Ворон с Зелёными Глазами

Когда Пауль проснулся, в доме стояла уже такая жара, что вся его шея и лицо обтекали холодным, мелким потом. По короткой тени старого яблоневого дерева, что виднелось за окном, он понимает, что проспал до полудня, не меньше. Сестра всё так же неподвижно лежала в своей постели: во сне её искусанные до кровавых ран губы улыбались. Пауль касается тыльной стороной шершавой ладони тёплой кожи её лица, с грустью улыбаясь. На дворе стоит погожий майский день. Щебетание птиц прерывают задорные крики соседской детворы, что палками гнала вдоль по улице кошку. Омыв шею и лицо остывшей за ночь водой из корыта, Пауль поднимает взгляд на приближающуюся к его дому высокую мужскую фигуру. — Доброе утро, Пауль. — Голос молодого парня в песочных штанах и длинной белой рубахе, по сложившемуся в последние два года обычаю, был уныл и грустен. — Доброе, Йонас. — Пауль смерил свояка строгим взглядом, только сейчас подмечая, как некогда крепкий парень порядком исхудал. — Как она? — Взгляд унылых глаз под карими кудрями устремился в сторону дома. — Спит. — Пауль согнулся, плеснув пригоршню воды на короткие тёмные волосы. — Значит, лекарство опять помогает? — С толикой надежды отозвался свояк. — Да, помогает. — Стряхнув остатки воды резким движением, Пауль оборачивается к открытому настежь окну, сквозь которое было видно немногочисленное убранство отчего дома. На подоконник опускается большой чёрный ворон. Он вальяжно расхаживает по зазубринам разлезшейся древесины, неспешно перебирая длинными чёрными лапами. — Кар. — Деловито кричит птица. Издалека Паулю мерещатся глаза неестественно зелёного для птицы цвета. — Послушай, Йонас. — Пауль припоминает события прошедшей давеча ночи, всё так же наблюдая за птицей. — Да, Пауль? — Парень опускает ладони в растопыренные карманы штанов. — У меня есть к тебе просьба. — Саднящая на правом плече рана явно даёт понять, что всё случившееся вчера ночью не было сном. — Я уйду ненадолго, нужно, чтобы ты за ней присмотрел. — Неожиданная просьба удивляет кудрявого парня. — Ку-куда ты собрался? — Он растерянно мечется постаревшим взглядом по серьёзному лицу. — Я пойду искать ей лекарство. — Пауль преднамеренно врёт, а когда он врал, то имел привычку потирать пальцами кончик носа. — Я пойду с тобой! — Решительно выпалил парень. — Нет, в пути тебя могут застигнуть несчастья и отклонить от намеченной цели, а я-то уж точно с пустыми руками назад не вернусь. — Пауль не доверял мягкосердечному родственнику, понимая, что с собой его брать было нельзя. Не желая терять ни минуты отпущенному ему на поиски времени, Пауль шагает к двери, пока Йонас волочится следом. — А что, если… А когда она проснётся? — Нерешительно спрашивает парень, замирая возле кровати своей юной жены. — Не проснётся, даю тебе слово. — Пауль понимает, что новоявленный родственник боится всех тех кошмаров, что происходили с его сестрой ночью. Но длившийся уже не первый час спокойный девичий сон придаёт ему уверенность, что договор, скрепленный кровью, был выполнен. — Кар! — Чернее сажи цвета птица стучит по подоконнику длиннющими когтями. — Я вернусь через шесть недель. Ежели нет, то считай меня мёртвым. — Фетровая шляпа с широкими полями уже заметно обветшала, но всё так же могла защитить затылок от майской жары. — Хорошо, шурин, я не спущу с неё глаз… — Парень устало опускается на табурет, наблюдая, как мужчина наспех распихивает по карманам брюк свои скромные пожитки. — Кар! — Взмахивая широченными крыльями, птица взлетает, обгоняя уже скрывшегося за входной дверью Пауля. Пауль ощупывает в кармане немногочисленные гульдены, что смогут обеспечить