Опасный соперник / Tyger! Tyger!

Северус вёл себя именно так, как она и предполагала — он зарылся в книги, как будто бы они по-прежнему находились в Хогвартсе, а не уехали на каникулы в Снейп-холл. Эльфы занимались подготовкой к празднованию Йоля с рвением и усердием, которые ждали выхода на протяжении тридцати лет, таким образом оставив ее полностью не у дел. Ей осталось только поправить украшения на елке, но это было минутным делом. Гермиона вздремнула, почитала, приняла ванну… Она тянула время как могла. Праздность не входила в число ее талантов. В конце концов, оставалось только одно. Она не могла не поддаться искушению исследовать такой таинственный старый дом. Единственной причиной, заставившей ее приложить хоть какие-то усилия для сдерживания своего порыва, была возможная реакция Северуса. Она прекрасно понимала, что он сочтет ее поведение ребячеством или несдержанностью, а может и вовсе чем-то более обидным. И конечно, она была слегка разочарована его мнимым безразличием, когда сообщила, что планирует осмотреться. Она ожидала от него большего, чем просто хмыканье - мог бы хоть немного подразнить ее. Снейп-холл был совсем не похож на дом Гарри на площади Гриммо. Удивительно, но он не казался темным или мрачным, хотя и особо уютным тоже не был. Северус охарактеризовал его как "скорее безобидный". Впрочем, «скорее пустой» подошло бы лучше. Он был именно таким, как и следовало ожидать от дома, в котором последние тридцать лет жили только домашние эльфы. Он был покинутым. Хотя в нем не было ничего зловещего, ощутимое чувство одиночества переполняло каждую клеточку пространства. Его как будто законсервировали, чтобы сохранить в качестве музея для прошлых обитателей, а для настоящих совсем не оставив места. Обстановка представляла собой причудливую мешанину стилей: тяжелые плюшевые портьеры и мягкие кресла викторианской эпохи сменялись пафосной роскошью ампира, в свой черед уступавшей место гармонии и свету позднего классицизма. Комната, которая привлекла ее внимание, относилась как раз к последней категории. Она осмотрелась – все пространство было до отказа набито портретами, которые даже не были развешаны должным образом, а были довольно бесцеремонно нагромождены вдоль стен и за дверью, при этом некоторые из них были повернуты лицом к стене, как будто кто-то просто хотел убрать их все с глаз долой как можно быстрее. Помещение явно не предназначалось для использования в качестве кладовой. Стены покрывали потрескавшиеся, выцветшие волшебные фрески, на которых пестрые дельфины без устали ныряли в волны и вновь выныривали из них, а облезлые сатиры гонялись за потрепанными нимфами. — Мне сегодня везет, не иначе, — произнес голос, очень похожий на голос ее мужа. — Прекрасная молодая ведьма наконец-то пришла, чтобы спасти меня от бесконечной скуки. Гермиона повернулась на звук голоса. — Что вы сказали? — спросила она. Волшебник, обратившийся к ней с портрета, был поразительно красив. — Как мне назвать усладу глаз моих, которая явилась, чтобы скрасить мою тоску и одиночество? — волшебник улыбнулся с едва заметным жеманством в голосе и глазах. — Гермиона... — ответила она, не в силах подавить желание слегка присесть в реверансе, даже несмотря на то, что он прервал ее на полуслове. — Нет, нет, нет, ни слова больше, моя дорогая. — Он кокетливо улыбнулся. — Позвольте, я угадаю. У меня неплохо получается. А может, заключим пари, что я в два счета выведаю доброе имя вашей семьи? Волшебник на портрете разглядывал ее словно под микроскопом, как будто пытаясь прочитать на ее лице какие-то тайные письмена. Она недоверчиво уставилась на него в ответ. Картина выглядела слегка разочарованной. — Ну, если не хотите пари, давайте просто ради забавы? Он определенно был каким-то родственником Снейпа. Его нос формой очень напоминал нос