Остановись, мгновение...

Айгуль сделала несколько шагов вперёд. Снежинки невесомо касались её лица, сдвигаясь с мест, где зависли, и оставались там, куда она их сдвинула. Обернувшись, Айгуль увидела за собой пустое пространство — коридорчик, где снежинок не было. Невероятно. И красиво. Она даже забыла о боли на минуту, пока новый шаг не напомнил о том, что произошло. Снег по-прежнему поскрипывал под её ногами, так же, как и петли двери «Волги». Айгуль попыталась вспомнить то, что знала из школьного курса физики, и поняла, что не может объяснить происходящее. Вова тоже встал и вышел с другой стороны машины, на ходу доставая сигареты. Айгуль осторожно прошла вперёд и присела на капот — холодный металл ощущался через колготки и школьную форму почти так же, как если бы она села на него голой, но боль между ног немного утихла. Закурив, Вова опустился рядом, всё так же почти безучастно глядя вперёд. Помолчали. Вова выдохнул изо рта белый в ночном воздухе дым, и тот, отлетев на десяток сантиметров, замер причудливым облачком. Айгуль тронула его пальцем — и в облачке остался след, пустое пространство. Невероятно. И невозможно. Вова заговорил: — Наверное, надо проверить… Ну, это только снег или всё остальное тоже. Замерло. Его голос звучал глухо, будто сорванный. Вова делал паузы неравномерно, спотыкался на словах, будто не знал, как с ней говорить. Айгуль сильнее потянула на себя полы куртки, пытаясь спрятаться от этого спокойного и, как ей казалось, холодного тона, и через силу выдавила: — Как? Вова повернулся к ней — и Айгуль ясно почувствовала его обречённость. Так, наверное, смотрят на расстрельную команду приговорённые. — Можно вернуться в кафе, и… — Нет! Айгуль и не знала, что у неё ещё остался голос. Но крик, почти визг, получился громким, а её рука, будто не по собственной воле, стиснула Вовино запястье. Она вдруг запаниковала: — А если это какая-то аномалия? Ну, то, что случилось только здесь, вокруг нас. Пожалуйста, не ходите туда. Вова опустил глаза на их руки, а Айгуль неловко убрала свою. «Вафлёрша», вспомнила она мерзкое уличное слово. «Никто к таким прикасаться не захочет». — Не надо на вы. Я ж говорил — я Вова Адидас. Айгуль смутно помнила всё, что было до красного света и оглушающей боли, но вдруг в памяти всплыл весёлый голос и произнесённые с дружелюбной теплотой слова. — Ты тогда сказал: «Здравствуйте». И ты старше. Она спрятала руки под тёплый мех куртки и отвернулась, а потому вздрогнула, когда на её плечо легла ладонь. — А теперь говорю — на ты. Вова тут же убрал руку, Айгуль встала. Ей бы, может, бояться его — он убил Жёлтого, который, так-то, ничего особенно ей не сделал — даже Колика отшил. Но глядя на Вовино усталое, разбитое лицо, она думала только об одном: как же они сейчас похожи. — Хорошо. В оглушающей тишине она слышала только собственное сердцебиение и Вовино размеренное дыхание. Казалось, весь мир действительно замер: ведь обычно нет-нет, да раздастся какой-нибудь гудок автомобиля или лай собаки, раз частный сектор близко. Айгуль вроде видела указатель «Сибирский тракт» неподалёку отсюда, но уже не была ни в чём уверена. Вова махнул рукой, пытаясь разогнать облачко дыма, но оно лишь сместилось от его движения. Сам по себе дым продолжал висеть в воздухе. — Чертовщина какая-то, — сказал Вова и щелчком отбросил толком не раскуренную сигарету. Та зависла в воздухе, светясь дьявольски-красным огоньком. — Давай попробуем уехать отсюда. Айгуль сама дошла до двери, зависшей в том положении, в котором её оставили. Они с Вовой сели в машину, и тут обнаружилась первая проблема. — Не заводится, — Вова поворачивал ключ снова и снова, но привычного звука зажигания не было слышно. — Как будто искра не проходит… Ночные огни вдруг показались Айгуль пугающими: она представила, что всю дорогу до дома, — или куда там Вова собрался их отвезти, хотя без разницы, лишь бы подальше отсюда — что всю эту дорогу ей придётся идти пешком. Страх пронзил её сердце, и машина