он больше испугался, чем пострадал, — своим мелодичным, успокаивающим голосом говорил он, заводя Чонгука ближе к воде и бережно промывая его плечо. — С ним всё будет хорошо. И с тобой тоже. Дай мне всё сделать правильно.
— Я очень на это надеюсь, — отозвался Чонгук, не дёргаясь под его руками и прохладной водой. — Но нам действительно не стоит выбираться так далеко от дома, я не должен подвергать вас опасности…
— Это случайность, — поспорил Чимин, хотя сам ещё утром не помыслил бы спорить с хозяином. — Опасность может таиться где угодно. У тебя есть чистая ткань? Надо перевязать. Посиди на берегу, я сейчас наберу листьев, — деловито просил он.
— Не могу я сидеть, — отмахнулся Чонгук, принимаясь самостоятельно собирать травы. — Вдвоём быстрее будет.
Ткань нашлась в мешке. Чимин наложил две аккуратных повязки, растерев траву в кашицу, — сначала на Чонгука, потом на Хосока.
— Нам нужно поскорее вернуться, пока сюда на запах крови не сбежались ещё звери. Я-то с ними справлюсь, но вот домой мы всё не увезём.
Чонгук не понимал причин, но для Чимина хотелось улыбаться, смешить его и шутить, даже когда плечо так болело и кровоточило. Тот чуть ногой не притопнул, заявив в ответ:
— Если мы встретим ещё одного хищника, Хосок нас не защитит. О тебе надо позаботиться в первую очередь!
— Почему? — непонимающе переспросил Чонгук, вытащив свой клинок из сердца леопарда, и теперь отмывая его озёрной водой от крови. — Почему обо мне в первую очередь?
— Потому что ты потерял больше крови, твои раны серьёзнее, а защитить нас, в случае чего, сможешь только ты, — терпеливо объяснял Чимин.
И почему эти воины так небрежны к себе?
Когда со второй повязкой было покончено, он сел рядом с Хосоком и обнял его за плечи, напевая ему над ухом что-то ласковое. Возможно, они теряли лишние минуты, но того до сих пор колотило, садиться на лошадь в таком состоянии было немыслимо.
Чонгук бросал на них короткие и всё ещё обеспокоенные взгляды, а в какой-то момент резко поднялся на ноги.
— Нам нужно возвращаться, — заявил он неожиданно сурово и закинул тушу мёртвого леопарда на свою лошадь.
Чимин кивнул, поднялся на ноги и протянул ладонь Хосоку. Тот засвистел, подзывая лошадь ближе, но повторить с лёгкостью утренний трюк бы не смог, а потому просто подставил Чимину своё колено как опорную ступеньку, чтобы взобраться на спину нервно прядающего ушами животного. Сел следом и посмотрел на Чонгука.
— Мы готовы.
Тот лишь кивнул, сжав зубы.
Луки и стрелы, так и не пригодившиеся на охоте, он собрал сам ещё до того, как запрыгнул на лошадь.
Встретив их дома, Сахи лишь ахнула, но не задавала лишних вопросов, пока не закончила с обработкой ран — мужчины часто возвращались с охоты не только с добычей, а женщин с малых лет учили помогать с этим. Но что делать с леопардом, девушка не знала.
— Я сам им займусь, — заявил Чонгук и в очередной раз вышел из дома, прихватив с собой пару острых ножей.
— Вы же собирались стрелять птиц, — растерянно сказала Сахи двум оставшимся юношам.
— Он обнаружил нас раньше, чем мы начали, — виновато сказал Хосок. — Я прилягу, можно?
Но прежде чем уйти в их спальню, заглянул в конюшню. После долгой прогулки лошадей нужно было обтереть, напоить, накормить… Привычные, понятные действия помогали успокоиться.
После новой «схватки» с леопардом, в попытках снять с него шкуру более крупным куском, Чонгуку снова требовалось хорошенько помыться. Они столкнулись с Хосоком уже на улице, как раз, когда он шёл к бочке с водой.
— Как твоё плечо? — спросил Чонгук.
— Пустяки, царапина, — тот посторонился. — Наверное и шрамов не останется. А если и останутся, неважно.
В конце концов, Чонгука красота его кожи точно не будет заботить, рассудил он.
— А твоё? Помочь тебе? — Хосок кивнул на бочку.
— Без шрамов, наверное, не обойдусь, — отозвался Чонгук и выдохнул куда-то в сторону. — Помоги, пожалуйста.
Сахи умело зашила его раны, но они снова кровоточили. Чонгук потревожил их, пока разбирался со шкурой. Хосок помог ему смыть кровь и провёл пальцами над повязкой, не касаясь.
— Может быть, позвать Чимина? — тихо спросил он. — Кажется, он неплохо в этом разбирается.
