Ворон с Зелёными Глазами

Вновь ведёт путника дальняя дорога по бескрайним просторам прочь от монастыря. Но сколь много встречал людей на своём пути Пауль, столь глубже он убеждался, что нет на лицах их счастья. Усталостью и мирскими заботами искажены их замученные мины, и, где ни останавливался он, в каком постоялом дворе или старом амбаре, нигде не находили простые люди большего счастья, чем набить желудки посытнее, да напиться покрепче. Спустя шесть дней своего пути, что Пауль бездельно шатался от деревни к деревне, осознал он, что средь крестьянского люда счастья искать было нечего, оттого и решился держать он свой путь в большие города. Дорога до близлежащего поселения проходила вдоль поля. Измученный июньской жарой, Пауль присел перевести дух под одиноко стоящим посреди простора дубом. Испив воды из старой жестяной фляги, он откинул голову на шершавый ствол, наслаждаясь долгожданной прохладой от его тени. Ноги путника гудели вместе с уставшей от долгих скитаний головой. — Кар! — Открывая глаза, он замечает на одной из размашистых веток большую чёрную птицу, усмехается, видя, как блестят её зелёные, цвета листьев, глаза. Пальцы не глядя срывают травинку райграса. Прикусывая засохший стебель зубами, Пауль силится унять голод в пустом желудке. — Что, в вере не нашлось счастья, Пауль? — Голос из тёмно-зелёного тумана явно злорадствует его неудачам, но Паулю становится до того приятна его прохлада, что он облегчённо вздыхает, чувствуя, как мимолётный сквознячок треплет короткие волосы на затылке. — Молчал бы уж, раз ничего путного сказать не можешь. — Почти шёпотом добавляет мужчина, наслаждаясь прикосновениями прохладного ветра, что уже движется вниз от его щеки к шее. — Куда теперь путь держишь, Пауль? — Под закрытые веки пробирается палящее солнце, но, вопреки его яркому свету, Пауль не чувствует жара, а только лишь вызывающий мурашки холод на коже своей груди под рубахой. — Не твоего птичьего ума дело. — Строго отвечает он, ощущая, как прохлада тумана спускается по животу и ниже, вызывая напряжение. — А вот это обидно сейчас было. — Ощущение присутствия под тканью одежды пропадает, тело вновь встречается с июньской жарой. Пауль проводит ладонью по слипшимися от пота и пыли тёмным прядям, укоряя себя, что был слишком резок в своих речах с видением. — Эх, совсем ничего тут осталось… — Он пересчитывает в ладони выуженные из кармана гроши. — Ну, не в деньгах ведь счастье, да? Пауль? — Голос удаляется, как будто смеясь и тут Пауль понимает, что выбрал маршрут до замка ландграфа не просто так. Смердящий всевозможными зловониями пыльный город встретил Пауля высокими белокаменными стенами, за которыми вовсю кипела повседневная жизнь. Плетясь по его узким улочкам, Пауль то и дело натыкался на праздно шатающихся вдоль дороги прохожих, с грустью подмечая, что бо’льшее их число уже были пьяны с самого утра. Пауль никогда не любил большие города, считая их прибежищем разномастных проходимцев, воров и шлюх. Однако, хоть Пауль и не относил себя ни к первым, ни ко вторым, ни уж тем более к третьим, он, тем не менее, вынужден был среди них находиться, лицезреть разного рода непотребства, что творились прямиком за трактиром между моряком и одной из путан, вдыхать запах пота, помоев и дерьма. Именно такой гаммой ароматов встретил его дворцовый стражник, преграждая проход взмахом стального копья. — Далече собрался, бродяга? — Насмешливо выплёвывает грозный страж. — К ландграфу на аудиенцию. — Понуро ответил Пауль. — Э-хей, да ты себя видел? — Страж смерил путника брезгливым взглядом. — Весь в лохмотьях, да в пыли, сапоги грязные, как у черта! — Воро’тник уже откровенно смеялся. — В таком ты виде собрался к придворной особе? Лихо придумал, ступай себе