***
До дворца царская процессия добралась без приключений. Сокджин моляще и тревожно смотрел на своего повелителя, но тот молчал. Опуститься без позволения на шкуры, устилавшие повозку, было немыслимо, и Сокджин сделал крошечный шаг назад, с облегчением опираясь на прохладное, как мрамор, и столь же незыблемое плечо. Жёсткая рука Юнги придержала его за талию, не давая упасть. Прорицатель не сказал ни слова, и Сокджин был ему за это благодарен. Сейчас куда важнее было то, что он упустил. Проглядел в столице заговорщиков. Что-то не услышал, не распознал, не придал должного значения. Царь царей, его владыка, мог погибнуть в этой процессии — и от этой мысли ноги Сокджина подкашивались вернее, чем от стрелы в груди. — Отведите его в мои покои. И позовите уже лекаря! — рычал царь на растерявшихся от вида крови слуг. Сам он тяжёлой походкой пересёк зал и, не дожидаясь никого, скрылся в коридорах дворца, чтобы снять с себя праздничные одежды. Праздник закончился, началась война. Именно в военных походах правитель Персии был так собран и напряжён, раздавая приказы, готовый убивать одним лишь взглядом. В комнату с лежащим на постели Сокджином и подоспевшим к нему лекарем, царь пришёл позже, когда стрела уже была извлечена из тела его «ока». Перья были тёмные, а дерево — тонкое и гибкое — обвивала вязь странных символов. Царь осмотрел стрелу и, чуть скривившись, отложил её в сторону. — Он будет жить? — спросил у врачевателя, и тот уверенно кивнул, колдуя над пробитой грудью. Стрела вошла между рёбер, но не достигла жизненно важных органов, застряв наконечником между костей — те лишь слегка треснули. Сокджину повезло родиться с такими крепкими костями. Или с тем, что стрела летела издалека. — Чем ты был занят последние дни? А может месяцы? Или годы? — царь не давал передохнуть, воззрившись на него с властным укором. — Как ты это допустил, Сокджин? Как ты мог подвергнуть меня опасности? В жизни каждого правителя это было неизбежно: борьба за престол велась даже среди кровных родственников, кто выжил — тот и царь. Но для нынешнего осталось загадкой, кто же мог желать ему смерти, кроме территориальных врагов. От всех претендующих на власть родственников он давно избавился. Неужели, кто-то из его детей уже метил в цари? — У меня верные люди в каждом из знатных домов, — шептал Сокджин, едва удерживаясь в сознании. — Нигде не было замечено опасности. Никто не доносил: ни среди знати, ни в казармах, ни на рынках или постоялых дворах. Ни слова не было сказано, мой царь! Я подниму всех, я найду злодея… Умоляю, не лишай меня своего доверия! Придворный пророк и маг обладал правом входить без доклада и сейчас застыл в дверях, глядя на обоих. Без вуали и церемониальных одежд он тоже казался воином, готовым к битве. — Знаки на стреле похожи на те, которыми пользуются финикийские мореплаватели. Но это может быть ловушкой, чтобы обратить нас в ложную сторону. — И ты ничего не заметил? — резко обернувшись, царь пронзил его взглядом, словно стрелой. — Не предупредил меня? Ради чего я вообще держу вас подле трона? Злость кипела в нём, все подданные прекрасно знали, что в гневе их повелитель страшен. Оставалось только переждать бурю, не имея возможности скрыться от неё в укромном месте. — Что стало бы с Персией, если бы эта стрела попала в меня и лишила бы жизни? — рычал правитель, сверкая взглядом. — Что стало бы с вами обоими? Конечно, у царя было достаточно наследников, но в случае государственного переворота и их бы в живых не оставили. — Звёзды не говорили об опасности для твоей жизни, великий, — бесстрастно сказал Юнги. — А читать линии судьбы каждого из твоих придворных — много чести. Я проведу ритуалы, отвращающие зло от твоего дома, нынче же на закате, царь царей. — Я потребую отчёта ото всех! — отчаянно подхватил Сокджин. — Мы найдем стрелявшего. Из столицы мышь не проскочит! — Не разрешаю тебе вставать, пока лекарь этого не позволит, — отрезал царь, переведя на него взгляд. — Твоё дело сейчас восстанавливаться и отдыхать, а потом я приму решение о твоей дальнейшей судьбе. Он снова взглянул на пророка, но больше ничего ему не сказал. — Держите меня в курсе о его состоянии, — велел он лекарю. Тот послушно кивнул, не отвлекаясь от раненого придворного. А царю требовалось навестить супругу и сообщить ей последние новости, уговорить отправиться подальше от столицы. Совсем скоро эта женщина должна была разродиться ещё одним наследником, на которого у правителя Персии были большие ставки — предсказывали рождение сына, первого мальчика от царицы. Всех прочих сыновей прежде рождали лишь наложницы. При большом желании и они могли бы претендовать на трон, но всё же лучше, если это будет чистая, царская кровь. Священная кровь. Раненый обречённо кивнул, проводив владыку взглядом. Юнги ещё немного постоял у стены и тоже бесшумно вышел. Только тогда Сокджин позволил себе глубокий выдох и тихий болезненный стон. Почему Юнги не предупредил его? Почему взглядом заставил шагнуть навстречу стреле? И что означали сказанные слова: «Если не перестанешь так беречь свою власть, потеряешь того, кто тебе её даёт»? Лекарь влил в его губы немного настойки, снимающей боль и дарующей забытьё, и Сокджин закрыл глаза. Сейчас он не мог ослушаться прямого приказа, не мог начать действовать. Бессилие изматывало не меньше боли в груди, но ему оставалось только повиноваться.***
Пока Чимин помогал Сахи хлопотать на кухне, накрывая на стол, Хосок, наконец, решился завести с Намджуном беседу о том, что мучило его уже несколько дней. — Госпожа Сахи сказала, что Чимин на празднике очаровал даже тебя, господин? — начал он, поливая на руки Намджуна ароматной цветочной водой. — Несмотря на свой возраст, я всё ещё живой человек, — совершенно серьёзно отозвался тот. — Таланты Чимина в музыке и его очаровательная улыбка способны привлечь внимание, разве нет? — Несомненно, — согласился Хосок. — Он юн, талантлив и прекрасен. Истинная радость для сердца. Господин, — он замялся на миг, — если ты однажды пожелаешь насладиться нашими талантами не только на пиру, но и на ложе, прошу, позови лучше меня. Чимин слишком юн. Брови Намджуна удивлённо приподнялись, а руки слегка сильнее необходимого сжали тонкое полотенце. — Я не осуждаю мужеложество, но и не разделяю. А если бы и обладал тягой к нему, точно не стал бы приглашать для утех кого-то из вас. Вы подарены царём моему родственнику, как ты мог подумать обо мне столь плохо, Хосок? Я вовсе не рассматривал ни тебя, ни Чимина в таком свете. — Законы