Чонгук наблюдал за ним через плечо, но в тот момент отвернулся.
— На мне быстро заживают раны, не нужно его звать, — отказался он, а все мышцы на спине стали отчётливей от напряжения в них.
— Спасибо, что не дал ему меня сожрать, — выдохнул над его ухом Хосок. — Прости, что пострадал из-за меня.
— Я сам виноват, — Чонгук мотнул головой и замер, не поворачиваясь. — Стоило получше осмотреться. И я…
Слова встали поперёк горла, пришлось приложить внутреннее усилие, чтобы вытолкнуть их наружу.
— Я безумно испугался за тебя, — прохрипел Чонгук. — Если бы их было десять, я бы убил всех до единого. А так… Всего лишь одна дикая кошка. Ерунда.
— Эта дикая кошка могла отхватить когтями голову любому из нас, — возразил Хосок, не отстраняясь, но касаясь лишь дыханием. — Не ерунда, Чонгук. Ты и правда прекрасный воин.
— Теперь её шкура будет лежать у нас в зале и греть нам ноги в холодные вечера, — Чонгук чаще задышал, словно отчего-то волновался. — И мне жаль, что я не увидел, как ты стреляешь.
— Мы можем съездить поохотиться в другой день, — с надеждой выдохнул Хосок. И признался без паузы: — Мне сейчас тоже очень жаль…
Он осёкся, замолчал и сделал резкий шаг в сторону. Чонгук следом взглянул на него, словно в руках Хосока была невидимая нить, заставившая его обернуться.
— Чего? — уточнил он. — Чего тебе жаль?
— Что тебе неприятны поцелуи, — почти шёпотом, опустив голову, признался тот. — Потому что мне очень хочется осыпать поцелуями твои плечи. Прости.
— Ты волен делать всё, что хочешь в моём доме, — выговорил Чонгук, недолго помолчав. — Но если это благодарность за спасение, вполне хватит слов… Или улыбки.
Его широкие плечи вздрогнули, словно могли бы поспорить с хозяином и желали ощутить на себе прикосновения чужих губ.
— Или… Ты можешь попробовать ещё раз? — едва слышно добавил он.
— Попробовать еще раз… что? — недоумённо уточнил Хосок. — Это не благодарность, Чонгук. Это… восхищение.
— Поцеловать… меня, — отозвался Чонгук, тяжело глядя на него, застыв всем телом.
Хосок замер напротив, прижал зубами краешек губы, потеребил длинными пальцами ворот… Поймал ладонь Чонгука и повлёк его в тень. Ему, танцевавшему на пирах в одних драгоценностях, вдруг было бы немыслимо неловко, увидь кто их поцелуй из окна.
Он остановился между какими-то постройками, разжал пальцы, но не выпустил ладонь Чонгука из своей, а прижался к тыльной стороне горячими губами.
— Умоляю, скажи мне, если тебе будет неприятно, — выдохнул он.
— Я скажу, — пообещал Чонгук, не сводя с него взгляда, но не решаясь коснуться в ответ, лишь только глазами изучая линию роста огненных волос и мысленно зарываясь в них лицом, так плотно, что и не вдохнуть.
Хосок переплёл с ним пальцы, сжал их так плотно, что от напряжения мышц собственное плечо заныло, но это было неважно: собственную боль он умел терпеть. И коснулся губами здорового, не скрытого повязкой плеча Чонгука, медленно, плотно, горячо. С нажимом провёл губами, замер у шеи, вдыхая запах, потёрся кончиком носа о жёсткую, напряжённую челюсть и опустил голову ниже. Словно нить украшения порвалась и самоцветные бусины рассыпались — такими же беглыми были поцелуи на ключицах.
Чонгук едва ли дышал, чувствуя, как внутренняя дрожь усиливается и нарастает. В итоге он сделал одно крошечное движение — таки уткнулся в волосы Хосока лицом и заглушил в их пламени странный, рокочущий звук. Но не просил остановиться или перестать. И не отталкивал.
Ласковый язык коснулся ямки меж ключиц, замер на миг там, впитывая дрожь, и исчез, позволяя губам вновь прижаться плотнее, заскользить по смуглой коже. Хосок сам прерывисто, длинно вздохнул, выпрямляясь и вплетая пальцы свободной руки в смоляные волосы на затылке. Заставил Чонгука чуть отвести голову и прижался к его губам.
Он не знал, будет ли ему когда-либо ещё дано такое разрешение, сможет ли он вновь разделить поцелуй с Чонгуком, и сейчас целовал так, словно этот останется единственным, — нежно и напористо.
