Простой поцелуй

      Руби и Арчи сошлись в ожесточенной схватке. Ну, возможно, не слишком ожесточенной, поскольку оба они сдерживали приступы хихиканья. Она решительно сузила глаза. Он поднял брови, бросая ей вызов. Их языки торопливо двигались, борясь за одну и ту же цель…              Красная Шапочка шлепнула рукой по столу и вытащила вишневую плодоножку изо рта. Прошла доля секунды, прежде чем Арчи сделал то же самое. Он покрутил завязанную плодоножку между пальцами, но Руби радостно вскрикнула.              — Ха! Я выиграла, — воскликнула она и победно хлопнула в ладоши над головой. Арчи поздравил ее и бросил свой стебель в миску с остальными остатками их бесчисленных черешен. На этот раз она выиграла у него два раза из трех. «Наверное, у меня просто талантливый язык».              Она высунула его, чтобы еще больше подразнить Арчи. Он чуть не стал таким же красным, как вишни, от ее намеков то тут, то там.              — Кстати, о выигрыше: что за пари у тебя с мистером… э-э-э… Румпельштильцхеном? — Она все еще не рассказывала ему об их пари, хотя бы потому, что хотела, чтобы ее победа стала настоящим сюрпризом в полночь. К тому же, возможно, она не слишком следовала своей совести. — Просто… ты сегодня много времени проводишь с ним. Это необычно для тебя.              Она оперлась локтями на стол и наклонилась вперед. Ее губы сложились в удивленную букву «О».              — Ты ревнуешь Румпельштильцхену? — По шее Арчи пробежал заметный розовый оттенок. Он нервно дернул за воротник жилета.              Она улыбнулась, увидев, что он так взволнован из-за нее. Ей бы хотелось, чтобы Арчи защитил ее честь, но Румпельштильцхен, скорее всего, превратит его в какой-нибудь обыденный предмет: карманные часы или новую пару туфель.              — Джим-Джим, в тот день, когда я похлопаю ресницами в сторону этого существа, я ослепну, уйду в монастырь и добровольно отправлю себя на каторгу. — Он глубоко вздохнул и сжал ее руку через стол.              — Я понимаю, Шапулечка. Я не должен ревновать. Я доверяю тебе, — настаивал он и сжал ее руку, прежде чем отпустить. Его глаза с надеждой смотрели на нее из-за очков. — Значит… даже намека не будет на то, что меня может ожидать в полночь? Я бы солгал, если бы сказал, что мне не любопытно, — настойчиво повторил он.              Руби постучала пальцем по подбородку и задумчиво посмотрела на него. В некотором роде, она уже сделала несколько намёков, так неужели было так плохо раскрыть ему секрет? Ее глаза заблестели.              — Полагаю, я могу дать тебе подсказку, — поддразнила она, слегка прикусив нижнюю губу.              Наклонившись над столом, она сжала в руках его жилетку и притянула к себе, порывисто поцеловав. От шока, вызванного тем, что их губы встретились, его тело напряглось. Затем он наклонился к ней и поцеловал ее в ответ, их губы были теплыми и мягкими, когда они слились в этом коротком мгновении.              Когда поцелуй прервался, Руби усмехнулась и жадно облизала свои рубиновые губы. Арчи откинулся на спинку стула и провел рукой по своим русым кудрям. Удивительно, что его очки не запотели от явного возбуждения.              — Уже полночь? — Его голос был необычайно грубым и запыхавшимся. Она хихикнула от его энтузиазма. Откупорив банку с вишнями, она отправила одну в рот. Косточка выскочила вместе с плодоножкой, зажатой между нежными пальцами.              — Как думаешь, лучшая пятая работа из семи?              …              Сообщение пришло как раз в тот момент, когда Эмма пригубила свой бокал вина и одновременно открыла ему восхитительный вид на свое изящное горло. Он представил, как прижимается губами к ее горлу и так же страстно откидывает назад ее золотистую голову.              В напиток наверняка не было подмешано никаких посторонних веществ — Руби симпатизировала Эмме, чтобы пойти на подобную подлость. К тому же он полагал, что это сделает вечер неловким.              С неохотой Голд оторвал взгляд от светловолосого шерифа, чтобы посмотреть, чего хочет Джефферсон. Итак, кто наша следующая жертва? Неужели Руби? Может, мне зайти и наброситься на нее? Или похитить ее?              Опять этот дурацкий ряд смайликов с рожками дьявола. Должно быть, на этот раз Джефферсон окончательно спятил. Уж слишком ему не терпелось раскупорить чай с наркотиками.              Мысль о том, что Джефферсон заберет Руби на ночь, была интригующей… но это означало бы, что в следующее полнолуние ему придется превратить свой розовый дом в крепость.              Он быстро осмотрел закусочную. Прошло немало времени с тех пор, как он в последний раз обращал внимание на соперников и противников в этой маленькой игре. Эмма, безусловно, отвлекала.              Он не мог не заметить бабушку и Джепетто, танцующих вместе на фоне толпы — просто легкий вальс. В последнее время эти двое наслаждались обществом друг друга. Длинные прогулки, чтобы полюбоваться закатом, совместные обеды, вязание и изготовление подарков друг другу.              Он не должен так поступать с бабушкой. Он бы заработал стрелу в витрину своего магазина. Но Джепетто, другое дело, он может смириться с унижением, особенно после того, что сделал с ним его сын.              Он начал печатать сообщение Джефферсону. Принесите из гостиницы огромную куклу, ладно? Возможно, Джепетто так разволнуется из-за воссоединения со своим деревянным сыном, что забудет о бабушке.              Тут же пришло ответное сообщение. Я похож на вашего мальчика на побегушках? Через минуту телефон завибрировал еще раз. Отлично. Дайте мне пару минут.              