гостеприимства не мешают тебе, дяде хозяйки дома, взять одного из нас. Я не думал обидеть тебя этим предположением, господин, — тот низко склонил голову. — Прости, если мои слова показались тебе неучтивыми. — Прощаю, — слегка подумав, ответил Намджун. Предложение заставило его почувствовать себя неуютно и удивило, но забыть о нём не составило бы труда. — Ты мне лучше вот что скажи… Сможешь ли ты справиться с ретивым жеребцом? Я прикупил одного коня, но обуздать его не могу, сам понимаешь, здоровье не позволяет. Да и конюх не справляется. Я своими глазами видел, как ты одним словом успокоил царских лошадей. Займёшься этим? — Нет такого коня, с которым я не совладаю, — без лишней скромности улыбнулся Хосок. — С радостью сделаю это для тебя, господин. Но что касается царских лошадей… Я даже не подходил к ним, ничего не сделал… — Ты что-то говорил, — прищурился Намджун. — И мне не показалось это совпадением. Каким тайным искусством ты владеешь, я спрашивать не буду. Мне нужен лишь результат. — Я приду в любой день, когда ты скажешь, чтобы заняться твоим новым жеребцом, — солнечно заулыбался Хосок от ожидания любимого дела и того, что его опасения по поводу Чимина не подтвердились. — Будет ходить под седлом ровно, словно ты в любимом кресле сидишь. — Вообще я планировал подарить его, но в таком случае, ещё могу передумать, — улыбнулся в ответ и Намджун. — Вы идёте ужинать? — Сахи выглянула из кухни, нарушая их беседу. — Идите скорее, пока ещё горячее. Намджун кивнул Хосоку, мол, позову тебя обязательно, а затем двинулся в сторону кухни. Еда, приготовленная любимой племянницей, была одной из лучших в городе — грех было от неё отказываться, да и заставлять хозяйку ждать за столом тоже. У царя в то же время голова шла кругом. Первая жена, законная царица обладала нравом, которому позавидовал бы любой жеребец. Она наотрез отказалась покидать Персеполь даже под угрозой собственной смерти. Изрядно поругавшись с женщиной по этому поводу, царь совсем рассвирепел и снёс пару голов по мелочи провинившимся слугам, так что оставшиеся долгое время ходили на цыпочках и боялись даже вздохнуть. — Мне нужен новый глава царской охраны, — оповестил он, безжалостно нарушив сон своего провидца, ворвавшись в его покои за пару часов до рассвета. — Надёжный, мудрый, серьёзный. И мне, и царице требуется усиленная охрана. Но без достойной головы любое войско — лишь неуправляемая толпа. Стадо оленей во главе со львом страшнее, чем стадо львов во главе с оленем. Что ты скажешь на этот счёт? И провёл ли ты ритуалы, раз спишь столь крепко? Он вглядывался в сонное лицо Юнги и грешным делом раздумывал, не заменить ли и его кем-то понадёжнее. Но достойные провидцы рождались далеко не каждое столетие. Дар слышать богов и предвидеть будущее — не просто мудрость, а диковинный, редкий талант. — Провёл, царь царей. Прорицатель лишь чудом удержался от зевка в высочайшем присутствии. — Звёзды по прежнему говорят, что беды пройдут тебя стороной, а наследник родится здоровым. Добрые духи оберегают твой дворец. Юнги тряхнул головой и посмотрел на владыку более осмысленно. — Новый глава охраны? Разве Сокджин умер от раны этой ночью? — Я ещё не спрашивал о его состоянии, — ровным тоном ответил царь. — Но его способностей не хватает, чтобы следить за всем и сразу. Не испытываю никакой жалости по поводу его ранения, однако, буду разочарован, если он всё-таки умрёт. И в любом случае, глава охраны мне потребуется. Все достойные генералы сейчас на войне, а брать кого-то слепо, со стороны, в данных условиях просто опасно. — Если я назову имя немедля, — тягуче сказал Юнги, — мой царь справедливо решит, что я недобросовестно отнёсся к его словам или хочу продвинуть своего человека. Мне нужно подумать над кандидатами, посмотреть на ход небесных светил… Может быть, выпустить в небо священных птиц. Я дам ответ через несколько часов. Вернее будет к вечеру, владыка. — Подумай, — разрешил тот. — Но если к вечеру я не получу ответа, можешь присматривать место для своего захоронения. Да, буря по-прежнему не стихла. Сладостно пахнущие пионы прорицатель срезал сам, как и лично выбрал крупные грозди прохладного винограда, чтобы слуга отнёс их в покои раненого. Звёзды в утреннем небе молчали, дэвовы птицы гадили в полёте, и даже курица, что Юнги поймал на заднем дворе и, кривясь, запустил пальцы в её нутро, не дала ответа на царский вопрос. Пришлось выбираться из дворца. Юнги подбросил священного ястреба в воздух, стоя на самой высокой башне. — Не вздумай возвращаться ко мне с мышью или тушканчиком! — велел он птице. — Я сам тебя найду. Он пошёл пешком, ища знаки и символы в рисунке плит, мостивших дороги, в дорожной пыли, в дуновениях ветерка. Ястреб слетел на плечо прорицателя с крыши дома Намджуна, и Юнги заулыбался. — Хорошая птица, — ласково сказал он. — Пойдём, отсыплю тебе угощения. Уже во дворце он сверился с небесными светилами ещё раз — против Намджуна они не возражали. Его имя прорицатель и назвал царю, явившись после обеда. — Намджун? — переспросил тот, отложив в сторону каменную табличку. — Кто он такой? Что за человек? И если словам своего «ока» царь доверял безоговорочно, то над Юнги словно издевался, заваливая его вопросами. Но, в конце концов, такова была доля царского пророка — и основная его роль. Намджун не успел достичь больших высот в воинских походах, но был из хорошего, знатного рода, одного из семи самых известных в Персии, обладал заметным богатством, а вся его многочисленная родня была верна престолу и чтила заветы богов. — Твой молодой генерал, Чонгук, женат на его племяннице, — закончил Юнги. — И священный сокол сам выбрал Намджуна. Царь закивал. Казалось, что в этих жестах проскользнуло одобрение, не будь его лицо последние дни столь мрачным. — Пусть будет так. Я отдам распоряжение, чтобы его вызвали во дворец.***
