Его негласное табу

Подъезжая к особняку Столаса спустя час, Блицу почему-то вспоминается фраза, что мир не вертится вокруг тебя одного. Что ж, он был бы и рад, если бы это было действительностью, только вот назойливые журналисты зачёркивали это выражение сплошной жирной красной линией, считая сегодня, видимо, по-другому. Глупо было надеяться, что удаться просто приехать к возлюбленному, просто всё обсудить, просто вместе понять, как им двигаться дальше и что, собственно, со всем этим навалившимся дерьмом, блять, делать, но бес надеялся, хотя бы потому что должно же хоть что-то в его жизни идти так, как надо. Судьба его никогда не слышит, думает Блиц, печально усмехаясь, когда уже вдалеке замечает столпотворение у ворот совиного дома. Христос на палке, ну не может же это продолжаться вечно, верно? Стоит машине только спокойно остановиться рядом, как большая часть корреспондентов сразу же обращает на неё внимание и через секунды две оживляется больше. Кажется, а куда уж больше? Блиц не хочет вылезать из салона, не хочет снова бороться со всеми этими журналистами, которые, завидев его, облепили со всех сторон машины, будь они не ладны. Хочется лишь заныкаться в какой-нибудь дальний тёмный угол, по-детски разреветься и обидеться на всех и на всё. Пока нет ни малейшего понятия, как справиться с информацией в социальных сетях, продолжающей, а он уверен, распространяться с масштабной скоростью, и при этом выйти сухим из воды хотя бы Столасу, ведь Блиц, как бывало, уже плюёт на себя (жаль, что не в лицо всем в округе). Он часто в своё время подвергался обсуждению со стороны, но и возлюбленный из-за статуса, скорей всего, тоже, однако в том то и проблема — грязь на титуле принца хрен стерёшь и хрен забудешь, в отличие от его, и даже если получиться каким-то чудом удалить эту сраную статью, то ведь найдутся сотни копий таких же, да и у демонов, видевших это, из башки хер что выкинешь. Некоторые, наверное, ещё и сохранили где-то, по мнению Ада, очень эксклюзивные кадры, уёбки ненормальные. Два стука в лобовое окно возвращают в такую сейчас ненавистную реальность, а бесу, чья рука вообще посмела прерывать его философские рассуждения, хочется эту самую конечность оторвать и засунуть в задницу. Была бы на то воля, Блиц бы не выходил из машины больше никогда, возможно провёл бы остаток своей жизни здесь, пока не сдох бы от голода или от спектора негативных эмоций, но так поступать нельзя. Он тяжело выдыхает, зная, что это не сможет утихомирить растущую беспомощность, и тогда в сознании не вовремя мелькают счастливые моменты с одной горячо любимой пташкой. Сердце сковывает боль, когда в воспоминаниях родная улыбка освещает мир, когда пронзительный рубиновый взор тепло смотрит в ответ из-под закрывающихся век, когда хриплый, однако всё ещё прекрасный голос после бурной ночи находит силы напевать что-то нежное, когда ладони, едва касаясь, мимолётно проходятся по спине, вызывая табун мурашек. И таких много-много «когда» осколками впиваются в плоть, вышибают воздух, путают мысли, вспышками, как эти самые снимающие фотоаппараты, затмевают всё перед глазами, вдребезги разбивая любую попытку собраться. — Да блять! Блиц со всей силы отчаянно бьёт по рулю, задевая ненароком гудок и пугая близстоящих корреспондентов, на что ему откровенно насрать. Он смотрит на свои руки, которые захватил лёгкий тремор, пытается вернуть контроль, но тчетно. Попытки успокоить себя и убедить, что всё хорошо больше не работают. Вдруг неожиданная и реальная вспышка возникает откуда-то сбоку, и бес поражённо поворачивает голову именно туда. Через стекло совсем рядом он видит беса с маленькой камерой, который, видимо, сейчас проверяет насколько чётким и удачным получился