Тревога

      Ничего не помогает: ни ингибиторы, ни холодный душ, всё бесполезно. Какаши дрожит, словно больной, всё тело ноет от нехватки омеги рядом, светлый образ Ируки в его голове запятнан: измучен, зацелован, прижат к его кровати в жарком удовольствии не в силах и воспротивиться. Какаши вяжет его в своих мечтаниях раз за разом, наполняет своим семенем, чтобы уж точно родил ему детишек, чтобы не посмел убежать или спрятаться от него.       Мадара оказывается рядом, чтобы отрезвить его.       Учиха смотрит на связанного Какаши, пот стекает по его лбу и вискам, опадая на пол. Верёвка, привязанная к турнику, сдерживает запястья альфы. В комнате царит темнота — плотные смоляные шторы не пропускают и луча света, лишь лампа на столе освещает комнату, и Мадара смотрит в красные глаза альфы. Щенок слишком силён в пике гона, не раз Мадаре приходилось его успокаивать подобным способом — омеги попросту боялись, видя дикие глаза и ужасающий стояк. Какаши от этого лишь хуже, а его душа разбивалась из раза в раз. Хаширама пытался разработать особый ингибитор, но попытки оказались тщетны, если помогало, то лишь ненамного снижали либидо, а побочные эффекты были ужасающими — тошнота, боль, отдышка и головокружение.       Какаши смотрит расфокусировано — поднимает дикие и жестокие глаза, от которых Мадара вздрагивает. Он оборачивает кулак в боксёрский бинт, и Какаши дёргается, когда чувствует боль в районе живота — она слабая, но удар повторяется, и альфа задыхается, падает грудью на пол и пытается откашляться. Мадара вздыхает, смотря на корчащегося Какаши.       Альфа склонил голову в просьбе. — Это не единственный вариант. — Лучше, чем ничего, остальное не помогает, — щенок серьёзен, смотрел уставшими и измученными глазами, после гона с омегой, как правило, альфа свеж как никогда, уж это Мадара знал как никто другой. Хаширама рассказывал о Какаши и его особенности и искренне не завидовал. — В прошлый гон я чуть не убил себя, а боль отрезвляет. — Хаширама не должен знать, — Мадара согласился, если это поможет Какаши, то он готов помочь, — ты уверен?       Какаши кивнул.       Мадара не из тех альф, которым приносит удовольствие от насилия, тем более поднимать руку на родного человека Хаширамы кажется диким. Какаши тяжело дышит и рычит на него — злится, глаза покрасневшие от напряжения, тело напрягается, а его голова поворачивается в сторону двери. Тут же слышится звонок, и Мадара раздражённо вздыхает.       Какаши слышит, чует. Он стоит там.       Неуловимый запах яблок дразнит, совсем рядом, и Какаши встаёт на колени, глядит на связанные запястья и пытается выбраться — не удаётся, он неловко ударяется о стену и в недовольстве рычит. Он же сейчас уйдёт!       У Какаши не получается освободиться, Мадара знает как накрепко связать, и от этого становится паршиво, если бы не был связан, то схватил бы Ируку сейчас и как следует всадил. Он хохочет от собственных фантазий и замолкает, слыша звук открывающейся двери. — Ирука…       До Мадары доходит тихий шёпот, он пронзительно холодный, а запах омеги, но немного, остался на нём. Дразнить сейчас — себе дороже, и Учиха складывает руки на груди, внимательно глядя в шальные глаза Какаши — они влажно блестят, оголённый торс покрыт капельками пота, а ниже штаны, совершенно не скрывающие стояк. — Он тебе еду принёс, — говорит мужчина, Какаши навострил уши и вскидывает голову. Улыбается. — Если успокоишься, я тебя накормлю. — Мадара понимает, что Какаши может в некоторой степени себя контролировать, а другая его сторона просто до жути жадная и дикая, будто не прирученная. Мужчина задумывается, глядя на то, как Какаши успокаивается и еле заметно кивает. Ирука…       Альфа улыбается и со стоном ложится на пол. Мысли о омеге одновременно невыносимы и приятны, образ красивого лица не выходит из головы и кажется единственным факелом в непроглядной тьме.              