Голд усмехнулся про себя, представив, как Джефферсон тащит деревянного человека по улице. В этом городе случались и более странные вещи. Случайно он задержался у бара и выпил самого вкусного вина, которое когда-либо пробовал — «Белый лебедь». Немного кисловатое на вкус, но стал таким сладким на языке, как только он им насладился.              Он как раз разминал руки и затекшие плечи, когда на его телефоне завибрировало очередное текстовое сообщение.              — Вы сегодня популярны, — заметила Эмма, отхлебнув из своего бокала. Пока она оставалась его главной героиней на этот вечер, ему было все равно, толпится ли орда поклонниц у его магазина в небольших костюмах и с тросточками. Хотя это определенно стоило бы того, чтобы увидеть потрясенное выражение лица Реджины.              — Что я могу сказать? Может, меня и трудно полюбить… но есть те, кто пытаются, — спокойно ответил он, пристально глядя на нее. Он искренне надеялся, что она одна из таких людей. Она лишь кивнула ему в знак признания.              Еще одна резкая вибрация. Ах да, сообщения. Джефферсон не мог сравниться с Эммой, сколько бы фантастических миров он не перепрыгнул.              На этот раз в словах Джефферсона сквозило безумие. Его глаза моргают! И он тяжелый! Он вызывает больше беспокойства, чем те марионетки, которых вы держите в своем магазине! Вторая гласила: Я оставлю его у мусорного бака.              Он соскользнул со стула под пристальным взглядом Эммы. Интересно, Август Деревянное Чудо будет возражать против того, чтобы подружиться с мусорными крысами на минутку-другую? Август или Эмма? Сложный выбор. Он ободряюще улыбнулся ей.              — Простите, дорогая, — пробормотал он, втягиваясь в толпу. Он чувствовал на себе удивленный взгляд Эммы. Бокал звякнул о барную стойку, и он поборол желание обернуться.              — Куда вы идете? — Она окликнула его, проявляя неподдельное любопытство.              Он махнул ей рукой и дважды подумал, не стоит ли ему просто вернуться к барной стойке и предложить ей еще выпить. Почему-то он не думал, что фраза «Я использую куклу Августа, чтобы отманить Джепетто от бабушки, потому что отчаянно хочу поцеловать вас в полночь» ей польстит.              — Чтобы облегчиться. Бабушкин чай со льдом всегда меня выручает в этом.              …              Марко не был по-настоящему счастлив с тех пор, как умерла его жена. Точно так же и Джепетто был удручен потерей своего любимого мальчика Пиноккио. Он зарылся в свои поделки из дерева, думая, что никогда его не найдут.              Но сегодня вечером его душа была легка, как перышко. Сегодня он танцевал с бабушкой и наслаждался ее обществом. Для такой пышногрудой женщины она оказалась быстра. Давненько он не улыбался так искренне.              Танец закончился, и Джепетто опустился на стул, чтобы перевести дух. Он был уже не так молод, как раньше. Его легкие набирали воздух, и казалось, что сердце вот-вот разорвется.              — Я… я давно так быстро не двигался, — задыхаясь, произнес он, и его акцент стал еще гуще. Бабушка протянула ему стакан воды, который он с благодарностью выпил. Он вытер рукавом пот со лба. Бабушка даже не вспотела.              — Я тоже, — согласилась она. — Но как же это приятно, а? — Бабушка потянулась и издала довольный вздох. Джепетто пришлось с ней не согласиться, поскольку он барахтался на грани сердечного приступа. — Готовы ко второму раунду?              Джепетто поднял руку, беззвучно прося передышки.              К счастью, в центре толпы поднялась суматоха. Это отвлекло бабушку. Еще минута-другая, и он снова был готов к новому раунду. Но она нахмурилась и с беспокойством наблюдала за происходящим.              — Кто-то занялся крауд-серфингом, — объявила она. Она сказала это так, будто кто-то пытался ограбить кассу. Затем она прищурилась, чтобы лучше рассмотреть сцену. — Или что-то в этом роде… — Он повернул голову, чтобы понять, о чем она говорит. Он задохнулся и вскочил на ноги, забыв о своей усталости.              Там, среди моря рук, барахтался его мальчик, Пиноккио. Узнать его было легко — он был единственным деревянным человечком в Сторибруке. Он был уверен, что Пиноккио плещется в толпе не по своей воле.              — Пиноккио! — Он смело бросился в толпу, чтобы забрать своего сына.              Август был в панике. В одну минуту он лежал в своей кровати в бабушкиной гостинице, покрывало с цветочным рисунком удобно облегало его жесткую фигуру и безнадежно смотрело в белый потрескавшийся потолок. В следующую минуту в дверь его комнаты, словно спецназ, ворвался какой-то сумасшедший, утащил его, бросил у мусорного контейнера и был найден Румпельштильцхеном, который по какой-то странной причине бросил его на съедение толпе, как мясо стае волков.              Просто это была не его неделя.              Ой, ой! О, Боже, повсюду руки! Отпустите меня! Опустите меня! Вы рвете мою одежду! Неужели эта коварная пытка доставляет вам удовольствие? Это как… это как пустить пациента в коме в крауд-сёрфинг! Если это какая-то форма физиотерапии, то мне она не нравится!              Джепетто вцепился в его руку и потянул на себя. Пыхтя через нос, он подтащил мальчика к свободной кабинке и заглянул в его кристально-голубые глаза. Они моргнули один раз, заставив его вздрогнуть. Половина кукол в отделе игрушек в магазине мистера Кларка так не делали!              — Пиноккио… ты меня слышишь? — Моргание. — Моргни дважды, если сможешь. — Моргание, моргание. Дыхание Джепетто участилось от волнения. Он провел трясущейся рукой по бородатому подбородку в смятении. — Сколько будет дважды два?              