Чонгук не понимал, что они делают. Как так получилось, что прекращать это ему совсем не хочется. Ни вывернуться, ни уйти, а задержаться в мгновениях такого тесного соприкосновения тел, продлить его и прочувствовать. У Хосока были очень горячие губы — кровь леопарда в сравнении с ними была ледниковой водой. И Чонгук лишь вжался в него сильнее, обнимая за талию бездумно, но крепко, глотая горячий воздух из его рта.
Целоваться так долго на улице за конюшней с юношей, доставшимся Чонгуку не по его воле, точно было приятно. Непонятно, непривычно, странно, так что голова загудела, стоило их губам разомкнуться, а взгляд снова потяжелел.
Но Чонгук и сейчас не отталкивал, лишь только смотрел на Хосока, вглядывался в его глаза и не мог ничего произнести горящими после поцелуя губами. Тот словно только осознал, как сильно, до боли, сжаты их пальцы, расслабил руку и — весь расслабился под рукой на своей талии, естественно и ласково прижавшись щекой к груди Чонгука.
— Спасибо, — шепнул Хосок, вновь едва не касаясь губами кожи, но оставляя на ней след тёплого дыхания.
— Наверное, нам лучше вернуться в дом? Ты не проголодался? — спросил Чонгук, когда сам осознал, что они простояли так довольно долго, не двигаясь с места.
— Нет, — пробормотал тот, но отстранился и повторил. — Нет, не проголодался, но да, ты прав, стоит вернуться.
Пообедать всё же пришлось: Сахи сварила очень вкусный суп со вчерашними водорослями и свежей рыбой, а от еды у неё ещё никто не отказывался. После обеда Чонгук решил, что нужно прилечь и отдохнуть — плечо немного побаливало, хотя это можно было терпеть, а ещё в голове было слишком много мыслей. Он перехватил Хосока на выходе из кухни — Чимина с собой увлекла Сахи, нужно было снять с него мерки для новой одежды.
— Ты не хочешь… Полежать со мной? — выговорил Чонгук, слегка прикоснувшись к его пальцам своими.
Тот молча кивнул. Он и правда очень устал, перенервничал, перепугался — и хотел лечь. Возможность лечь рядом, коснуться, вновь опустить голову на широкую грудь казалась щекочуще-приятной. Чонгук отвёл его в свою спальню, плотно прикрыл двери, а заодно и шторы на окне, чтобы в комнате стало чуть темнее — он не планировал погружаться в глубокий сон, чтобы всё-таки более рано заснуть ночью, но так было уютнее. Да и его глаза не слишком любили яркий свет, предпочитая скорее вечерние сумерки.
Тонкое покрывало было отложено в сторону, рубашка отправилась к нему же. Чонгук опустился на край постели и посмотрел на Хосока перед собой.
— Я по-прежнему не отношусь к тебе, как к наложнику, — зачем-то сказал он негромко. — Просто нам следовало бы полежать.
— Хорошо, — просто ответил тот, сняв рубашку. Дождался, когда Чонгук вытянется на кровати и лёг на спину со стороны здорового плеча. А через несколько ровных выдохов шевельнул рукой, нашëл ею ладонь Чонгука и, не глядя, погладил большим пальцем по центру. Она была крупной и жёсткой от оружия, поводьев и домашних дел, но Хосоку нравилось это ощущение.
— Ты такой задумчивый, — шёпотом сказал Чонгук. — О чём ты думаешь?
Ему самому сейчас точно не хотелось думать, просто лежать и слушать чужое дыхание, ощущая себя в собственной спальне отрезанным от всего мира, как на том берегу, куда они ходили вчера. Если во всём доме и было его собственное место, то оно было здесь — в пределах этой постели, не видавшей ранее никого, кроме хозяина.
— О том, что мне нравятся твои ладони, — бездумно ответил Хосок. Шевельнулся, не отнимая руки, и спросил: — Ты же мне скажешь, если тебе будет неприятно, правда? Не надо терпеть того, что тебе нежеланно, Чонгук, тогда я никогда больше не буду к тебе прикасаться.
Так же, как весь день избегал даже случайного прикосновения после разговора у реки.
— Не хочу каждый раз гадать, нравится ли тебе или ты это терпишь, — словно извиняясь, пробормотал юноша.
— Мне нравится, — ответил Чонгук, шевельнув кончиками пальцев и поймав ими чужие. — Не знаю, почему, но твои прикосновения мне приятны, Хосок. Мне не хочется уйти от них и сделать вид, что ничего не было. Это странно, да? Я не понимаю, что происходит. В жизни много простых, понятных мне вещей, но точно не эта… И я обязательно скажу, если мне станет неприятно. Скажу тебе сразу, не стану терпеть.
