Опасный соперник / Tyger! Tyger!

Ничего экстраординарного не произошло. Подобные вещи случаются постоянно. У нее родился ребенок. У людей ведь периодически рождаются дети, это нормально. Иногда это бывает радостным событием, а иногда - нет. Иногда, когда наступает час икс, незадачливый отец пропадает, и безуспешные поиски длятся целых три дня. Как раз ее случай. Она знала, была уверена, как никогда раньше, что с ним все в порядке. Не убит бывшим другом. Не атакован дементорами. Нет, Северус Снейп был жив и здоров. Человек, который не дрогнув встретился лицом к лицу со смертью и даже кое с чем похуже от рук Волдеморта, сбежал от девятнадцатилетней девушки и ее ребенка. Его ребенка. Посмотрев на ситуацию с этой точки зрения, она увидела в ней определенную долю злого юмора. Такого злого, что ей захотелось зарычать. Внезапно ей надоело раскачиваться, надоело, что заботливые друзья из кожи вон лезут, чтобы притвориться, что Северус никуда не пропал. Ей нужен был глоток свежего воздуха. Она посмотрела на младенца, завернутого в толстую пеструю шаль. Сын. Ее сын. Бедняжке еще даже не дали имени, потому что она ждала его отца. Что ж, она и так прождала этого труса достаточно долго. Точно Нюниус. Это было по-детски и не без доли злорадства, но она решила, что, когда и главное — если — она увидит его снова, первое, что она сделает, это назовет его Нюниусом. А впрочем, зачем откладывать? Она будет называть его так, начиная с этой минуты. Всякий раз думая о нем, она звала его Нюниусом. Он вовсе не был героем обеих магических войн с Волдемортом. Он был обыкновенным трусом, испугавшимся ребенка. Но прежде, чем она успела выйти за дверь, путь ей преградила Тонкс. С точки зрения Гермионы, ее растущий живот выглядел вызывающе здоровым и любимым. – Куда это ты собралась, Гермиона? – спросила она, стараясь придать голосу суровость. – Я пойду прогуляюсь, а когда вернусь, придумаю имя для своего сына. Пожалуйста, уйди с дороги, – ответила она, стараясь не перейти на крик и не злиться на Тонкс за то, что Рональд Уизли оказался более ответственным, чем Северус Снейп. О да, ирония была просто убийственной. Фортуна посмеялась над ней от души. – Думаешь, это хорошая идея? – спросила Тонкс. – Это очень хорошая идея, потому что, если я не выберусь отсюда, я сойду с ума, – ответила она, стиснув зубы. Тонкс с опаской на нее посмотрела. – Пожалуйста, – сказала Гермиона, пытаясь придать своему голосу командный тон, который, на ее собственный взгляд, приобрел нотки безумия, и аврор отступила с ее пути. И она пошла. Она старалась шагать как можно шире, выжимая из себя все, на что она была способна в данных обстоятельствах. У нее болел живот и бедра, но она продолжала идти, прижимая ребенка к груди. Она не могла придумать ни одного нормального имени. В конце концов, ей на ум пришло имя «Алкивиад», но это напомнило ей о Северусе — нет, профессоре Снейпе, — который любую ситуацию обращает в свою пользу. Затем вспомнилось имя «Корвус», но и оно было не лучшим вариантом. Огромный и ужасный человек-ворон. Как бы она ни собиралась его назвать, а он был голоден. И ей пришлось присесть, чтобы покормить его. Он намного легче приноровился к грудному вскармливанию, чем она. Она поморщилась, когда он начал усердно сосать. Ей пришлось заставить себя не думать о том, как же это было по-снейповски с его стороны — причинять ей боль. С другой стороны, он был всего лишь ребенком и никоим образом не нес ответственности за то, что сделал его глупый, безмозглый отец. Она внимательно посмотрела на его личико. Иссиня-черные кудряшки покрывали маленькую головку, ротик был