Хороший человек

— Проснись, — тяжелая рука легла на плечо и Ирука проснулся. Он задремал уже под утро. Рука потянулась к кунаю под подушкой. Сидевшая на его кровати светловолосая женщина отрицательно покачала головой. Смотря на спящего в ворохе одеял дзенина, удивительно умиротворенного в свете падающих утренних лучей из окна, она прошептала: — Бедный ребенок… я помню его совсем ребенком. Ирука сглотнул. — Как вы вошли? Она поднялась и усмехнулась: — Я саннин, Ирука-сенсей. Твои печати хороши, но Сарутоби-сама сказал, где тебя искать. Я здесь, чтобы взять его кровь, возможно, получится создать лекарство. Женщина подмигнула: — Он выглядит совсем измотанным, что ты с ним делал? — Ничего, — покраснел Ирука, — это отравление, чакра еле циркулирует, и вчера он очень устал… — Да? — она посмотрела на дзенина внимательнее, — Печать Хирузена, — она кивнула на его руку. — Она ограничивает его движения. Он опасен? — Нет, госпожа Тсунаде, у него почти нет чакры для серьезных техник, — Ирука понял, кому писал в тот вечер Сарутоби. — А шаринган? — она присела возле больного, щупая пульс. — Этот браслет блокирует, да? — Да, вчера была необходимость… Тсунаде понимающе кивнула: — Хорошо, что он только блокирует использование чакры, но не истощает ее. Какаши спит очень глубоким сном, я позаботилась об этом, — она сложила печать, проверяя каналы чакры. Когда саннин отняла руки, она прошептала: — В АНБУ ему больше не служить. Нервная система слишком истощена. Нужен длительный отдых. Следующие пару дней будет сонным, и спать много. Но когда проснется, ему будет лучше. А пока из дома не выходи. — Но моя работа… — Не убежит, — отозвался кто-то из кухни. — У тебя отпуск. Подписан. Ирука встал с кровати, благодаря ками за то, что вчера не раздевался — у него дома были два легендарных саннина. — Джирайя-сама… — Ну, я здесь чтобы… книжку дописать, — доверительно отозвался саннин. Умино молча поклонился. Что он мог возразить этим двоим? Как понял чуунин, Хирузен вызвал своих учеников, когда увидел, что время пришло. Правда, за третьим его гениальным учеником надо было еще сходить. *** Джирайя прошел к Орочимару без проблем. Все-таки его заслуги помнились, а встречи через решетку старых друзей еще никто не отменял. Правда, то, что Данзо об этом не знал, был вопрос времени. Змеиный саннин с длинными черными волосами, в шелковом кимоно, выглядел как человек, находящийся на курорте, даром, что был бледен, как обычно. Джирайя поморщился. «Слишком красивый, глядеть больно…» Когда-то так вышло в их команде, что ему пришлось выбирать между Тсунаде и этим типом, который мог взглядом пожар устроить в каком-нибудь укромном месте наедине. Орочимару принял тогда отказ молча, и ушел. Как узнал потом Джирайя, ушел с планами мести, идеей захвата власти в Конохе, а затем и с ненавистью к Хирузену. Тот недаром не вытаскивал строптивого гения, попавшего в поле зрения Данзо, из тюрьмы, это заключение было выгодно им обоим. Старик был хитер. Правда, с тех пор столько лет прошло. Джирайя смотрел в опасно суженные зрачки с интересом. Он легендарный саннин, знаменитый герой-любовник, лучший из лучших, и вообще признанный гений. Но получится ли у него переманить обидчивого сокомандника на их сторону. И какие аргументы использовать. Мужчина оглядел пленника изучающим тяжелым взглядом. «Такой же… словно и времени не прошло» — Ну, здравствуй, Орочимару. Тот глядел холодно, также оценивая того, кого когда-то желал. — Столько лет не было и тут визит вежливости? Джирайя заметил сдерживающие печати на руках Орочимару. «Ага, без чакры сидит…» — Шел мимо, подумал о тебе, красивый ты, — жабий саннин зевнул, — я зайду? — складывая печать для создания клона так, чтобы он появился уже за решеткой. Орочимару повел плечом. Непередаваемый был жест. Загляденье. И Джирайя подумал, что у него возник один очень серьезный аргумент. Поглядывая на себя со стороны, он подумал, что даже два серьезных аргумента. *** Какое-то время спустя. — Я должен возглавить Коноху, — шипел змеиный саннин. — Тебе будет некогда, — лениво отозвался Джирайя. — Да и зачем тебе эта бумажная работа. Отдадим, когда придет время, все это Тсунаде, она любит командовать. — А ты любишь тех, кто командует? — сузил глаза Орочимару. — Я? Я люблю талантливых… — улыбнулся Джирайя и с удовольствием погладил светлую коленку. — Знал бы, что у тебя такие таланты, раньше бы пришел, — сказал почти искренне. В глазах притаилась смешинка. Орочимару ее видел, и она злила, но шумный, чудной и странный напарник, казалось, целиком состоял