Традиционно посетив дом племянницы следующим вечером, чтобы разделить ужин, Намджун был загадочно задумчив и молчалив. Слишком много и часто он думал о своей жизни, но если судить здраво, она была сложившейся и не такой уж и плохой. Намджун никогда не горел воинской долей, поэтому и не переживал, получив ранение, нашёл для себя более подходящее место среди чиновников и много общался с простыми людьми об их заботах. Но разве он мог ослушаться царской воли? Если тот вновь призывал его на службу, невзирая на хромоту, Намджуну оставалось только подчиниться. — Дядя, — негромко позвала Сахи, заметив его состояние, — у тебя всё в порядке? — А? — растерянно переспросил Намджун и только тогда понял, что уже несколько минут сидит с ложкой у рта, так и не отправив туда кусочек ароматной пряной курицы. — Грядут перемены, Сахи, — всё же ответил он и снова загадочно вздохнул. — Наверное, впредь я не смогу так часто появляться у вас дома. — Господин собрался привести в свой дом молодую жену? — предположил Чимин, глядя на него с любопытством. — Какая радость! — Я не настолько разочаровался в жизни, — ответил Намджун, отложив ложку. Сахи тоже не сводила с него глаз, ожидая продолжения. — Когда-то давно один маг предсказал, что мне не следует жениться. Если я хочу остаться в живых, то не следует. — Так почему же ты так задумчив? — спросила племянница, запирая внутри не совсем уместные вопросы. — Почему ты больше не сможешь к нам часто приходить? В отсутствие мужа дома Намджун был желанным гостем для самой Сахи. Каким бы характером он ни обладал, он заменил ей отца и приходился близким родственником. Но о странном предсказании девушка слышала впервые. — Я отправлюсь служить во дворец, — признался тот. — И это всё, что я сейчас могу вам сказать. Остальное — тайна. — Служба во дворце почётна, — Чимин одобрительно засиял. — Тебя удостоили высокой чести, господин. — А как же твой жеребец? — погрустнел Хосок. — Или я могу привести его сюда, а потом, когда он будет вышколен, ты заберёшь его? — Всё, что у меня сейчас есть, я оставлю вам, — сказал Намджун, оглядев всех троих. Сахи заметно погрустнела. А он остановил свой взгляд на Хосоке и добавил: — Жеребцом ты можешь заняться сегодня, пока я ещё дома. Приходи, как сможешь. Буду тебя ждать. — Ты так говоришь, словно тебе предстоит насовсем оставить свой дом, и мы больше не увидимся, — Чимин смотрел встревоженно. — Это же только царская служба, господин. Разве это так опасно? Намджун воровато огляделся, словно в окнах могли притаиться незваные слушатели. — Чем ближе ко дворцу, тем опаснее, — ответил он тихо, вполголоса. — Надеюсь, что нам повезёт ещё увидеться, мне дорог ваш дом. Хосок ушёл с дозволения Сахи тем же вечером, несколько дней провёл в доме Намджуна, ночуя в конюшне, но на царскую службу тот отправился на смирном, покладистом жеребце. Как бы то ни было, пусть не всегда слова Намджуна были приятны, он был дядей Сахи и заботился о ней, и Хосок хотел, чтобы дни его были долгими и безопасными. Вышколить для того лошадь было малым, но единственным, что Хосок мог сделать. А Намджун щедро оплатил его работу золотыми монетами и смотрел так строго, что отказаться было просто нельзя. — Не знаю, что ждёт меня самого, но вам желаю спокойствия и достатка. Пусть перемены в вашей жизни не будут такими внезапными и приносят лишь радость, — заявил он, вручая Хосоку туго набитый деньгами мешочек. — Пусть солнце хранит тебя, — пробормотал Хосок на прощание. — Надеюсь, ты убережёшься в мутных течениях дворцовых вод. Намджуну, что остерегался бурных вод ещё вернее, чем женитьбы, такое напутствие показалось несколько пугающим, но спорить он не стал. Некогда уже было спорить. Он только попросил: — Береги мою племянницу, Хосок. И взобрался на своего нового скакуна, удержав на лице воинственный вид, когда от резкого движения ногу прострелило вспышкой боли. Сахи же и впрямь загрустила. В тот день, когда дядя отбыл на службу, она не могла даже сесть за шитьё. На улице становилось всё прохладнее, по утрам небо было низким и серым, словно давило, множило печали и грусть. Она долго сидела, глядя в окно, а потом взяла себя в руки и вышла на кухню, поприветствовав Чимина. — Если вскоре царь призовёт к себе ещё кого-нибудь из нашей семьи, то я сама попрошусь к нему в наложницы, предварительно научившись стрелять! — высказалась Сахи в сердцах и тут же прикусила язык, понимая, что перегнула палку. — Моя госпожа, ты готова оборонять царя от недругов даже на ложе? — ласково засмеялся Чимин, бросив на неё предупреждающий взгляд и переводя его в спину старой служанке, что чистила очаг. — Твой муж, генерал, вернее сделает это на поле битвы. Прекрасная женщина может стать и воином, и полководцем, но разве это по душе моей госпоже? Та отрицательно помотала головой, принимая его слова. — Приходил, подчас докучая, а как перестал, вообще дом в уныние впал, — негромко озвучил Хосок за обедом. — Госпожа, может быть, сходим на рынок? — Дядя делился с нами новостями и читал прекрасные стихи, — отозвалась Сахи, но отказываться не стала. — Давайте сходим. Нам нужна ещё шерсть. И стоило бы прикупить ковёр в вашу комнату, чтобы не было холодно ходить по полу зимой. — Да, новости теперь только на рынке и узнавать, — вздохнул Чимин. — Но одно дело, что ведомо торговцам, а другое — такому уважаемому человеку, как господин. Ох, Сахи, госпожа моя, мы должны купить тебе флейту! Лучше будет, если мы будем играть одновременно, учёба быстрее пойдёт. Он встрепенулся, изо всех сил стараясь отвлечь девушку от печальных мыслей. — Да, флейту, — вновь покладисто согласилась та, хотя все уроки, что давал ей Чимин, проходили впустую. И Сахи уже почти отчаялась научиться хоть чему-то ещё, кроме шитья и готовки. Казалось, что боги поиздевались над ней, не наградив обширными талантами. — Принесите домой лучше новый котелок, — проворчала служанка, вслушиваясь в их беседу. — Старый проще выкинуть, чем отмыть. — Вот видите, сколько всего нужно купить, — закивала хозяйка дома. — Давайте сходим на рынок.***
Пропустив всё великолепие красок осени, царь дни и ночи проводил у себя во дворце. Стоило отдать должное прорицателю — из Намджуна вышел отличный командующий царской охраной. Один его вид внушал послушание и дисциплину, а уж стоило ему открыть рот — все внимали и замирали. Не прошли даром годы военной службы, Намджун быстро освоился на новом месте. Собственноручно защищать царя от него не требовалось, лишь только следить за порядком во дворце, чтобы одна смена охраны вовремя передавала позиции другой, чтобы мужчины всегда были сыты и здоровы. И ни одна муха не пролетела мимо них незамеченной. Царской щедростью Намджуну была выделена внушительных размеров комната при дворце, но в сравнение с его домом она, конечно, не шла, хотя вид из узкого окна Намджуну даже понравился. Где-то вдалеке, за холмами, словно синяя лента извивалась узкая полоска воды, а прямо под окном росло раскидистое дерево, чьи ветви постепенно обнажались, сбрасывая листву. В них осталось только одинокое гнездо, брошенное улетевшими в более тёплые края птицами. Намджун надеялся, что доживёт здесь до новой весны и увидит своими