Минус гона в том, что он не помнит, что творил, если воспоминания есть, то они размыты, Какаши просыпается резко с потом на лбу — тело липкое и уставшее, кажется, болит каждая частичка тела.       Мадара стоит рядом, протягивает поднос с супом, и Какаши припадает жадно, кажется, он не ел уже долгое время. — Всё прошло нормально? — После того, как пришёл Ирука, ты сумел успокоиться, — Мадара видит, как Какаши бледнеет после его слов, — я его, конечно, прогнал, но пришлось сказать, что у тебя гон. Не знаю, зачем скрывать что-то настолько важное. Боишься? — Боюсь, — кивает он.       Мадара тяжело вздыхает. — Так не бойся, — самое очевидное, что он может сказать. — Я имею ввиду, недосказанность превращается в недоверие, недоверие — в подозрения, подозрение в ссоры и конфликты. Неужели хочешь сам разрушить всё то, что есть между вами? — мужчина изгибает бровь, на что Какаши мотает головой. — Справляться с проблемами одному всегда сложно, сам понимаешь. Ты впустил к себе Обито и ту девчонку, Рин, так чем Ирука не заслужил? Хорошенько подумай над моими словами. — Мадара не из тех мужчин, которые способны давать дельные советы, в этой части более проницателен Хаширама.       Какаши всегда боялся и сбегал от боли, пока Обито и его слова не разбудили в нём уверенность в себе. Его не боятся. Не тычут пальцами, не называют монстром, друзья показали, что есть в мире те, кто готов принять его таким какой он есть — со своими недостатками, с самыми худшими сторонами. Ирука слишком дорог Какаши, а потому так сильно боится увидеть в любимых глазах разочарование.       Он знает это чувство, заставляющее бросить всё и ненавидеть себя ещё больше. — Я не могу! Его глаза! Что мне делать?! — женщина плакала, глядя на мужа, Какаши отчётливо видел дрожащие руки и слышал ломаный голос. — Его боятся в детском саду, он неконтролируемый! — Дорогая! Успокойся! — Сакумо нахмурился и вздохнул, кладя руку на подрагивающие плечи. — Он ещё растёт, нам же нужно его поддержать.       Какаши тогда впервые подумал, что его предали. Правда только потом до него дошло — Мира боялась, что он станет отбросом и не сможет противостоять обществу и нормам, прописанных ими. По большей части человек, но со спящим внутри зверем. Если Учиха могут как-то контролировать своё внутреннее «Я» без вреда себе и окружающим, Хатаке становятся жертвой собственной генетики.       Отец не понимал его, потому что его «зверь» не пробудился. Дедушка же объяснял этот феномен и назвал проклятьем. В их семье от этого проклятья избавлялись самым простым способом — запугиванием.       Какаши в свои четыре года впервые почувствовал боль от розги. — Терпи! — дедушка грозно рычал, Какаши было больно — икры болели, он злился не в силах противостоять и падал.       Норайо потянул мальчика за руку, ставя обратно. Замахнулся и ударил снова по покрасневшим икрам. Какаши сжал зубы, не желая даже и выпустить из горла крик. «Больно.» — Какаши! Отец, хватит! — Мира стремительно прибежала в небольшую комнатку, закрыла собой плачущего Какаши, и Норайо нахмурился.       Её руки были всем — защитой, нежностью и исцелением, она дула на раны, обрабатывала мазью и улыбалась своей самой яркой и одновременно успокаивающей улыбкой. — Мама… — Какаши ничего не было важно: ни то, что она боялась, ни дедушка, что желал подавить его «дикую» самовольность, ни жгучую боль в ногах. — Ты меня ненавидишь? — Нет, мой сынок, — она легла рядом с мальчиком, чтобы коснуться разгорячённого лба. — Я всегда буду тебя любить, каким бы ты ни был.       