похож на пухлый розовый бутон. Нельзя было не заметить, что его носик совсем не похож на пуговку, как у большинства младенцев. Однако убийственное сходство имели именно глаза, но не потому, что они выглядели так, словно принадлежали самому Северусу. А потому, как органично они смотрелись. Ее сын уставился на нее большими, круглыми, широко расставленными глазами, черными как смоль. А кто-то мог сказать — черными, как глаза Северуса Снейпа. Ей было все равно. Он был невинным младенцем. Он не в ответе за грехи отца, как реальные, так и выдуманные. Конечно, то же самое можно было сказать и о Северусе. Если бы он не был уверен, что был запятнан преступлениями своих родителей еще до того, как его сердце начало биться, что он был виновен, так сказать, на клеточном уровне.... Но это не имело значения. Потому что он верил в это до мозга костей. Она прокручивала все это в голове, когда увидела вдалеке знакомую фигуру в черном, приближающуюся к ней. Нюниус. Она обязательно это скажет. Нюниус. Она обязательно его проклянет. Нюниус. Она обязательно влепит ему пощечину. Нюниус. Она пожалела, что не свалила все его вещи в кучу во дворе и не подожгла их. Чего ей больше всего хотелось сейчас, так это избить его голыми руками, чтобы было больно, до крови. Однако, когда он целеустремленной походкой приблизился к ней, она обнаружила, что не может заставить себя назвать его ненавистным прозвищем. У нее все сжалось внутри, и она была вынуждена признать, что простила бы ему все, если бы он только подошел к ней, обнял и попросил разрешения поцеловать. Если бы он хотя бы раз назвал ее Персефоной. – Вижу, ты родила. Хорошо выглядишь, – сказал он ровным голосом. Она хорошо выглядит? Так в этом все дело? Он думал, что причинил ей боль? Дерьмо. Она пыталась сказать ему, когда у нее начались схватки, но он был в такой отчаянной панике. Наверное, ей нужно было пожалеть его, но на этот раз у нее не хватило на это сил. Сбежать, сверкая пятками, когда у твоей жены начались схватки, - явно не то, за что можно ожидать немедленного прощения. Она взглянула на него, и кровь застыла у нее в жилах. Даже на Невилла Лонгботтома ее муж смотрел благожелательнее. – Где ты был? – тихо спросила она. Ее слова неприятно резанули слух – так жалко они прозвучали. — Ты был мне нужен. Его глаза сузились до щелочек, и он усмехнулся, глядя на нее. – Кажется, тебе оказали необходимую помощь. Едва ли я гожусь на роль акушерки. Она не произнесла ни слова в ответ, изо всех сил стараясь не расплакаться. Он продолжил. – Я пришел сообщить тебе, что немедленно возвращаюсь в Хогвартс. Как леди Снейп, ты имеешь полное право жить здесь с ребенком. Хотя я не думаю, что смогу воспрепятствовать этому, но я бы предпочел, чтобы ты не тратила все золото из ячейки Гринготтса. Я продолжу вносить средства на содержание ребенка. Денежного довольствия от моей прабабушки должно быть достаточно, но будет правильно, если я тоже буду вносить свой вклад. – Ты придурок, – тихо сказала она. – Что ты...? – Люциус Малфой мертв; ты больше не нуждаешься в моей защите, да и никогда не нуждалась. Теперь, по прошествии времени, можно с уверенностью сказать, что в нашем браке не было необходимости. Тем не менее, ты сдержала свое слово и произвела на свет наследника для семьи Снейпов. Наш род не прервется. Можешь воспитывать его так, как посчитаешь нужным, – холодно сказал он. – Короче говоря, ты вольна оставить прошлое позади и жить так, как ты хочешь. – Ты бросаешь меня? – спросила она, и холод в ее груди сменился нарастающим гневом. – Не драматизируй, – отрезал он. – Ты всегда будешь моей женой. Это всегда