глазами, как птицы вернутся обратно, услышит их звонкие трели. И в этом они были схожи с Чонгуком: природа завораживала обоих. Как только лекарь известил царя, что Сокджин способен встать с постели, правитель не явился к нему сам для разговора — у него были иные заботы. Поэтому пришлось идти Намджуну, что не только следил за порядком, но и беспрекословно выполнял царские приказы. В новом одеянии и звании он был хорош. — Доброе утро, Сокджин, — поприветствовал Намджун, переступив порог чужой спальни. — Ты уже позавтракал? — Нет, позже, — придворный отложил свиток на египетском папирусе, который читал, и воззрился на вошедшего с недоумением. — Что ты делаешь здесь, Намджун? — Служу, — просто ответил тот, не торопясь подходить ближе. Остался возле дверей, как мудрый страж. — Правитель велел, чтобы часть твоих обязанностей легла на мои плечи. И раз ты уже здоров, тебе следует рассказать мне некоторые нюансы. — Что?! — красивые глаза округлились. — Часть моих обязанностей? Разве царь не благоволил к нему? Разве решил наказать так жестоко? После первого дня он не приходил к Сокджину, лишил его своего общества… Но благоухающие цветы, что приносили каждые три дня, и спелые фрукты — разве они не были знаком царской милости? — Всё, что касается царской сохранности, — подтвердил Намджун ровным голосом. — А также поиски врагов, желающих ему смерти, теперь тоже на мне. Расскажи мне всё, что знаешь. Но можешь сначала позавтракать. — Сохранности? Поиски врагов? — Сокджин мог только повторять чужие слова, не в силах уложить их в голове. — Разве я уже не «уши и око» царя? Как всё могло так быстро измениться? Впрочем, Сокджин не раз был свидетелем того, как быстро менялись судьбы: ещё вчера обласканный правителем мог запросто лишиться головы. — Великий царь просил передать тебе, что позовёт ублажить его ночью, если ему надоест общество женщин, — тем же тоном добавил Намджун, на лице его не дрогнул ни один мускул. Сокджин провёл во дворце всю жизнь. Очень быстро он постиг власть, что давали невозмутимость и ровный, ласковый голос. Никому он не позволял увидеть себя в раздражении, печали, страхе. Но сейчас рявкнул: — Выйди вон! И от его вскрика смолкли оставшиеся на зимовку птицы за окном. — После обхода я буду у себя, слуги подскажут тебе направление, — произнёс Намджун перед тем, как послушно вышел. Но уже за дверью едва ли не ругнулся себе под нос. Сокджин упал на подушки, зарылся в одеяла, усмиряя бурю в душе. Он ещё был жив, царь не казнил его, не сослал в дальнюю сатрапию. Он ещё мог вернуть себе всё то, что было в его руках. Если утром он принимал Намджуна в лёгком домашнем платье, то к нему пришёл в полном дворцовом убранстве. Каждый шаг давался тяжело, Сокджин оставался слишком слаб. Временами он останавливался и переводил дух на поворотах, но в покои к Намджуну вошёл, выпрямив спину и расправив плечи. Тот обернулся от окна и кивком разрешил войти. — Садись, — велел он. — Я тебя слушаю. Так Сокджина не принимали даже в полутёмных, прохладных покоях дворцового прорицателя, но он проглотил это оскорбление. Значит, сейчас его статус позволял Намджуну так с ним обращаться. — Что именно ты хотел узнать? — мягко спросил он, опустившись на подушки перед низким столиком. — О покушении? О дворцовой страже? О том, какие входы и выходы во дворец нужно охранять особо? — С последним вопросов нет, все выходы под надёжной охраной. — Намджун поставил на пол поднос с кувшином и двумя чарками. Там не было алкоголя, пить на службе ему не позволялось, но цитрусовый напиток, подаваемый слугами, пришёлся по вкусу. Такой кислый, что аж лицо сводило. — Вся стража сейчас под моим руководством, с этим я уже разобрался. А покушение видел своими глазами и, позволь заметить, молился за твоё здоровье. Но о том, кто мог организовать это покушение и как не допустить нового, я и хотел с тобой поговорить. Понимаю, что ты возмущён. Я и сам не слишком обрадовался своему назначению. Однако, давай оставим наши личные переживания за пределами расследования. Сейчас от трезвости нашего ума зависит слишком многое. — Что ж, ты многое успел за эти дни, — голос Сокджина оставался ровным. — Я был лишён возможности рассмотреть стрелу. Прорицатель забрал её с собой, видимо, чтобы проверить, не наложены ли на неё злые чары. Но он упоминал, что знаки на ней были похожи на финикийские. Я думал об этом, но не вижу угрозы с той стороны. Те земли верны престолу. — Верность продаётся, — заметил Намджун, приложившись к чарке. — А что с царской семьёй? Ты знаешь об этом гораздо больше моего. Расскажи. — Продаётся, царь задорого её купил, — кивнул своим мыслям Сокджин. — Нет, финикийские города не пойдут против. Мы защищаем их от эллинов, оберегаем их корабли. А что с семьёй? — он облизнул пересохшие после лихорадки губы. — Попробуй поискать в Мидии, Намджун. Мидянская ветвь Ахеменидов. Может быть, у царевича Бардии остались какие-то потомки? Или это слишком давние дела? — Попробую узнать об этом, — согласился тот. Конечно, от него требовалось только отправить людей на поиски истины, ведь царь настаивал на том, чтобы глава стражи оставался во дворце, по крайней мере, в ближайшие месяцы. — Почему ты не пьёшь? — спросил он, взглянув на нетронутую чарку Сокджина. — Если бы я планировал убить тебя, то точно не стал бы травить. — Я пью только воду, — тот качнул головой. — Мой желудок не принимает такие яркие напитки. И присмотрись к Оронту. Он женат на Родогуне, царской дочери от одной из наложниц. Он впал в немилость и затаил на повелителя обиду. Может быть, он связан с этим. Но осторожно, он всё ещё царский зять. — Сколько сейчас совершеннолетних детей у царя? — спросил Намджун, после того, как дотянулся до кувшина с водой, вылил из чарки напиток прямо за окно и наполнил её более подходящей гостю жидкостью. — Более пятидесяти тех, что старше пятнадцати, — Сокджин с благодарностью глотнул воды. Намджуну и впрямь не было резона его травить. — Преимущественно дочери. Мужчина едва не подавился. Он никогда не интересовался царской семьёй столь глубоко, ему за своей следить нужно было. Но такой плодовитостью не отличался никто, что, впрочем, объяснимо: только царь мог себе позволить прокормить и обеспечить такую ораву. — Есть ещё что-то, о чём мне следует знать? — спросил он, прочистив горло коротким, сухим кашлем. — Заведи себе повара, — посоветовал Сокджин. — Не ешь ничего из чужих рук, только если ты не на царском пиру. А остальное ты узнаешь из моих записей, найди время почитать. Если после