Проигравшая сторона

***

На следующее утро после ужина я просыпаюсь весь в поту, моё сердце бешено колотится о рёбра. Сон. В детстве я был склонен к ночным кошмарам, но я не помню, чтобы мне снились сны, подобные описанным другими детьми, где они забывали одеться перед приходом в школу, или собака начинала говорить, или происходило что-то столь же маловероятное. Сновидения − это нормально во время сна; отсутствие сновидений − признак того, что с мозгом что-то не так. Я уверен, что я вижу сны; просто мой разум осознаёт, что сны − это искажённые, бесполезные данные, и просто удаляет их. Пока я был мёртв, как выразился бы Джон, я часто просыпался с ощущением, что кто-то наблюдает за мной, следует за мной. Это было полезно, потому что делало меня осторожным. Я постоянно беспокоился о том, чтобы сохранить своё прикрытие. Я недосыпал, всегда был уставшим и нервным. И я начал видеть сны. Мне снились тревожные сны, в которых я чувствовал смутную угрозу и просыпался, готовый найти новое убежище. Страшные сны, в которых Джон был мёртв, а я не успел вернуться домой, чтобы спасти его. Изматывающие кошмары, в которых я был мёртв, блуждая по бесконечному, унылому подземному миру, пропахшему вареной капустой и бензином. Когда я вернулся, было облегчением заснуть в своей постели и проснуться с чистыми простынями, тёплым полом, звуком закипающего чайника. Но кошмары остаются. Многие из них связаны с Джоном, который теперь спит с убийцей. Вчерашний сон начался с ужина. Я рассказываю забавные истории о Праге и Белграде, а Мэри смотрит на меня с самодовольной улыбкой на губах. Джон на кухне, готовит кофе. Мэри смеётся над моей историей, а затем наклоняется ко мне. − Я беременна, − говорит она. И в этот момент я понимаю, что должно произойти. Джон женится на ней, и он останется с ней, потому что у неё его ребёнок. Он скажет мне, что ему жаль, но у него есть ответственность перед Мэри и ребёнком. В конце сна она стреляет в меня. Когда я истекаю кровью на полу их кухни, Мэри наклоняется и улыбается мне. − Очень жаль, Шерлок. Ты мне нравился. Я когда-нибудь говорила это? Я умираю. Джон и Мэри живут долго и счастливо. Меня ужасает, сколько ошибок я совершил. Надеюсь, когда-нибудь у меня будет возможность признаться во всех них Джону. − Мама и папа в городе, − говорит Майкрофт, усаживаясь в кресло Джона. Возвращение кресла Джона должно было означать извинение. Если Джон заедет, он увидит это и поймёт. Он бы понял, что я хочу, чтобы именно здесь он оказался. Этого ещё не произошло, но если он когда-нибудь снова заедет навестить меня, он узнает. − Они, конечно, захотят тебя увидеть, − Майкрофт всё ещё говорит. О наших родителях. Скучно. − Я достал билеты на «Отверженных» по их просьбе и надеялся, что ты мог бы... − Нет. Ни в коем случае. − Даже от одной мысли об этом у меня сводит зубы. Я помню книгу как чрезмерно длинную, пропитанную пафосом и мелодрамой, и утомительную сверх всякой меры, с касательными к целым историям персонажей, которые мало что значили для сюжета. Как полмиллиона слов можно вместить всего в три часа летающих декораций и пронзительных припевов из «Вы слышите, как поют люди»? − Ну, это уму непостижимо. Ещё одна причина отказаться: Майкрофту придётся выполнять эту обязанность. Мне будет приятно представить это. − Они беспокоились о тебе. Ты должен им по крайней мере... − Отлично. Тем не менее, я работаю над делом. Над тем, которое ты просил меня раскрыть. Они могут зайти сюда, и я позволю им поорать на меня в течение тридцати минут. Он разочарованно вздыхает. − Очень хорошо. − Почему ты не сказал мне, что Джон отбыл срок? Он хмурится, между его бровями появляется небольшая складка. − Потому что он просил меня не упоминать тебе об этом. − Почему он не хотел, чтобы я знал? − Я вполне уверен, что Джон не пытается пощадить мои чувства или заставить меня чувствовать вину за то, что он провёл время в тюрьме. Я также уверен, что даже если бы Джон не попросил моего брата сохранить это в секрете, Майкрофт всё равно не сказал бы мне, думая, что это разрушит то немногое, что у меня было. Правда, это отвлекло бы меня. Всё, что делает Джон, отвлекает меня. − Тебе придётся спросить у него. И прежде чем ты спросишь, почему я не вмешался и не добился смягчения его приговора, я