вдруг взревела заработавшим мотором. — Может, закончилось? — Вова приоткрыл дверь машины, но снежинки не спешили продолжать падать с неба, как раньше. — Поехали, — прошептала Айгуль и уткнулась носом в воротник куртки. Вдохнула глубоко. Порох, кровь, остаточный аромат какого-то знакомого одеколона. Кажется, Марат тоже так пах — таскал у старшего брата? «Волга» сорвалась с места со всей возможной стартовой скоростью. Айгуль смотрела на пролетающие мимо гаражи и дома с облегчением. Ей хотелось обратно, в родной Московский район, где не казалось, что из-за каждого камня вдруг выйдет, пакостно ухмыляясь, Колик. Хотя он и там бы достал её — улучил момент, догнал и закинул в машину. Это, наверное, был вопрос времени — мелкий и худой Марат был широкоплечему крепкому Колику не соперник, как бы ей ни хотелось обратного. А значит… Значит, ничего бы не изменилось. Просто случилось позже. Айгуль закрыла глаза и прислонилась головой к стеклу пассажирской двери. По щекам потекли слёзы, горячие, щекочущие кожу. Частный сектор сменился видом на реку Казанку, Вова свернул к мосту. Айгуль украдкой вытерла щёки, безучастно разглядывая замершие тут и там автомобили: из-за ночного времени их было немного, проехать между получалось, но сам вид остановившихся машин подавлял. — Значит, площадь этого явления больше, — пробормотал Вова каким-то странным тоном, больше похожим на учительский, — интересно, насколько? Он вёл осторожно, сбавил скорость, чтобы случайно не врезаться в стоящие машины. Повезло — ни на мосту, ни по дороге к району их «Волга» нигде не застряла, пешком идти не пришлось. — В качалку нет смысла ехать, — вполголоса рассуждал Вова, оглядывая дорогу, — ты где живёшь? — На Силкина, — сипло прошептала Айгуль, — седьмой дом. — Тогда туда давай. Может, оно само пройдёт… Когда они подъехали, Айгуль, увидев родную многоэтажку, задрожала. Дверь в подъезд была открыта, а на лестнице возле почтовых ящиков виднелась спина замершего на полушаге отца. Айгуль стрелой сорвалась с места, даже не дождавшись, пока Вова затормозит; уронила по дороге его куртку с плеч — так летела. — Папа! Отец безучастно смотрел на ступеньки под своими ногами, недвижимый, словно высеченный из камня. Айгуль подняла руку, коснулась его щеки — тёплой, слегка колючей. Ничего. Вова заглушил мотор, окликнул её с улицы, но Айгуль уже бежала вверх по лестнице, перегоняя собственное дыхание. Вот показалась дверь квартиры — дёрнув ручку на себя, Айгуль вбежала внутрь и застыла, не в силах поверить в увиденное. Мама стояла на кухне с половником в руке, губы сложены в трубочку. Пар, зависший в воздухе, чуть отклонялся вперёд, прочь от маминого дыхания. Мир не продолжил движение. Часы не тикали, подтекающий кран в ванной не капал. Только сейчас до неё дошёл весь ужас происходящего. Она осталась одна. — Мамочка, — выдохнула Айгуль, всхлипнула раз, другой — и, разрыдавшись в голос, бросилась к матери, обняла крепко, но мамино тело не поддавалось ей, не поворачивалось. Она будто бы обнимала статую — пусть тёплую, но всё-таки статую. Душевная боль давила на грудную клетку изнутри, Айгуль ревела белугой, давилась слезами, дрожала всем телом, умоляла мать откликнуться… И вдруг, как наяву, услышала в своей голове мамин голос: — Светкина дочь, шалава, всем рассказывает, что изнасиловали её. Нечего было водиться с этим группировщиком, они девок ни чище, ни краше не делают. Сама, небось, ноги перед ним раздвинула, а потом, когда парню разонравилась, завыла — ой, невиноватая я, он сам пришёл. Тьфу! Этот разговор состоялся на прошлой неделе, пока Айгуль пыталась уснуть в своей комнате, на собственной кровати, а родители громче обычного обсуждали на кухне последние новости. — Я боюсь, что и наша дочь по её стопам пойдёт, — вздохнул отец, — вон, сколько пацанов кругом вертится, а она всё носом воротит. Наверняка выберет самого смазливого и ляжет под него — а нам потом женить их поскорее, чтобы стыд прикрыть. — Это если она дотянет хотя бы до