сделанный снимок. Что-то в голове опасно щёлкает, а тело быстро заполняет бушующая ярость. Этот наглый журналист сфотографировал его в таком состоянии! С трясущимися пальцами, с потерянным выражением лица и потерянным чувством самообладания! Блиц в ужасе представляет, как к, итак, неутешающим фотографиям добавиться ещё и эта, представляет род посыпавшихся после этого комментариев каждого второго жителя Ада под ней, представляет взгляды незнакомцев, клиентов, друзей и понимает, что попросту не выдержит этого. Он не сможет выдержать этого. Он уже не выдерживает, когда резко распахивает дверь машины, когда быстро выскакивает из неё, когда пулей подлетает к ничего непонимающему корреспонденту, когда с размаху так бьёт того по лицу, что слышен хруст его переносицы, когда взбирается на поваленное тело, нанося всё новые и новые удары. Удар. Второй. Третий. Кто-кто со стороны вскрикивает, кто-то продолжает снимать, кто-то пытается его остановить и оттащить от обмякшего тела, но Блиц вырывается, не поддаётся, наотмашь колотит без разбору каждого, кто попадается под разгорячённую руку. Взгляд зацепляется за лицо избитого журналиста, которое сейчас выглядит безобразно: оно наливается синевой, в особенности под глазами, повсюду расползаются гематомы, пестреют кровоподтёки, а из разбитой губы и носа, криво смещённого теперь куда-то вправо, хлещет чернющая жидкость. Блиц наконец замирает, с ошарашенным видом переводя глаза на свои руки. Те всё ещё трясутся, но непонятно от чего, однако не это привлекает сильное внимание. Кровь. Такая вязкая, тягучая, яркая. Она везде: на собственной одежде, на одежде некоторых окружающих, скорей всего, тех самых, пытающихся остановить это рукоприкладство, на потресканном неровном асфальте, на лице пострадавшего, и главное на его ладонях. Он не понимает, что наделал, почему так взбесился из-за дурацкого снимка. В какой момент он стал так молниеносно не контролировать свои действия? Почему-то перед ним снова встаёт образ умершей по его вине матери. Блиц в панике резко отпрыгивает от тела, со страхом всматриваясь в него, не удерживает равновесие и падает на пятую точку, отползает куда-то дальше и дальше. Он не слышит ничего вокруг, рой из гнетущих мыслей жужжит так сильно, что начинает кружиться голова. Острота произошедшего ложится на его душу. Вскоре Блиц чувствует, как теряет сознание то ли от шокированного и измотанного состояния, то ли от полученного чьего-то вежливого удара в висок.

***

Лёгкие, ненавязчивые поглаживания по рогам, чувствующиеся сквозь небытие, побуждают приоткрыть налитые свинцом глаза. Яркий свет в помещении ослепляет сразу же, заставляет зажмуриться и недовольно промычать что-то нечленораздельное. По голове, кажется, стучат молотком, настолько сильно она раскалывается, что вот-вот, наверное, и расколется. Бес чувствует у себя на лбу какую-то тёплую мокрую ткань, с удовольствием отмечая, что та, вроде, помогает облегчить болевые ощущения. Он предпринимает попытку вернуться в вертикальное положение, но лишь страдальчески стонет и падает обратно на мягкую перину, понимая, что сил на такое даже простое действие недостаточно. — Чшшш, не дёргайся, дорогой, тише! Ласковый знакомый шёпот звучит рядом слева, и Блиц испуганно замирает, прежде чем поворачивается в его сторону, с трудом разлепляя веки. Столас сидит рядом с изголовьем кровати, рукой поправляет съезжающую постоянно марлю и смотрит так заботливо и сочувствующе, что бес не может отвести от него взор. Такой красивый, такой беспокоящийся, такой уютный, такой родной. Хочется прямо сейчас утащить его в объятья и затискать до смерти, но пока он не может этого сделать, а может только наблюдать и непроизвольно вздрагивать от каждого