в канаву обратно, да протрезвей для начала чутка. Настолько, насколько были оскорбительны насмешливые речи караульщика, настолько же были они и точны. Пауль с досадой оглядел свой поистрепавшийся наряд, с грустью подмечая, что из всех надетых на нем лохмотьев, приличного виду не утеряла только лишь шляпа. Не желая припираться с блюстителем графских покоев, он неспешно зашагал прочь до ближайшего к замку трактира. Хоть трактир был и совсем подле замка, что явно добавляло к его захудалому виду приличия, сновали около него всё те же полупьяные господа, что и на самой окраине возле какой-нибудь мерзопакостной таверны. Единственное, что отличало трактир от других подобного рода заведений было убранство заседающего в нём отребья: местные пьянчуги были одеты по стати, в приличных камзолах, рубахах и сапогах. Пауль, опять-таки, быстро смекнул что к чему. — Эй, нет, смотри-ка, чего он придумал, вокруг пальца меня обвести захотел! — Громогласным окликом врывается в трактир Пауль. — За двадцать несчастных гульденов ему святыню продай! Богохульство! — Он ухается за стол, будто с самим собой говоря. — Ты чего тут болтаешь, бродяга? Какую святыню? — Паулевые бредни интересуют местных зевак. — Я тут давеча был до святого граду, до Риму, просил у Папы отпущение тяжкого греха пьянства… — Пьянчуги развесили красные уши, внимая рассказу. — Он отпустил мне грех, окропил с затылка до пят и поставил печать на рубаху с символом Святого Петра. — Пауль тычет пальцем на пустую ткань запылившейся рубахи. — Да что ты мелешь, тут нет ни черта! — Возражает один из слушателей, чувствуя задним местом подвох. — Обмануть нас хочешь, подлец? — Он уж было хватает бедолагу за грудки, как Пауль его прерывает. — Святыня на то и святая, что видеть её может лишь тот, кто сам без греха! — Мужик отпускает хватку. — А коли кто святую одежду наденет, тому самому грех пьянства будет прощён навсегда! — Пауль с удовольствием наблюдает замешательство, повисшее в массах. «А вдруг ведь и правда вещи святые?» «Может, оттого ничего я не вижу, что уже пьяный вдрызг с самого утра?» «А у путника-то глаза какие честные и постриг, как у монаха, авось и правду говорит». «Да будь я хоть трижды плут и пьянчуга, но должен урвать себе кусок святого барахла!» — думают про себя выпивохи. — Эй, дружище, ты сколько возьмёшь за, скажем, ботинки? — Мужик шарит дрожащими от постоянного пьянства руками по карманам. — За деньги святыня не продаётся — это кощунство и тяжкий грех, не склоняй меня. — Твёрдо обрывает его Пауль, подмечая, что у простофили как раз его размера ступня. — Ну, может, хоть на обмен согласишься? У меня сапоги — мягчайшая кожа, пошили лучшие в городе мастера! — А у меня льняная рубаха, такая лёгкая, что и в жару спина не потеет! Мужики наперебой предлагают ему свои шмотки, попутно споря и уже раздеваясь. Довольный, Пауль обменивает поношенное тряпьё на новые вещи: сапоги, рубаху, штаны и подтяжки, оставляет лишь шляпу из дубово-коричневого фетра. Он спешно ретируется из переполошившегося зала трактира, пока облапошенные простофили наперебой нахваливают старые, потные лохмотья. — А ты искусный обманщик, Пауль. — Лукаво протягивает голос из зелёной дымки, когда дверь трактира закрывается за спиной Пауля. — И вор. — Злорадно добавляет он. — Обманул я их — то верно, но я ничего у них не украл. — Оправдывается Пауль, поправляя ворот новой рубахи. — Да и разве можно украсть глупость у дурака. — Он слышит смешок из зелёного дыма. — А чтобы грехи все простились, пить надо меньше и больше молиться. — За сим Пауль водружает на затылок свою фетровую шляпу и спешно направляется в сторону дворца. — Ну, вот это уже совсем другое дело! — Радостно осматривает Пауля стражник. — Протрезвел? — Вроде