шестнадцати, — мать фыркнула. — Она ж гордая, а гордая голова с плеч первой летит. Вела бы себя скромно, может, провожал бы её какой мальчик, который и за руку-то взять испугался бы… А так — задерут юбку, и спасибо, если в подоле не принесёт! Тогда ей стало горько от маминых несправедливых слов — она же старалась быть как можно более незаметной, отвергала попытки ухаживания знакомых мальчиков, чтобы не показаться ветреной, гуляя с ними. Вот, оказывается, как мама это воспринимала — а Айгуль думала, что она считает свою дочь разумной. Сейчас от этих воспоминаний слёзы сами собой высыхали на щеках. Айгуль молча отодвинулась, стёрла с лица мамы влажные следы своей истерики и обернулась. Хмурый и усталый Вова стоял, поставив одну ногу на стул, опирался на колено локтем и мял пальцами сигарету. Табак сыпался из дырочек в измусоленной бумаге, но мелкие крупицы замирали, стоило им пролететь расстояние чуть большее, чем длина ладони Айгуль. — Я заглянул в другие квартиры, где не было закрыто, — заговорил Вова, не глядя на неё. — Везде одно и то же: все замерли, будто мир на паузу поставили. Не знаю, как это возможно, но мы с тобой, похоже, единственные, кто жив. — Они не умерли, — шёпотом поправила его Айгуль, бессильно оседая на подоконник. — Они просто остановились. Опустошение накрыло её с головой, и она закрыла лицо руками. Сознание будто бы ускользало сквозь пальцы, хотелось лечь прямо на пол, свернуться в клубок и ни о чём не думать. — Айгуль. Она через силу убрала руки, прикусила трясущуюся нижнюю губу. Вова смотрел на неё с жалостью и болью. — Что, если всё так и останется? Мама навсегда застынет над супом, папа — в подъезде, с занесённой для шага ногой. Но они никогда не узнают, что их дочь тоже стала шалавой. — Пусть, — выдохнула Айгуль, вновь чувствуя, как к горлу подступает колючий горький ком, — пусть. Пусть! Вова отбросил сигарету — та замерла в воздухе, как и предыдущая — и поманил её ладонью. — Иди сюда. Его голос, мягкий и вкрадчивый, как тогда, в кафе, задел что-то у неё внутри, и Айгуль метнулась вперёд, влетела в него, всхлипывая от переполняющего её отчаяния. Руки Вовы опустились на дрожащую спину, и от его уютного тепла её ещё сильнее затрясло. — Ну, тише, тише, — шептал Вова, гладя Айгуль по волосам и спине, как бездомного котёнка. — Тише. Мы что-нибудь придумаем. Она не верила ему — хотя очень, очень хотела.

***

Вещей было немного — несколько книг, скрипка и новая одежда. Айгуль даже переодеваться не стала — не хотела вновь почувствовать себя беззащитной в этом месте. Несмотря на то, что рядом был только Вова, дома она больше не ощущала себя в безопасности. Рядом с Вовой ей было чуточку спокойнее, будто бы его близость притупляла страх. Может, потому они и остались вдвоём — а не только она одна. Вова молча стоял в дверях её спальни, прислонившись плечом к дверному косяку, пока Айгуль собиралась. И, стоило ей застегнуть сумку с вещами, подошёл и забрал всё, оставив ей только футляр со скрипкой. Они в полной тишине спустились на первый этаж по лестнице, прошли мимо отца — и Айгуль будто впервые увидела на его лице суровое непримиримое выражение. Такой человек, наверное, мог бы попросить милицию не расследовать изнасилование его дочери, чтобы не навлекать позор на семью. Как же — им с матерью ещё замуж её выдавать! Она отвернулась, поспешив к машине. Вова загрузил сумки на заднее сидение, подержал дверь, пока Айгуль ставила скрипку. Она сама не знала, зачем берёт её с собой — просто не хотела оставлять, да и при одной мысли о привычном давлении инструмента на плечо ей становилось чуть легче. Вова поднял куртку со снега, отряхнул от налипших снежинок и вновь надел на Айгуль — её пальто ведь так и осталось в видеосалоне. — А то замёрзнешь, — веско заметил он. Айгуль только кивнула, просовывая руки в слишком длинные рукава и зажимая их изнутри для пущего тепла. Вова наклонился и, сосредоточенно нахмурившись, осторожно застегнул молнию. — Спасибо, — прошептала Айгуль