прикосновения. — Почему ты так внимательно смотришь? — любопытствует принц всё ещё шёпотом, чтобы не создавать лишнего шума и не напрягать потрясённый мозг своего бесёнка. Блиц, словно в бреду, а может так оно и есть, ведь по-другому объяснить почему с ним сидит самый лучший парень на свете не удаётся, выдаёт какую-то влюблённую чушь. — Я считаю, Ад должен запретить таким прекрасным демонам жить здесь. Столас на это тихонько хихикает, перестаёт водить ладонью по рогам и легонько щипает возлюбленного за щеку, слыша возмущённый недописк-недовскрик. — Глупенький ты мой… Блиц хитро улыбается в ответ. Удивительно, боль и усталость уходят слишком быстро, хотя мучили его минутой ранее невыносимо, в душе царствует умиротворение и покой, чему наверняка способствует присутствие этой птички. Но где-то на подсознании вопит непонятная тревога, будто бы он что-то упускает и забывает. Что-то важное и очень пугающее. Часы неподалёку указывают на позднюю ночь. Блиц рассматривает интерьер вокруг и понимает, что они находятся в спальне принца. Только вот как он очутился тут тот не помнит, как и то, что вогнало его в такую слабость и ломоту во всём теле. Бес протягивает руку, чтобы дотронуться до любимого, но мгновенно и болезненно кривится, замечая разбитые костяшки пальцев. На другой руке Блиц лицезрит такие же. Он озадаченно хмурится и ловит такой грустный отблеск в глазах Столаса, что окончательно подтверждает его мысли. Случилось нечто страшное, а он никак не может вспомнить, что именно. Блиц задумчиво следит, как партнёр опускается перед кроватью на колени и трепетно, аккуратно, осторожно целует эти самые костяшки. — Столас? Принц будто и не слышит его, продолжает осыпать поцелуями целиком уже ладони, не отрываясь ни на секунду от своего занятия. — Мне так жаль, милый, — выдаёт тот наконец-то между делом, но Блицу это вообще мало что даёт, лишь тревожит всё сильнее. Вскоре демон отчаянно припадает к губам возлюбленного, выбивая из того весь воздух. Он напористо, страстно, но в то же время с какой-то горчинкой целует беса, и Блица накрывает от волнения и боли, которые несёт этот поцелуй. Бес всё же отвечает, пытается смягчить процесс, внести в него немного размеренности и любви, однако напор Столаса слишком сильный, слишком резкий, слишком непохожий на все его остальные поцелуи. Они встречаются месяц, а целуются ещё больше, поэтому Блиц как никто знает, как Столас обычно любит целоваться, и здесь существует два варианта. Первый — горячо, прерывисто, дразняще, хаотично, иногда просто мажуще мимо губ, когда мозг затуманивает пелена желания и возбуждения, а второй — чувственно, медленно, расслабленно, умеренно и долго, например, как лёгкий чмок перед сном. И ни один из этих типов сейчас под ситуацию не подходил и близко. Это был какой-то новый вид, который Блицу очень не нравился, особенно в сложившихся обстоятельствах. Всё это так сквозит… виной? Бес с усилием отрывает от себя принца, усаживается к нему лицом на кровати, скидывает со лба не спасающую в данной ситуации повязку, держась за его плечи. Тот не пытается поцеловать снова, лишь внимательно вглядывается и старается распознать эмоции Блица. А эмоций у того неприлично много. — Столас… Твою же мать… Дыхание сбито, в голове пустота, в животе кружатся в вальсе стая полудохлых бабочек, сердцебиение учащено, да так, что бешеный стук его органа в груди слышен во всей комнате, а для чуткого совиного слуха даже через чур отчётливо. Принц усмехается, прикладывая руку к вздымающейся чужой грудной клетке в то место, где как раз таки гулко бьётся сердце. Сука, действительно ведь слышит. Блиц думает, если это и была истинная цель, то Столаса, чёрт возьми, можно поздравить с успешным выполнением