будет мой наследник. – ЭТО - мальчик, – сказала она, сверкнув глазами. – ЭТО - твой сын. – Будет лучше, если я... – начал он, и хотя его взгляд ничего не выражал, она уловила, как он с облегчением пожал плечами. – Я был бесполезен для тебя. Я не принесу никакой пользы мальчику. – Нет, – отрезала она, неуклюже поднимаясь на ноги. – Прошу прощения? – Я говорю - нет. Ни для кого не будет лучше, если ты останешься в стороне. Возможно, для тебя так будет легче, но вряд ли это будет лучше. Ребенку нужно... – сердито начала она, но он ее перебил. – Некрофил вряд ли является подходящим примером подражания для ребенка, – сказал он. – Думаю, что и тебе расставание пойдет на пользу. – Ты просто боишься, ты - жалкое подобие волшебника! – воскликнула она, ее лицо пылало. – Ты боишься ребенка. Ты боишься попытаться быть счастливым вместо того, чтобы гнить в подземельях Хогвартса, жалея себя. Он выглядел устрашающе, но от нее не укрылось то, что он не в состоянии встретиться с ней взглядом. – Ты сказал, что любишь меня, – продолжила она обвиняющим тоном. – Любовь вряд ли имеет значение, – сказал он с каменным лицом. – Я думаю, если мы не будем обращать на нее внимания, в конце концов она пройдет. Она всмотрелась в его угловатое лицо с резкими чертами, но не нашла в нем ни намека на смягчение. – Я не позволю тебе это сделать, Северус. – Я не оставляю тебе выбора, дорогая, – сказал он, по-прежнему не решаясь встретиться с ней взглядом. Очевидно, это был один из тех случаев, когда Северусу Снейпу отчаянно требовалась хорошая встряска. Она придумала дюжину способов ответить ему, понимая, что в конце концов он не сможет помешать ей последовать за ним в школу, не сможет удержать ее от возвращения в Подземелья с ребенком вместе с ним. А она, в свою очередь, не сможет привязать его к себе и малышу. Она не хотела даже задаваться вопросом о том, как долго он сможет держаться от них подальше, если захочет. – Возьмите своего сына, сэр, – сказала она и сунула ему ребенка. Северус Снейп, у которого рефлексы были быстрее, чем реакция зрачка на свет, чуть не отлетел назад. Она упрямо шагнула к нему. – Что за игру ты затеяла, девочка? – сказал он, стиснув зубы. – Он твой. Ты просил меня родить его; самое меньшее, что ты можешь сделать, — это взглянуть на него, – твердо сказала она. – Я вижу его достаточно хорошо и отсюда, – сказал он, хотя она понимала, что до сих пор он делал все возможное, чтобы даже не смотреть в сторону ребенка. – Кроме того, дорогая жена, неужели тебе никогда не приходило в голову, что я мог попросить о наследнике с явным намерением добиться твоего отказа? – То есть это я заставила тебя заделать мне ребенка? – Ты просила меня... брать тебя каждую ночь, – сказал он. Она была удивлена, уловив нотку замешательства в его голосе. – Ты мог отказаться. Ты же не был под Империо. Ты знал, к чему это приведет, – отрезала она. – Мои... Аврелий и Мелюзина были женаты пятнадцать лет, прежде чем она впервые забеременела, – пробормотал он. – Я и представить себе не мог, что ты можешь быть такой плодовитой. – Возьми его, – приказала она. – Возьми его сейчас же, он твой. Он бросил на нее упрямый взгляд, но медленно и равнодушно протянул руки, словно они были безжизненными деревяшками. Казалось, он старался держать ребенка как можно неудобнее, но все же он держал его. – С ним что-то не так, – неожиданно сказал он. – С чего ты взял? – раздраженно спросила она. – Он не плачет. – Он нерешительно заглянул в личико ребенка. – Разве он не должен плакать? – Я думаю, он привык к тебе. Он слышал твой голос каждый день на протяжении всей беременности. И