неловко, испытывая от этой заботы какое-то неясное волнение. — Не за что, — ответил Вова и, помолчав, добавил: — Если мы правда единственные, то ты, наверное, мне вместо Марата, сестрёнка. Он снова назвал её так. В душе потеплело, несмотря на то, что Айгуль понимала — если бы ничего не случилось, если бы они правда поехали в район, то в первую очередь Вова сдал бы её на руки Марату, и уже тот повёл бы её домой. Стал бы он возиться с девочкой, которую с минуты на минуту объявят вафлёршей? Наверное, нет. Но сейчас у них не было выбора — ей нужен был Вова, а она, выходит, была нужна ему. Машина снова завелась не с первого раза — только когда Айгуль изо всех сил захотела, чтобы они уже уехали отсюда. Смутное понимание, что что-то тут не так, витало на краю её сознания, но пережитый день всё ещё давил, хотелось просто свернуться клубочком, обо всём забыть и уснуть. Вова проехал мимо школы, завернул на какую-то улицу — Айгуль не обратила внимания на название — и остановился возле красной «Копейки» — папа называл такие «каблуками». — Пойдём. Айгуль послушно вылезла из машины и потянулась к ручке задней двери, но Вова остановился рядом и покачал головой. — Подожди. Сначала проверить надо. Если что — мы дальше поедем. Что «если что»? Но Айгуль не спросила вслух. Она слепо доверяла Вове с момента, когда он положил руку ей на спину в злополучном кафе, и пока что он не подвёл её. Дверь подъезда скрипнула, и Вова почему-то хмыкнул. Айгуль следовала за ним и потому увидела, как он сунул руку в почтовый ящик одной из квартир и, пошарив там, достал ключ. — Кащей его до сих пор на жвачке хранит, — сказал Вова, но Айгуль показалось, что он обращается не к ней, а куда-то вглубь себя. Они поднялись на третий этаж, и Вова провернул ключ в замке. Дверь открылась. Квартира, в которую он их привёл, не была похожа по планировке на её собственную — и выглядела гораздо беднее. Узкие коридоры, обшарпанные стены, облезлые обои — не очень-то привлекательно. Вова заглянул в комнату справа, пока Айгуль мялась на пороге, и пошёл дальше. Она робко приблизилась к полосе света, лёгшей на пол тёплым оранжевым прямоугольником. Комната оказалась кухней — и на ней за столом, сложив ногу на ногу, сидел молодой мужчина в белой майке-алкоголичке и спортивных штанах. В руках у него была зажата сигарета, вокруг клубился дым, будто мужчина только-только выдохнул его. Взгляд чуть косящих карих глаз был направлен куда-то вдаль и немного расфокусирован, как у мыслителя на картине какого-нибудь художника. — Всё нормально, — за её спиной раздался голос Вовы — Айгуль обернулась. — Что? — Тут никого нет, кроме, — Вова кивнул на мужчину с сигаретой, — Кащея. Устроимся здесь пока, я пойду, принесу вещи. Айгуль кивнула и вновь посмотрела на мужчину, вдыхая запах сигарет. На кухне сквозило спиртом, но мужчина выглядел трезвым — да и бутылка водки на столе с ним рядом была единственной и почти полной. Подле валялась вскрытая пачка сигарет. Она подошла чуть ближе, рассматривая красивое расслабленное лицо, и заметила следы побоев. То там, то тут были ссадины, губа рассечена: наверняка тоже группировщик. Причём, раз Вова так уверенно пришёл к нему, какой-то из старших — авторитет, может. Вот и татуировки тюремные видны… — Айгуль, — окликнул её Вова, и она будто ото сна очнулась и осознала, что тянется рукой к мужчине — Кощею, кажется? Она обернулась и увидела, как Вова протискивается мимо неё. Он деловито, как у себя дома, пошарил по кухонным шкафчикам и достал гранёный стакан, наполовину заполненный рисом, в котором торчала высокая свеча. На другой полке обнаружились спички. — Пойдём, нужно кое-что проверить, — сказал Вова. Айгуль кивнула и пошла за ним по едва освещённому коридору. Тьма сгущалась, и в той комнате, куда привёл её Вова, мрак был уже такой, что хоть глаз выколи. Айгуль поморгала — и свет фонарей с улицы, пробивающийся сквозь тяжёлые тёмные шторы, немного рассеял темноту. Чиркнула спичка — ничего. Ещё