Он прикрыл глаза, придвинувшись чуть ближе и добавил:
— Что такого в моих руках? Это обычные мужские руки. А вот твои запястья и пальцы очень красивы. Наверное, в танце от них невозможно отвести взгляд… Если ты отказался от лошади, может, примешь украшения, как подарок? Я весь вечер вчера сожалел, что ничего тебе не купил.
В выдохе Хосока было облегчение.
— Хорошо. Я не хочу заставлять тебя терпеть что-то рядом со мной… — он помолчал и продолжил: — Я с благодарностью приму всё, что ты пожелаешь мне дать, Чонгук. Но ты не обязан. Я ничего не жду, но буду благодарен всему. Будет ли это подарком, лаской или ударом. Я всë приму.
— Потому что я твой господин? — Чонгук пытливо вгляделся в него в приятном свете комнаты. — Ты же не домашнее животное, чтобы слушаться меня и принимать всё. Я не твой хозяин, а ты не раб мне. Ты живой человек, Хосок, красивый и юный. И в первую очередь я хочу, чтобы ты был свободен.
— Нет, это никак не связано с тем, что царь подарил меня тебе, — Хосок прикрыл глаза и крепче сжал руку. — Это… глубже. Прошу, не спрашивай сейчас. Просто поверь, что слова о том, что служение тебе — моё счастье, не просто учтивые слова.
Он вздохнул ещё раз и признался:
— Я чувствую твой взгляд.
— Не понимаю, но постараюсь поверить, — согласился Чонгук и перекатился на спину, подтянув его к себе, обнимая.
Ощущение лежащей на нём головы Хосока ему тоже понравилось, но теперь была ещё и возможность осторожно трогать кончики его волос — не обжигающие пальцы, но огненные по сути своей, словно Чонгук касался пламени, признающего его и не причиняющего вреда.
— А что значит «чувствую взгляд»? — уточнил он.
— Как прикосновение, — пробормотал Хосок и опустил руку на его грудь. Шевельнулся, устраиваясь удобнее, расслабленнее. — Как что-то ласковое. Или приятно щекочущее.
Он лежал рядом, словно делал так всегда, словно они годами проводили послеобеденный отдых вместе, рядом, тихо разговаривая и прикасаясь друг к другу.
— Но когда я к тебе прикасаюсь, это лучше? — Чонгук вновь поймал пальцами рыжий локон и накрутил его на них, легонько потянув. — Или лучше просто смотреть?
— Лучше, — прошептал Хосок, — когда прикасаешься.
— Но смотреть на тебя мне тоже нравится, — добавил Чонгук, взяв его руку со своей груди и поднеся к губам.
Ещё вчера ему хотелось коснуться её перед сном. Возможно, если бы это всё-таки удалось, уснул бы он куда быстрее.
Коснуться губами, как совсем недавно касался Хосок. Не так умело, скорее просто прижавшись к тонкой коже на запястье и застыв, но тепло выдыхая и потираясь о ладонь кончиком носа. И если была в молодом генерале какая-то нежность, точнее — способность на неё, то он старался вложить её всю в это прикосновение.
К его двадцати годам к Хосоку прикасались десятки людей. Жадно, требовательно, умело, страстно, грубо — по-разному. Но от этого прикосновения он задрожал.
И почти испугался этого. Почти выдернул руку, но глубоким вздохом заставил себя успокоиться. Но почему-то эта нежность пробирала его даже сильнее, чем недавний поцелуй.
Чонгук почувствовал эту дрожь, как свою собственную, она пробралась под кожу и отозвалась там гулким эхом. Ощущениям стоило улечься внутри, их стоило переварить.
Ладонь Хосока вернулась на грудь, а сверху легла шершавая и большая рука Чонгука.
— Отдохни немного, если захочешь — поспи, — посоветовал он, сам прикрывая глаза. — Ты в полной безопасности.
— Я знаю, — шёпотом откликнулся Хосок, отчаянно жмурясь. — Я знаю, Чонгук, я же с тобой.
Он и впрямь уснул довольно быстро и не проснулся ни через час, ни к ужину, ни к ночи. Его дыхание было ровным и спокойным, лишь ладонь со временем сползла с груди Чонгука, позволяя ему подняться, а лицо таким безмятежным, что будить его не позволила бы совесть.
И Чонгук не стал, лишь ненадолго выбравшись из постели ближе к вечеру, чтобы что-нибудь съесть. Не стал и позже, когда после ужина к ним прислали гонца из царской армии — уже на следующее утро ему предстояло отправиться в свой первый генеральский поход, отчего Сахи запричитала в сердцах, мол, какой же поход, ты же ранен!
Но Чонгук лишь отмахнулся — пропустить его первый поход в новой должности он смог бы только в том случае, если бы леопард всё-таки откусил ему голову. Голова была цела, руки-ноги тоже, а раненое плечо почти не беспокоило.