ему пропитание и кров хотя бы на первое время. Он следует по уже знакомому маршруту до ближайшего к его родной деревне монастыря, погружённый в глубокие думы. Но, прежде чем углубляться в подробный ход мысли Пауля Ландерса, дорогому читателю будет не лишним возыметь представление, каким вышеупомянутый Пауль Ландерс был человеком. Хоть и родился он в семье обычного рыбака и ткачихи, Пауль был обучен грамоте и достаточно смышлён. Ещё будучи совсем мальчишкой, он имел обычай сбегать в полуденный зной к аптекарю Йозефу, у которого в дальнейшем и стал трудоустроен, а тот с превеликим удовольствием обучал подопечного буквам, прописи и цифрам, с удивлением подмечая, что мальчуган проявлял к учёбе большее рвение, чем к избиению палкой соседских котов. Родители против увлечения сына ничего не имели, хоть нарастающее желание отпрыска оставить всё мирское, принять подстриг и уйти в монахи пугало их дальнейшим окончанием рода Ландерсов по мужской линии. Однако ж, замечая ещё с ранних лет серьёзный и задумчивый нрав Пауля, который с каждым годом становился всё задумчивее и серьёзнее, они со временем пришли к осознанию, что семьянина из него и так не получится и предпочитали радоваться тому, что сын хотя бы всегда будет одет, обут и накормлен в стенах монастыря Святого Вальдемара. Как и все порядочные люди, а Пауль был крайне порядочным, он верил, любил и боялся Бога, но в монашеской жизни его больше привлекала возможность безграничного доступа к всевозможным манускриптам и книгам, а также дальнейшая перспектива миссионерских странствий в новые земли и города. Но, как уже знает из предыдущего повествования мой дорогой читатель, в сам монастырь ему так и не суждено было попасть послушником, однако, он часто бывал там ещё в университетские времена гостем, предпочитая компанию настоятеля отца Оливера компании своих домочадцев во время каникул. Оливер хорошо знал Пауля и любил его как брата ещё с тех самых пор, когда Пауль в раннем детстве провалился в непредусмотрительно не закопанный отцом Оливера колодец, отделавшись, правда, лишь испугом и вывихом обеих ног. Оливер часто испытывал чувство вины и душевные терзания от того, что Пауль из-за этого инцидента плохо набирал в росте, но, глядя на его невысокого, но коренастого отца, тут же успокаивался и принимал, что на всё есть воля Господня. Так и сейчас пребывал отец настоятель в счастливом неведении, даже не подозревая, что воля существа совсем иного порядка привела его друга Пауля в стены монастыря. — Рад видеть тебя в добром здравии, Пауль! — И это была чистейшая правда, ибо Оливер не видел своего доброго друга без малого года два. — И я рад видеть тебя, брат. — Так же не соврал другу Пауль. — Как твоя сестра поживает? — Оливер неспешно следует по скалистому склону утёса, на коем расположился заведуемый им монастырь. — Всё хорошо, спасибо. — Пауль хотел бы сказать, что она «жива и здорова», но преднамеренно врёт священнослужителю, не желая обременять его ещё большими заботами, коих ему и так хватало. — Я слышал, ты оставил учёбу. — Лицо старого друга кажется Оливеру ещё серьёзнее, чем раньше, когда он следует по левую руку неспеша. — Мы с братьями так горевали, что ты не станешь одним из нас. — Как старый друг, Оливер знал о двойственности мотивов Пауля уйти в монахи, но виду не подавал. — На всё воля Божия, брат. — Пауль аккуратно переступает через камни, чтобы не раздавить ботинком белые цветы эдельвейса. — И всё же, что привело тебя к нам? — Оливер видит, как спутник подрагивает от свежести горного воздуха в своей тонкой рубахе и прибавляет шаг. — Желание увидеть старого друга или отведать его