если ты мог чувствовать его, то нет причин думать, что он не мог чувствовать тебя, – сердито отрезала она. – Он, наверное, гадает, где ты был последние три дня. Северус, казалось, медленно, почти незаметно, расслаблялся, прижимая ребенка ближе к себе и пристальнее вглядываясь в его маленькое личико. – Я просто немного прогулялся, малыш Снейп, – игриво сказал он свертку, который держал в руках. – У меня такая привычка – время от времени совершать прогулки. – Прогулка немного затянулась? На целых три дня? – скептически спросила Гермиона. – Я ходил в Азкабан, – сказал он, поднимая глаза, чтобы впервые встретиться с ней взглядом. – Увидеть отца, – это был не вопрос. – Я вижу, что родовая травма не притупила твоего понимания очевидного, – коротко заметил он. – Что ты ему сказал? – Скорее, все было наоборот. Удивительно, но этот человек не видел меня с тех пор, как мне исполнилось пять лет, но он сразу же узнал меня. Он спросил, в какую бездну унижения я погрузился, чтобы найти ведьму, готовую родить мне ребенка, – сказал он, скривившись. – Что ты ему ответил? – Не вдаваясь в нелицеприятные подробности, могу лишь сказать, что я ответил в том же духе, – промолвил он, прижимая малыша к себе. – Как ты его назвала? – Пока никак. Я ждала, когда ты вернешься, – сказала она, вдруг почувствовав небольшое головокружение. – Мне нравится «Корвус», но это не окончательное решение. Ни одно из имен, пришедших мне в голову, не кажется мне в полной мере подходящим. – На самом деле все очень просто и логично, моя дорогая. Имя ребенка должно хорошо сочетаться с именами остальных членов семьи, не должно легко сокращаться до какого-нибудь отвратительного ласкательного прозвища и допускать малейшей возможности появления насмешек, – напыщенно произнес он, как будто у него были все права, как будто это не он исчез, как только у нее начались схватки. И она вдруг поняла, что у нее больше нет сил злиться. Он рассматривал ребенка с таким нежным выражением, которого она никогда раньше не видела на его лице. Ей самой захотелось оказаться у него на руках, но, судя по всему, все его внимание было сосредоточено на малыше. – Тебе нравится "Корвус"? – спросила она. – Это не соответствует критериям один и два, не говоря уже о том, что оно немного мрачноватое, – ответил он. Она фыркнула, и в голове у нее застучало. Он не обратил внимания. – Птолемей - хорошее имя. – он слегка отодвинул одеяльце. – Он похож на Птолемея, тебе не кажется? Она не была уверена, что успела ответить, прежде чем пол качнулся под ее ногами, и она потеряла сознание. ____________________________________________ Гермиона очнулась в Снейп-Холле, лежа в кровати, а Северус сидел рядом и пристально смотрел на нее. – Где ребенок? – нервно спросила она. – Я его съел, – ухмыльнулся Северус. Его слова принесли ей облегчение, и это было лучшим свидетельством того, насколько она к нему привыкла. – Кстати, – сказал Северус, откидываясь на спинку стула, – я выставил всех твоих "помощников". Половина Ордена Феникса - явный перебор для ухода за одним младенцем и его матерью. – Где он? – повторила она, пытаясь представить, как Северус отправляет Молли Уизли восвояси. – Он у Аргуса, – пренебрежительно сказал он. – Я хотел уделить все свое внимание тебе, по крайней мере, пока. Она моргнула, а он продолжил говорить. – Твоя вера в моего брата вселяет оптимизм, – он нахмурился. – Даю тебе слово, он более чем способен позаботиться о ребенке. Она приподняла бровь, или, по крайней мере, попыталась это сделать. У нее болело все тело. – Мои самые ранние воспоминания связаны с Аргусом. С самой ночи моего рождения