Беспокоило другое — как с утра сообщить эту новость Хосоку. Ведь Чонгук понятия не имел, когда вернётся, да и вернётся ли.
Чимин притих, глядя на Чонгука встревоженными глазами. Причитать, подобно Сахи, он не мог, но волновался уже сейчас: как же Чонгук в походе? Как они без него? Они все?
— На рынок лучше ходить во второй половине дня. Вечерами там меньше людей и товаров, но и цены ниже, — принялся объяснять ему Чонгук, чтобы как-то отвлечь, да и самому отвлечься. — Лошади — на Хосоке, он с ними справится. Если будет что-то нужно сделать по дому, что сами не сможете, позовите дядю Сахи. Даже если она будет говорить, что всё и так хорошо.
Он вгляделся в глаза Чимина и добавил чуть тише:
— И берегите себя, ладно?
— Ты тоже, — прошептал юноша, с силой жмурясь.
Эти два дня, хоть и были насыщены событиями, всё же нравились ему.
Нравилась Сахи, нравился Чонгук, нравился этот спокойный дом, в котором не всё было так мирно, но при этом он ощущал себя до странного спокойно.
— Береги себя, господин, и возвращайся скорее.
Генерал кивнул и невесомо коснулся его головы ладонью, погладил, как ребёнка, слишком осторожно, едва ли касаясь, а потом вернулся в постель.
Заснуть получилось не сразу. Чонгук долго лежал, слушая дыхание спящего, вслушивался в него, как в мелодию, что играл Чимин, но не тревожил сон. Уже утром он открыл глаза, едва Хосок заворочался, просыпаясь.
— Сегодня я уеду, — произнёс негромко и почти виновато.
— Куда? — сонно и очень ласково спросил Хосок, вжимаясь лбом в плечо. — Ты возьмёшь меня с собой?
— Нет, — выдохнул Чонгук, устроив ладонь на его спине. — Куда-то на запад, как всегда, все битвы случаются сейчас там. Не знаю, когда я вернусь обратно. Пообещай мне, что… не будешь тосковать.
Хосок мог бы сказать, что не будет. Мог бы фыркнуть, с чего, мол, ему тосковать, Чонгук его господин всего лишь два дня как. Но он покачал головой.
— Не буду… лгать тебе, — сглотнув, выдавил он. — Не тосковать не выйдет.
— Но ты позаботишься о лошадях? — спросил Чонгук, перекатываясь на спину и утягивая его за собой.
— На какой ты поедешь? — Хосок буквально распластался на его груди. — Я должен поговорить с ней, чтобы она вернула тебя домой живым и целым.
— На своей, — ответил Чонгук, пользуясь возможностью и пропуская его волосы сквозь пальцы всё смелее, расчёсывая их, как гребнем. — Не буду мешать вашему разговору. Пообещай мне, что позаботишься и об оставшихся. И о Чимине. И о Сахи. И о себе.
Чонгук прекрасно знал, что в мире полно опасностей. Люди заболевали, калечились во время простой бытовой работы, умирали. Во время его отсутствия и здесь могло случиться всё, что угодно. Дикий зверь мог спуститься в город с холмов. И самое меньшее, что тогда могло произойти — это погром в курятнике.
— А я постараюсь вернуться.
— Постарайся, — попросил Хосок очень серьёзно. — Обязательно вернись. А я позабочусь о твоём доме. Мы с Чимином позаботимся. Не переживай. И поцелуй меня сейчас.
Его голос дрогнул, он почти прошептал:
— Прошу.
Если Чонгук и удивился, то только тому, как легко поддался этой просьбе, подтянув Хосока чуть повыше и обнимая ладонями его лицо. Впервые в жизни он сам целовал кого-то, не принимал поцелуй, а дарил его. Тёплый, долгий и отчаянный.
Он вжался в губы Хосока своими и застыл лишь на миг, прежде чем шевельнул ими, позволил себе выдохнуть и сосредоточиться на этом моменте: он всё ещё дома, в своей постели, с человеком, чьи прикосновения не заставляют убегать. Где-то за стенами, на кухне, хлопотала жена, но Чонгук целовал не её, а юношу, что провёл всю ночь в его постели.
И почему-то не чувствовал себя виноватым. На этот раз — никакой вины.
Хосок податливо приоткрыл губы, но покорной ласки дворцового наложника в нём не нашёл бы никто. Он весь был — огонь. Горели волосы в утреннем свете, горели яркие глаза, кожа едва не обжигала, дыхание было горячее солнца в самый жаркий полдень. И этот огонь переливался в поцелуе в Чонгука, наполняя его какой-то силой, уверенностью, всемогуществом.
— Я вернусь, — сказал тот, когда их губы разомкнулись. Сказал совсем иначе, чем до этого. Таким речам нельзя было не поверить. — Вернусь к тебе.