раз, ещё… — Айгуль. Возьми. Попробуй зажечь. В ладонь ткнулся спичечный коробок. Она наощупь достала новую спичку, тронула шершавый бочок коробка, намечая путь спичечной головки, чиркнула… Неровный огонёк затеплился на конце спички. Вова подставил свечу и подпалил фитиль. Пламя затрепетало, вздрогнуло — и тоже замерло. Айгуль взмахом руки потушила спичку, провела над свечой ладонью — горячо. Но танец маленьких жёлто-оранжевых язычков не продолжался. Она перевела взгляд на Вову: — Что это значит? — Что ты можешь повлиять на замерший мир. Это ведь с тебя началось, правда, Айгуль? Вова смотрел на неё — в неровном свете свечи, тусклом и тёплом, его глаза внимательно поблёскивали. Она вспомнила чувство жара в груди, сосредоточилась на огоньке, постаралась подумать о том, как живо пляшут маленькие язычки… Пламя тут же затрепетало, из фитиля вылетело несколько искр. Айгуль от неожиданности сделала шаг назад, и огонь снова замер. Вова поставил свечу на табурет и тяжело опустился на диван, опираясь локтями о широко расставленные колени. — Так я и думал. Айгуль замерла. Посмотрела на собственные руки. Осознание приходило медленно, хотя подозрения у неё были. Она, как волшебница из сказки, заколдовала весь мир и могла влиять на время. Вот же чёрт! — Айгуль, — тихо позвал её Вова. Она вздрогнула и втянула голову в плечи, ожидая крика, угроз, побоев… — Айгуль, посмотри на меня. Резко, как когда-то ударяла смычком по струнам на стаккато, она вскинула голову — и увидела в ответном взгляде Вовы боль и сочувствие. — Ты была испугана, дезориентирована. То, что произошло, явно не твоя вина. Как так вышло — пока непонятно, но мы разберёмся, слышишь? А пока поживём тут. Кащей не будет против, даже если узнает. Поверь мне. У неё в голове вновь отдался эхом его мягкий, заботливый голос: «Поехали домой, сестрёнка». Да, поэтому он здесь с ней, а не замер вместе с остальными. — Хорошо, — ответила она. Вова кивнул и встал. — Тогда я схожу за подушками, одеялами — нам же на чём-то спать надо. Тебе тут постелю, себе в зале… Он поднялся, чтобы уйти. Сердце у Айгуль вдруг зашлось в заполошном стуке, и она схватила Вову за рукав. На периферии сознания зазвучал доверительный голос Колика: «Я тебе слово пацана даю, всё с тобой нормально будет». Если время смогло остановиться, откуда она знала, не появится ли он снова, стоит Вове уйти? — Что, Айгуль? — Не уходи. Мне страшно. Не… Не в зале, пожалуйста. Она вцепилась в его руку и помотала головой из стороны в сторону. Полутёмная спальня, в которой так и горела, не сгорая, без колебаний пламени, зажжённая ими свеча, вдруг показалась ей ловушкой, повторением только что пережитого ею кошмара. Она не сможет остаться одна, без Вовы. Просто сойдёт с ума, думая обо всём этом. Страшно хотелось вообще не думать. Видимо, ужас отразился на её лице достаточно живописно, потому что Вова мягко потянул её на диван, сел рядом, погладил по голове и ласково сказал: — Всё, всё. Я тут, с тобой. Только постельное принесу, оно в зале в стенке лежит. Она отпустила Вовино запястье и, стиснув зубы от подступающей истерики, кивнула. Произошедшее накатило на неё с новой силой, сдавило горло, и, пока Вова ходил за дополнительным спальным комплектом, сидела, сцепив руки. Скрипнула дверца шкафа в соседней комнате — Вова действовал наощупь, видимо, знал, что у этого Кощея где лежит. Друзья, наверное. Айгуль прищурилась, высматривая Вовин силуэт в соседней комнате. Он двигался почти как робот в фильме — механически, скованно, слишком уставший будто. Но всё равно заботился о ней — Марат, когда упоминал его, так и говорил: Вова — самый лучший старший брат на свете. — Вот, сейчас постелим… Вова подошёл к кровати и положил то, что достал — запасные подушку и одеяло, белый набор постельного белья в синий цветочек. Айгуль взяла в руки наволочку и понюхала — всегда так делала, с самого детства. От постельного белья пахло свежестью — а по обшарпанным стенам и не скажешь, что Кощей этот за порядком следит. Только