этого у тебя будут вопросы, спрашивай. Если мои информаторы шепнут что-то интересное, я дам тебе знать, Намджун. И более именитые лишались власти и головы в дворцовых интригах. Сокджину не на кого было опереться во дворце, за ним не было влиятельной семьи, способной его поддержать. За ним никогда никого не было. И у него никого не было, кроме дальнего и очень условного родства с Юнги. Настолько незначительное родство, что Сокджин старался о нём не вспоминать. — Благодарю тебя, — сказал Намджун, поклонившись. Когда Сокджин уходил, глава стражи внимательно смотрел ему в спину и продолжал разглядывать дверь, даже когда та закрылась. Его не часто заботила судьба других людей, если только они ему не родственники, но Сокджина было почему-то жаль. Жизнь преданного царского придворного теперь тоже изменилась. Намджун понимал его состояние, хоть и не мог чем-то помочь. Самое сложное в нынешней службе — это обходы, минимум пять раз в день, а то и ночью. Лекарь давно говорил, что Намджуну следует больше ходить и не давать крови застаиваться в ногах. Одно дело ходить по улицам или в гости, совсем другое — по дворцовым коридорам, от точки до точки, проверяя охранников. Такая ходьба Намджуна утомляла, но он держался стойко, много размышлял о насущных делах и старался не прихрамывать слишком сильно.***
Через несколько дней ноги привели Намджуна к прорицателю. Символы на той стреле стоило увидеть лично, да и обсудить их со знающим человеком. — Мне не следует представляться и объяснять, что я здесь делаю? — спросил он, обращаясь к пророку. — Могу сделать вид, что всё про тебя знаю, — отозвался тот, поднимаясь с подушек и впиваясь в незваного посетителя пугающим взглядом. — Если тебе интересны эти игры. Или можем познакомиться по-человечески. — Если бы мне были интересны игры, я бы пришёл с чатурангой, — заявил гость, подходя ближе. — Но не время играть. Оставим на другой раз. Я глава царской охраны, попутно занимаюсь расследованием покушения. Сокджин сказал, что ты забрал стрелу. Позволишь на неё взглянуть? — А я царский прорицатель, но ты можешь звать меня не верховным жрецом, а по имени, — хохотнул Юнги. Стрела была на столе, словно Юнги ждал гостя, что пожелает её увидеть, или сам частенько на неё смотрел. Но чтобы до неё добраться, пришлось сдвинуть в сторону ворох срезанных цветов. — Изучай, — предложил прорицатель, возвращаясь к своему занятию: он складывал цветы в пышный букет, отбирая самые крепкие бутоны. Намджун нахмурился, изучив письмена. Раньше у него было много свободного времени, чтобы погружаться в языки, но при всём знании финикийского смысл знаков показался ему полным бредом. — Ты понимаешь, что здесь написано? — спросил он, покрутив древко ещё несколько раз. — Рыба, голова, зубы… Или в этом действительно нет никакого смысла? — Ни малейшего смысла, — подтвердил Юнги, не поднимая головы. — Набор символов. И дерево, из которого она сделана, не произрастает в тех краях. Всему можно найти объяснение, разные случайности могут сходиться, но я уверен, финикийцы к этому покушению не причастны. Но кто причастен — я не знаю. Он туго стянул пионы золотой лентой, передал их слуге и вернул гостю всё своё внимание. — Слишком много недоброжелателей, завистников, обиженных. Слишком много, Намджун. — А ещё детей, — добавил тот, сдерживая тоскливый вздох. Было бы куда проще, если бы все его обязанности заканчивались на обходах. Он бы даже не садился в таком случае. Боль в ноге терпеть было проще, чем в голове от обилия вопросов, предположений и непонимания, откуда начинать искать. Точнее — как это делать. Вряд ли кто-то признается в организации покушения, прижми его Намджун к стенке. Да и с кого начать? — А почему ты даришь Сокджину цветы? — спросил он вовсе не то, что относилось к делу, но наблюдательность и любопытство не позволили удержаться от вопроса. — Потому что могу, и они цветут у меня в оранжерее. — Юнги поднял с пола кувшин и поставил на освобождённый от растений стол, разлил по чаркам напиток, который тоже легко пах чем-то цветочным. — Сокджин любит их. И не позволяет себе впасть в уныние, расценивая их как знак царской милости. — А я-то уж подумал, — Намджун смущённо почесал кончик носа и пригубил напиток. Хоть Сокджин и предупреждал, что не стоит есть из чужих рук, но всё-таки сам царь доверял своему прорицателю, Намджуну тоже следовало. — Надеюсь, что он не зачахнет от тоски и не будет держать на тебя зла, когда узнает правду. Всё-таки… Это обман. — Он сам позволяет себе обманываться. — Юнги покрутил чарку в пальцах. — Но пусть лучше злится на меня, это не новость. Но вот что я тебе скажу, Намджун… — он поднял самый мрачный свой взгляд. — Единственный человек, от которого он потерпит обиду, это наш повелитель. Заденешь Сокджина — пожалеешь. Он найдёт способ расплатиться. А если не найдёт, я сам утоплю тебя в колодце. Без обид, просто предупреждаю. — Да его характер на себе я уже почувствовал, — хмыкнул мужчина. — И если мне суждено погибнуть во дворце, я предпочту сделать это от царской руки, оставь свои предупреждения. Я здесь не за тем, чтобы считаться с характером каждого придворного и ходить по струнке. Надеюсь, мы поняли друг друга, а теперь мне пора. Спасибо за помощь, но дальше засиживаться не могу. У меня обход. В его подчинении было достаточно людей, чтобы выделить нескольких, особенно способных, отправив их на разведку обстановки. Элементарно: послушать разговоры, проследить за поведением, не высовываясь без надобности. Но по городу уже не первый день ходили слухи, что царя пытались убить и тот не оставит этого в покое, что, в целом, Намджуну было только на руку. Он надеялся, что убийцам не хватит наглости прорваться в охраняемый дворец, дабы завершить начатое. Но чем скорее они себя обнаружат, тем скорее станет проще жить. Хотя на простую жизнь во дворце Намджун, конечно, не рассчитывал, едва только его сюда призвали.***