— Я знаю, — повторил Хосок, как и вчера, перед тем, как уснуть. — Я знаю, Чонгук.
Больше он ничего не говорил. Сжал руку господина, поднялся, натянул рубаху и ушёл. Нужно было подготовить лошадь для генерала.
Хосок не знал особого лошадиного слова. Но заговорить от дурной дороги, от опасностей, от вражеской стрелы или копья мог. Вплетал с тихой песней тонкие нити в длинную гриву и просил: «Верни его домой, приведи его невредимым».
Провожая мужа, Сахи коснулась поцелуем его губ, на что тот привычно молча кивнул, а после обернулся на Хосока.
Девушка получила ответ на недавний вопрос — на Хосока молодой генерал смотрел иначе, чем на неё. Это и слепой бы заметил.
И теперь Сахи смотрела на этого парня другими глазами, хотя не подавала виду, что что-то не так. Ни словом, ни делом не выразила ревности.
Одежды сшила обоим юношам очень подходящие, свободные и лёгкие.
Раньше хозяйка оставалась дома одна, если не считать пары простых слуг, а сейчас ей было, с кем разделить и дела, и трапезу, и вечера. Дом с отъездом Чонгука не ощущался таким пустым, хотя его отсутствие всё равно было заметно.
И к ним вновь стал заходить Намджун.
— Прошло уже несколько недель, у вас всё в порядке? — спросил он за очередным семейным ужином, разделавшись со своей курицей.
— Недавно царский посланник привёз жалование, — поведала Сахи. — Так что денег достаточно, мы не бедствуем.
Жалование было внушительным. Хватило бы на несколько месяцев, даже если бы они ходили на рынок каждый день и покупали бы всё, на что упадёт их взор. А если экономить, не пировать, то и на большее время.
Сахи была экономной женой. Не требовала дорогих нарядов и украшений. Посуда в их доме была простой, как и прочая утварь. Страсти к золоту во всех его проявлениях у хозяйки не наблюдалось. Она находила драгоценный металл красиво блестящим, да и только. Простой металл, если его хорошо начистить, блестел не хуже. Да и в чём прелесть золотых кубков, если вода в них остаётся водой, а не превращается в хаому?
— Это хорошо, — одобрил Намджун. — А юношам не скучно без господина? — он перевёл внимательный взгляд с одного наложника на другого.
— Скучно, — учтиво сказал Чимин, хотя доля истины в этих словах была невелика.
Присутствие Чонгука в доме всё делало надёжнее и спокойнее, но скучно Чимину никогда не было. В доме хватало дел, которыми нужно было заняться. Парень был готов браться за любую работу. С удовольствием ухаживал за маленьким садом, пел и играл на подаренной Чонгуком флейте вечерами.
— Но мы все терпеливо ждём господина.
Хосок молчал, глядя в свою тарелку. На него в последнее время всё чаще нападали периоды молчаливости, когда он отвечал только на заданный вопрос. Сам, по собственной воле и с охотой, он разговаривал только с лошадьми в конюшне, на каком-то неместном наречии. Это молчание не было сумрачным, вернее было бы назвать его задумчивым. Несколько дней Чимин тормошил приятеля, но потом оставил в покое. У каждого есть свои думы, рассудил он.
— Стоило бы вам развеяться, — заметил Намджун, оглядев уже всех троих. — Свозить вас куда-нибудь?
— Только не на охоту, — улыбка у Чимина вышла проказливая.
— О, подобного и в мыслях не было, — улыбкой ответил Намджун. — Мой брат, что живёт сейчас в Сузах, приглашал навестить его и поздравить старшего сына с рождением первенца. Мы могли бы отправиться туда.
— Сузы? — Сахи вскинула голову. — Это же далеко! Несколько недель мы проведём только в дороге.
— Не вижу никаких проблем. При езде в повозке от дороги ты не устанешь, а для того, чтобы доехать в безопасности, мы возьмём с собой слуг, — парировал Намджун. — Соглашайся, Сахи! С домом без тебя ничего не случится.
До замужества девушка любила путешествовать, в основном, в сопровождении родственников. Самым красивым местом в каждом городе был царский дворец (если он, конечно, там был), а на него можно было взглянуть лишь снаружи. В остальном же, все города были похожи друг на друга, а долгая дорога того не стоила.
— Если ты переживаешь, что муж вернётся, а тебя не будет дома, спешу заметить, что в данный момент он, скорее всего, только покинул Персеполь со своей новой армией, — продолжал Намджун. — Молодые люди, вы же хотите поехать с нами? — спросил он так, словно Сахи уже согласилась, осталось лишь уговорить двоих.