не мог. Даже если бы я мог, это выглядело бы так, как оно и было, льготное обращение. Ты не был популярным человеком в Лондонской полиции, когда это случилось. Ты был мёртв, что, к сожалению, сделало его жертвенным агнцем. И он действительно напал на суперинтенданта. Джон всегда был на тёмной стороне. Ради благого дела он будет лгать, мошенничать, воровать и стрелять в людей. Он заботился о моей репутации, а не о своей собственной. − Она знает? − Она? − Он приподнимает брови, мягко ухмыляясь. − Я скорее думаю, что он ей не сказал. Но также вполне уверен, что у мисс Морстен есть эта информация. Ну, это общедоступная запись. − Джон скомпрометирован. Она знает, что происходит. Тебе нужно действовать как можно скорее, пока она не привела свой план в действие. − Каков её план? − Он выглядит не впечатлённым. − Вы такие друзья теперь, когда она доверяет тебе? Я игнорирую его сарказм. − Она позволит Морану взять вину за подпольный заговор на себя, когда он будет раскрыт. Неразбериха, возникшая после его разоблачения, позволит ей обратить в свою веру столько соратников Мориарти, сколько она сможет. − Ты узнал подробности заговора? − Я слежу за этим. − Твоя сеть бездомных. Я киваю. − Они способны проникнуть туда, где Шерлок Холмс привлёк бы слишком много внимания. Он оценивающе смотрит на меня, постукивая указательным пальцем по губам. Наверное, жалеет, что я не остался в Сербии. Или что меня не пытали чуть сильнее. − Что заставляет тебя думать, что Джон скомпрометирован? − Я знаю его, наблюдал за ним с женщинами. Это выглядит по-другому; он явно увлёчен. Честно говоря, Майкрофт, ты был тем, кто пришёл к выводу, что он был зависим от опасностей. Как ты мог подумать, что он не влюбится в убийцу? − Я не вижу никаких доказательств этого. − Ты не ужинал с ними. Ты не видел, как он смотрит на неё. − Если он и влюблён в кого-то, так это в тебя, дорогой брат. Бесполезно думать об этом. − Она знает, о чём мы знаем, видит, что он на крючке, и играет с ним. Почему мы ждём? − Потому что ты и твои бездомные коллеги не решили ту часть, о которой ты должен позаботиться. Может, тебе стоит обратиться за помощью к доктору Ватсону. Он выполнял каждое задание, которое я ему давал. − Я выполнил много заданий и для тебя, Майкрофт, и, хотя тебе будет неприятно это признавать, я ещё ни разу тебя не разочаровал. Он смотрит на меня, долгое мгновение размышляя. − Очень хорошо. Однако, если есть срочность, ты не должен позволять своему собственному разочарованию заставлять тебя идти на ненужный риск. − Недавно я потратил два года на выполнение срочной задачи, за которую очень немногие люди поблагодарят меня. Он вздыхает и поднимается с кресла. − Мы делаем это не ради благодарности, брат. Мы действуем незаметно. Если люди знают, за что им нужно нас благодарить, значит, мы были неосторожны. Тебе не терпится вернуть доктора Ватсона на Бейкер-стрит. Не теряй сосредоточенности, становясь сентиментальными. Это задание − завершающая часть того, что ты уже выполнил. Мы не должны потерпеть неудачу. В ответ на моё текстовое приглашение заходит Джон. Он замечает своё кресло, но ничего не говорит по этому поводу. Он смотрит на него с опаской, будто оно может исчезнуть в любой момент. Он не садится. − Дело, − говорю я. − Поскольку предполагается, что мы будем тусоваться, может, ты мог бы зайти. Я вижу, что Джон разрывается. Он хочет пойти со мной, но он также осторожен. Убедить его, однако, легко. − Существует подпольная сеть, планирующая атаку на Лондон, − говорю я. − Возможно, с участием другой нашей крысы. − Крысы? − Я говорю о лорде Моране, пэре королевства, столпе истеблишмента, работающем на Северную Корею с 1996 года. − О какой сети мы говорим? Я объясняю, что подпольная сеть − это скорее тавтология, когда речь идёт о преступниках. У многих преступников есть сети, и они по необходимости секретные, то есть подпольные. Джон кивает. − Итак, мы ищем эту группу. С чего мы начнём? Метро − большое место. Возможно, понадобится карта или что-то в этом роде... Как это часто бывает, неосторожный комментарий Джона − искра, которая зажигает мои дедуктивные способности. То, что было прямо у меня перед глазами, теперь в фокусе. − О боже, да! Я был идиотом! − Я не буду с тобой спорить, − говорит Джон. − В