как. — Проходи. — И на том спасибо. — И Пауль проходит в ворота дворца. Дождавшись своей очереди на аудиенцию к ландграфу среди дюжины простого люда и крестьян, Пауль, наконец, был допущен до знатной особы, что вальяжно развалилась своим тощим тельцем в кресле приёмной залы. Вспоминая все вычитанные из книг этикетные манеры, коими до’лжно общаться со столь великородными господами, Пауль для начала раскланялся, после говоря: — О, благороднейший из мужей, ландграф… — Тут он заминается, понимая, что не знает его имени. — Кристиан Лоренц Флакийский. — Со скучающим видом поправляет его ландграф. — Кристиан Лоренц Флакийский! — Пауль с радостью подмечает, что граф не в обиде на его неучтивость. — Столь обширны твои земли, сколь богата твоя золотая казна! Ни одному помещику и барону не дашь ты спуска, собирая налоги, что с воза, что с вола! — Графу Кристиану приходятся по душе хвалебные речи, до того ободрилось улыбкой его худощавое лицо. — Я много твоего времени отнимать не желаю, ведь время идёт, но пустеет казна, а казне должно каждый час обогащаться! — В ходе своих распинаний перед знатной фигурой, Пауль замечает, как веселеют от лестных комплиментов морщинистые глаза. — Я лишь путник, что пришёл сюда из земель далёких, чтобы узнать у тебя, принесли ли богатства ландграфу счастья? — Пауль замирает дыханием в ожидании ответа. — Счастья? — Ландграф усмехается. — Будет тут счастье, когда от домочадцев уже седая голова! — Он потрепал облысевший затылок. — Всю плешь мне младша’я дочь уж проела, спасу нет от её бабского нытья! — Громко добавляет он, вызывая одобрительные кивки придворных и прислуги. — Могу ли узнать у тебя, благороднейший из графов, что у неё за беда приключилась? — Осторожно интересуется Пауль. — Да ноет она, чтоб её черти побрали, что найти не может потерянного в пруду кольца. — Граф пристально смотрит на Пауля, подмечая, что ему приятны его несвойственные простому люду учтивые манеры. — Ходила она давеча на пруд с фрейлинами и своей шутихой в жару освежиться, да не сняла при том, дурёха, кольца помолвочного с пальца! Так и осталось оно на дне пруда валяться, а через три субботы приедет сын барона жениться, а невеста-то без кольца! — Пауль недовольно хмурится, вникая в ситуацию. — Так и уедет, поди, восвояси, оставит на мне эту ношу до второго пришествия за все грехи отдуваться! — Раздражённо вздыхает ландграф Флакийский, поддерживаемый оханьями сочувствующей свиты. — Ну, коли кольцо то найдётся, будешь ли ты счастлив тогда? — Да полно тебе надо мною, парень, глумиться, не отыскать уже того злосчастного кольца! — Прислуга с приближёнными затрясли головами. — Вся придворная рать и городская орава вдоль и поперёк исползали прибрежное дно того пруда, но кольцо как в воду глядело! А уж на глубь никто не отважился погружаться — толщина воды там с два гессенских клафтера, не меньше. — Граф обречённо качает головой, подпирая утомлённую голову кулаком с перстнями. Пауль с мгновенье задумывается, гоняя в уме только ему одному и Богу ведомые мысли. Наконец, чуть погодя, он вновь обращается к ландграфу. — Вели выдать мне лодку, да две верёвки попрочнее, одна из которых должна быть длинною не меньше шести аршинов, и я попытаю счастье в поисках потерянного кольца. Рано утром на рассвете, Пауль следует до ближайшего к замку пруда. На пологом склоне у берега водоёма он находит булыжник покрепче, с усердием волочет его до приготовленной графской прислугой небольшой деревянной лодки. Рассветная тишина июньского утра нарушается лишь ударами вёсел о ровную, как тарелка, гладь прозрачной воды. Остывший за ночь июньский воздух неприятно кусает кожу обнажившегося до исподнего парня. Пауль обречённо вздыхает, но с усердием обматывает булыжник одной из