— Нет, — отрезал Хосок, — но, если госпожа захочет поехать, то мы, разумеется, будем её сопровождать. По царской дороге в хорошую погоду, если не верхом налегке, мы будем ехать почти месяц. Стоит ли удовольствие таких сложностей?
— Чем больше сложностей, тем больше удовольствия, — отозвался Намджун. — Сахи давно не встречалась с дальними родственниками, да и на новый царский дворец мы сможем посмотреть поближе, пока он ремонтируется.
— Мы поедем, — согласилась она, пусть и без большой охоты. Знала ведь, что любимый дядя способен упрекать её потом несколько лет, в случае отказа. — Но возьмём с собой нашу лошадь, да, Хосок?
— Возьмём, — хмуро кивнул тот. — Но мне это не нравится. По дороге только недавно прошли войска, там пыльно. Ты устанешь, Сахи. Что за блажь ехать смотреть на младенца, который даже не запомнит тебя?
— Может, он увидит меня всего раз в жизни? И я его запомню, — с сомнением произнесла та.
— А с каких пор наложники в доме что-то решают? — фыркнул Намджун. — Пусть они и едят с хозяевами за одним столом, но откуда такая спесь?
— Чонгук считает, что… они вправе решать за себя, — проговорила Сахи, нервно теребя кончик тугой косы. — Только давайте не будем сейчас ругаться? Я бы куда-то поехала, но Сузы — это и впрямь далеко. Почему бы родственникам не приехать к нам? Мы ведь живём в столице!
— Мы не будем ругаться, — ласково, но твёрдо сказал Чимин, касаясь своей ладонью запястья Хосока, и тот кивнул, помрачнев.
— Не будем, — подтвердил он. — Я только хотел напомнить, что Чонгук поручил безопасность госпожи Сахи нам, а не тебе, господин Намджун. Развеяться можно и в ближайших холмах. Да даже съездить в Пасаргады — и то быстрее будет.
— Ты думаешь, я не в состоянии обеспечить безопасность своей племянницы? — от возмущения Намджун аж встал. — С ума сойти! Почему в вашем доме всегда так сложно? Вот и сидите здесь, а я отправлюсь навестить родных один, — заключил он с раздражением в голосе, а потом вышел прочь.
Сахи тяжело вздохнула. Действительно, в их доме было сложно. Особенно, когда дядя пытался что-то решать.
— Мы можем сами куда-нибудь съездить, если вам скучно, — проговорила она, глядя на дверь. — Хотя у нас нет повозки, да и лошадь всего одна…
— Ты расстроилась? — Хосок выглядел пристыженным. — Мне догнать его и извиниться?
— Нет, не нужно, — отказалась хозяйка, качнув головой. — В нашем городе у нас тоже есть родственники. Если я захочу их навестить, то могу сделать это в любой момент. Мне просто не хочется, чтобы вы скучали.
— Но мы вовсе не скучаем! — горячо заверил Чимин. — Может быть, ты позовёшь сестёр и подруг и устроишь праздник? Я вам сыграю, Хосок станцует…
— Тем более, вскоре праздник возвращения скота, — подхватил тот. — Покажешься в новом платье, что ты недавно закончила.
— Да, это хорошая мысль, — подумав, согласилась Сахи и чуть улыбнулась. — Но мои сёстры точно захотят украсть тебя, Чимин. Нам придётся охранять тебя, как сокровище.
— Может быть, если твои сёстры такие же красивые и добрые, как ты, Чимин и сам будет не против оказаться украденным? — ласково посмеялся Хосок.
Тот возмущённо ахнул, но выглядел смущённым.
— Не говори глупостей, — проворчал он. — Как это я оставлю наш дом и нашу госпожу?
— Не все мои сёстры и подруги замужем, — подхватила Сахи в шутку. — Мы могли бы подыскать тебе хорошую невесту!
— Вы вдвоём!.. — начал запальчиво Чимин, но махнул рукой и просто выбежал из-за стола.
— Я сегодня весь вечер что-то не в такт говорю, — тихо проговорил Хосок, потирая пальцем столешницу. — То твоего дядю обидел, то Чимина рассердил. Он тоскует по сёстрам.
— Обязательно устрою праздник и приглашу подруг, — пообещала Сахи, переведя на него взгляд. — А ты? Ты тоскуешь по… Чонгуку, да?
— Нет. — Хосок встретил её взгляд своим. — Нет времени тосковать. Но я жду его возвращения, очень жду.
— Нам ещё долго ждать, — вздохнула Сахи. Поднялась из-за стола, чтобы убрать его. — Я не думала, что это так сложно. В первый раз, когда он уехал, боялась, что не дождусь. Слишком быстро! И несколько дней со свадьбы не прошло… Его не было почти три месяца. К моменту, как муж вернулся, я почти успела забыть, как он выглядит. Но такова моя судьба — встречать его, чтобы потом вновь проводить. Теперь и вы разделили мою судьбу. Она непростая.