чём именно ты был идиотом? О, Джон, ну, конечно. Но это всегда было очевидно. − Это подземная сеть! − Да, я думаю, я что-то упускаю. − Он пожимает плечами. − Ничего нового. Я хватаю своё пальто и направляюсь к лестнице. Моё сердце совершает крошечный скачок, когда я слышу, как он следует за мной. Я должен признать, что это гениально. Станция метро, которая так и не была открыта. Вагон, который так и не добрался из пункта А в пункт Б и оказался прямо под парламентом. Значение этого дня не ускользает от меня. Пороховая измена и заговор. (Чем занимались предатели до того, как был изобретён порох? Полагаю, гораздо больше ударов ножом.) Поначалу я ничего не понимаю, когда мы заходим в вагон и не видим ничего явно зажигательного. Здесь должна быть бомба. Я оглядываюсь по сторонам, поднимаю сиденье и потрясён, осознав, что мы стоим рядом с бомбой. Весь вагон начинён взрывчаткой. Большинство людей, которые меня знают, согласятся: я не особенно приятный человек. Я могу раскрывать дела, сажать опасных преступников в тюрьму, и я даже могу иногда предотвращать подпольные заговоры с целью взорвать парламент. Это хорошие вещи. Но в глубине души я эгоистичный человек, наркоман, который расследует дела вместо того, чтобы ловить кайф. Человек, который заманил бы своего лучшего друга, чтобы тот простил его. Конечно, у устройства есть выключатель. У террористов могли бы быть всевозможные неприятности, если бы не было способа отключить бомбу. Я знаю, что мы не умрём в вагоне метро. Но это не значит, что я не могу немного пофантазировать. Однако это не так забавно, как я ожидал. Когда он видит, что на дисплее идёт обратный отсчёт, Джон делает очевидное предположение. Он говорит: «Конечно, я прощаю тебя». Он подходит ближе ко мне, его глаза сияют, и обнимает меня. «Ты был лучшим...» Момент растягивается, пока я наслаждаюсь контактом, самым близким, который у нас был с тех пор... но продолжительность этого момента, в конечном счёте, и приводит к его внезапному завершению. Ожидаемого взрыва не происходит, и очевидно, что мы не мертвы. Джон недоволен, когда понимает, что я натворил, забыв упомянуть, что я нашёл выключатель, а устройство уже было выключено. На самом деле, он очень зол. − Как ты можешь продолжать так поступать со мной? Тебе нравится разрывать мне сердце? − Слёзы, которые минуту назад начали наполнять его глаза, похоже, подпитывают его ярость. Обычно я могу заплакать, когда мне нужно кем-то манипулировать (для дела, очевидно), но Джон не из тех, кто легко плачет. Его горе перерастает в гнев. Он не проронил ни слезинки, когда понял мой план перехитрить Мориарти и назвал меня ублюдком. Он не плакал на моих похоронах. − Джон, ты знал, что я жив. − Я знал, что ты не умер, когда упал, − говорит он. − Есть разница. Не проходило и дня, чтобы я не задавался вопросом, жив ли ты ещё, или лежишь ли ты в каком-нибудь переулке, истекая кровью, или как неопознанный труп на каменной плите, или... Господи, Шерлок. Если бы ты умер, я, возможно, никогда бы не узнал, что с тобой случилось. Ты можешь представить, как будешь жить с этим всю оставшуюся жизнь? Ты не доверял мне, и я жил с этим последние два года. И вот ты снова здесь, ничего мне не рассказываешь. Ты позволил мне думать, что мы оба умрём... − Прости. Ещё раз. − Почему ты мне не доверяешь, Шерлок? Я не сделан из камня. Если я так выгляжу, то именно из-за того, что моё сердце хрупкое и нуждается в каменной защите. − Ты говоришь, что понимаешь, почему я это сделал, но ты не простил меня. Он фыркает, трёт глаза и пристально смотрит на меня. − И ты думал, что эмоциональная манипуляция − хороший способ добиться этого? − Ты тоже лгал мне. − Я не хотел поднимать эту тему, но если мы собираемся это выяснить, я могу с таким же успехом сказать это. − Ну, я, чёрт возьми, не лгал о том, что мёртв. Ты собирался это сделать и сказал мне правду только потому, что я догадался об этом. Ты бы позволил мне горевать... − А ты позволил мне думать, что с тобой всё в порядке в течение двух лет. Ложь о недомолвках, но, тем не менее, ложь. − О чём ты говоришь? − Шесть месяцев в тюремной системе Её Величества. Сокращены на два месяца за признание вины в нападении на суперинтенданта. Ты скрыл от меня эту информацию. Его глаза на мгновение