Её улыбка помогала выздороветь и чувствовать нужность кому-то.       Будет ли улыбка Ируки, обращённая к нему, так же ярка? Какаши запутан и напуган. Снова потерять дорогого человека, снова чувствовать боль и страдания — тяжело, и он впервые боится разговора с кем-то.       После того, как он оказался буквально «выбит» из своего расписания, все сроки подвинулись, а дедлайн приближался. Необходимо было предоставить уже первую часть нового романа издательству. Фактически, она была готова — его продуктивность повысилась благодаря Ируке, однако, Какаши было далеко не до своей книги. Мадара сказал правильные вещи, и он решил собрать всё своё мужество, чтобы посмотреть в глаза Ируки, ведь не сказал, почему был вынужден оказаться занятым. Недосказал, скрыл, не доверился.       Какаши приезжает в кафе, но за кассой стоит Рин, что машет ему. — Какаши! Ты где был? — она чуть принюхивается. — Гон? — видя кивок, она вздыхает. — Ирука отпросился сегодня, он тебе не говорил? — Нет, — не сдержав удивления, Какаши берёт в руку телефон и набирает номер омеги, но ответа нет. — В последнее время он как в воду опущенный. Я беспокоюсь за вас двоих очень сильно, вам обоим стоит быть откровеннее друг с другом. Тебя-то я хорошо знаю, но Ирука… Он себе столько всего напридумывать может.       Какаши кивает её словам. — Я найду его.       Альфа отправляется в дом Ируки и стучит в дверь квартирки, но никто так и не отвечает, телефон омеги выключен, а беспокойство и предчувствие кажутся невыносимыми. — Что?! — громко говорит он в пустом коридоре, когда в телефоне высвечивается номер Аи-сан. — Какаши-сама, думаю, вам нужно знать, что некий Ирука у нас дома. «Нет, нет!»       Какаши вжимает педаль, намереваясь добраться до дома как можно быстрее. Неизвестно, что задумал дедушка и как он может надавить на омегу. Норайо — очень сильный альфа, некоторые попросту не выдерживают его присутствия, и Какаши боязно, что Ируке нужно будет перенести давление. В собственный дом он никогда прежде не ехал с желанием оказаться там побыстрее. Он снимает маску и принюхивается — Ирука, действительно, здесь. — Аи-сан! Где они?       Женщина удивлённо смотрит на взволнованного господина и указывает вперёд. — У Норайо-сама.       Какаши убегает и открывает сёдзи, а перед глазами предстаёт неприятная картина, где Ирука, склонившись перед альфой, пытается отдышаться от густого запаха, заполнившего комнату. Какаши срывается и притягивает Ируку к себе. — Ирука! — альфа обеспокоенно смотрит на красное лицо и слёзы. Причина их лишь встаёт и смотрит холодно. Норайо ничего не говорит, оттряхивает трубку и покидает комнату.       Какаши сдерживает себя от того, чтобы не сорваться за дедушкой прямо сейчас и нежно касается измученного лица, Ирука тяжело дышит и хмурится, альфа прижимает дрожащее тело ближе к себе и успокаивающе обволакивает своими феромонами. Омега хватается за него и тихо хнычет. — Какаши-сан… — шепчет Ирука и открывает глаза, глядя в любимое обеспокоенное лицо.       Так тяжело от густого запаха альфы старшего Хатаке, но Какаши всё перекрывает и теперь не так сильно боязно. Было страшно и тяжело, никогда прежде омега не ощущал такого давления на грани унижения. — Уедем… давай уедем ко мне, пожалуйста, — надломленный голос режет ножом по сердцу, отчего невозможно неповиноваться.       Какаши берёт Ируку на руки, словно самое драгоценное сокровище и уходит из поместья под обеспокоенный взгляд Аи-сан. Он укладывает омегу на переднее сидение и пристёгивает, чуть приспуская сидение и заводит машину. Всю дорогу Ирука пробыл в полубреду и не мог нормально отдышаться, только в доме и в комфортной среде ему стало лучше. — Прости… — шепчет Какаши, когда Ирука открывает глаза. Омега отводит пустой взгляд с его лица. — Пожалуйста… Уходи.       