Он моргнул четыре раза. Папа, я понимаю твое беспокойство… Я неестественно деревянный, а не умственно неполноценный.              — Кто-то, должно быть, проник в мою гостиницу. Красная Шапочка нашла его в одной из комнат только на этой неделе, — проговорила бабушка из-за спины Джепетто. Он тут же вздрогнул — не от удивления, а от гнева.              — Вы знали, где мой мальчик? И не сказали мне? — Он в отчаянии помахал руками в воздухе.              Бабушка яростно положила руки на бедра и нахмурилась. О-о, это был взгляд арбалетчика. Август хотел бы зажмурить глаза, но веки едва ли оставались закрытыми так долго.              — Откуда мне было знать, что он твой? Вряд ли это тот ребенок, который был у вас в нашем мире — у него даже волосы не рыжие! А еще ты не разрекламировал его как Деревянное Чудо дома! А я-то думала, что это его причудливое хобби — держать в своей комнате деревянную куклу в полный рост! Насколько я слышала, они бывают только в женском варианте! — Она с сожалением посмотрела на деревянную фигуру Августа. — Тебе повезло, что у меня было достаточно дров для гостиницы.              От этой мысли лицо Джепетто утратило цвет. Его прошиб холодный пот, и он крепко сжал сына в руках, словно бабушка собиралась выхватить его прямо здесь и бросить в огонь.              — Я забираю своего мальчика домой, — сурово заявил он.              — Никто вас не останавливает, — крикнула бабушка, указывая рукой на дверь. Джепетто подхватил Пиноккио за руки и потащил его через дверь закусочной. Бабушка недовольно фыркнула, глядя ему вслед: значит, ей придется искать нового партнера по танцам.              Внутри Август лил слезы. Пока он дотащит меня до дома, я неделю не смогу сидеть!              …              Через пятнадцать минут Джефферсон вынырнул из тени закусочной. Он крался вдоль здания, избегая прохода главного входа, пока не добрался до переулка, разветвляющегося от парковки. Он был уверен, что его никто не видел.              Ах, парковка — славные времена.              На секунду он неуклюже встал на ноги и чуть не упал лицом на землю. Виски, должно быть, ударил ему в голову. Подожди, пока бес не застанет это ночное шоу — мысленно усмехнулся он. Будет ли он тогда доволен? Джефферсон сомневался в этом. Этот эгоистичный бес никогда не знал, когда ему пора остановиться.              К счастью, Джефферсон был уверен, что получит от шоу не меньшее удовольствие. Он вернулся к себе домой на машине Реджины, чтобы собрать кое-какие вещи. Всего лишь несколько реквизитов. Актер всегда должен быть готов к выходу в свет, верно?              В руках у него была тяжелая кастрюля с собственной кухни, которую он поставил на снег. Из кармана он достал упаковку петард. Они слишком долго пролежали в кухонном ящике — пора было их использовать.              Опустившись на корточки, Джефферсон высыпал петарды в кастрюлю. Он достал из кармана зажигалку и щелкнул. Это была единственная светящаяся искорка в переулке — крошечный танцующий столб огня. Прикоснувшись пламенем к петардам, Джефферсон оскалился. Всех с Новым годом.              Удивительно, чему он научился из рождественских фильмов.              …              Песня Ворчуна только закончилась, как начался переполох. Он возник из ниоткуда и был свирепым по громкости. Раздался мощный хлопок, похожий на выстрел. Инстинктивно каждый человек в закусочной пригнулся. Некоторые даже бросились под столы, чтобы укрыться.              Эмма выхватила пистолет, а бабушка бросилась из кухни с арбалетом.              — Где этот идиот? Дайте-ка мне его подстрелить, — крикнула она и выпустила стрелу прямо в потолок. В толпе раздались крики, все начали паниковать. К удивлению, Ворчун запрыгнул на один из стульев и свистнул, чтобы привлечь всеобщее внимание.              — Всем успокоиться! — Постепенно рев толпы прекратился и перешел в сбивчивый ропот. — Посмотрите на это с другой стороны. Я предполагаю, что в этой забегаловке нет тех нескольких человек, следовательно, они размахивают оружием. Посмотрим… Королева…              — Которая все еще тонет в штанах Голда, — пробормотала Руби где-то рядом с ухом Голда. Он бросил на нее мрачный взгляд через плечо. К счастью, Ворчун не услышал этого, иначе в Новом году мельница слухов заработала бы с новой силой.              — Прекрасный Принц, Белоснежка, Золушка… — Ворчун по очереди перечислял имена на пальцах.              Голд подумал, что кто-то мог вручить Прекрасному новый водяной пистолет. А он же хотел быть заместителем шерифа этого города вместе со своей дочерью. Ему, конечно, будет жаль Эмму, когда она попытается обучать Прекрасного. Это было бы равносильно обучению рыбы летать.              — Джефферсон, — добавила Шериф под нос.              В яблочко — безмолвно похвалил ее Голд. Последний раз она видела Джефферсона в ту ночь, когда он взял в заложники ее и Белоснежку. Шляпника определенно не было среди посетителей этой закусочной. Ворчун невозмутимо продолжал.              — Генри, подруга Генри… и, насколько нам известно, Румпельштильцхен еще не овладел искусством клонирования. — Это замечание вызвало у Ворчуна грозный взгляд. И все же он поклялся. Но, с другой стороны, он не был уверен, как отнесется к тому, что несколько Румпельштильцхенов будут носиться по городу и изнашивать его лучшие костюмы.              — Генри еще спит, верно? — Подозрение исходило от мисс Джинджер. Одновременно вся толпа повернулась к кабинке, где дремали Генри и Грейс. Этот ребенок может проспать конец света. Эмма бросила язвительный взгляд на мисс Джинджер. — Что? Кто знает, на что способен этот мальчик, когда любимая Королева — его ма… простите, приемная мать?              — Примерно на такое же, на какое вы способны, когда Понго загоняет вас на дерево, — прошипел Голд, достаточно громко, чтобы его услышала пожилая учительница. Это сразу же заглушило ее протесты, и краски исчезли с ее лица. Из-за этого ее волосы выглядели так, будто были в огне.              Очевидно, Эмма тоже услышала его, так как бросила на него удивленный, но благодарный взгляд. На самом деле это было не для нее — он был привязан к Генри, и не будет дня, когда какая-то старая карга вымажет имя мальчика грязью в его присутствии.              Эмма перепроверила свой пистолет и протиснулась сквозь толпу к двери закусочной.              — Всем оставаться внутри. Я разберусь с этим, — профессионально потребовала она. Бабушка пробилась сквозь толпу с арбалетом наперевес. Люди уходили с ее пути, опасаясь, как бы случайно не была выпущена шальная стрела. Судя по тому, как бабушка неслась, она была похожа на солдата, готового к войне.              — Как и я, — бодро объявила она. Предполагалось, что это не вызовет никаких споров, но Эмма отпрянула от двери. Она протянула руку, чтобы остановить бабушку.              — Стоп, стоп, стоп. Нет, вы остаетесь. Я шериф, и это моя работа, — возразила она. Лицо бабушки ожесточилось от недовольства, глаза сузились за очками. Арбалет поднялся на дюйм. Никто никогда не оспаривал бабушку, если она была уверена в своей цели.              — Извините, Шериф. Это моя закусочная, арбалет у меня, а этот дурак получит стрелу туда, куда не надо, да поможет ему Бог. Кроме того, вам понадобится кто-нибудь, чтобы прикрыть вас. — Добавила она еще один факт.              Эмма сжала переносицу и вздохнула. Она многозначительно посмотрела на арбалет. Бабушкина меткость была довольно смертоносной, даже после 28 лет неиспользования арбалета. А судя по ее телосложению, Эмма не удивилась бы, если бы бабушка могла справиться с разъяренным быком.              — Держись рядом со мной, — приказала Эмма, открывая дверь закусочной.              По ноге Голда пробежала вибрация, когда он смотрел, как Эмма и бабушка выходят в ночную мглу. Это был его телефон; еще одно паршивое текстовое сообщение от Джефферсона. Разве он не должен быть на улице и устраивать хаос? Нехотя Голд взглянул на экран. Защищай свою женщину, — гласила надпись.              Этот шляпник, должно быть, сильно переживает за его потенциальные отношения с Эммой, если советует ему отправиться туда и стать рыцарем в сияющих доспехах для Эммы. Единственной другой женщиной там была бабушка… Он предпочел не спрашивать Джефферсона, какую женщину он имел в виду.              Или Джефферсон планировал что-то совсем другое?              Любопытство взяло верх, и он пробрался сквозь толпу в направлении двери. Никто не пытался возражать против его ухода.              …              — Признаюсь честно. Есть еще одна причина, по которой я вызвалась пойти сюда с вами, — откровенно призналась бабушка, когда они с Эммой шли по краю закусочной. Эмма шла впереди с пистолетом, а бабушка сзади.              — Вы имеете в виду, что кроме волнения, связанного с испытанием вашего арбалета спустя почти три десятилетия? — Эмма хмыкнула через плечо. Она вглядывалась в тени, как только могла, но чем ближе они подходили к переулку, тем становилось темнее. Как раз то, что я хотела бы делать в канун Нового года, — мысленно простонала она.              — Это была моя первоначальная причина. В свое время мы со Старой Бесси могли бы потягаться с Охотником, — похвасталась она. Эмма с опаской посмотрела на старушку Бесси. — Вторая причина в том, что я хотела поговорить с вами наедине. Так сказать, предупредить вас.              Это откровение настолько поразило Эмму, что она даже остановилась на месте. Бабушка резко столкнулась с ней спиной. Хорошо, что она направляла старушку Бесси в сторону переулка. Неужели бабушка теперь ясновидящая? Может быть, она собирается разразиться предупреждением о смертельной угрозе для Эммы?              — Если вы собираетесь рассказать мне о секретном ингредиенте, который вы добавляете в чай со льдом, то Генри уже рассказал мне об этом, — категорично бросила бабушке в ответ.              Острие арбалета легонько ткнулось в спину Эммы, приказывая ей остановиться. С неохотой она повернулась к бабушке и заметила смертельную серьезность на лице старушки.              — Это не имеет никакого отношения к моему чаю со льдом, девочка. И что, черт возьми, не так с моим фирменным чаем со льдом? — заявила бабушка, явно обидевшись. Эмма подняла руки в знак капитуляции. Кроме того, что он вызывает привыкание? Абсолютно ничего. — Нет, я хотела предупредить вас о Румпельштильцхене. Я видела, как вы двое флиртуете всю ночь.              Эмма резко развернулась и строго посмотрела на бабушку. Неужели бабушка действительно намекала на то, что она… и Голд…? Неужели их многочисленные встречи были настолько предсказуемы?              — Мы не флиртовали, — горячо возразила она, ее голос был слишком высоким, было понятно, что разговор на эту тему, ей это было по душе.              Между ними не было ничего даже отдаленно интимного. Единственное, что было примечательно — это тот поцелуй… и обыск его на кухне… и то, что он разрешил ей трогать его костюм, когда ей вздумается…              — Может, я и старая женщина, но я все еще многое замечаю. Я за милю заметила, как вы флиртуете. Как вы тогда называете тот поцелуй?              