Северуса, но имел более скромный размер. Кожа была так же характерно бледна, однако лицо, если не считать волевого квадратного подбородка, было более круглым, с более мягкими чертами — не женственным, но и близко не похожим на резкий профиль ее мужа. Чем пристальнее она вглядывалась, тем больше замечала в его чертах что-то зыбкое и противное, похожее на хроническое похмелье, которое он переносил с видом мученика, расплачивающегося за хорошее времяпрепровождение. — Я наблюдаю у вас манеры гриффиндорки. — Он ухмыльнулся. — Значит, доблестная леди. — Он уже даже не старался скрыть свой плотоядный взгляд. — Вы случайно не Паркинсон? Волосы подходящие, но не... — он указал на свой нос. Она покачала головой. Он так легко предположил, что она чистокровная. Было ли это потому, что он просто не мог себе представить, что магглорожденные и полукровки когда-нибудь могут переступить порог Снейп-холла? — Макгонагалл? - продолжал гадать он, проведя рукой по волосам, имеющим необычайно темно-красный оттенок. Вряд ли она видела такой цвет волос у кого-то еще, их можно было назвать темно-вишневыми. Они были короче, чем у большинства волшебников и зачесаны назад. Он улыбнулся ей, обнажив идеальные белые зубы. От этого волшебника исходила аура, сбивающая с толку в лучших традициях Гилдероя Локхарта. Он мог сойти за старую маггловскую кинозвезду. — Моя мать была из рода Макгонагалл, хотя она уже много лет носит фамилию Снейп. — О, правда? — Она не смогла сдержать удивления. — Макгонагалл преподавала мне трансфигурацию в школе. — Это, должно быть, моя маленькая кузина Минни. — Он ухмыльнулся. — В свое время она была довольно сумасбродной; внешность порой очень обманчива. Ваш отец — из дипломатов? Она улыбнулась и покачала головой. Пусть гадает дни напролет, так ему и надо, чертов расист! Ей вдруг пришло в голову, что в комнате скорее всего был портрет, который она хотела бы увидеть. Однако красивый волшебник не собирался так просто сдаваться. — Я на верном пути, не так ли? Кто-то из ваших родителей родом из-за границы? Моя бабушка родилась за границей — в Александрии. Как Вам, должно быть, известно, волшебники Египта такие же древние и чистокровные, как и все остальные. Разумеется, если не считать китайцев... и тибетцев. — Извините, но вообще-то я здесь не ради Вас, я кое-кого ищу, — сказала она, отворачиваясь от любопытного волшебника. — Северус? — позвала она. — Северус, ты здесь? — Что вам нужно от моего сына? — спросил портрет, и его очаровательное лицо моментально посуровело. Гнев Гермионы вспыхнул подобно спичке, и она, не раздумывая, положила портрет лицом вниз, полностью игнорируя его приглушенные крики. — Северус! — звала Гермиона, переходя от картины к картине, и наконец остановилась у молчаливого хмурого портрета. Это было так в его духе — не отвечать. По крайней мере, она подумала, что это он. Нет, это точно был он, не иначе. Сколько маленьких мальчиков в его семье могли выглядеть подобным образом? Нос бедного ребенка занимал большую часть лица, остальные же черты — тонкий рот, сонные черные глаза-жучки, белая кожа - выглядели несформировавшимися и незаконченными, почти как у эмбриона. — Северус? Он не сказал ни слова, просто продолжая хмуро смотреть на нее. И этот человек называл ее недостаточно взрослой? Она вгляделась в картину. Северусу, если это был именно он, на вид было лет шесть или около того, он был одет в вишнево-красный атласный сюртук, полы которого доходили ему почти до колен. Он теребил золотую окантовку, проходящую по краю рукава. Волосы были собраны в хвост и перевязаны красной лентой. Она прекрасно знала, что такая одежда являлась обязательным атрибутом для маленького волшебника его положения, но она не могла не подумать о маленьком лорде Фаунтлерое. Она присела на корточки. Возможно, он перестанет ее