Альфа чувствует, будто всё пропадает, а пол уходит из-под ног, он мог бы воспрепятствовать, однако, худое и измученное лицо выглядит ещё слабее и невозможно сказать и слова. Всё мужество испарилось, а сухой голос доносится будто сквозь толщу воды. Какаши чувствует себя виноватым, что не предотвратил самовольство дедушки, рано или поздно встреча должна была случиться, но альфа надеялся, что только при его присутствии. Так он смог бы защитить Ируку от Норайо и его давления. — Не хочу, не хочу, — упрямо говорит Какаши и жарко обнимает Ируку, тут же ладони хватают его за плечи в попытке оттолкнуть, а тело дрожит. — Пусти! — Ирука не сдерживает слёз, которые пытался скрыть при альфе. Бесполезно пытаться быть сильным рядом с ним. — Я понимаю, ты злишься, но выслушай меня, Ирука, — Какаши отстраняется и смотрит в заплаканное лицо, — не знаю, что тебе наговорил дедушка, не слушай его. Я каюсь, что не сказал тебе про гон, но ты бы не выдержал или убежал от меня, понимаешь? Я так боюсь тебя потерять, что не хочу, чтобы ты видел меня таким ужасным.       Какаши берёт щёки Ируки, и омега слушает горячий откровенный шёпот. — Люблю тебя, люблю… — продолжает он. Никогда прежде ему не доводилось говорить столько признаний, и не хочет сдерживаться.       Ируке невыносимо слушать эти сладкие речи. Они прекрасны и откровенны, а Какаши балует слишком сильно. Омега намеревался лишь остаться с собой наедине и сложить все хаотичные мысли по полочкам, это бесполезно, если Какаши рядом. Ирука давит в себе желание скрыться ото всех, ведь так хочет, наконец, не быть жалким трусом. — Какаши-сан, я так много думал о том, почему ты мне не говорил о своём гоне, но мне не важно, какие причины, — Ируке неловко говорит эти слова, собственный голос кажется слишком слабым и жалким, и альфа отпускает щёки, глядя в честные карие глаза. — Я думал даже о том, что не привлекаю тебя, так глупо, правда? — Нет, нет, Ирука, я хочу тебя сильно, иногда не могу сдержаться, но вдруг напугаю, вдруг… — Какаши наблюдает улыбку на губах омеги, видно, что ему сталось легче от этих слов. — Ты такой глупый, Какаши-сан, — тихо хмыкает омега. «Да и я не лучше, в самом деле…» — Твой дедушка сказал, что я — омега, которая не будет способна дать тебе счастье… — Ирука поджимает губы, вспоминая, как Норайо-сан выдернул его из волшебных мечтаний и тыкнул лицом в жестокую реальность.       Он — брошенный ребёнок с матерью-самоубийцей и отцом-омеганенавистником. Жалкая судьба, которую Ирука не желает никому. Он так ненавидел себя за то, что был причиной разлада между родителями и пытался исправиться, слушая отца и его бесконечные обвинения. Делал всё, что он просил и скрывал самого себя до последнего, как итог — расшатанное здоровье и бесконечные проблемы с внутренней омегой и попытками самоопределения. Норайо говорил много о том, какой Какаши завидный мужчина и что ему будет гораздо лучше с породистой омегой из сливок общества, которая даст ему здоровое потомство для продолжения рода Хатаке. Эта омега будет способна дать самое лучшее ребёнку и своему мужу, альфе. Себя в том числе.       Это абсолютная правда, но Ирука помнит, хранит в сердце признание Какаши и его искренние слова, не забывая про них ни на миг. Не верил сначала, но так хочет за них цепляться, чтобы не потеряться вновь. — Не слушай его, ты — моё счастье.       Ирука улыбается ещё шире. Это слова Какаши, слова, которые Ирука никогда прежде не слышал. — Какаши-сан, может быть, я ужасен как человек и как омега, может быть я не заслуживаю твоей любви и ни разу не достоин её, может быть, я бываю глуп и слишком неуверенным в себе. Я думал много о том, что чувствую, не хочу быть должным тебе, не хочу быть прошлым собой и, честно, ты единственный человек, который подобрался ко мне так близко, что пугает. Ты… Мне нравишься, Какаши-сан, — Ирука нервно закрывает глаза.       