из теплого грудного смеха и сильных рук — высокий, пахнущий дальними странами, острыми специями, сакэ и солнцем. Он грел нечто темное в самом нутре, заставляя желать этих щедрых лучей-рук, как будто мир рядом с ним был совсем другим. Джирайя словно проводил водораздел в мутном озере мыслей Орочимару, и тот понимал этот выбор и предложение. Либо лежать здесь в этих руках, греясь на своем личном солнце, либо быть одному и править миром. Будто уловив его мысли, казавшийся грубым и неотесанным пару минут назад, приятель перебирал черные пряди очень бережно. — Твои волосы похожи на водопад, нефритовая принцесса… И тут же переключился на привычный дурашливый, самовлюбленный тон: — Хочу вот книжку про тебя написать, порнуху, конечно. Назову тебя там Миоки. Нравится? Орочимару с огромным удовольствием укусил ладонь, ласкавщую его щеку. Закапала кровь. Слушая возникшее молчание, и ощущая, как вторая рука по-прежнему перебирает его волосы, ни на минуту не замирая, змеиный саннин потянулся, гибкий как всегда, глянул в хитрые сощуренные глаза — Так говоришь, Тсунаде сама не справляется с этим препаратом? *** — Что у вас вчера случилось? — Тсунаде отозвала чуунина на кухню и разлила сакэ. — Пей, на тебе лица нет. Теперь, когда Джирайя ушел, а Какаши по-прежнему спал, Ирука, промаявшись все утро, даже не смог занять себя рутиной. Не до уборки было или завтрака. И хотя пить с обеда для Умино не было привычкой, сейчас он молча подошел к столу и залпом выпил предложенное сакэ. Женщина напротив, которую Джирайя то ли дразнил, то ли ласково называл принцесса, уважительно хмыкнула. От нее веяло удивительно сильной энергетикой, и дело было не в количестве чакры. Скорее в характере. Рядом с такими бойцами как Орочимару и Джирайя она выросла, не уступая им в силе, но, возможно, они уступали ей в «сердце». Чувствовать, говорить, понимать — она умела лучше остальных. Хотя успешно использовала жесткие и эффективные меры убеждения. Сарутоби рассказал ей о том, что зреет в Конохе и из-за чего. Точнее, кого. Спящий раненый пах травяным шампунем. Ирука так и не снял с него маску. Значит, берег. По-своему. — Я вчера не учел некоторых факторов и допустил серьезную ошибку, — Умино снова налил сам себе. Но на этот раз Тсунаде придержала его стопку. Она умела пить как никто, однако сегодняшний разговор, как и день, были слишком важны, чтобы смазывать детали. — Он Гончая АНБУ, он справится с чем угодно, — светлые волосы служили ей негласной короной. Ирука удивился про себя, как она была красива. И сколько ей лет? — Важнее другое, — Тсунаде откинулась на стуле, — когда мой напарник поработает над лекарством, мы сможем многое изменить. Ведь Какаши здоров. Ирука ошарашено на нее посмотрел. — Как… здоров? Внучка Первого Хокаге покачала головой. — Это был продуманный ход Данзо. Я помню, когда уходили Учихи. Перед выборами на пост Хокаге. Какаши получил глаз Обито. И ему стало плохо. Тогда медицинский сектор прислушивался ко мне, и я видела анализы. Да, в его крови были отклонения, схожие со штаммом вируса. Но сейчас их нет. Он здоров. Знаешь, что это значит? Умино облизал пересохшие губы: — В его крови лекарство? Тсунаде утвердительно кивнула. — Данзо вряд ли знал об этом. Иначе Хатаке бы уже не было в живых. Какаши был нужен ему из-за шарингана. Но если бы встал вопрос о лекарстве и возвращении Учих, он убрал бы его, не задумываясь. Поэтому ты получил это задание. Медики все равно проверили бы блок «С» позже, раз он был так плох, и тогда анализы бы все решили. — Ками-сама… он ведь столько лет жил, думая… — Теперь все изменится, ему просто нужны будут силы осознать это. Ты сделал хорошее дело, Ирука-кун. Важное не только для Какаши, но и для Конохи. Данзо ослабил деревню в погоне за властью. И, как ты понимаешь, мы, саннины легендарной тройки, вернулись не просто так. Береги Гончую, он еще способен многое сделать для деревни, — женщина улыбнулась, — видела, как ты на него смотришь. Спрячь эти взгляды, они слишком откровенны для него сейчас. Ты понимаешь? Ирука кивнул, хотя понимал смутно. Тсунаде догадалась, и подсказала: — У него нет опыта социального взаимодействия, личных отношений. Я поработаю над техниками, что стоят на нем и блокируют психику в моменты сексуального возбуждения. Но это потребует времени. Еще один срыв будет некстати. Теперь понимаешь? Чуунин молча кивнул. Глядя на его удрученное лицо, она рассмеялась: — Все не так плохо. Иди, скажи ему сам радостную новость. Только прошу тебя, будь осторожен. И не снимай пока браслет и печать, он еще