Случайность, — мысленно оправдывала себя Эмма. При воспоминании о неожиданном поцелуе с Голдом в животе у нее стало теплее. Вспоминая об этом, она до сих пор ощущала его вкус на своих губах.              Любые ее слова могли бы подтолкнуть бабушку, поэтому она промолчала. Бабушка издала негромкий звук «хмф», словно ее молчание подтверждало ее подозрения.              — Когда играешь с огнем, Шериф, обязательно обожжешься. Я имею честь быть знакомой с Румпельштильцхеном довольно долгое время и, конечно, знаю его натуру. Стервятник, не меньше. Этот бес — всего лишь манипулятор и корыстолюбец. Он — оппортунист, помяните мое слово. Каким бы отстраненным он ни казался горожанам, у него все равно есть потребности.              Сердце Эммы болезненно забилось в груди, когда она представила себя в роли женщины, с помощью которой Голд удовлетворял свои потребности. В его объятиях, когда он шепчет ей на ухо… Она не знала, стоит ли поддаться приятным ощущениям, вызванным столь рискованным образом, или уклониться от них.              В то же время она не была полностью согласна с утверждением бабушки — ей казалось, что он не такой уж монстр, каким его выставляет город.              — Спасибо за совет, — поблагодарила она бабушку, когда они продолжили путь по переулку. Бабушка похлопала Эмму по плечу.              — Если вы умны, то прислушаетесь к нему. Не дай Бог, чтоб он был настолько глупцом, чтобы причинить вам вред, Шериф. Если вы думаете, что такая старуха, как я, смертельно опасна с оружием, то видели бы вы свою мать с луком и стрелами.              Одно я знаю точно. Я ни за что не приведу Голда домой на ужин.              …              Голд нашел его на той стороне здания, где произошел взрыв.              Эмма и бабушка кружили вокруг здания в поисках, но Джефферсон выглядел довольно спокойным, прислонившись к стене, засунув руки в карманы и уперев ногу в стену, словно собираясь оттолкнуться от нее. Если бы не шоу с фейерверками, то он мог подумать, что тот позирует для обложки журнала.              — Отличный трюк с фейерверком, — объявил Голд, прихрамывая направился к шляпнику. Брови Джефферсона поднялись к линии роста волос.              — Вы знали, что это не выстрелы. Впечатляет, — ответил Джефферсон, поглубже засовывая руки в карманы. — Все остальные в закусочной бросились в укрытие. Это было уморительно.              — У вас ведь нет оружия, чтобы размахивать им и стрелять, если только вы не совершили налет на участок? Кроме того, я сам люблю «Один дома» смотреть перед рождеством, — объяснил он. Джефферсон задумчиво кивнул. Не то чтобы он собирался приглашать шляпника на рождественскую ночевку в ближайшее время. — Если вы начнете бросать кирпичи с крыши, я не буду нести ответственность за то, что я буду использовать кого-то в качестве щита.              Лицо Джефферсона стало безучастным, словно он и впрямь раздумывал над этим. Как старательно Королева отрезала ему голову? В следующий раз он окажется тем дураком, который попробует бросить монетку с небоскреба Эмпайр-стейт-билдинг и представит, что она попадет в кого-то далеко внизу.              — К счастью, у меня плохой прицел. Скорее всего, я попаду в вас совершенно случайно. — Мужчина снова говорил безумные слова. Он даже хихикал про себя. Откуда у него взялись такие странные… смеет сказать… друзья?              Голд прислушивался к ночным звукам, но шагов Эммы пока не слышал. Несомненно, это был второй акт его маленького трюка с фейерверком. Может быть, попытка выставить его героем, остановившим безумца?              — Если я рыцарь Эммы, то вы, должно быть, дракон, — размышлял Голд, обводя Джефферсона взглядом. Джефферсон нарочито небрежно поправил платок у горла. По крайней мере, он был стильным драконом, в отличие от этой жалкой Малефисенты. Эти бриллиантовые черные рога ей совсем не шли.              — А теперь начнется бой, — сказал Джефферсон, отпрыгивая от стены. Голд крепче сжал трость. Судя по нетвердой походке Джефферсона, он наверняка был пьян. — Инсценированный бой, конечно. Маленькое фальшивое шоу, чтобы выставить вас «героем». — Джефферсон показал пальцами в воздухе кавычки. — Но герой — это еще мягко сказано. Думаете, мне нужно отправить вас спасать очаровательного котенка с дерева?              Голд проигнорировал бредни Джефферсона. Скользнув вперед, он решительно ударил концом трости в живот Джефферсона. Воздух вырвался из легких Джефферсона, и он обмяк, застонав в агонии. Если бы не стена, он бы потерял опору.              — Вы… постоянно… бьете тех, кто вам помогает? — тяжело дыша сказал он. Это прозвучало более разумно, чем если бы Джефферсон начал хрипеть по собственной воле. — Это должен быть фальшивый бой. Подчеркиваю — фальшивый!              Джефферсон поднял палец, выпрямляясь во весь рост, давая понять, что ему есть что сказать.              — Отчасти за то, что вы постоянно заваливаете мой телефон этими идиотскими смайликами, — ответил Голд. Глядя на некоторые из случайных сообщений Джефферсона, можно подумать, что он самый счастливый человек на свете. Ничего, кроме ряда смайликов, высунувших языки.              — Смех — лучшее лекарство, — хмыкнул Джефферсон. Он развел руки в стороны. — Ладно, давайте попробуем еще раз. Я сделаю так, чтобы это звучало реалистично. Готовы? О, нет, только не с тростью, — Джефферсон закрыл рот руками и крикнул.              