Альфа встаёт в лёгкий ступор от неожиданного признания, впитывает эти слова в себя, желая запечатлеть их навсегда в своей памяти. Ирука принял его, признался в ответ, сжимает его запястья не в силах открыть глаза. Какаши ощущает жар на щеках и разрывающееся сердце от обожания и любви к омеге. Эти нежные чувства подобны ласковому ветерку — невинные и освежающие, словно после жаркого дня в июле. После столь искренних слов омеги, которому стоило многое, чтобы их сказать, Какаши не может быть неискренним или пытаться что-то упрятать.       Чтобы признаться, нужно много мужества, особенно для такой омеги, как Ирука. Волновался ли он, думая об этих словах? Размышлял о том, что ответит Какаши? Да, да и да. Так боялся и хотел признаться в более романтичной обстановке, но держать в себе уже невозможно. — Я так рад, что ты мне признался, Ирука. Никогда не думай о себе плохо, я приму тебя любым, — Какаши не сдерживается и целует мягкие и чуть приоткрытые губы.       Ирука находится в некотором ступоре от неожиданного поцелуя, но не оказывается против, вместо этого отвечает. Теплота губ Какаши отпечатывается где-то в глубине его потресканной души, будто чинит расстроенные механизмы, и Ирука горячо выдыхает. — Я так жаждал твоего признания, я так счастлив, Ирука, Ирука… — шепчет Какаши, и Ирука наблюдает его шальной взгляд.       Альфа целует вновь, увлекая омегу в поцелуй. Ирука ведёт ладонями по напряжённым плечам и спине, пытаясь прижать сильное тело ближе, Какаши же нависает над ним и вжимает в постель, толкает нежно язык в чужой рот, облизывает губы, ощущает зубы. Ирука неумелый, неискушённый, а его запах яблок усиливается, становится манящим маяком для альфы. После гона его инстинкты всё ещё обострены, а Ирука открыт перед ним.       Отвечает неловко и тяжело дышит через нос. Ирука чувствует, что мокнет от простого поцелуя, язык Какаши вытворяет невероятные вещи в его рту — нежность превращается в напор, а чужое желание, жар, чувствуются ярко.       До Какаши доносятся чужие стоны, и он отстраняется, испугавшись, что оказался слишком напористым, но Ирука красный и довольный. Слегка покусанные губы влажные от слюны, а глаза, кажется, смотрят сквозь него. — Какаши… Какаши… — шепчет омега.       Ирука прижимается ближе, чтобы ощутить чужое тело, что манит к себе. Никогда прежде он такого не ощущал, хочется вдохнуть Какаши сильнее, чтобы тот навсегда оставил след в нём. Сделаться с ним единым, чтобы… чтобы…       Альфа закрывает нос, осознавая, что течка Ируки вновь дала о себе знать. — Ирука, у тебя течка! — Какаши моргает пару раз, пытаясь не потерять себя в умопомрачительном запахе и даже маска не спасает. — Мне так жарко… Болит… внизу… сделай что-нибудь, — Ирука облизывает губы, умоляет альфу рядом помочь.       Какаши вспоминает консультации Хаширамы-сан, он говорил, что их половая связь даст положительную динамику в стабилизации течки, но Ирука прямого согласия не давал. Течка лишь затупляет собственные чувства, так что Какаши не мог просто взять и воспользоваться его состоянием. Какаши отстраняется, и Ирука вопросительно смотрит на отшатнувшегося альфу и хмурится в недовольстве.       Какаши понимает, что не может думать логически — перед ним омега, которую он выбрал, которую любит и лелеет, которую хочет сделать своим. Омега просит помочь своим густым запахом и беззастенчиво соблазняет. Так чего бояться сейчас? Ты же ведь так этого хотел.       Разве ему можно… Можно всё.