свежесваренного ячменного пива? — Голос монаха веселеет, подмечая краткую улыбку на лице приятеля. — Если второе, то спешу тебя огорчить: в этом месяце я ничего не сварил. — Отчего же? — Пауль удивлён, что монах забросил своё любимое занятие, плоды которого они с удовольствием попивали прохладными вечерами. — Да дело всё в том, дорогой Пауль, что у нас в амбаре завелась мышь. — Оливер осторожно прикрывает за собой тяжёлые двери ворот монастыря, чтобы не издавать излишнего шума. — Да и не просто какая-нибудь тварина Божия, а настоящая бестия: за один вечер она пожрала месячный запас ячменя! — Оливер возмущённо всплеснул руками. — За вечер? Месячный? — Подозрительно смотрит на него Пауль из-под широкой шляпы. — Уж не перепил ли ты ячменного, старина? — Я и рад бы был, дорогой мой Пауль, пропустить даже излишек, особенно в компании старого друга, но, как я уже и сказал, в нашем амбаре почти не осталось зерна. — Оливер пожимает плечами, косясь на небольшое строение возле постройки храма. — Мы с послушниками её ловили, ловили, ловушек наставили, но бестия, как будто, все наши ловушки знает, а коли ночью придёт её кто караулить — и носа не кажет, будто чует в амбаре человека. — Да уж, ну и дела… — Пауль задумчиво потирает подбородок. Внезапно ему на ум приходит идея. — Послушай, друг, я, пожалуй, смогу тебя выручить. — Да? Ты меня очень обяжешь, дорогой Пауль! — Оливер всегда знал, что Пауль — смышлёный малый и очень обрадовался, когда он предложил свою помощь. — Мне от тебя будет нужно только одно, но что именно, ты узнаешь, если я всё-таки изловлю коварного зверя. — Пауль теплее укутывается в предложенный Оливером бушлат, потирая замёрзшие руки. — А пока, отведи меня в свой старый амбар. Осмотревшись в ветхом, порядком опустевшем амбаре, Пауль замечает, что помимо ячменя прожорливая мышь не брезгует ещё плодами подсолнечника и грецкого ореха, о чём ему говорят огромные дыры в старых холщёвых мешках. Быстро сообразив что к чему, а соображал Пауль и вправду всегда быстро, он просит Оливера принести ему бутыль подсолнечного масла и гранитную ступку. Когда монах удаляется за необходимым инвентарём, Пауль осматривается в старом амбаре, прикидывая, откуда из многочисленных щелей в стенах из красного камня являлась прожорливая мышь. Вдруг, и без того морозный воздух затхлого помещения леденеет дуновением неизвестно откуда взявшегося в закрытом амбаре сквозняка. — Решил проведать старого друга? Как мило… — Нефритовый туман собирается в небольшое облако у Пауля за плечами. — Как ты сюда попал, демон? Здесь же святое место. — Мужчина уже не страшится мистического видения, однако, удивляется, как оно смогло прокрасться в стены монастыря. — Ну это же ты сам решил, что я демон. — Из тумана на Пауля смотрят яркие зелёные глаза, больше похожие на свечение светлячка. Озадаченный, Пауль силится определить происхождение неведомой сущности, перебирая в голове все имеющиеся у него мифические познания. — А этот священник твой… — Перебивает его сущность, невесомо паря в воздухе. — И не скучно ему тут без нежного женского плеча? — В бывший до сего момента мелодичный мужской голос лукаво вклиниваются женские ноты. — Как думаешь, соблазнится святоша вкусить запретного плода? — Туман приобретает человеческие очертания, формируясь в стройную женскую фигуру. Зелёные хитрющие глаза замирают рядом с Паулем, пока видение движется мертвецки бледной ладонью вдоль пышных грудей под шёлком чёрного ночного платья. — Видно шельму по повадке. — Строго произносит Пауль, наблюдая, как призрак в женском обличие скользит ладонями по гладким округлым бёдрам и похабно улыбается, глядя