— Непростая, — эхом откликнулся юноша. — Но ты стойко держишься, и нам с Чимином не дело вздыхать горше, чем тебе. Мы дождёмся его. Не знаю, надолго ли, как скоро он вновь уйдёт в поход… Но разве мы решаем?
— Этого мы точно не решаем, — согласилась Сахи, протирая стол. — Но можно я кое в чём признаюсь?
— Конечно, — Хосок налил в таз воды из котелка, чтобы вымыть посуду. — Что ты хочешь сказать?
Он обернулся к девушке, показывая, что готов внимательно слушать. Та не прекращала уборку, негромко отвечая:
— Иногда я думаю, что было бы не так уж и плохо, если бы его серьёзно ранили, как дядю. Чтобы он остался жив, но больше не мог воевать. Это плохие мысли, знаю! Я не должна так думать, но они одолевают меня. Не отпускают…
— Он был бы глубоко несчастен, — тихо сказал Хосок. — Это бы уничтожило его, сломало тот стержень, на котором он держится. Это бы не принесло в твой дом ни любви, ни радости, Сахи. Он бы топил свою боль в хаоме и очень быстро бы свернул себе шею, до этого возненавидев весь мир и заставив тебя возненавидеть его.
Она вскинулась, выслушав его и нахмурилась, выдав то, чего сама не ожидала:
— Я ещё больше тебе завидую. Ты провёл с ним всего пару дней, а уже спал в его постели и так хорошо… узнал его? Ты какой-то невероятный человек, Хосок! Да и человек ли?
— Ты видела мою кровь, — неловко засмеялся тот. — Конечно, я человек. Но мне проще увидеть нутро мужчины, я ведь и сам был им рождён. И пусть с посудой я управляюсь лучше, чем с оружием, кое-что мне понятнее. И, — он опустил ресницы, словно оправдываясь перед этой сильной девушкой, — я только спал в его постели.
— А я не спала там ни разу, — без вызова в голосе констатировала Сахи, но глаза её слегка вспыхнули. — Я не ревную, просто не понимаю, почему меня он попросил не приближаться к ней, а перед тобой сразу открыл двери своей спальни. Многие говорили мне, что я хороша собой. Полагаю, дело не в этом? В чём тогда, Хосок?
Она отложила тряпку и шагнула ближе, пытливо разглядывая наложника.
— Что со мной не так? Чем ты привлёк его? Старшие сёстры всегда уверяли меня, что привлечь мужчину — не так уж и сложно. Но я пробовала всё: от ласки до холодности. И даже если переставала кормить мужа, тот сам готовил себе обед и даже не ругался. А вот если я брала его вещи или заходила в спальню, то всегда становился резок. И как только вы появились в нашем доме, Чонгук сказал мне, что у нас точно не будет детей. А я ведь о них никогда не говорила. Если ты так хорошо понимаешь мужчин, ответь мне, пожалуйста, в чём я ошиблась?
— Прости, — хрипло выдавил Хосок. — Мне так жаль! Ты достойна быть любимой и желанной. А Чонгук… Он говорил, что ему неприятны поцелуи. Что его сердце молчит.
Юноша недолго молчал, крепко жмурясь, а потом заговорил быстро-быстро:
— Я не знаю, почему он подпустил меня ближе. Может быть, он помнит меня?..
Это не могло быть правдой. Ни тени узнавания в глазах своего господина Хосок не видел, но так хотел на это надеяться — что их встречу запомнил не он один.
— Земли, откуда я родом… Чонгук был среди тех, кто подчинял их Персии, — едва слышно закончил он.
— То есть вы встречались раньше? — Сахи охнула и подрастеряла свой пыл, но коснулась плеча тёплой ладонью, словно благодарила за ответ. — Возможно, он помнит. У него хорошая память. Он вообще хороший человек, даже если не любит меня. Не это определяет его достоинства.
Она снова вздохнула и опустила руку.
— Извини, ты не виноват в том, что тебе ответило его сердце. Я не держу на тебя зла, мне просто немного обидно.
— Встречались… — Хосок кивнул, пряча лицо за волосами. — Я не спрашивал, помнит ли он. Не решился спросить. И понимаю твою обиду, Сахи. Ты прекрасная девушка. Если бы я мог, сам бы привёл тебя на его ложе. Но могу только молить тебя о прощении.
— Не нужно молить, я не держу зла. Лучше сходи за Чимином. Приводи его в зал, мы будем вычёсывать верблюжью шерсть. Нужно сделать вам пару тёплых одеял, скоро начнёт холодать по ночам. А потом я приготовлю вам пирог с яблоками.