Сокджин провёл ещё немало дней без возможности встретиться с царём, но однажды вечером тот всё-таки позвал его в свои покои. Он ждал этого каждый вечер — в нарядных, но простых одеждах, с тщательно убранными волосами — но приглашение всё равно застигло врасплох. — О, царь царей! — приветствовал он в низком поклоне, исхудавший после болезни, измученный тяжкими думами, но всё ещё один из самых красивых людей царства. Его глаза сияли робкой радостью. — Чем ты занимаешься, Сокджин? — строго спросил повелитель, но его лицо не выражало прежней злости. Пусть и поводов для благодушного настроения пока не было, но злиться столько времени может только безумец. — Подними голову и подойди ближе. Я давно не видел тебя. — Я лишь тоскую и жду, — едва ощутимый упрёк прозвучал в голосе Сокджина, когда тот приблизился. — Не смею роптать, мой владыка, наказание было заслуженным, но очень тяжёлым. Он вздохнул, привычно опускаясь на пол подле царских колен и глядя снизу вверх. Голос его стал предельно серьёзным, но взгляд остался таким же сияющим. — Осень — плохое время, все заняты урожаем, а сейчас особенно. Многие стараются держать челядь и домашних в стенах, опасаясь произошедшего. Мои люди молчат, слухов ходит много, но все шёпотом. Страх и опасения поселились в Персеполе. Мне нечего сказать Намджуну, нечем утолить твой гнев, владыка. — Ты заслужил не только наказания, но и отдыха, — куда мягче сказал царь, выслушав его. — Ты был мне верным подданным столько лет, не мечтая о другой жизни. И сейчас я не гневаюсь. Поэтому спрошу у тебя: чего ты хочешь, Сокджин? Какой ты видишь свою дальнейшую жизнь? Остаться подле меня, чтобы петь мне песни, настраивающие на сладкие сны, или всё-таки подумать о себе? — О, царь царей, — в глазах Сокджина взметнулась тревога, а горло внезапно перехватило. — Прошу, ответь, я больше не твои «уши и око»? Почему ты спрашиваешь меня так, словно всё, что я могу — это убаюкивать тебя песнями? Ты отдал Намджуну гвардию или же отдал ему всё? Он стиснул царскую ладонь, но продолжил без тени сомнений: — Как бы то ни было, даже если ты решишь, что я годен только на песни, я останусь здесь. Всю мою жизнь я служил тебе и не мыслю иной жизни. — Не может один человек отвечать за всё, у каждого своё предназначение, — ответил царь, заглядывая в глубокие глаза подданного. — И твоя верность мне непоколебима, как скала. Я не стану ограждать тебя от всего. Есть то, что ты хорошо делаешь, помимо песен. Не могу отринуть твою верность себе. Занимайся тем, чем должен, но не мешай гвардии охранять меня и относись к её главе с почтением. Во дворце с его приходом всё стало куда организованнее, ты заметил? Сокджин не позволил обиде уколоть своë сердце: несколько улучшений для и так отлаженного его руками механизма. Если царю нравится, как справляется Намджун, так тому и быть. — У меня остаётся целая армия чиновников, с которых тоже нельзя спускать глаз, — ласково выдохнул он. — И тайная служба. Я не буду мешать гвардии, мы с Намджуном должны будем действовать сообща, чтобы донесения, что стекаются ко мне, не были похоронены в пыли забвения. А раз уж у меня появилось чуть больше времени, я проверю дань, что отправляют в столицу из сатрапий. В прошлом году её было меньше обычного, в этом я лично пересчитаю всё и спрошу с них. Царь одобрительно кивнул и притянул его ближе. — Царица настаивает на том, чтобы в честь рождения наследника был организован пир. Её вовсе не пугают возможные трудности. Но я сомневаюсь, стоит ли нам устраивать праздник в такое время. Что ты скажешь на это, Сокджин? — Рождение наследника от царицы — большая радость. Год был хороший, урожайный. Наши войска одерживают победы в Элладе. Египет усмирён. Как же не устроить праздник? Чтобы люди встревожились, заговорили, что кто-то может запереть царскую семью во дворце? Гвардии придётся постараться, но праздник нужно устроить с размахом. Мы разделим обязанности и всё подготовим, с царской семьи ни один волос не упадёт, мой владыка, клянусь тебе. Сокджин доверчиво опустил голову на царское колено. — Но я рассуждаю как придворный. Нужно спросить прорицателя, что говорят светила. И решать всё равно только тебе. — Никто не сможет заменить твоей мудрости, — в голосе царя послышалась улыбка, а его большая ладонь коснулась шёлковых волос. — Я подумаю над этим, перед холодами праздник нам точно не повредит. — Я так тосковал! — выдохнул Сокджин, прижимаясь к ласкающей руке. Бессчётное число раз он убаюкивал своего царя, перебирая и поглаживая его волосы, но в тот вечер, отпустив главную тревогу, уснул сам, опустив голову на царские колени. Намджун уже начинал привыкать к неожиданным царским поручениям, но это выбило его из колеи. На постели мирно спал Сокджин — безмятежно и сладко. — Отнеси его, — велел царь, не повышая голоса, но даже шептал он требовательно. — И не смей разбудить. О своей хромоте Намджун даже не заикнулся, но несколько минут раздумывал, как же ему взять Сокджина на руки — высокого и взрослого мужчину, а не маленького ребёнка — и не разбудить по пути своим ворчанием от боли в ноге. Снова очень хотелось ругнуться. Слуг во дворце было предостаточно и все — здоровые. Почему царь попросил об этом именно его?.. — Слушаюсь, мой повелитель, — всё же произнёс Намджун и медленно склонился над спящим. Сокджин оказался тяжёлым, а его длинные ноги так и норовили обо что-нибудь зацепиться. Чуть сгорбившись (так почему-то было легче), Намджун нёс спящего придворного по коридорам дворца и очень старался не взбрыкнуть. Подумаешь, проснётся! Заодно и сам дойдёт до своих покоев. Или это как раз из разряда «заденешь Сокджина — пожалеешь»? — Вот ведь угораздило! — едва слышно прошипел Намджун, когда двери в комнаты вельможи оказались заперты. Ещё несколько минут он снова тяжело думал. Положить ношу на пол и обыскать в поисках ключей? Проще уж разбудить, наверное. Сокджин продолжал посапывать, не думая просыпаться. Человеческое решение этой проблемы было только одно — отнести его к себе. Благо идти было совсем недалеко. Царский дворец имел свою систему, комнаты ближайших придворных находились близко друг к другу. — Только посмей на меня потом вновь повысить голос! — тем же шёпотом потребовал Намджун у спящего и развернулся в нужном направлении. Уложив Сокджина на свою постель, он промокнул рукавом собственный вспотевший лоб и тяжёло осел на краешек рядом, растирая ноющую конечность и чуть постукивая по ней кулаками. Спать на полу ему никогда не приходилось — Намджун был из знатного рода. Но в этом дворце, кажется, было то, что его доконает. Тёплая рука спящего потянула его к себе за плечо. Ласково, но неожиданно сильно. — Позволь мне ещё немного побыть с тобой, — сладко, моляще выдохнул Сокджин ему в волосы. Он не просыпался, но инстинктивно тянулся к теплу, которого внезапно лишился. Намджун поймал себя на странном ощущении — сопротивляться не хотелось. Он подозревал, что Сокджин перепутал его с царём, но так всё же было лучше, чем когда тот на него орал, выгоняя прочь. Определённо приятнее. — Я побуду, побуду, — прошептал он в ответ, вытягивая ноги и прикрывая глаза. Что ж, при таком раскладе на полу спать всё-таки не придётся. На своей кровати, с податливо льнущим к боку царским советником, чьи волосы легли на грудь Намджуна, а пальцы во сне нашли и сжали его ладонь.***