ему в глаза. — Пойди прочь, нечистый, Оливеру нет дела до твоего колдовства. — Пауль хмурит тёмно-русые брови, чувствуя леденящий холод женской ладони у себя на груди. — Оливеру, может, и нет… — Холодная ладонь проскальзывает за его шею. Глаза видения становятся ещё ближе, когда оно прижимается бездыханной плотью к тёплому телу мужчины. — А тебе, Пауль? — Лукаво мурлычет призрак в его губы, ладонью касаясь мужского бедра. Пауль стоит неподвижно, напряжённо всматривается в горящие зелёные глаза. — Изыди, лукавый. — Призрак взрывается заливистым хохотом, с удовольствием замечая желаемое дрожание низкого мужского голоса. Вдруг приведение исчезает, тонкой струйкой густого дыма просачиваясь в одну из щелей амбара. — С кем это ты тут разговаривал, Пауль? — Появляется из-за скрипящей двери отец Оливер, озадаченно осматриваясь. — Да так… Размышлял про себя… — Пауль ещё вглядывается в толстую щель стены, куда просочилось видение, подмечая клочок серой шерсти на торчащем камне. Проводить ночь в дряхлом церковном амбаре не прельщало уставшего за долгую шестидневную дорогу путника, как не прельщало его и сидеть на холодном полу почти обнажённым. Однако, смекнув, что излишняя одежда спугнёт своим шорохом мышь, он спешно разделся, оставшись в одном исподнем, что ниже груди, вооружился приготовленным заранее подсолнечным маслом и кашицей из грецкого ореха и принялся натирать своё тело жирной смесью, дабы мышь не почувствовала человеческого запаха, явись она угоститься исхудалыми монашескими запасами. В тёмном амбаре было холодно и сыро, но от студёного горного воздуха Пауля спасал слой ароматного масла, который позволял коже не терять драгоценное тепло. Не спать ночами уже давно вошло Паулю в привычку, но в эту ночь, после продолжительных странствий, веки будто сами слипались, тяжелея с каждым проведённом в ангаре часом. Едва Пауль заснул и уж приготовился видеть третий сон, как мягкое прикосновение чего-то холодного, по плотности своей напоминающего кожу, легко скользнуло вдоль кончика его носа. Обоняние пронзил резкий, уже знакомый мужчине запах табака и пороха, когда он открыл глаза, проснувшись. Мысленно коря себя, что оставил ради минутного покоя свой пост, Пауль мечется взглядом по темноте амбара, силясь разглядеть прожорливую гостью. Не заставив себя долго ждать, мелкой поступью из широкой расщелины в стене в помещение прокрадывается маленькое мохнатое создание. По виду мышь была ничем не отлична от других подобного рода мышей, что украдкой подъедали людские припасы, перебираясь в тёплые жилища из своей естественной среды обитания. Однако, по мере того, как мышь жадно ела высыпавшийся из пухлого мешка ячмень, она становилась всё больше и больше в размере. Наконец, когда мышь отожралась до такой степени, что стала чуть больше упитанной кошки, Пауль понял, что настала пора действовать. Припасённый им заранее глиняный котелок, куда он планировал заключить подкарауленную мышь, сейчас мог налезть ей разве что только на голову. Пауль неслышно крадётся в сторону покоящейся возле стены лопаты. Аккуратные движения притаившегося мужчины не вызывают у воровки никаких подозрений, и она продолжает жрать зерно, сверкая ненасытными красными глазами. Пауль пользуется моментом и несколько раз огревает жующее животное лопатой по голове. Ошалевшим от такой наглости взглядом, мышь переключает своё внимание на обидчика, недовольно шипит, от чего у неё из пасти вылетают недожёванные крупицы ячменя. — Ой-йой… — Молвит в слух Пауль, когда тварь остервенело мчит на него своими проворными лапами, шкрябая о каменный пол длиннющими тонкими, как иглы, когтями. Он едва