моя мать никогда не ложилась спать без того, чтобы не принять зелье сна без сновидений. Как бы я ни плакал, разбудить ее было совершенно невозможно. Мой отец же, с другой стороны, увлекся зельем кошмарной рвоты, более известным как "Огненный виски старого Огдена". Оно действовало по-разному, но с одинаковым результатом – он становился мертвецки пьяным и ни на что не годным, – он говорил спокойно, без отвращения. – Я не спал ни одной ночи с тех пор, как появился на свет, и, за редким исключением, Аргус носился со мной каждую из этих ночей. Я уверен, что мальчик в надёжных руках. Она почувствовала, что покрылась липким холодным потом, лежа под прохладными белыми простынями. Ей так много хотелось спросить у него, так много хотелось сказать, что она замолчала, не в силах решить, с чего начать. Если бы она сейчас соображала немного быстрее, то поняла бы, что вступать в игру в гляделки с деканом Слизерина — заведомо проигрышное дело. Ее глаза встретились с его — черными, как смоль, и лениво смотрящими на нее из-под полуприкрытых век. Она молча умоляла его заговорить первым. Он же, как всегда, следовал своему излюбленному методу – смотрел на нее безучастно, с напускным равнодушием. – Ты изменил свое решение? – спросила она, сдаваясь. – Я не умею обращаться с детьми, тебе это хорошо известно, – тихо сказал он. – Но он тебе нравится. Я могу рассказать тебе... – начала она. – Тем больше оснований ограничить общение, – перебил он. – Пожалуйста, – сказала она, стараясь не обращать внимания на то, что ее прошиб холодный пот. Он прочистил горло и осторожно укутал ее с головы до ног. – Гермиона, я хочу поговорить откровенно. Вся эта ситуация выводит меня из равновесия, и я хочу объясниться должным образом. Пожалуйста, не перебивай меня на этот раз. Она вздохнула. – Я действительно... испытываю к тебе некоторые чувства. Я вступил в этот брак по принуждению Альбуса, ты это знаешь. В тот момент у меня не было иллюзий относительно наших чувств, но... – он замолчал и сглотнул. – Ты была добра ко мне, верна и непоколебима. Ты многое мне простила и спасла мою жизнь, когда я пытался спасти твою. – Тогда почему у меня такое чувство, будто я сделала что-то не так? – спросила она. – Я не виню тебя, моя дорогая. Ты сделала для меня все, что могла. Ты позаботилась о том, чтобы моя фамилия не исчезла. Я даже... получаю удовольствие от твоего общества, – неуверенно продолжил он. – Я люблю тебя, Северус, – печально сказала она. – Для тебя это вообще имеет значение? – Ты сочувствуешь мне так же, как переживала бы за любое раненое чудовище, встретившееся на твоем пути по милости Дамблдора, – вздохнул он. – Ты жалеешь меня и называешь это любовью. – Я думаю, я лучше разбираюсь в своих чувствах. – она нахмурилась. – Мне жаль Невилла. Иногда мне жаль Гарри. Прямо сейчас я жалею себя. Тебя мне не жаль. Я тебя люблю. – Позволь мне закончить свою мысль. Было вполне ожидаемо, что у меня будет такая реакция на тебя, такие эмоции, – в его словах чувствовались неловкость и стеснение. – Жизнь обошлась со мной не слишком благосклонно. Даже глупец мог бы предположить, что я возжелаю того, кто проявит ко мне благосклонность. Логично, что я люблю тебя. Из этого также следует, что мое отношение к тебе должно в какой-то мере распространяться и на ребенка. Несмотря на все это, мы остаемся теми, кто мы есть. Я мрачный, озлобленный и состарившийся раньше времени, а ты – вчерашняя школьница. Больше нет никакой неминуемой угрозы, которая удерживала бы нас вместе. Поэтому будет лучше, если мы расстанемся. Она посмотрела на него снизу вверх. Никогда раньше она не видела его