Сокджин проснулся за несколько часов до рассвета. Сердце испуганно затрепыхалось, кажется, в горле, когда он вдохнул незнакомый запах и ощутил под пальцами чужую руку. Он задержал дыхание, открывая глаза, а после осторожно отодвинулся, чтобы встать. — Уже уходишь? — хрипло спросил Намджун, чей сон был невероятно чуток, хоть мужчина и привык спать один. Может, поэтому и проснулся так стремительно, едва почувствовал шевеление рядом. Необычное было пробуждение: Сокджин близко-близко смотрел на него блестящими и тревожными глазами. — Как я здесь оказался? — почти шёпотом спросил он. — Почему я здесь, Намджун? — Потому что ты просил об этом, — отозвался глава стражи и легонько улыбнулся. Растерянный вид Сокджину невероятно шёл, делая его моложе и проще. Таким Намджун видел его впервые и, надо признать, даже залюбовался. — Потому что дверь в твои комнаты была заперта. А если бы я принёс тебя обратно к царю, откуда тот велел тебя забрать, то точно не проснулся бы этим утром живым. Полагаю, если бы я оставил тебя спать в коридоре, меня ждала бы та же участь. — Просил? — уточнил Сокджин. В то утро, когда Намджун появился после его болезни, он тоже всё переспрашивал — и это воспоминание хлестнуло изнутри остро и болезненно. Но он принудил себя продолжать: — Надеюсь, я не доставил тебе хлопот. Прости за беспокойство. Я пойду. Он поднялся. Смущённый румянец на щеках был заметен даже в утренних сумерках. — Спасибо, что позаботился обо мне, — добавил советник. И спросил уже от двери, быстро-быстро проговаривая слова: — Надеюсь, я не просил о чем-нибудь фривольном? — Всего лишь просил побыть с тобой ещё немного, — отозвался Намджун, приподнявшись на локтях. — Не переживай, я могу сделать вид, что ничего не было. Задержать Сокджина ещё немного очень хотелось, как и полюбоваться им. Намджун проглотил это странное желание вместе с прочими лишними словами о том, что он всё-таки не царь. — Сделать вид? Но ведь ничего и правда не было, — Сокджин замер, словно прислушиваясь к себе, пробуждая хоть какие-то воспоминания об этой ночи. — Ты спал в моей постели, просил побыть с тобой и держал меня за руку. Не знаю, как расценит это наш правитель, но не хочу испытывать судьбу. — Намджун, наконец, и сам поднялся, не сводя с Сокджина в глаз. Лицо его на миг скривилось в гримасе боли — нога мстила за вчерашние подвиги. — Так что будем считать, что и этого не было, — поспешно добавил он, опустившись обратно и вновь растирая ногу ладонями. Лицо Сокджина дрогнуло и он кивнул: резко, отстранённо. — Что же, будем считать, и этого не было. Забудь об этом. Я пришлю тебе хорошую мазь для ноги. Ещё раз благодарю за заботу. «Юнги бы снова посмеялся», — подумалось Сокджину, когда он достиг своих комнат. Впервые за долгое время уснуть в чужой постели и наутро сделать вид, что ничего не было. Наверное, в этом и впрямь можно было бы найти что-то забавное. Но в тишине и прохладе собственной спальни Сокджину почему-то было грустно.***
— Смотри-ка, выспался, — хохотнул прорицатель, когда Сокджин появился в его комнатах утром. — Садись. Что хочешь? Тот дёрнул плечом, но сел на подушки. Вопрос был резонным: без дела он никогда не приходил. Принял чарку с настоянной на розовых лепестках водой и спросил: — Можешь дать мне свою мазь? Ту, что снимает боль. — Что у тебя болит? — С Юнги слетела привычная насмешливая ухмылка. Он едва не перегнулся через стол, и Сокджин поспешно отодвинулся. — У меня — ничего. Это для Намджуна. Юнги несколько минут буравил его глазами. Сокджин пил мелкими глотками и смотрел мимо, на поздние цветы в оранжерее. Аромат смешивался с холодным и дымным запахом осени. — Сам отнесу, — решил жрец. — Расскажу, как её применять. Ты проникся к нему тёплыми чувствами? Или начал его убивать, но передумал в процессе? — Ничего подобного, — от злых шуток дальнего родича иногда хотелось засмеяться, но Сокджин остался привычно спокойным. — Ничего не было. Но мазь отнеси, пожалуйста. Густое снадобье в небольшом холодном на ощупь горшочке Юнги действительно принёс Намджуну, когда тот вернулся в свои покои после утреннего обхода дворца. — Что это? — удивлённо спросил мужчина, когда прорицатель поставил горшочек на стол. В расследовании прорыва пока ещё не случилось, но царь спрашивал с главы охраны трижды в день, что нервировало. Как будто Намджун не обычный мужчина средних лет, а всемогущий бог, способный по одному щелчку пальцев вычислить коварных недругов и бросить их на пол перед его величеством. Трудная досталась работёнка, на прежнем посту куда приятнее было. Даже беседы с недовольными чем-нибудь жителями легче давались, чем эти отчёты перед царём. — Я всё сделаю, — обещал Намджун и царю, и людям, но последние не могли внезапно снести с него голову, потому что им надоело ждать результата. Приходилось прилагать все усилия и глотать негодование. Обещать и кланяться. Жить с мыслью, что каждый день может стать последним. Талантами Сокджина к усмирению царского гнева Намджун, увы, не обладал. И где такому вообще можно научиться? Сейчас перед ним стоял ещё один человек, который мог бы понять, выслушав. Иногда большего и не требовалось — просто, чтоб тебя послушали, а там станет легче. Намджун внимательно оглядел прорицателя. Интересно, пьёт ли он? И есть ли у самого Намджуна возможность хоть немного выпить в данных условиях? — Это мазь, Сокджин просил тебе передать. Снимает боль. Используй дважды в день, — у Юнги на языке вертелась сотня вопросов, но он не торопился озвучивать их все. — Не ожидал, что он будет так заботлив. Вы сблизились? — Не сказал бы, — отозвался Намджун, кивком головы приглашая присесть. — Я тоже не ожидал. Но, скажем так, я ему немного помог, а он не стал оставаться в долгу. Он любопытно приподнял крышку с горшочка и тут же забавно скривился. — Пахнет она, конечно, как будто её из чьих-то трупов сделали! — Ты не слишком далёк от правды. Лучше тебе не знать, что там. Но она помогает, — хохотнул прорицатель и задумчиво пробормотал: — Видно, у Сокджина была хорошая ночь. Он выспался и ты ему помог. Вот, значит, почему он так благостен… Он достал из складок одеяния маленькую фляжку, придвинул к себе чарку и щедро разбавил цитрусовый напиток её содержимым. — Будешь? — Соображать я после этого смогу? — усмехнулся Намджун. — Хотя бы немного. Горшочек