задачи доведения его до астматика за грёбанную минуту. — Ты чуть из меня всю душу не высосал! — бес шутливо-обвиняюще толкает его в плечо и нервно улыбается. — Прости, — произносит тот коротко, но Блиц опять улавливает здесь намного больше сожаления, чем оно должно быть, будто партнёр извиняется не сколько за поцелуй, сколько за что-то другое. Он поднимает взор, пытливо всматривается в родные черта лица, подмечая про себя, как Столас несвойственно ему серьёзен и напряжён, как руки неконтролируемо теребят рукава красного халата, как часто моргают веки, и самое заметное — Столас не смотрит ему в глаза. Казалось бы, ну, не смотрит и не смотрит, что в этом такого? Может партнёр просто смущён своим внезапным порывом? Но это не смущение, да и какое может быть смущение после всех вместе проведённых ночей, когда они буквально настолько грязно переговаривались между собой вовремя того же секса, настолько пошло и громко выстановали имена друг друга, что им бы мог позавидовать сам грех похоти Асмодей. Нет, тут кроется нечто иное, сложнее простого смущения, и уж Блицу ли не знать это. Сейчас он чувствует себя дико, ведь обычно возлюбленному приходилось чаще понимать его реакции, а не наоборот. Теперь же ему самому, возможно, придётся отыскать причины странного совиного поведения. Бес бережно поддевает подбородок принца пальцем и поворачивает его голову к себе, лишая того шанса спрятать свои ярко-красные омуты от него. Флешбэки, похоже, у обоих. Наконец, зрительный контакт вновь налаживается, а Блиц находит в глазах напротив то, чего он так боялся там увидеть, то, что ему так знакомо не понаслышке и то, чего бы он никогда не хотел видеть именно в этих пронзительных рубинах. Блиц видит неподдельную, явную, настоящую вину. — Столас, ты не хочешь ничего мне сказать? — Прости. — Это я уже сегодня слышал. Принц по-глупому кивает, мол, знаю, но по-другому не умею, а затем, шумно набирает кислород ртом, готовясь, видимо, дать желанный ответ. — Блицси, мне правда жаль, и не смотри так на меня, я не могу не повторить этого! — начинает тот, когда ловит скептически поднятую бровь беса, — Просто… Наверное, я должен был встретить тебя. Нет, я точно должен был встретить тебя! Эти доставучие вести всегда слишком напористые, мне нужно было учесть, что для тебя это будет травматично и дискомфортно. Может быть, если бы я подумал об этом раньше, такое и не произошло бы! А сейчас они только насобирали ещё большее количество идей для публикации этих тупых, вечно приукрашенных статьей! Я… — Стой! — ладонь беса поднимается вверх, прерывая поток способных литься очень долго слов, удивлённо хмурясь на всё вышесказанное, — Вести? Статьи? О чём ты вообще? Теперь настала очередь Столаса удивлённо хмуриться. — В смысле? Ты ничего не помнишь? Блиц, если это шутка такая, то не смешно. Блиц уже хочет начать оправдываться, что «Нет здесь никакой шутки! Я реально ни хера не понимаю!», как само его собственное сознание решает сыграть с ним в одну большую злую шутку, подкидывая целым комплектом, набором, блять, воспоминания последних нескольких часов разом, ранее по каким-то причинам заблокированные. Он вспоминает, как собирался после тяжёлого рабочего дня приехать к Столасу, пообниматься, посмотреть фильмы, «пообсирать своих заказчиков». Вспоминает ворвавшегося, словно смерч, Мокси в свой кабинет, сообщающего, что их тайные отношения со Столасом такими больше и не являются. Вспоминает журналистов около офиса, которые не скупились в выражениях, задавая вопросы такими, какими они есть. Вспоминает сброшенную Физзом ссылку на источник всех бед, которые как раз пытаются сломать обоих. Вспоминает вспышку фотокамеры, как он сам, неосознающий свои действия, избил её обладателя