успевает отбить налетевшую на него фурию лопатой в прыжке, как та тут же поднимается, мчась на него с пущей страстью. Пауль лупит черенком лопаты по мышиному хребту, сдавлено вскрикивая от боли, которую ногам причиняют порезы острых когтей и клыков. Наконец, после нескольких хрустнувших рёбер, Пауль переворачивает лопату полотном вниз и, размашистым резким нажимом разрубает шею твари пополам. Из открывшейся на горле раны, наружу вываливается всё пожранное минутами ранее зерно, плавая в мерзкой чёрной вонючей жиже. Ошалелым взглядом Пауль наблюдает, как жидкость, по густоте напоминающая кровь, начинает кипеть, покрываясь едким паром по вони сравнимым разве что с запахом компостной ямы. Прикрывая от тошнотворного амбре свой нос запястьем, Пауль продолжает лицезреть, как мохнатая туша неведомого науке животного растворяется в вытекшей из него самого же жиже и исчезает, не оставляя под собой даже мокрого места, только россыпь из плохо пережёванного ячменя. Осмотрев покалеченные ноги на серьёзность и глубину причинённых созданием ран, Пауль убеждается, что в них нет ничего предельно страшного и спешит удалиться из злосчастного амбара. Деревянная дверь недовольно скрипит, выпуская мужчину в прохладу горной ночи. Пауль глубоко вдыхает свежий ночной воздух, потирая ладонями сколькие от масла предплечья. — Кар! — Усталым после бессонной ночи и кровопролитной битвы взглядом он замечает большого чёрного ворона на открытой двери амбара.

***

— Да уж, братец, изрядно она тебя потрепала… — Осматривая глубокие царапины на икрах Пауля, отец Оливер озадаченно почёсывает лысый затылок. — А труп, говоришь, вот так взял и испарился? — Немного недоверчиво добавляет он, протягивая Паулю трубку с табаком. — Ну да, закипел, зашипел весь и испарился… — Пауль задумчиво затягивается горьким дымом, возвращает монаху трубку, чтобы заправить штанину обратно в сапог. — Чертовщина какая-то… — И не говори. — Монах всё же не видит поводов не доверять старому другу, ведь даже раны на его теле являлись неопровержимым доказательством его рассказа. — Так что, говоришь, тебе от меня было надо? — Возвращаясь взглядом к мужчине, затягивается он. — Ах, да… — Пауль вспоминает, зачем изначально пожаловал к своему старому другу. Первым человеком, который помог бы ему выполнить условия заключённого с, как он до вчерашнего вечера считал, дьяволом для Пауля был именно Оливер. В его представлениях, жизнь Оливера была наполнена счастьем: он жил в полной гармонии с Богом, посвящал свои мысли молитве и заботе о братьях, а те любили его, как отца и желать не могли настоятеля заботливее и добрее. — Скажи мне, брат Оливер, ты — счастлив? — Пауль в надежде поднял на друга голубые глаза. Оливер немного просмеялся, закашлявшись едким дымом. — Ох, дорогой Пауль, ну и вопросы у тебя… — Он передал мужчине трубку, скрестил руки на груди, укутывая замёрзшие ладони в шерстяной рясе. — Счастье для христианина в единении с Богом, а полного единения с Господом нашим можно достичь, лишь попадя к нему в Царствие Небесное. Пауль уныло потупил взгляд, понимая, к чему монах клонит. — Так что, друг мой, в этом бренном мире ни один христианин не может быть счастлив, а только лишь с предвкушением ждать, когда сможет закончить свои мирские дела и предстать перед Господом Богом. — Пауль задумчиво курил, созерцая вид заснеженных горных пиков. — А всё остальное время должно посвящать молитве и богоугодным делам, чтобы в час кончины быть за себя перед Богом в ответе. — Многозначительно добавил он, украдкой поглядывая на своего товарища. — Ясно… — Пауль глубоко вздохнул, понимая, что его поиски ещё только начинаются.