с мазью он закрыл поплотнее и отставил подальше. Наверное, чтобы воспользоваться ею, придётся зажимать себе нос. Терпеть боль в ноге легче, чем неприятные запахи. У Намджуна с ними вообще сложные отношения. — Сможешь, я даже прорицаю, — Юнги издал ещё один смешок. — Мы же разбавим… Он наполнил вторую чарку и придвинул её к хозяину. — Рассказывай. Намджун вовсе не удивился такой просьбе. Знавал он одного прорицателя, даже дружбу с ним водил. Тот по одному вздоху Намджуна мог догадаться, что приключилось. Но рассказывать всё равно было нужно. Жаль, что друга больше не было на этом свете. — Сначала выпьем, — постановил он, залпом опустошил чарку и удовлетворённо хмыкнул. — Вкусно. Но из чего это, тоже лучше не спрашивать? — Преимущественно цветочные экстракты, — Юнги опрокинул в себя напиток, не поморщившись от крепости. Голова, впрочем, от этого никогда не болела, да и ясность сохраняла, не в пример хаоме. — Ты же видел мой цветник. Не для красоты держу. — Видел, — признал Намджун, с трудом сдерживая глуповатую, грубоватую шутку о Сокджине и пионах. Всё-таки с этим прорицателем они ещё не могли называться друзьями, чтоб легко с ним шутить. Кто его знает, этих дворцовых жителей, они тут все с характером. — Как вы здесь вообще выживаете? Никакого покоя, — но это Намджун выдохнул искренне, в надежде на понимание. Юнги кивнул, что можно было расценить как сочувствие, и повторил свои манипуляции, смешивая напитки. — Мне проще, конечно, — сказал он негромко. — Закрываюсь у себя, все лишний раз боятся порог переступить, если царь царей не требует чего-то. У тебя такой возможности нет. Он выпил ещё и продолжил: — Ты не представляешь, насколько твою жизнь облегчит Сокджин, если он решил о тебе позаботиться. Он не умеет не знать и не держать всего под контролем. Дай только время, он узнает, кто за этим стоит. — Да я не ведаю, сколько у меня времени, — отозвался Намджун, не заметив, как прошла вторая чарка. — Каждый день одно и то же: обход, допрос, обход, допрос. Времени посидеть в тишине и подумать совсем немного. А поговорить нормально вообще не с кем. Но раз ты говоришь, что Сокджин может помочь… На лице промелькнуло что-то неясное. То ли надежда, то ли огорчение. То ли всё сразу. — Есть у тебя время, — неожиданно глубоко проронил Юнги. — Стал бы я тратить драгоценную мазь на смертника? Ты мне лучше скажи, где он ночевал? У владыки? — Нет, — сорвалось с языка раньше, чем Намджун успел подумать над тем, что обещал сделать вид, как будто ничего не было. Хотя пьяным он себя вовсе не ощущал. Для здорового мужчины две небольшие чарочки крепкого (пусть и разбавленного) алкоголя — всё равно, что вода. — Двери в его комнаты были закрыты, — пояснил он, понизив голос. — Пришлось… И не договорив, Намджун указал на собственную постель. — Только умоляю, ты этого не слышал, — поспешно попросил он. — Слышал, — не согласился Юнги, — но не буду обсуждать этого даже с ним. Он потёр переносицу, мрачно помолчал и вновь заговорил: — Не ошибусь, если предположу: если бы царский советник почувствовал себя оскорблённым, он бы просил не о мази для твоей ноги. Значит, его всё устроило. Не вижу причины, по которой ты делаешь из этого проблему. И, чтобы ты понимал, почему я так близко к сердцу принимаю дела Сокджина и задаю вопросы… Он мой родич, единственный из живущих. — Понимаю, — согласился Намджун, хотя у него этих родичей было более, чем достаточно. Он протянул прорицателю пустую чарку, намекая на добавку. Напиться желания не было, но вкус и согревающий эффект пришёлся по душе. — Сокджин, может, и не оскорбился. Мы же просто спали рядом. Подумаешь, дело! Но всё же царь… Он точно не должен об этом узнать. Не приведи небеса, чтобы он возревновал. — С чего царю ревновать? — отмахнулся Юнги, когда и третья чарка была ими выпита. — Но разговоров Сокджин не любит. А вот о том, что «подумаешь, дело», ты не прав, Намджун. Он очень редко спит. Дремлет понемногу. Он по-птичьи склонил голову, словно решая, сколько он может рассказать собеседнику. — Если Сокджин уснул, земля может содрогнуться, а Персеполь — рухнуть ему на голову, но он не проснётся. Много лет назад был у него предшественник… Опоил, отнёс к себе, а потом рассказывал, как сладко спал юный Сокджин и как он хорош даже в сне… Давняя это история, про неё уже и не все во дворце помнят, ещё меньше — знает. Прожил он после этого недолго, Сокджин совсем перестал пить и есть у других людей, а заставить его уснуть стало ещё труднее. Для него проснуться в чужом месте — не пустяки. Намджун негромко крякнул, как-то иначе назвать этот звук, вырвавшийся изо рта, было нельзя. — Знал бы — с ноги бы его дверь вышиб, — высказался он, нахмурив брови. — С правой, конечно, левая ни к чёрту. Спасибо, что рассказал, впредь буду осторожнее. А Сокджин с малых лет живёт во дворце? — Он не сахарный. Достаточно не трогать руками и относиться к нему уважительно, — Юнги устроился поудобнее и начал рассказывать. История про семейное безумие, что рано или поздно настигало всех представителей пророческой династии, звучала как сказка. Рассказывать Юнги умел, завораживал не слишком мелодичным голосом, так, что Намджун как наяву видел, как женщина с плещущимся в глазах безумием посадила маленького мальчика на лошадь и отправила в Персеполь, а за их спинами полыхал дом, где тот родился, оставляя от тел его родителей только пепел. — Это была моя тётка, сестра отца, — буднично закончил Юнги. — Сокджину было тогда около трёх лет и он воспитывался здесь. — А сколько ему сейчас? — поинтересовался Намджун, чуть мотнув головой и прогоняя оттуда картинку. И впрямь, очень живо представил. Почему-то ему стало очень жаль маленького ребёнка. В его семье к детям всегда было особое отношение — пылинки с них сдували, невзирая на обстоятельства. — За тридцать уже, — Юнги снова потёр переносицу и предположил: — Тридцать пять? Много лет прошло. — Тридцать два года прожил во дворце, — резюмировал Намджун. — Почти двадцать из них — при нынешнем царе. Значит, может, до новой весны я всё-таки доживу. Он чуть улыбнулся, но в каждой шутке, как известно, была лишь доля самой шутки. Собственная судьба Намджуна тревожила. Будущее заволокло каким-то туманом, за которым и пугающей тьмы одинокой старости-то не видно. — Ни одна из линий вероятностей твоей жизни не предвещает тебе смерть в ближайшее время, — негромко сказал Юнги. — Тебя выбрал священный сокол, но я не убийца, Намджун. Я бы не принёс тебя, да и любого неповинного человека, в жертву царскому гневу.