бояться, если она будет одного с ним роста. — Вы пач… грязи, — пробормотал мальчик. Она понятия не имела, что он только что сказал. — Прости, я не расслышала, — сказала она с улыбкой. — Вы пач… грязи. — Он в точности повторил то же самое, что сказал до этого. — Не мог бы ты говорить понятнее? — спросила она. — Говори четче, малец! - раздался крик с одной из картин. — Я сказал: вы испачкаетесь, здесь грязно, — угрюмо произнес он, четко выговаривая каждый слог. — Я не против того, чтобы немного испачкаться, — нагло соврала она, невольно вспомнив замечание Северуса о том, что мальчики неряшливы по своей природе. Он бросил на нее настороженный взгляд. — Сколько тебе лет, Северус? Я знаю тебя, точнее, тебя взрослого, — сказала она, задаваясь вопросом, как много может понять мальчик на портрете. — Вы разговариваете со мной как с маленьким, — сказал он, чуть не испепелив ее взглядом, но, по крайней мере, больше не мямлил. Она вздохнула. Он не так уж сильно изменился за эти годы. — Я просто хотела узнать тебя получше. Мне было любопытно, каким ты был в детстве. — Меж не ты года, — хмуро пробормотал он — Что? Я не говорю по-тарабарски. Или это какой-то экзотический диалект, понятный только хинкипанкам? — она намеренно ему нагрубила. Возможно, он что-то ответит на это. Она даже немного разочаровалась, когда он действительно ответил. — Между прочим, мне четыре года; я крупный для своего возраста, — добавил он, как будто привык отчитываться о своем росте перед всеми, кого встречал. Она кивнула. — По крайней мере, я думаю, что мне четыре. Мой портрет нарисовали весной. Мой день рождения приходится на Имболк, но я думаю, что Ма забыла. Прошлым летом мне было три, так что сейчас мне должно быть четыре, — кивнул он в ответ. — Что Вы от меня хотите? — Что ж, - вздохнула она, размышляя, что сказать мальчику на картине, пытающемуся привести свои волосы в максимально растрепанный вид, — мы женаты. Я ведьма, на которой ты женишься, когда станешь мужчиной. Гермиона почувствовала себя неуютно под пронзительным взглядом Северуса-ребенка. — Почему? Почему я женился на тебе? — Чтобы спасти меня от волшебника, который хотел причинить мне вред, — честно ответила она, и поразилась, как приосанилась маленькая фигурка мальчика на портрете. Она поняла, что он был горд, горд от самой идеи защитить кого-то. — И еще — у нас с тобой много общего, — добавила она. Мальчик с любопытством посмотрел на нее. — Вы бще люте накомых? — Опять тарабарский! - рассмеялась она. — Вы вообще любите насекомых?, — с явным раздражением спросил он, тщательно выговаривая слова. — Я обожаю насекомых. И паукообразных, — лукаво добавила она. Он усмехнулся уголком рта и заговорщически прошептал: — У меня в кармане 32 мокрицы. Хотите посмотреть? — Весьма впечатляюще, — искренне сказала она, когда он закончил пересчитывать насекомых перед ней. На самом деле, она была впечатлена тем, что он так хорошо считает для своего возраста. — Когда ты вырастешь, у тебя будет больше насекомых, чем у кого-либо из моих знакомых, — сказала она, вспоминая полки в классе зельеварения, уставленные банками с живыми и мертвыми кружевницами и водяными клопами, тараканами и жуками-оленями. Тридцать две мокрицы были только началом. — Так вот почему вы вышли за меня замуж? Из-за моих насекомых? — спросил он, не скрывая одобрения. — И из-за них тоже, — невозмутимо ответила она. — Могу я спросить Вас кое о чем? — спросил он, прищурившись. Она кивнула. — Вы знаете меня, когда я уже вырос. Я буду плохим? Ну, Темным волшебником? — спросил он, снова теребя отделку на рукаве. — Почему ты спрашиваешь? — ляпнула она, прежде чем успела придумать, как его приободрить. Да, он был всего лишь картиной, но он очень нуждался в поддержке. — Ма говорит, что если она перестанет быть строгой хотя бы на минуту, я стану