Голд закатил глаза к небу. Ему казалось, что это звучит совсем не реалистично. Неужели Джефферсон должен быть таким драматичным? К тому же это было слишком весело — получить шанс побить Джефферсона. Поэтому он ударил тростью по ноге Шляпника, чтобы отвлечь его, а затем прижал к стене.              Джефферсон застонал от дискомфорта. Он попытался вырваться из хватки Голда, но тот оказался сильнее, чем казалось. Около здания послышались шаги по тротуару. Это были Эмма и бабушка.              — Он мой, — прорычала бабушка, выскочив из-за здания с арбалетом в руках.              Эмма и бабушка мчались к ним, не сводя глаз с Джефферсона. Голд прижал руку к горлу Джефферсона, крепко прижав его к стене.              — Похоже, я наткнулся на нарушителя спокойствия, Эмма, — крикнул Голд через плечо. Карие глаза опасно сверкнули на Джефферсона. Бесу слишком нравился этот сценарий. Джефферсон корчился в его руках, задыхаясь.              — Забудьте роль героя. В роли злодея вы мне нравитесь больше, — прохрипел Джефферсон.              Без предупреждения колено Джефферсона взлетело вверх и ударило Голда по самому больному месту. Голд ослабил хватку, и Джефферсон рухнул к стене. В мгновение ока Джефферсон обнажил серебряные ножницы и полоснул Голда по груди, разорвав рубашку. Порез был не очень глубоким, но из него потекла кровь.              Голд схватился за пальто Джефферсона, но шляпник проворно освободился. Эмма уже почти настигла их и приказывала бабушке не стрелять, когда Джефферсон стремительно приблизился к уху Голда.              — Потом поблагодарите меня за это, — прошипел он.              Голд вцепился в пальто Джефферсона, но тот вырвался и бросился бежать, как раз когда Эмма подбегала к Шляпнику с Голдом. Он наблюдал, как Эмма набирает скорость, преследуя Джефферсона. С резким криком раздражения она ударила его пистолетом по голове, тот упал в кусты.              Эмма подняла Джефферсона на ноги и защелкнула на его запястьях наручники, хотя Джефферсон не выглядел таким недовольным, каким должен был бы быть. Возможно, он думал, что в жизни есть вещи и похуже, чем застрять в тюремной камере в участке вместе с Эммой.              Но данный момент он выплевывал листок.              — На этот раз тебе повезло! Я держала тебя на прицеле, — прокричала бабушка, стоя рядом с Голдом. Он как раз начал различать вокруг себя окружение и разглаживать свой костюм. Кровь просочилась сквозь рубашку, испачкав ее. А ведь это была одна из его любимых рубашек!              Бабушка опустила арбалет и направилась к повороту здания, азарт погони улетучился. Должно быть, ее нога за что-то запнулась, потому что она кувыркнулась вперед. Сети быстро охватили ее тело и подняли в воздух, а веревка закрепилась к развивающемуся флагу.              Это был старый трюк Джефферсона, который он часто использовал вокруг своего особняка — отчасти поэтому Голд никогда не посещал дом на холме. Джефферсону было бы очень забавно, если он бы попытался проделать этот трюк с ним.              У Эммы открылся рот, когда она увидела, как бабушка борется со связками сети. Джефферсон имел наглость разразиться хохотом. Он бы согнулся в талии, но Эмма держала его слишком крепко. А бабушка была похожа на кошку, которую только что облили водой.              — Ты маньяк! Отпусти меня сейчас же, или я пущу стрелу прямо тебе в голову!              Джефферсон пытался сдержать приступы смеха, но у него ничего не получалось. В кои-то веки Голд не испытывал необходимости придавать значения угрозам бабушки. Вы немного опоздали с этой угрозой, дорогуша.              …              — Не так уютно, как в вашем особняке, но я уверена, что вы привыкнете, — бесстрастно проворчала Эмма, устраивая Джефферсона в его новом временном жилище. По дороге на участок он особо не сопротивлялся, хотя и жаловался, что музыка в машине слишком громкая. В таком случае Эмма делала погромче, чтобы его позлить.              — Спасибо… Принцесса, — ответил он в своей самодовольной манере. Это была его формулировкой «я же тебе говорил» в отношении этого проклятия.              Она захлопнула дверь камеры, и он жалобно надулся, она проигнорировала его. Она повернулась лицом к Голду, который сопровождал ее в участок. Оправданием послужило то, что она не хотела оставаться в машине с Джефферсоном одна. Да, это единственное оправдание.              — Никогда не думала, что буду благодарить вас за то, что вы кого-то заперли или использовали свою трость не только для ходьбы, — сострила Эмма. Голд скромно пожал плечами, но она не заметила злорадной улыбки на его искусно изогнутых губах.              — О, мой герой, — насмешливо произнес Джефферсон из-за решетки.              Оба повернулись и посмотрели на шляпника, его выходки в последнее время их не забавляли. Он просто изображал невинность, выглядя так, будто ему нет до этого никакого дела. Должно быть, новогодние напитки притупили его чувства.              По щекам Эммы разлилось тепло. Это милое чувство было не совсем тем, на что она рассчитывала. Она не собиралась обниматься с Голдом и позволять ему уносить ее в закат. Но тот факт, что он помог ей поймать Джефферсона, трудно было игнорировать.              — Вы ранены, — заметила она, указывая на его испачканную кровью рубашку. Он отодвинул ткань, чтобы увидеть край пореза, пересекающего его грудь. Несколько капель крови блестели в тусклом свете участка.              — Мне приходилось иметь дело и с похуже ситуациями, — сказал он, отпуская шелковистую ткань. Джефферсон насмешливо посмотрел на него, прислонившись к серой стене своей камеры.              — Никогда не было более верного утверждения, — заявил он, постукивая пальцем по подбородку. — Помните, как в мире Франкенштейна вы решили, что открыть гроб — блестящая идея, и из вас чуть не высосали кровь? Или в Китае, где вы запустили фейерверк на вершине горы и вызвали лавину? Или…              Голд угрожающе посмотрел на Джефферсона. Правила гласили, что он не может использовать магию сегодня вечером, но он был готов нарушать их время от времени. Джефферсона это почти не смущало — слова практически сами вырывались из его уст.              Если Эмма и удивилась, узнав, что они с Джефферсоном… знакомы, то никак этого не показала. Теперь он был исключен из списка друзей.              — Почему бы не использовать магию, чтобы вылечить себя? Ходят слухи, что вы хорошо разбираетесь в таких вещах, — сказала она, махнув рукой в сторону его пореза. Помимо всего прочего, конечно, — не удержалась она, мысленно добавив. От этого она покраснела еще сильнее. Она надеялась, что он не заметил.              — Здесь жарко, Шериф? Вы очень раскраснелись, — промурлыкал он, и его зубы сверкнули в знающей ухмылке. Да, он заметил. Джефферсон хмыкнул, чем заслужил еще один зловещий взгляд с его стороны. — В любом случае, после того, как я продемонстрировал вам свою магию, я заключил сделку с Малюткой Руби. Теперь мне придется воздерживаться от использования магии до конца ночи.              Может быть, ей показалось, но она увидела, как его глаза метнулись к Джефферсону. Наверное, это был обман зрения, потому что с тех пор, как она впервые встретила Голда, его глаза никогда не отрывались от нее. Интенсивность его внимания была почти непреодолимой, как будто он пожирал ее, раздевал, даже казалось, что он разглядывал ее душу.              Она выкинула эту мысль из головы и указала на дверь своего кабинета.              — Надо бы привести вас в порядок, — объявила она через плечо, ожидая, что он последует за ней.              Голд на мгновение задержался, наблюдая, как она удаляется в свой кабинет. Почувствовав на спине взгляд, он повернулся и увидел Джефферсона, ухмыляющегося, как неуловимый Чеширский кот из Страны Чудес.              — Спасибо, Джефферсон, — пропел шляпник. Он плюхнулся на шаткую кровать с тонким матрасом в своей камере и с удовольствием положил ноги на перила. Он уже чувствовал себя как дома.              Эмме еще придется потрудиться.              …              Он переступил порог ее кабинета, который на самом деле был не больше кладовки. Он обнаружил, что она сидит на полу возле письменного стола и роется в захламленном ящике. По крайней мере, в ее кабинете открывался прекрасный вид.              Она вывалила на стол рулон марли, кусок ткани, коричневую бутылку со спиртом и коробку пластырей. На пластырях были изображены девочки из мультсериала «Суперкрошки». Ему стало интересно, как часто Грэм пользовался ими. Потерплю, — решил он.              Эмма выпрямилась и захлопнула ящик. Она неловко посмотрела на него, изучая его испорченную рубашку. Она прочистила горло.              — Закройте дверь. Я бы не хотела слушать Джефферсона больше, чем придется, — проворчала она. Что-то подсказывало ему, что она не станет предлагать шляпнику и половину своего сэндвича. Да, Принцесса, - подумал он, осторожно закрывая дверь и проходя в центр комнаты.              Может, ему стоит присесть на ее стол? В конце концов, он был пациентом, а она — его врачом. Но Эмма преградила ему путь к столу, перебирая вещи. Она рассеянно указала на его рубашку, и он понял, что она пытается избежать его взгляда.              — Сейчас… вам придется… снять рубашку. Чтобы я могла рассмотреть порез, — поспешно пролепетала она. Ах, недаром она была такой хитрой. На его лице появилась ухмылка.              Ему нравилось видеть, как она выходит из зоны комфорта. Розовый оттенок был прекрасен на ее щеках. Не говоря уже о великолепном огне, сияющем в ее зеленых глазах. Изумрудное пламя, о котором мужчина вроде него мог только мечтать. Во всяком случае, в те редкие моменты, когда он позволял себе мечтать.              — Так нетерпеливо, — поддразнил он. О, как пылает этот огонь в её глазах.              Он не спеша стянул с себя пиджак и повесил его на вешалку рядом с дверью ее кабинета. Так… по-домашнему, не правда ли? Он ослабил галстук и снял его, удобно устроившись на углу ее стола. Это позволило ему приблизиться к ней, еще больше вторгнуться в ее личное пространство.              При этом он не сводил с нее глаз, а она, охваченная настороженным трансом, была бессильна прервать этот контакт.              Намеренно, медленно, одну за другой он расстегивал пуговицы рубашки. Ее внимание было приковано к его пальцам, которые начали с самого низа и продвигались вверх, время от времени останавливаясь, чтобы она могла полюбоваться видом. И вот была расстегнута последняя пуговица рубашки, но она подняла руку, чтобы дать ему знак остановиться, пока он не присоединил рубашку к галстуку.              — Мне просто нужно увидеть… разрез. Мне не нужно целое… шоу, — нерешительно настаивала она, хотя ее глаза блуждали по его одежде. Ты уверена, дорогая? Места в первом ряду — раз, два…              Неизбежно ее взгляд скользнул к обнаженной коже его груди. Ее портила только рана посередине. Он не был слишком мускулистым, но и не находился в плохой физической форме. У него было удивительно крепкое телосложение для человека, который чаще всего разыгрывал карту калеки, чтобы сократить очередь в кафе-мороженое.              — Я готов, если вы… сестра Свон, — прервал он ее задумчивость. Она поняла, что глупо пялилась. Сосредоточься, Эмма, — укорила она себя. Это всего лишь Голд. Если не считать того, что этот мужчина, очевидно, обладал даром проникать в ее голову.              