верёвок, сидя в лодке посередине пруда. Другой конец верёвки приматывает Пауль к лодыжке, стараясь затянуть узел как можно сильнее. — Кар! — Громогласный оклик на носу деревянной лодки отвлекает Пауля от своего занятия. — Что? Не видишь, топиться решился. — Иронично усмехается Пауль, приматывая уже другую верёвку, что подлиннее к носу деревянного судна. Большая чёрная птица внимательно наблюдает зелёными, как водоросль, глазами за тем, как второй конец длинной верёвки обматывается вокруг мужского запястья. Наконец, разобравшись со всеми приготовлениями, Пауль выпрямляется, стараясь поймать баланс на качающейся от его движений лодке. Пока Пауль всматривается в прозрачное дно озера, его руки обхватывают тяжёлый булыжник. — Ну, была не была… — Проговаривает про себя Пауль, делая шаг из лодки в прохладную воду. — Кар! — Слышит он на прощанье, прежде чем стремительно погрузиться с камнем на дно. Благодаря утяжелителю на лодыжке, Пауль достаточно быстро настигает дна, чтобы не растерять припасённое дыхание. Сквозь поднявшийся на дне озера песок, он силится рассмотреть искомое украшение открытыми под водой глазами. Разумеется, с первого раза ему ничего не удаётся, и Пауль хватается обеими руками за привязанную к лодке верёвку, с усердием потягивается на ней обратно на поверхность. Благо, камень хоть и утяжеляет его ношу, но не настолько, чтобы сила привыкших к тяжелой работе рук не смогла бы поднять его обратно. Таким образом погружается он ни раз и ни два, но даже с дюжинного погружения на дне так и не видно кольца. Чувствуя, что силы его покидают, Пауль решается в заключительный раз испытать удачу и отпускает верёвку, позволяя камню вновь утащить себя вниз. В этот раз он не спешит шелохнуться, позволяя песку и илу осесть от прилетевшего камня. Насколько позволяет задержанное дыхание, он прибывает на дне, внимательно вглядываясь сквозь толщу воды ноющими от боли и холода глазами. Вдруг, он замечает, как возле водоросли ближе к берегу пруда на поднявшемся из-за горизонта солнце блестит несвойственный подводному миру предмет. Он проплывает над дном озера неспешно, разводя руками скользкие водоросли, стараясь не спускать глаз с таинственного блеска. Приблизившись к долгожданной находке, он мысленно ликует, понимая, что из песка возле покрывшегося водяной травой камня на него смотрит большой ярко-зелёный изумруд. Радость от находки сменяет волнение, когда Пауль чувствует, что организму катастрофически нечем дышать. От недостатка кислорода ведёт голову, он надевает на мизинец маленькое женское кольцо, в панике цепляется за конец длинной верёвки у запястья. Времени на то, чтобы отвязать камень от ноги у него уже нет, он из последних сил тянет своё тело вверх по верёвке на поверхность. Заветная лодка уже совсем близко, яркий солнечный свет проступает сквозь толщу воды. Последний рывок отделяет Пауля от желанного воздуха, когда верёвка в его руках теряет натяжение, стремится вместе с Паулем вниз. Паника в голове нарастает, последний глоток воздуха покидает его лёгкие, уносясь на поверхность большими пузырями. Пауль беспомощно протягивает ладонь в сантиметрах от поверхности, уже не надеясь на спасение, когда в покидающем его тело сознании мелькает широкая мужская рука, крепко хватающая его охладевшую от ужаса ладонь. Прежде, чем оказаться на поверхности, он теряет сознание, запоминая лишь только темноволосый мужской силуэт, что тянул его ледяною рукою вверх обратно к заветной лодке. Пришёл в чувства Пауль мокрый и полураздетый от лёгких ударов ладоней по щекам. — Эй, дружище, ты как? Просыпайся! — С каждым разом шлепки становились сильнее. — Спасибо, можно больше не бить. — Уже будучи давно в сознании, обращается Пауль к хлестающему его по щекам