злым, а Па говорит, что уже и так слишком поздно, поэтому он меня ненавидит, я изначально был безнадежным, «гиблым делом». Делать меня хорошим всегда было слишком поздно. Я родился плохим, я на днях убил красного муравья ножом для писем. Я не пытался убить его, я только хотел посмотреть, как он устроен, и были ли его щупальца — то есть усики — длиннее его ног, короче или такие же. Он оправдывался за смерть муравья так, как будто его судили за убийство этого насекомого, как будто он пытался избежать Азкабана. — Ты хороший, Северус, клянусь, ты очень хороший. Темный волшебник не стал бы спасать хорошенькую ведьму от другого Темного волшебника, не так ли? — выпалила она. — Стал бы, если бы захотел ее себе, — серьезно сказал мальчик. — Когда ты вырастешь, Северус, ты станешь одним из величайших мастеров зелий Англии, профессором Хогвартса, главой факультета Слизерин и шпионом. Ты станешь героем великих магических войн, у тебя даже есть Орден Мерлина первой степени, он висит над нашим камином, — она одарила его таким же снисходительным взглядом, каким на нее все время смотрел взрослый Северус. — А ещё, — сказала она, делая паузу для драматического эффекта, — ты только представь себе! Даже в шоколадных лягушках есть карточка с твоим изображением! — Не может быть! — воскликнул мальчик, не скрывая изумления. — Да, Северус, мы обнаружили это в прошлом месяце. Хотя, должна признать, будучи взрослым ты считаешь это скорее позором, — сказала она со вздохом, умышленно не упомянув тот факт, что больше всего эти карточки, похоже, покупали бывшие студенты, которые использовали их для вымещения старых обид. — Я красивый? — спросил он ее, намеренно глядя прямо в глаза. — Э-э, нет, — сказала она немного обескураженно. — Хорошо, потому что если бы вы сказали «да», я бы знал, что вы лгунья. — Он ухмыльнулся. — Хочешь узнать еще кое-что? — спросила она, наклоняясь к портрету. — Что? — спросил он, переходя на шепот. — Ты станешь папой, — сказала она, надеясь еще больше позабавить и удивить мальчика. — Летом мы с тобой станем родителями. Портрет взвыл от негодования: — Вы сумасшедшая! Уходите-прямо-сейчас-или-я-позову-Аргуса! — Я имею в виду тебя, взрослого, — сказала она, пытаясь его успокоить. — Я знаю, что вы имеете ввиду! Уходите, уходите, уходите! - Нарисованные слезы текли по его нарисованному лицу. Она вздрогнула, когда позади нее открылась дверь. — Прости, Северус, я просто разговаривала с ним и… — Она обернулась и с удивлением обнаружила, что это был вовсе не Северус. Это был мистер Филч. У нее возникло ужасное чувство страха, как будто ее поймали в коридоре школы после отбоя. — Что вы с ним сделали? — спросил мистер Филч, обращая на нее гораздо меньше внимания, чем на картину. — Я, я, я просто говорила… — попыталась оправдаться она. — Не вешай нос, Пикси, — сказал он, спешно подходя к картине. — Нельзя позволять девушкам издеваться над собой, они, по большей части, даже не понимают, что говорят. _____________________________________________________________________ — Он назвал тебя Пикси, — сказала она, возвышаясь над Северусом, лениво развалившимся в кресле. — Небольшая поправка: он назвал картину «Пикси». Если бы он таким образом назвал меня, я бы проклял его, не сходя с места, — сказал он, даже не пошевелившись. — Пикси? Серьезно? - повторила она. — Когда я родился, кто-то, без сомнения, претендующий на наличие чувства юмора, заметил, что я больше всего напоминаю огромного злого пикси. Это прижилось... на какое-то время. — Казалось, он ждал, что она тоже посчитает эту шутку забавной. Ну уж нет, она не собиралась портить ему настроение, особенно сейчас, когда вот-вот должны были приехать гости. Она не хотела давать ему повод вести себя плохо, хотя… кого она обманывает? Разве Северусу Снейпу для этого когда-либо нужен был повод?