и как вырубился позже. Остатки покоя тут же бесследно улетучиваются, как если бы их не бывало вовсе. Груз и тяжесть ситуации ложатся на плечи, придавливая к полу. Тревога растёт. Волна противоречий образуется внутри, мощным потоком смывая здравый смысл и все убеждения. Блиц смотрит на свои руки, видит на них ту чёрную кровь и представляет заголовки и кадры, скорей всего, пестреющие уже во всех соцсетях с его непосредственным там участием. Проблема накалилась сильнее из-за него, обухом бьёт нещадно по голове, и тогда Блиц, к ужасу, жалеет, что вспомнил это всё вообще. — Блиц… Рука принца тянется к щеке того, но бес быстро отталкивает её. Столас теперь не старается дотронуться и лишь выжидающе следит за изменениями в лице возлюбленного, пряча в душе укол от отторгнутого касания. Самокопание — такая противная, сука, вещь на свете, но именно она сейчас выворачивает внутренности наизнанку, скручивает органы, завязывает тугой, крепкий морской узел, парализует и останавливает работу мозга. Блиц не может придумать, как вывернутся из проблемы с наименьшими потерями, как вывернуться из пут собственного страха. Он ощущает себя запертым в тёмной комнате, из которой без света пытается найти выход, безрезультатно шаря руками по стенам, в то время как спасательной двери никогда в той комнате и не бывало. Бес притрагивается кончиками пальцев к губам, фантомно на них и на языке чувствуя кислинку после недавнего поцелуя, и смекает, что не он один здесь тонет в собственной безнадёге. Нет необходимости спрашивать видел ли принц запустившую всю катастрофу публикацию. Оно и так понятно, что да. И Столас сейчас тоже находился в отчаяньи, хоть и убеждал себя и его в обратном — тело говорило за него. — Дорогой, мы справимся, — ободряюще натягивает улыбку демон, да так жалко, что сквозь неё видно, как её обладатель понятия не имеет, что предпринимать дальше. И Блиц это видит. — Не справимся. — Ещё как справимся. — Да? И как же? Точный вопрос в лоб, на которого не существует ответа, и оба это знают. Однако Столас находит в глазах напротив кроме упорства и безнадёжности что-то светлое, похожее на надежду, будто бы партнёр тем самым говорит: «Скажи, что у тебя есть решение, прошу!». И Столасу больно осознавать, что он сейчас сам эту надежду и разобьёт. — Я пока не знаю как… Огонёк безвозвратно гаснет. — Но мы обязательно что-нибудь придумаем, верно? Блиц вертит головой из стороны в сторону, истерично или безысходно посмеиваясь, от чего у другого по спине пробегает холодок. — Столас, почему ты так в этом уверен? — выдыхает тот, перестав смеяться. — Потому что я верю в нас. Разве этого недостаточно? Блиц от его слов опасно замирает, умолкает и взглядом, кажется, прочитывает всё его нутро, всё его существо, стараясь узнать действительно ли так тот считает. Но Столас не врёт, не блефует, не тешит ложными словами. Он и вправду верит в их любовь, в их крепкую связь, в их силы и в то, что они смогут положить конец всему препятствующему их счастью, всему, что мешает им быть вместе. И Блица это восхищает, ему кажется, что этой веры может хватить на них двоих с лихвой. Только вот бес, в отличие от партнёра, понимает, что вера рано или поздно закончится, и тогда фундамент их отношений всё равно рухнет, потянет обоих вниз, повлечёт за собой последствия, хуже нынешних. Больше всего на свете он не хочет, чтобы Столасу было больно, но, если Блиц всё же останется с ним, то потом будет нестерпимо больно, большая вероятность того, что разрыв в будущем просто убьёт принца. Сейчас тоже больно, но эту боль ещё можно пережить, перетерпеть, а затем восстать из пепла заново, собрать себя по кусочкам и научиться снова улыбаться, радоваться жизни. Вот в то, что Блиц действительно