округляются, а затем он отводит взгляд, вздыхая. − Я смирился с последствиями. И тебе не нужно было отвлекаться. − Ты мог бы сказать, когда зашёл поболтать о нашем примирении. Он выглядит грустным. − Ты прав. Я мог бы сказать. В тот момент, однако, это было бы похоже на... − Он тяжело выдыхает. − Какой в этом был бы смысл, кроме как заставить тебя чувствовать вину за то, в чём ты не виноват? Я совершил преступление, отсидел срок. Это не имеет к тебе никакого отношения. − Это имеет ко мне самое непосредственное отношение. Ты сделал это, потому что он оскорбил меня, Джон. − Я так и сделал. Но ты не просил меня об этом. Ты этого не ожидал. Ты никогда этого не делаешь, и я не понимаю почему. Почему бы мне не защитить тебя? − Больно видеть боль в его глазах. − Зачем тебе это? − Потому что я терпеть не мог, когда он... насмехался над тобой, назвал тебя чудаком. Я разозлился, когда он свёл твою гениальность к одному уродливому слову. − Это моя вина, и ты должен был сказать мне, − отвечаю я. − Точно так же, как я должен был сказать тебе, что я планировал. Я бы оставил тебя горевать, думая, что я мёртв, и это было бы непростительно. То, что я сделал, сделало только хуже, и я не могу этого исправить. Прости, Джон. Я рад, что ты знал, и хотел бы я знать, чего тебе стоил тот день. − Чего это стоило мне. − Он поднимает подбородок. − Много твоих старых друзей в тюрьме. Большинство из них не беспокоили меня, как только я показал им, что не боюсь драться. За это мне добавили время. В основном, это было скучно. Что насчёт тебя? Два года. Должно быть, это тебе чего-то стоило. Я надеялся, что это не будет стоить мне тебя. − Неважно, − говорю я. − Я бы сделал это снова. Он вздыхает и смотрит себе под ноги. Я слышу приближающиеся голоса в туннеле. − Ты вызвал полицию? − Конечно. − Я действительно прощаю тебя, Шерлок, − его голос мягок. − В тот день... почему ты поцеловал меня? − Ты так и не сделал вывод? Голоса становятся громче, и я вижу фонари. Джон отворачивается, глядя в глубь туннеля. − Джон. Я просто хочу услышать, как ты это скажешь. Я не могу прочитать выражение его лица, когда он оборачивается и смотрит на меня через плечо. Возможно, разочарование. − Я был готов умереть вместе с тобой десять минут назад, − говорит он. − Конечно, я люблю тебя. Кто-то зовёт меня по имени. Лестрейд здесь. Джон отправился домой, к своей прекрасной убийце. Я стою рядом с Лестрейдом, наблюдая, как техники осматривают вагон поезда. Для них это волнующий день − разбирать на части такое огромное количество взрывчатки. − Ты в порядке, Шерлок? − Лестрейд смотрит на меня, нахмурив брови. Беспокойство или любопытство? − Я в порядке. − Я в порядке? Я не знаю. В наши дни трудно сказать наверняка. «Конечно, я люблю тебя». Джон считает само собой разумеющимся, что я это знаю. Но я не знаю. Я никогда не принимал это как должное, несмотря на поцелуй. Заставлять его думать, что мы умрём, было жестоко, и мне жаль, что я поддался этому порыву. Снова. Но мне нужно было увидеть, что он сделает... Я хочу понять, что это значит. Любит ли он меня как друга? Как брата? Существует много оттенков любви, и я могу с уверенностью знать только свои собственные чувства. Мой мозг работает на основе фактических данных, вычисляет на основе науки; первого у меня недостаточно, чтобы доверять второму. − Рад видеть, что вы с Джоном снова работаете вместе. − Лестрейд всё ещё неуверенно смотрит на меня. − Х-м-м... Да. − Я поворачиваюсь, чтобы увидеть выражение его лица. Он ждёт, что я что-то скажу, и я не уверен, что это может быть. − Ты когда-нибудь навещал его? − Ты имеешь в виду, когда он был в тюрьме? Конечно. Это выглядело не очень хорошо с моей стороны, но он мой друг. Мне жаль его. Не потому, что он попал в тюрьму за то, что ударил суперинтенданта, а потому, что потерял тебя. − Он был зол на меня. Он всё ещё зол. − Как и многие другие люди. Но он ни разу не обвинил тебя за те месяцы в тюрьме. Я ничего не говорю. − Ты думал, что вот-вот умрёшь, − говорит он, кивая на вагон поезда. − И ты почти сказал это, не так ли? − Что сказал? Он качает головой. − Просто скажи ему. Техник, ответственный за отделение, жестом подзывает Лестрейда, чтобы тот посмотрел на что-то. Уходя, он оглядывается на меня через плечо. − Скажи ему.