служит в АНБУ и подчиняется клятве своему Хокаге. Нынешнему Хокаге, — уточнила она. *** Ирука замер у порога комнаты, смотря на спящего. Умино глубоко вздохнул, кажется, в этот момент у него самого сдавали нервы, по коже бежали мурашки. — Какаши, — тронул за плечо, поправился, — Какаши-сан, проснитесь… Нужно было поставить систему, помочь с нуждой и рассказать… Раненый просыпался тяжело, не помогала даже выправка АНБУ. Техники Тсунаде были очень сильными. Он моргал какое-то время, осознавая, где находится, а когда очнулся окончательно, застонал. — Отлежали что-то, да? — догадался Ирука, печать лишала возможности двигаться. Чуунин откинул одеяло и стал массировать руки, а перевернув на живот — спину. Шиноби в его постели был по-прежнему обнажен. Редкие шрамы говорили о мастерстве или о страхе, связанном с кровью. Спина была красивой — положив руку на чужой крестец, Умино понял, что в голове осталось крайне мало вменяемых мыслей. Он выдохнул про себя, и, перевернув дзенина обратно на спину, занялся лечебными процедурами; потом держал судно. Какаши молчал. Казалось, он с трудом осознавал вчерашнее, да и сегодняшнее тоже. Прикосновения радовали, но опасения росли. Насчет своей профессиональной компетентности в том числе. Как он мог позволить чуунину фактически себя захватить? Ранение — не оправдание для АНБУ. Даже смерть не оправдание… — Я хотел бы поговорить с вами, Какаши-сан, — Ирука поклонился, вежливо, официально, давая понять, что просит внимания. — Прежде всего, извиниться за вчерашний инцидент, когда мои действия привели к непониманию, — произнес Умино, не распрямляя спины. Хатаке молчал. Вчерашние воспоминания в голове не укладывались до сих пор. Заболел ли чуунин? Есть ли риск для Конохи теперь? И все из-за одной минутной слабости. Там, в больнице. Нелепой жажды понимания. Он практически все эти годы молчал, его работа не требовала разговоров. Неужели тогда ему было настолько плохо, что случайно оказавшийся рядом человек вызвал ненужные эмоции и желание общества? «Жалость к себе унизительна», — так думал Какаши, но чуунин по-прежнему стоял, замерев в поклоне, ожидая его слов. Его упрямство Хатаке уже имел возможность оценить. Условности значений не имели, день простоит так, или два… просто из-за характера. — Я принимаю ваши извинения, — тихо ответил Какаши. — Когда вы отпустите меня? И для чего я здесь? Ирука поднял на него тревожные карие глаза. — Пока я не имею права сказать вам этого, но есть важный момент, который вы должны знать — вы здоровы. Вируса в вашей крови нет. Умино ждал чего угодно, только не того, что Гончая ему не поверит. — Зачем вы это говорите? — Какаши болезненно усмехнулся, — я проходил техники манипуляций противником, это неудачный выбор стратегии. — Потому что это мое заключение, как медика, — отозвалась Тсунаде, проходя в комнату. — Тсунаде-сама… — дзенин удивленно смотрел на внучку Первого — ее не было в деревне уже давно. Браслет на руке блокировал чакру, а без нее он был слеп как щенок, не разглядел чакры саннина, находясь с ней в одной квартире. — Мое заключение верно. Я проверяла. — Но… мне бы сказали. — Кто? Данзо? Ты не слепой, Гончая, ты сам знаешь, что твоему Каге не до тебя. Она сознательно использовала его позывной. Намекнула. Какаши всегда ухватывал на лету. — Что вы делаете в Конохе? Тсунаде-сама, что вы задумали? Женщина рассмеялась: — Тебя погубит слепая верность, Какаши. Но я уважаю тебя за это. А теперь отдыхай. И помни, ты действительно здоров. «Они планируют восстание?.. гражданская война? Если я не…» — Лекарство в моей крови? Она отозвалась, уходя: — Твоя жизнь бесценна, Шаринган Какаши. — Ирука, я схожу к Сарутоби. Не выходи из дома! Последовал звук захлопывающейся двери. Чуунин остался стоять рядом. — Вы знали? — Нет, — честно ответил Ирука и Хатаке скрыл удивление. «Не знал… но так вел себя… либо смелость, либо глупость… либо…» Какаши даже себе не хотел говорить «страсть». Этот учитель уже говорил ему о своем «особом отношении». И там, в ванной, он не был равнодушным. Хотя в спальне не позволил себе ничего лишнего. И даже сегодня утром эти руки касались бережно, но не нагло. Не было сомнений в том, что чуунин отпустит его, когда все закончится. Но как он, АНБУ, мог позволить себе стоять в стороне от ситуации, от исхода которой зависело так много для будущего Конохи? Надо было что-то предпринять. — Джирайя-сама тоже вернулся в Коноху? — Да, — кивнул Ирука, не видя смысла лгать. «Двое из легендарной тройки и Хирузен — это опасно» Нужно было действовать до прихода Джираий.