находит силы верить, так это в то, что Столас сильный, что тот справится и сможет отыскать свой путь, даже без него. А бес как-нибудь сможет жить с чувством потерянного счастья, успокаивая себя мыслью, что сделал правильный выбор, позволив возлюбленному сбросить его в виде лишнего груза с плеч. Со стороны может показаться, что Блиц опять включает свою внутреннюю королеву драмы, то есть опять всё драматизирует, переворачивает с ног на голову, и это отчасти будет неприятной правдой. Но его замашки не так просто преодолеть, и сейчас он с ними не справляется, те берут бразды правления на себя, вытесняя все желания мыслить по-другому. Бес выставляет себя виноватым во всём, а когда состояние переполнено одной лишь виной, тот делает только единственное. Бежит. Он поднимает тяжёлый взор на принца, который всё это время тревожно, будто предчувствуя плохое, пощипывал себя за запястье, молча ожидая важный, как глоток воды или свежего воздуха, ответ, и принимает решение за них обоих, убеждая себя в правильности сделанного выбора. В который раз думает за день, что судьба не справедлива к ним, что реальность жестока. Что вот-вот разрушит опять всё сам и сделает возлюбленному больно. — Видимо, для нас с тобой этого недостаточно. Блиц удивляется тому, как слишком безразлично это звучит. Холод. Такой пронизывающий, колотящий, леденящий холод. Блиц никогда так с ним не разговаривал, даже когда их взаимовыгодный контракт только зарождался, только имел место быть. Столас чувствует, что слова, брошенные так небрежно, ножом проходятся по душе и ноющему сердцу. — Что?.. Демон поражённо смотрит как Блиц соскакивает с кровати, подходит к стеклянным дверцам балкона и устремляет взгляд куда-то вдаль, не реагируя на него как-либо вообще, потому что в данный момент не может вынести на себе такой потерянный и раненый взор любимого. Собственный орган в груди колотится в агонии, в мольбе остановить это безумие, пока ещё не поздно повернуть назад, но хозяин лишь стискивает зубы, игнорируя создаваемую им же пропасть между ним и Столасом. «Так необходимо. Так правильно.» Принц неверяще хмыкает, догадывается какую игру затеял его партнёр, но до конца пытается не вестись на собственное чутьё, так наивно полагая, что ошибся. Просто ослышался. — Что ты хочешь этим сказать? Столас старается говорить твёрдо, однако голос всё равно дрожит, выдавая его бурлящие через край эмоции. Бес поворачивает голову в его сторону, и от того, как тот плохо делает вид, что ему всё равно, принцу становиться тошно. Пусть строит из себя недоступного, истины это не изменит — он видит его насквозь и видит в глазах Блица промелькнувшее на долю секунды сожаление, прежде чем они покрываются льдом. — Я хочу сказать, что пора разорвать то, что не должно было переплетаться. — Нет! Категоричный отказ на мгновение заставляет потерять бдительность, но бес быстро спохватывается, надевая маску бесчувственности на лицо обратно. Он смотрит, как партнёр излучает гнев и неприятие ситуации, как грозно и непробиваемо алые омуты сканируют его в попытке отыскать лазейку и раскрошить взявшееся из ниоткуда утверждение. И Блиц хочет так же его уничтожить, но если не он сейчас разорвёт эту нить, то никто другой этого не сделает. А это нужно сделать. — Столас, решение принято! Собеседник не слушает его, противоречиво вертит головой из стороны в сторону, не верит собственному слуху впервые, которое его никогда не подводило. Мысль, что возлюбленный так жертвует собой ради их благополучия, не укладывается, не принимается. «Это просто не может быть реальностью!» — Послушай… — Нет, это ты послушай! — принц надвигается прямо на него, подходит почти впритык, с высоты своего птичьего роста недовольно хмурится. Бес