мужику. — А, ладно… — Отвечает незнакомец с нелепой улыбкой. — Ты чего тут разлёгся, искупаться решил? — Мужик явно пришёл на озеро с целью рыбачить. — Да нет, кольцо ландграфини искал… — Пауль рассеяно осматривается по сторонам, сидя в деревянной лодке, которую уже прибило к берегу. По палящему изо всей мочи солнцу он понимает, что на дворе уже полдень. — А, этой знатной потаскушки что ли? — Сказал рыбак прежде, чем подумал. — А что, уже не первый случай? — Интересуется Пауль, с облегчением нащупывая на мизинце дорогое украшение. — Да эту распутницу каждый кобель в замке знает! Приходила она давеча с хахалем тут плескаться: в камышах схоронилась, думала, мол, их не видать, но старый Ганц всё видит, всё знает… — Самодовольно протягивает рыбак. — Уж он её титьки знатно тут мацал! Не только кольцо деваха здесь потеряла, скажу я тебе, и не раз. — Ну всё, полно тебе будет, завязывай… — Прерывает Пауль похабный рассказ. Он медленно вышагивает из лодки, осматривая покоящиеся на дне вещи. — Ты коль безделушку нашёл, то лучше продай, толков больше будет. — Мужик уже следует к месту клёва. — Я уж сам разберусь. — Пауль наспех одевается, вглядываясь в профиль незнакомого мужчины. «Нет, не он» думает он про себя, осматривая под широкой шляпой его рыжие волосы. — Ну, бывай. — Кидает он напоследок прежде, чем удалиться вновь к замку ландграфа. В приёмном зале от новости о возвращении Пауля собралась любопытная толпа. Прислуга, придворные и сам ландграф с юной дочуркой в томительном ожидании встречали гостя с замершим дыханием. Даже кухонные девки и поломойки нелепо выглядывали в щелку дверцы, силясь рассмотреть нашедшего кольцо смельчака. — Мой господин, разрешите обратиться. — Разрешаю, вещай. — Я нашёл кольцо фройляйн. Все разом вдохнули. — Мой герой! — Ландграфиня схватилась за сердце. — Так неси скорее сюда! — Ландграф в нетерпенье. — Нет, пусть лучше сам наденет. — Ландграфиня изнемогает уж вся. Пауль покорно плетётся вдоль зала под пристальные взгляды восхищённой толпы. Девица протягивает руку, кокетливо шевеля длинными пальцами. Пауль смотрит в улыбающиеся глаза. Графиня подмигивает ему правым глазом. — Вы мой спаситель! Я в вас влюблена. — Ну что же ты, дочка, ну разве так можно? — Влюбилась она, да как бы ни так… — За спиною Паулю мерещится голос. — Папа’, я хочу быть евойной невестой. — Позволь же, родная, ты обручена! — И что же теперь, так велит моё сердце! — А что же, и правда, мысль ведь не плоха. — Ландграф только за, лишь бы сплавить дочурку. — Господин, я не смею, я не знатного рода. — Пауля перспектива женитьбы не прельщает. — Зато смел и весел. — Не унимается девка. — Ишь чего захотела… — Вещает из-за спины холодная мгла. — У меня ни кола, ни двора. — Отнекивается Пауль. — Ну, будет тебе, дело-то наживное. — Ландграфу нравится Пауль, хоть он и низкого роста. Зато компенсирует шириною в плечах. — Меня дома ждут жена и три дочки. — Пауль трёт пальцами свой кончик носа. — Ах, какая досада! — Вздыхает блудница. — Ну что ж, не судьба. — Ландграф пожимает обречённо плечами. — Проси всё, что хочешь! На что воля твоя? — Хотел я лишь знать: ландграф теперь счастлив? — Пауль весь в напряженье, не мигают глаза. — Да будет тут счастье, коль дочка блу… — Ландграф осекается, боясь сказать правду. — Родитель тогда лишь счастлив, когда достойными людьми в мир идут его дети, а в моём случае с этим явно беда. По двору покатились смешки, ландграфиня, отвернулась, надувшись. — Ну что ж, коли тебе ничего больше не надо, то ступай себе с Богом! Казначей, поди сюда… — Ландграф подзывает мужчину с мешочком. — Дай герою гульденов и продуктов в дорогу. — Спасибо, пойду я. — Ну, ладно, ступай. За сим удалился из замка наш Пауль. — Жена и три дочки? — Помолчи лучше, а…