никотиновым дымом тянуло немного, но это Айгуль пережить могла — отец тоже курил, к запаху она притерпелась достаточно. Она отложила наволочку, открыла рот, чтобы предложить Вове свою помощь, вдохнула… Мерзкий запах одеколона Колика вдруг забил ноздри, и она вздрогнула всем телом. Несло наверняка от формы! Айгуль вскочила и начала лихорадочно стягивать платье. Вова, который как раз разобрал кровать, чтобы сменить постельное бельё, схватил её за руку: — Что ты делаешь? Она дёрнула платье, поморщилась: — Им… Воняет… Айгуль всхлипнула раз, другой — и разрыдалась, сдирая с себя провонявшую Коликом ненавистную форму. Вова постоял ещё мгновение и вышел из спальни. В зале снова заскрипел шкаф, и, когда Айгуль осталась только в майке и колготках, почти ничего не видя из-за застилавших глаза слёз, в руку ей ткнулось что-то прохладное и мягкое. Полотенце. — Хочешь в душ, Айгуль? Она вытерла глаза тыльной стороной ладони, глянула на Вову — он смотрел на неё глазами побитой собаки, так виновато и жалобно, что ей почему-то захотелось его ударить. Но рука не поднималась — не после всего, что случилось. — А разве получится? Снег не идёт, дым не клубится, вода разве потечёт? Вова уверенно кивнул. — Я думаю, раз свеча зажглась, то и вода натечёт. Но ты должна будешь сосредоточиться, раз вся эта ситуация на тебе завязана. Со свечой ведь вышло, так? Айгуль, всхлипнув, кивнула в ответ. Вова ободряюще улыбнулся ей, осторожно взял за плечи, чуть наклонился, чтобы сравняться с ней в росте, заглянул в глаза: — Я верю в тебя. Что-то обжигающе-горячее вновь родилось в груди, и она бросилась к единственной неисследованной ею двери, наверняка ванной, чтобы не растерять это что-то попусту. Там, к счастью, тоже горел электрический свет — видимо, Кощей не выключил, когда выходил оттуда в последний раз. Айгуль проскользила по кафелю — коврика не было, — повернула вентиль и взялась обеими ладонями за кран… Вода потекла тут же, согревая кожу сквозь металл, и подоспевший Вова ловко, явно привычно выкрутил краны, чтобы Айгуль не обожглась, а потом подхватил валявшуюся на полке губку и начал наспех оттирать и так не очень грязную ванну. Айгуль держалась за кран и смотрела на него — на руки с длинными пальцами, испачканные в чистящем порошке, на профиль — хмурое лицо, сосредоточенный взгляд… Чтобы смыть остро пахнущие химией потёки, Вова даже не включил душ — видимо, не хотел разрушить её сосредоточенность. Он просто набирал в сложенные чашей ладони воду и поливал края ванны, стирая рукой то, что не убрала вода. Наконец, пробка заткнула слив, и Вова сел у стены, облегчённо вздыхая. — Держишься? Айгуль и сама не заметила, что у неё стало получаться фокусироваться лучше. Она кивнула, боясь заговорить, но Вова и не продолжил беседу — похлопал себя по карманам, чертыхнулся и закусил костяшку пальца. Курить, наверное, хочет, подумала Айгуль и вспомнила о начатой пачке сигарет, лежащей на кухонном столе возле Кощея. Ванна наполнилась быстро: то ли напор воды был таким изначально, то ли Айгуль постаралась, но от слегка рябящей прозрачной поверхности шло равномерное тепло, и Айгуль неловко убрала руки от крана. — Вова… Договаривать не понадобилось. — Понял. Буду в коридоре, дверь всё равно не закрывается до конца — сяду так, чтобы ты моё плечо видела, хорошо? Только за сигаретами схожу. — На столе в кухне, — подсказала Айгуль. Вова криво улыбнулся: — Ещё в стенке есть целый блок, но спасибо. Он вышел, а она сняла оставшуюся одежду и опустилась в воду. Саднящая боль между ног моментально усилилась, так что пришлось прикусить губу. Тело, бывшее скованным нервным напряжением так долго, постепенно расслаблялось. Вова вернулся, сел, как и обещал, спиной к двери и тихо попросил: — Поможешь зажечь? Она еле наскребла в себе силы на короткий ответ: — Да. Спичка, которой Вова чиркнул по коробку у неё в поле зрения, послушно загорелась, и сигарета тоже. Айгуль подтянула колени к груди, опустила на них подбородок и тихо заплакала.