не отступает, гордо поднимает голову вверх, самостоятельно подставляя себя под обстрел, — Решение принял ты, Блиц, не мы, и я с ним совершенно не согласен! — Придётся смириться! — Даже не подумаю! Каждый упрямо продолжает гнуть свою линию, отстаивать свою позицию, буравя взглядом оппонента. Уголки губ нервно дёргаются, когда Блиц приходит к заключению, что всё будет не так просто, как себе представлял. Он и забыл, насколько Столас бывает настойчив. — Почему ты никак не можешь принять, что это лучшее предложение в данной ситуации, а? Что это лучший вариант из всех возможных! — Отступить и позорно сдаться ты считаешь лучшим вариантом? Ты выбираешь самое простое? — Да! — А я нет! Эта королевская упёртость так завораживает и бесит одновременно, выводит из себя, доводит до белого каления, и Блиц боится, что проиграет ей, плюнет на собственное больное мнение и задушит принца в объятьях прямо сейчас, сорвётся и даст волю слабине. Поэтому начинает идти ва-банк, пока Столас не разрушил, итак, хлипкие силы, идущие на поддержание стойкого и здравого мышления. Пока не разрушил веру в правильности принятого решения. — Столас, наши отношения погубят нас, а в первую очередь тебя и твою репутацию! Разве ты не видишь в какое дерьмо это выливается? А ведь мы только столкнулись с вестями! Что будет завтра? Судьба постоянно пытается нас разлучить, и как бы мы не старались, сколько бы усилий не прилагали, всё, блять, бестолку! Между нами какая-то невидимая стена, сука, барьер, не знаю, что-то ещё в этом роде, не иначе, и это что-то каждый день висит над нами, периодически напоминая о своём присутствии какой-нибудь вот такой хуйнёй! Я твоё клеймо, Столас! Твоё табу, и в глубине души ты должен знать это и знать, что нам нельзя быть вместе! Это разрушает нас обоих! — Так дело в социальном положении? Мы столько раз обсуждали это! Сколько ещё мне нужно повторить, чтобы донести до тебя такую простую суть: мне всё равно на мнения других жителей Ада! Мне важно твоё мнение и чувства, которые ты ко мне испытываешь! Ничего более! — Но, а мне, видимо, не всё равно! И я искренне не понимаю, как вся чушь, написанная про нас в ебанутой статье, тебя не задевает? Принц зажмуривается, то ли вспоминая ту писанину и прилегающие к ней фотографии, то ли переводя дух, и судорожно выдыхает. — Та статья просто ужасна, Блиц. И тот, кто это написал и выложил так же ужасен, раз посмел перейти все границы дозволенного. И то, что ты думаешь, что меня ситуация никак не волнует, ложь. Но я пытаюсь держать себя в руках ради нас двоих! Бес трагично полуулыбается. Столас готов терпеть любые нападки, издевательства и насмешки со стороны, только бы ему было легче. Но вся ирония заключается как раз таки в том, что тому не приходилось бы всё это слышать, это не чернило бы титул принца, если бы один представитель низшего сословия не вертелся бы рядом. — Ты знаешь, что я испытывал, когда тот журналист сфотографировал меня и моё ебучее состояние? — привлекает внимание Блиц, которому порядком начинает надоедать эта затянувшаяся игра, — Знаешь, какого было потерять контроль, налететь на него с кулаками, а через минуту сидеть с трясущимися руками, на которых была чужая кровь? Я убийца, Столас, наёмник, убивающий людей по заказу, я не боюсь заляпаться в крови, но тогда, увидев её у себя на ладонях, я смог пожалеть о совершённом! И не потому что избил того корреспондента до потери сознания, ведь тот, блять, даже заслужил это! Я пожалел, потому что понял, что усугубил наше положение, что дал дополнительную почву для размышления всем! Блять, считай подтвердил для них самое очевидное! И вина грызёт теперь меня не меньше, чем несколько часов назад, когда я понял, что делаю тебе больно, находясь