так отчетливо. Как ему удавалось быть таким правым и так ошибаться одновременно? Она взяла его за руку, лежавшую на краю ее кровати. Он напрягся, но она его не отпустила. – Возможно, иногда я действительно жалею тебя, – сказала она и увидела вспышку гнева на его лице. – А иногда мне хочется избить тебя – знаешь, по-настоящему, кулаками. – По какой-то причине, услышав это, он расслабился. – Но обычно я рада быть с тобой, мне с тобой уютно и комфортно. Он неохотно кивнул. – То, что я пытаюсь тебе сказать, моя дорогая, – сказал он нежнее, чем когда-либо говорил ей, это прозвучало даже нежнее, чем его обкуренное признание в любви, – я не могу этого сделать, потому что не знаю как, а цена неудачи слишком высока. Гермиона не знала, было ли это из-за ее слегка истеричного состояния, или потому, что это было действительно смешно, но она ничего не могла с собой поделать. Она рассмеялась. В ответ на это Северус Снейп сделал то, чего она никогда раньше за ним не замечала. Он разинул рот от изумления. – Сссссссеверус, – с трудом произнесла она, смеясь, – мне девятнадцать лет. Ты правда думаешь, что я знаю, что делаю? – Чепуха. Ты прирожденная мать, – сказал он, с трудом пытаясь сохранить лицо. – Вспомни, как ты заботишься о первокурсниках. – Я прирожденная мать, потому что заставляю Асмодея Эггертона мыть руки перед едой? – она рассмеялась, чувствуя, что сходит с ума. – Это больше, чем когда-либо делал я, а я, между прочим, его декан, – нахмурился он. – Это не больше, это совсем другое, – сказала она. – Ему ни за что бы не дались элементарные чары, если бы не ты. Еще одно свидетельство твоей добросовестности и состоятельности – Винсент Крэбб и Грегори Гойл, которые мало того что вообще смогли закончить школу, так еще и с Тритонами. – Ты удивишься, но мне приходилось сталкиваться со студентами и похуже, чем эти два кретина. Но, честно говоря, я не думаю, что нашего ребенка нужно будет заставлять учиться, – заметил он. – Что было самым худшим из всего, причиненного тебе отцом? Самым худшим в том, как тебя воспитывали? – импульсивно задала вопрос она и тут же пожалела, но, к ее удивлению, он ответил. – Кроме того, что он вообще имел отношение к моему рождению? – он сделал паузу, а потом вновь медленно заговорил, растягивая слова. – Рискну предположить, что самым худшим было то, что он открыто меня ненавидел и сожалел о моем рождении всю мою жизнь. И дело было не только в том, что он убил собственного ребенка, чтобы произвести меня на свет, но, я думаю, он ненавидел меня еще и за то, что я по его меркам был... неудовлетворительным и, очевидно, жалким результатом чудовищного преступления. Он заранее ожидал от меня самого худшего, и в конце концов, предпочел прозябать в Азкабане, чем жить обычной жизнью и называться моим отцом. Он исчез из моей жизни, посчитав, что лучше оказаться в тюрьме, чем встретиться лицом к лицу с тем, что натворил, – Северус застыл, и в данный момент как никогда был похож на ворона, готовящегося взлететь. – Тогда ты должен понять, что все, что нужно твоему сыну, — это чтобы ты любил его, радовался самому факту его существования, ожидал от него самого лучшего и был рядом, – сказала она, стараясь говорить непринужденно, но сама слышала нотки отчаяния в голосе. Он молчал очень долго, украдкой поглаживая большим пальцем ее мозоль, образовавшуюся в том месте, на которое у нее обычно опиралось перо при письме. – Значит, ты считаешь это имя приемлемым? Птолемей Снейп? – очень тихо спросил он, по-птичьи склонив голову набок, прежде чем продолжить. – Прежде чем мы втроем вернемся в Хогвартс, мы должны дать мальчику имя.