Сосредоточься… Она выдохнула и схватила бутылку со спиртом. Взяв в руки стерильную белую ткань, она смочила ее спиртом и осмотрела рану Голда. Ее пальцы осторожно провели по ее краям, и он вздрогнул.              — Скорее всего, будет жутко жечь, — предупредила она, держа влажную от спирта ткань над порезом. Слабая улыбка дрогнула в уголках его губ. Она не знала, чему он может радоваться, кроме того факта, что она находится в присутствии Голда в его полуобнаженном великолепии.              — Что за удовольствие без маленькой бо- шиишиии, — прошипел он, когда она прижала ткань к его порезу. Он попытался отстраниться, но она схватила его за плечо, чтобы удержать на месте. Он был похож на капризного ребенка, когда вырывался. А когда из его рта вырвалось шипение, она ожидала, что его волосы встанут дыбом, как у рассерженного котенка.              — Я говорила вам, что будет больно. Вы не слушали, — упрекнула она. Он, казалось, готов был протестовать, но предпочел прикусить язык. Если он ожидал получить леденец, его ждало жестокое разочарование.              Несколько напряженных мгновений они молчали — Эмма занималась тем, что обрабатывала его рану, а Голд напряженно смотрел на нее, не собираясь отступать. По крайней мере, он больше не шипел, хотя нос у него постоянно морщился при каждом прикосновении ткани к коже.              Заметив его беспокойство, она осторожно промокнула порез.              — У вас это очень хорошо получается, — похвалил он через некоторое время. Она пожала плечами, пока последняя засохшая кровь просачивалась в ткань.              — Я научилась основам, когда мне было десять лет и я… более или менее сама о себе заботилась, — объяснила она. — Как говорится, у меня не было матери, которая могла бы поцеловать и залатать бо-бо, когда я падала с качелей. — В ее голосе отчетливо слышалось недовольство, которое он хотел отогнать.              Со временем ее брови постепенно расслабились, как и ее прикосновения. Он наслаждался ощущением кончиков ее пальцев, проводивших по его коже вслед за тканью. Эмма, казалось, была заворожена его раной, ему нравилось думать об этом. Или же она была так обескуражена таким откровенным обнажением.              Движение ткани приостановилось. Эмма положила ее на стол и использовала кусок марли, чтобы вытереть его кожу от излишков крови и спирта. А затем она сделала нечто еще более чудесное: полностью опустила свои стены.              Словно на нее было наложено магическое заклинание, призванное притянуть ее к нему, как мотылька к огню. Золотистая голова Эммы осторожно наклонилась вперед, пока ее губы не коснулись кожи чуть выше его пореза. Он откинул голову назад, его веки сомкнулись в абсолютном блаженстве. У него возникло желание поднести руку к ее шее, чтобы обнять, провести пальцами по ее волосам, но он знал, что это лишь нарушит ее чары.              Как по команде, Эмма резко вдохнула и отдернула голову.              — Прости. Я… я не знаю, почему я так поступила, — пробормотала она, намеренно отводя от него взгляд. Он протянул руку, чтобы погладить ее по щеке — она была восхитительно теплой на ощупь. Вместо того, чтобы отстраниться, она наклонила голову и при этом позволила большей части своей щеки прильнуть к его ладони.              Заклинание снова заработало.              Его пальцы скользнули к ее шее, притягивая ее ближе к себе. Она двигалась легко, словно погрузившись в волшебный сон. Независимо от того, где находились его пальцы, их взгляды не разрывались. Его руки обхватили ее талию, чтобы удержать, и она откинула голову назад, чтобы открыть ему доступ. Его голова опустилась, а губы оказались на её шеи и не спеша поднимались выше в поисках ее губ. На этот раз поцелуй не будет случайным. Он был так близко, что почти чувствовал ее дыхание на своих губах…              — Я знаю, чем вы там занимаетесь, — резко окликнул Джефферсон из своей камеры за дверью. Его голос звучал невнятно, как какая-нибудь непонятная мелодия. — Между нами говоря, я сомневаюсь, что эти стены звуконепроницаемые!              Он надеялся, что шляпник сгниет в этой тюремной камере. Совершенно официально — он отправить меня к бабушке. Должно быть, он хотел отправить это сообщение Эмме, но ошибся кому отправил.              Эмма отшатнулась от его, заклинание было разрушено. Она закончила заматывать марлей его порез, чтобы в него не попала инфекция, а затем принялась запихивать принадлежности обратно в беспорядочный ящик своего стола. С неохотой он взял свои вещи и надел рубашку. Спасибо, Джефферсон, — мысленно проворчал он.              — Пожалуй… нам пора вернуться в закусочную, — торжественно предложил он. Эмма напряженно нахмурилась. — Если, конечно, вы не хотите устроить поздний вечерний чай с нашим дорогим другом.              Он ткнул большим пальцем через плечо, в то время как Джефферсон запел, возвещая всему миру, что Голд с Эммой сидят на дереве. Эмма вздрогнула при упоминании о том, что ей придется провести какое-то время с Джефферсоном, даже если она является шерифом.              — Мы принесем ему пончик. Может быть, — сказала она, проходя через дверь, которую он так вежливо открыл для нее. Он бросил взгляд на часы на стене — до полуночи оставалось чуть больше получаса. Небрежное пение Джефферсона сопровождало за их спинами на всем пути от участка.              Румпель и Эмма, сидящие на дереве… Ц-Е-Л-У-Ю-Т-С-Я! Сначала приходит любовь, потом брак, потом Румпель с детской коляской!