рядом. — Это не так, — Столас берёт его руку в свою, нежно поглаживая пальцы, слегка задевает избитые костяшки, от чего их обладатель дёргается, болезненно шипит и вырывает конечность, словно обжигаясь от прикосновений демона, — Блиц, давай успокоимся, сядем и поговорим. Без криков, без ссор, без необдуманных решений. И смотрит так умоляюще, что Блицу хочется провалиться куда-то ниже Ада, лишь бы не чувствовать вопящую и метающуюся внутри душу. Силы бороться заканчиваются, а завершить то, что нужно не получается. Тогда в ход вступают шипы и едкие, грубые слова, с целью оттолкнуть партнёра от себя подальше, заставить его самостоятельно отрекнуться. — Нам не о чем говорить. Разве неочевидно, что своим присутствием я добиваю тебя? — Ты добьёшь меня только если уйдёшь прямо сейчас. Да будь же проклято это упорство! — Наши отношения запретны! — Чем запретнее, тем слаще! — Будет только хуже! — Мы преодолеем это вдвоём! — А если я изначально не видел продолжения у наших отношений?! Это вырывается неосознанно, на пике ярости, и выходит настолько колющим, что в другой любой момент бес бы забрал эти слова назад, но сейчас они вызывают тот самый нужный эффект. Столас замирает, поражённо раскрывая глаза, в первое время пытается выдавить что-то из себя и на это, но только качает головой и отворачивается чуть в сторону, часто-часто моргает, стараясь убрать наплывающую солёную пелену. Всё. Конечная. Дальше рвать уже некуда. Молодец, задел, думает Блиц, наблюдая как принц сдерживает слёзы и тщетно возвращает былое желание оспаривать любые аргументы. Он всё-таки сделал ему больно, надавив на самую большую душевную рану — мнение по поводу совместного будущего, которое тому так было важно. Бес и сам чувствует как в нём разрушаются города, падают небоскрёбы, рвётся на мельчайшие части отстроенный ими мир, чувствует как боль затрудняет дыхание, а сердце наполняет ненависть к судьбе, к создателю статьи, к журналистам, к жителям Ада, к самому себе. — Я не верю, что ты говоришь это… Полушёпотом, срывающеся, с натянутой улыбкой на устах. Одинокая слеза скатывается по щеке — Столас не успевает её незаметно смахнуть. Блиц ощущает как пол под ногами выбивает последующий всхлип. — Этого просто не может быть… Я ведь знаю, что ты соврал, — принц обхватывает себя руками, медленно, глубоко вдыхая и выдыхая воздух в попытках успокоиться, — Почему же тогда так больно? — Потому что это жестокая правда. И уходит. Разворачивается и уходит. Не смотрит на реакцию бывшего партнёра, не видит как тот оседает вниз и больше не старается сдерживать слёз. Уходит и клянётся себе никогда сюда не возвращаться. Клянётся, что лучше сразу убьётся, если влюбиться в кого-то так же чисто и глубоко, как в Столаса, в чём он крайне сомневается. Бес открывает двери, быстро спускаясь по ступенькам особняка и выходит наружу. Добегает до своей машины и щупает по карманам в надежде, что оставил ключ где-то здесь, а не в совиной обители. К счастью, находит, пытается попасть им в замок зажигания, что не получается ни с третьего, ни с седьмого, ни с десятого раза, и тогда Блиц со злостью откидывает его, вновь лицезря как ладони сильно трясёт. Прямо как несколько часов назад. Блиц бьёт одной из них по кнопкам на панели, сразу же болезненно вскрикивает, ведь забывает о незаживших костяшках руки. Те от такого бережного отношения к себе начинают заново кровоточить, но это последнее на чём их хозяин сейчас концентрируется. Блиц думает о том, что натворил, о том, что сказал несколькими минутами ранее Столасу. Всё это повторно проворачивается в мыслях, а мозг твердит о правильно сделанном выборе. Только вот сердце протестующе вопит и тянет признать, что тот в этой игре потерпел поражение.